Нелепый случай

Входная дверь громко хлопнула.

— Пап, я дома!

Алена сняла сапоги, повесила шубу и хотела отправиться к отцу в кабинет, но он вышел сам.

— Привет, Алёнушка, — они крепко обнялись, — дописывал статью, да так засиделся, что сначала даже и не понял, что это ты пришла. Как твой день сегодня?

— Препод по матанализу устраивала коллоквиум. Стращает нас. Ходила по аудитории, чуть ли не в тетради заглядывала, как в школе, честно слово. Но я, вроде, справилась, – Алена неуверенно пожала плечами. — А так, устала, конечно, сегодня. Семь пар, голова кругом.

— Поужинаем? – спросил отец, провожая Алену взглядом в ванную комнату.

— Если честно, я не сильно хочу, — Алена подошла к раковине, включила воду и стала мыть руки, поэтому следующие фразы ей пришлось прокричать, чтобы папа услышал. — По дороге два пирожка съела. Но с тобой посижу.

— А я, с твоего позволения, все-таки поем. Заработался, — отозвался папа с кухни.

— Ну что еще у тебя хорошего произошло сегодня? – спросил папа, когда они сели за стол.

Кухня была просторная, светлая, с большим овальным столом.
— Для гостей, – как любил говорить папа – Маленький стол – грустная жизнь.

И гостей, действительно, приглашали часто, устраивали праздники и веселились.
Но сейчас, когда Алена с папой были вдвоем, стол казался немного громоздким и несуразным.
Алена села рядом с папой и с радостью начала ему рассказывать о событиях прошедшего дня.
Это была их традиция, которой они никогда не нарушали.
— А еще, – продолжая свою бурную речь, сказала Алена – со мной в метро случилась неприятная ситуация.

— Что такое? – подняв одну бровь, спросил папа.

Он любил так делать, когда хотел намекнуть, что и неприятную ситуацию можно воспринять с юмором.
А потом непременно улыбался и подмигивал, потому что от поднятой брови Алена начинала хохотать.

— Пап, ну я серьезно. Мне было очень стыдно.

— Так-так…

— Я уступила место беременной девушке…
— Дочь, так это же прекрасно! – воскликнул папа, — Дай пожму твою женственную руку.
— … А она оказалась не беременной…

Папа сдержал улыбку и понимающе закивал, приняв самое серьезное выражение лица.

Несколько секунд Алена и папа смотрели друг на друга, а потом пронзительный хохот двух голосов заполонил всю квартиру.

— Но это совершенно не смешно, — сквозь смех проговорила Алена, — знаешь как стыдно. У нее такой пуховик был объёмный, я и ошиблась. Я ей уступить хотела, а она с таким возмущением посмотрела на меня, что мне, с раскрасневшимся от стыда лицом, пришлось сесть обратно на место.

— Аленушка, — вытирал слезы от смеха папа, — покажи пальцем на того, кто из нас никогда не ошибался. Все совершают ошибки. Кто по незнанию, кто по случайности, кто нарочно (это, конечно, так себе вариант, но и такое бывает). Это жизнь. Ты думаешь, я не ошибался или не попадал в неловкие ситуации?

— Попадал? – прищурилась Алена – Для меня ты такой безупречный. Ну, расскажи хотя бы один случай.

Папа на секунду задумался, перестал смеяться, и со всей серьезностью продолжил:

— Так и быть, расскажу. Не такой уж я и безупречный, доча. Оставляли меня в институте на второй год.

— Как?! Тебя?! – Алена даже привстала от удивления – Ты же прирожденный отличник. Не может этого быть!

— Да. Случилась со мной ситуация, которая стоила мне года обучения. Сядь. Давай расскажу по порядку.

Алена немного наклонила голову, подперла её рукой и приготовилась слушать со всей внимательностью. Она любила папины рассказы.

И папа начал:
— Был конец восьмидесятых, когда я поступил в железнодорожный институт в Ленинграде.
Какое беззаботное и радостное было время. Хотя в любом возрасте можно найти хорошее. Но, сама понимаешь, юность – золотая пора. Иногда я тебе даже завидую.

— Особенно коллоквиумам, — кивнула Алена.

— Во- первых, не перебивай. А во-вторых, и в коллоквиумах есть своя прелесть.

Алена подняла ладони вверх, как бы говоря, что она больше не мешает рассказу. И папа продолжил:

— Итак, жизнь была полна общения, веселых моментов, лекций и, конечно, зачетов и экзаменов.
И вот, на втором году обучения, в первом полугодии, пришли мы подгруппой из восьми человек сдавать предмет, который назывался «Линейные электрические цепи». Там были графики, знаешь, как кардиограмма, и по этому графику нужно было рассказать, что происходит в цепи.
Не буду говорить за других, но я ничего в этих графиках не понимал, трудно они мне давались, что сказать.

