Не буди лихо
Возрастные ограничения 0+
Он подъехал к лесу около полудня — невысокий и изящно сложенный, верхом на тонконогом, купленном аж за пять серебрянных гривен у хузарского торговца, скакуне. Кольчуга жарко блестела под солнечным светом, где не прикрытая белым льняным плащём. На левой руке — щит в пол-роста, в правой — короткое копьё, на поясе — меч-одноручник с оплетённой кожаными ремешками рукоятью в кожанных же ножнах, на голове — отполированная до блеска мисюрка. У седла приторочены короткий степной лук и колчан со стрелами.
«Э-ге-гей!!!» заорал всадник — «а ну-ка выходи сюда, чудище лесное, страшное да ужасное! Вот я тебя копьём долгомерным попотчую, злыдень беззаконный! Век помнить будешь!»
В небо с перепуганным карканьем взметнулись сидящие в ветвях деревьев вороны, где-то в глубине леса дробно застучали копытца убегающих оленей да кабанчиков. Из-за ствола ближайшего дерева испуганно выглянул Леший — но всадник махнул тому копьём — изыди, мол, старый, не про тебя пришёл — и Леший скрылся в лесной темени.
«Э-ге-ге-гей!!!» снова завопил всадник — «выходи, как есть, не то сам тебя найду да и отнюдь не помилую — вот зашибу, как Бог свят!»
«Ну да!» — раздался откуда-то с опушки насмешливый хриплый голос — «а если выйду вот к тебе, то типа значит тогда и помилуешь. Кто тут меня копьём обещал?»
«Ну, перестарался немножко» — смутился всадник, опуская копьё. «Говор богатырский только учу ещё, осваиваю. А ты всё одно выходи, чудище-юдище лесное, или кто ты тамо и впрямь есть!»
На опушку неспешно выбрался мужичонок в светлой льняной рубахе и торбой за спиной; малохольный, волосатый и одноглазый — правый его глаз закрывала чёрная кожанная блямба на перекинутом через голову кожанном же ремешке. Уселся на пенёк, что торчал на опушке, упёр руки в боки и вопросительно уставился на всадника — «ну и какого супостата тебе от меня надобно?»
«Так ты же вроде как Лихо и есть — зловредное да одноглазое» — удивился всадник — «люду честному проходу никак да нигде не даёшь, порчу всякую насылаешь, да и нет от тебя спасу обозам купеческим. Мне дед мой вон ещё с колыбели рассказывал, какой ты злыдень есть безбожный! Как же тут не надобно — очень даже надобно, шоб тебя укоротить.»
«Вот-вот» — мужичонка многозначительно поднял указательный палец — «дед тебе, стало быть, рассказывал. А только мне и тридцати лет не стукнуло ещё — ну и как бы я при твоём деде лютовал-да-зверствовал, а?»
Всадник задумчиво почесал голову и опустил руку держащую расписанный охрой щит. Потом любопытство взяло верх:
«А ты и впрямь одноглазое, как сказки и говорят?»
Лихо весело расхохоталось — «щас, держи ужо карман шире да вдвое. Просто один глаз у меня с младенчества к солнышку светлому приучен, а другой — к ночи безлунной. Ну и прикрываю один глаз днём» — мужичонка указательным пальцем ткнул в закрывающую правый глаз кожанную блямбу — «а другой глаз ночью. Вот одноглазым и нарекли несправедливо.»
Всадник опять ненадолго призадумался, потом просиял и спросил:
«А чем же ты тогда живёшь, коли днями люд честной не губишь, да ночами не лютуешь — не зверствуешь?»
«Да так» — пожал плечами мужичонка — «когда зайца в силки словлю, когда рыбку-другую в речке на донку, ну да с травками-корешками душистыми над костром и закопчу. Ну и, прости господи, иногда по полям сельским в округе наведаюсь, бывает — там репка, да тут брюква — а только заяц как есть вкуснее выходит, когда овощами фаршированный. А только последнего никогда не брал — а бывало, от той же репки семена в ту же грядку и брошу — взрастут, авось.»
Всадник закрыл глаза и мечтательно облизнулся, представив себе фаршированного тёртыми репками да брюквами, с чесночком, зайца, обильно присыпанного петрушкой, но тут же оправился, придавая себе серьёзности. Почесал голову и вспомнил:
«А порчу кто на людишек наводит немилосердно, как не ты, Лихо одноглазое? Один вон бедолага в колодезь глубокий по вечеру упал, до утра в воде ледяной барахтался, пока всем миром не вытянули, а? Другой в овине с вечера до утра без памяти провалялся, по лбу синяком отмеченный, да и жена самого старосты сельского тоже плакалась-жалилась слёзно, что ажно три раза за день тесто на блинки-пирожки заводила — да и не одно и не взошло! Как есть порча нечистая да безбожная!»
