Где начинается "до".

Пианино. Этот чёрно-лакированный гигант, который приходит в дом, как гость из другого времени. А остаётся, старой тётей с дипломом консерватории, но без слуха.

Появляется оно обычно внезапно.

— Это для Машеньки. Пусть развивается.
— На пенсии займусь, давно мечтала.
— Подарок от бабушки. Не выбрасывать же, память!
— Вдруг пригодится…

И всё. С этого момента пианино вступает в стадию Великого Молчания.

Сначала на него кладут ноты. Потом книги. Потом вязание. Потом новогоднюю гирлянду. Потом вазу. Иногда, мужские брюки, которые давно надо зашить. Ещё одну вазу.

А играть на нём… ну, нет времени. Не тот настрой. Да и вообще, лучше вечером, а вечером ужин, сериал, ипотека.

Пианино — это обещание себе, отложенное на потом. Такой звуковой абонемент в лучшую версию тебя. Где ты не опаздываешь, не злишься, и по воскресеньям играешь Шопена в халате с капюшоном.

А пока подождёт.

Иногда на нём начинают играть дети. Один раз. Потом ещё один. Потом палкой. Потом оно превращается в музицирующий склад. Пыль покрывает клавиши, и «до» не нажимается без характерного хруста.

Но всё равно, выкинуть нельзя.

Это же пианино.

Оно как будто знает больше, чем говорит. Молчаливый свидетель всех разговоров, громких семейных ссор и робких попыток начать сначала.

А однажды, лет через двадцать, кто-то подходит. Сдувает пыль. И осторожно нажимает одну клавишу.

Звук дрожит, но жив.

И вдруг, в комнате становится тише.

И кажется, что жизнь, может быть, не пропала. Просто подождала немного.

Пианино в эту квартиру занесли шестеро мужчин. Двое потом сдали спины в ремонт, трое в запой, а один и вовсе ушёл в монахи. Говорил, что «чувствовал музыку Вечности в этой туше».

Теперь оно стояло в углу упрямым родственником на ПМЖ. Уже приехал, но постель ему ещё не постелили.

Оно смотрело, улыбаясь клавишами, точно зубами. Мол, угадайте, кто тут главный по драме.

Отец мечтал, что дочка будет играть «К Элизе». Но получалось только «К чертям собачьим». Стоило нажать ноту… за стеной лаял соседский пёс. Не в такт, а по принципу.

Когда пришла преподавательница, она села, сыграла «Лебединое озеро», и пианино… вздохнуло. Между ними явно что-то было. В консерватории. Или в прошлом. Или на складе временного хранения.

— У вас пианино душевное, — сказала учительница, поглаживая его крышку. — Чуть дотронешься и оно уже обиделось.

Так начались занятия. Вернее, началось терпеливое обучение с его стороны.

Пианино тонко намекало, что таланта у ребёнка немного, зато напряжение в третьем шейном позвонке… ого-го.

Однажды девочка всё-таки разучила пьесу. Бабушка прослезилась. Правда, как позже выяснилось, она прищемила палец крышкой от маринованных огурцов. Но момент был трогательный.

А потом случился переезд.

И пианино решило не ехать. Встало посреди комнаты и стало… тяжёлым.

Не столько физически, сколько морально.

«Я вам верило», — говорила его крышка. — «Я играло ваши гимны! Ваши хоры! Вашу полифонию!»

Его продали в музыкальную школу. Через месяц оно вернулось. Никто не понял как. Его поставили обратно и больше не заикались.

Играть на нём теперь никто не играл.

Но иногда, оно извлекает одинокий аккорд. Такой, как будто кто-то, случайно ударился головой о ля-бемоль.

Может, это сосед. Может, судьба.

А может… сама музыка.