Как это обычно бывает перед сдачей, все мы нервничали. И каждый выражал этот страх по-своему: кто-то в спешке штудировал конспекты (как твоя мама), кто-то бродил по аудитории кругами, кто-то беседовал на отвлеченные темы, кто-то отвешивал дурацкие шуточки (и это был я). Шутил я не только потому, что боялся, но еще и очень хотел произвести впечатление на твою маму. Обожал, как обожаю до сих пор, ее улыбку. Поэтому мне было жизненно необходимо, чтобы она улыбалась.
Время шло, преподаватель задерживался, мы нервничали всё сильнее, а я шутил всё усиленней.

Надо сказать, что аудитория, в которой мы сидели, была огромной. И все пространство, помимо парт и стульев, было загромождено стеллажами со всевозможными приборами. В самом конце аудитории была дверь, ведущая в кабинет преподавателя.

Сорок минут ожидания показались очень уж утомительными, и я предложил сходить за преподавателем:
— Может он забыл, что у нас зачет?

— Сходи – узнай, — хором поддержали меня ребята.

И я с большим энтузиазмом, поглядывая в сторону твоей мамы (оценила или нет), пошел к той двери, в конец аудитории.

Постучал. Ответа не было, но я решил зайти.

— Петр Сергеевич...?

В кабинете никого не было: отодвинутый стул, ручка на столе и стопка бумаг говорили о том, что он был на месте совсем недавно.
Я услышал какой-то шелест и обратил внимание, что в кабинете есть еще одна дверь, которую сразу с порога и не приметишь.

— Вот это квест, — сказала Алена вслух.

— Да, квест. Только тогда слово такого в обиходе не было.
Значит, размашистым шагом я добрался до этой двери и, даже не постучав (в этот момент я чувствовал себя хозяином положения и решил, что мне «можно все»), со всей силы толкнул дверь.

Передо мной открылась маленькая коморка опять же со стеллажами и приборами, среди них я увидел Петра Сергеевича, сидящего и читающего газету.

— Петр Сергеич, здравствуйте, — бойко, со всей мощью в голосе проговорил я, — Вы не забыли про наш зачет? Мы ждем!

Петр Сергеевич, как в замедленной съемке, опустил газету на колени. В глазах его, из-под сверкнувших очков (у меня было ощущение, что они поднялись на лоб, и это не шутка), я увидел сначала удивление, затем шок и после тихую ярость:

— Гаврилов, закройте дверь с той стороны, будьте добры, — прошипел он. — Я скоро подойду.

Я кивнул, закрыл дверь и быстрым шагом вернулся к ребятам.
Честное слово, в тот момент я еще не понял, что же так рассердило Петра Сергеевича.

— Скоро будет, — с напущенной важностью сказал я ребятам, и все продолжили заниматься своими делами.

— Пап, я пока тоже не понимаю, — сказала Аленка.

Папа кивнул и продолжил:
Ровно через десять минут Петр Сергеевич пришел принимать у нас зачет.

Подойдя к нам, он сурово осмотрел каждого, остановился на мне и произнес фразу, которая повергла меня в оцепенение и накрыла волной такого стыда, который я никогда в жизни не испытывал:

— Гаврилов, между прочим, когда мне от вас что-то нужно, я не прихожу к вам в туалет и не начинаю мучать вас своими вопросами.

Ребята засмеялись.
А я всё сразу понял, Алена.
Всплыл образ маленькой комнатки, и поза, в которой он сидел, и газета, медленно опущенная на колени.

Алена охнула и растерянно замотала головой.

— Конечно же, зачёт я не сдал.
Да что там, я не сдал его и на десятый раз. Петр Сергеевич решил проучить меня за мою наглость и самонадеянность, оставив на второй год.

Вот так, Аленушка. Вот такой урок я вынес. За что, кстати, Петру Сергеевичу очень благодарен.
С тех пор я всегда стучу перед тем, как зайти куда-либо, учитывая личные границы окружающих меня людей.

— Ох, папа, вот это дааааа.

— И что я тебе еще хочу сказать, так это то, что в ошибках нет ничего плохого. Они – часть нашей жизни. Ошибаются все: от мала до велика. Важно не винить себя за них, а делать выводы и идти дальше.

— И еще с юмором к ним относиться, — Алена встала со стула и обняла папу.

— А это обязательное условие, — обняв дочь в ответ, подтвердил папа.