«А зачем мне порчу наводить?» — удивилось Лихо, складывая руки на груди — «людишки и без меня вон справляются. Не хочешь в колодезь глубокую падать — ну так и не падай, а только со свадьбы весёлой, зелена вина да мёду хмельного упившись обильно, за водой не ходи. Меня-то вон даже не пригласили — не угостили, обделили бедолаженьку. Да и на грабли у овина во хмелю изрядном тоже не наступай — по лбу-то и отметит. А хозяйка та сама виновата — неча поутру в тесто вместо дрожжей — манную крупу спросонья сыпать. Смотреть же надо!» — и мужичонка многозначительно постучал указательным пальцем по голове — «а вот дивиться, что они вытворяют — каюсь, прибегаю. Таких идей кладезь!»
Всадник усмехнулся в кулак.
«А для чего ж тебя тогда Лихом зовут, сиречь лиходеем?»
«Да не так всё было» — отмахнулся мужичонка — «много лет назад, подрядился я раз к одной вдове здешней луг скосить, раз мужика в доме нету. Ну и справился в пол-часа, да траву скошенную ещё и в стог сложил — сено будет. Прихожу к хозяйке за платой, как уговаривались — три крынки молока парного — а та из окна посмотрела, как всё ладно скошенно да сложенно — 'лихо' — говорит — 'даром, что одноглазый'!» Ну с тех пор и повелось. Хочешь — верь, а не хочешь — сам поезжай да спроси, жива ещё та старуха, авось и припомнит.
Всадник снова призадумался, потом лицо его просветлело:
«Ну тогда поеду я; видно и впрямь нет на тебе вины, Лихо Одноглазое. Живи уж тут, как живётся. Может когда и увидимся снова.»
«Может и увидимся» — ответило Лихо — «а по имени-то тебя как, молодец? Вдруг да и найти тебя сам захочу, за чарой вина зелёного вместе посидеть да об знакомстве сегодняшнем вспомнить?»
«Олёша я, сын попа Ростовского. Там меня, у батюшки, и ищи — всегда домой заеду да батюшку сала шматом ну или пряниками медовыми и порадую» — и всадник, развернув коня, поехал прочь от леса, насвистывая что-то весёлое себе под нос.
«Э-ге-гей!!!» заорал всадник — «а ну-ка выходи сюда, чудище лесное, страшное да ужасное! Вот я тебя копьём долгомерным попотчую, злыдень беззаконный! Век помнить будешь!»
В небо с перепуганным карканьем взметнулись сидящие в ветвях деревьев вороны, где-то в глубине леса дробно застучали копытца убегающих оленей да кабанчиков. Из-за ствола ближайшего дерева испуганно выглянул Леший — но всадник махнул тому копьём — изыди, мол, старый, не про тебя пришёл — и Леший скрылся в лесной темени.
«Э-ге-ге-гей!!!» снова завопил всадник — «выходи, как есть, не то сам тебя найду да и отнюдь не помилую — вот зашибу, как Бог свят!»
«Ну да!» — раздался откуда-то с опушки насмешливый хриплый голос — «а если выйду вот к тебе, то типа значит тогда и помилуешь. Кто тут меня копьём обещал?»
«Ну, перестарался немножко» — смутился всадник, опуская копьё. «Говор богатырский только учу ещё, осваиваю. А ты всё одно выходи, чудище-юдище лесное, или кто ты тамо и впрямь есть!»
На опушку неспешно выбрался мужичонок в светлой льняной рубахе и торбой за спиной; малохольный, волосатый и одноглазый — правый его глаз закрывала чёрная кожанная блямба на перекинутом через голову кожанном же ремешке. Уселся на пенёк, что торчал на опушке, упёр руки в боки и вопросительно уставился на всадника — «ну и какого супостата тебе от меня надобно?»
«Так ты же вроде как Лихо и есть — зловредное да одноглазое» — удивился всадник — «люду честному проходу никак да нигде не даёшь, порчу всякую насылаешь, да и нет от тебя спасу обозам купеческим. Мне дед мой вон ещё с колыбели рассказывал, какой ты злыдень есть безбожный! Как же тут не надобно — очень даже надобно, шоб тебя укоротить.»
«Вот-вот» — мужичонка многозначительно поднял указательный палец — «дед тебе, стало быть, рассказывал. А только мне и тридцати лет не стукнуло ещё — ну и как бы я при твоём деде лютовал-да-зверствовал, а?»
Всадник задумчиво почесал голову и опустил руку держащую расписанный охрой щит. Потом любопытство взяло верх:
«А ты и впрямь одноглазое, как сказки и говорят?»
Лихо весело расхохоталось — «щас, держи ужо карман шире да вдвое. Просто один глаз у меня с младенчества к солнышку светлому приучен, а другой — к ночи безлунной. Ну и прикрываю один глаз днём» — мужичонка указательным пальцем ткнул в закрывающую правый глаз кожанную блямбу — «а другой глаз ночью. Вот одноглазым и нарекли несправедливо.»
Всадник опять ненадолго призадумался, потом просиял и спросил:
«А чем же ты тогда живёшь, коли днями люд честной не губишь, да ночами не лютуешь — не зверствуешь?»
«Да так» — пожал плечами мужичонка — «когда зайца в силки словлю, когда рыбку-другую в речке на донку, ну да с травками-корешками душистыми над костром и закопчу. Ну и, прости господи, иногда по полям сельским в округе наведаюсь, бывает — там репка, да тут брюква — а только заяц как есть вкуснее выходит, когда овощами фаршированный. А только последнего никогда не брал — а бывало, от той же репки семена в ту же грядку и брошу — взрастут, авось.»
Всадник закрыл глаза и мечтательно облизнулся, представив себе фаршированного тёртыми репками да брюквами, с чесночком, зайца, обильно присыпанного петрушкой, но тут же оправился, придавая себе серьёзности. Почесал голову и вспомнил:
«А порчу кто на людишек наводит немилосердно, как не ты, Лихо одноглазое? Один вон бедолага в колодезь глубокий по вечеру упал, до утра в воде ледяной барахтался, пока всем миром не вытянули, а? Другой в овине с вечера до утра без памяти провалялся, по лбу синяком отмеченный, да и жена самого старосты сельского тоже плакалась-жалилась слёзно, что ажно три раза за день тесто на блинки-пирожки заводила — да и не одно и не взошло! Как есть порча нечистая да безбожная!»
«А зачем мне порчу наводить?» — удивилось Лихо, складывая руки на груди — «людишки и без меня вон справляются. Не хочешь в колодезь глубокую падать — ну так и не падай, а только со свадьбы весёлой, зелена вина да мёду хмельного упившись обильно, за водой не ходи. Меня-то вон даже не пригласили — не угостили, обделили бедолаженьку. Да и на грабли у овина во хмелю изрядном тоже не наступай — по лбу-то и отметит. А хозяйка та сама виновата — неча поутру в тесто вместо дрожжей — манную крупу спросонья сыпать. Смотреть же надо!» — и мужичонка многозначительно постучал указательным пальцем по голове — «а вот дивиться, что они вытворяют — каюсь, прибегаю. Таких идей кладезь!»
Всадник усмехнулся в кулак.
«А для чего ж тебя тогда Лихом зовут, сиречь лиходеем?»
«Да не так всё было» — отмахнулся мужичонка — «много лет назад, подрядился я раз к одной вдове здешней луг скосить, раз мужика в доме нету. Ну и справился в пол-часа, да траву скошенную ещё и в стог сложил — сено будет. Прихожу к хозяйке за платой, как уговаривались — три крынки молока парного — а та из окна посмотрела, как всё ладно скошенно да сложенно — 'лихо' — говорит — 'даром, что одноглазый'!» Ну с тех пор и повелось. Хочешь — верь, а не хочешь — сам поезжай да спроси, жива ещё та старуха, авось и припомнит.
Всадник снова призадумался, потом лицо его просветлело:
«Ну тогда поеду я; видно и впрямь нет на тебе вины, Лихо Одноглазое. Живи уж тут, как живётся. Может когда и увидимся снова.»
«Может и увидимся» — ответило Лихо — «а по имени-то тебя как, молодец? Вдруг да и найти тебя сам захочу, за чарой вина зелёного вместе посидеть да об знакомстве сегодняшнем вспомнить?»
«Олёша я, сын попа Ростовского. Там меня, у батюшки, и ищи — всегда домой заеду да батюшку сала шматом ну или пряниками медовыми и порадую» — и всадник, развернув коня, поехал прочь от леса, насвистывая что-то весёлое себе под нос.
Рецензии и комментарии 0