Партидуры и партидамы

Имидж этих дам был выкован в многолетней борьбе на идеологическом фронте за светлое наше будущее. Вылепленные под копирку, с незначительными отклонениями на телесные формы и цвет волос, как-то, сами собой разделились они у меня на две категории: партидуры и партидамы.
Партидуры — эмоциональные, даже экзальтированные иногда, тетеньки, не наделенные от природы художественными талантами, но истово их страждущие, со всей дури стремились двигать искусство в массы. Они заведовали разными культурными отделами в партийно-исполнительных органах, отдельными культурными учреждениями, служили замами по идеологической работе, то бишь, политручками. Средними, в основном, мозгами, промытыми идеологической машиной, они конструировали всякие идейные мероприятия и даже иногда в творческом порыве их изобретали. Помню, одна предложила к первомайским праздникам «украсить» шикарные узоры чугунного забора красными пятиметровыми бантами. Дискутировала активно, как на партсобрании. Никакие доводы про эстетику, перерасход средств не действовали. На замечание о похищении ночью несознательными пролетариями такой прорвы ситца, мигом нашла решение — охранять милиционерами. На что отчаявшийся босс сделал ей встречное предложение — заступить на пост самолично. Могла и заступить, если бы начальство поддержало и одобрило инициативу. «Чувство прекрасного» возбуждало их больше секса и водки. В этих вопросах, за редким исключением, дамы тоже были весьма сведущи. Но основные оргазмические ощущения, все же, получали от «деятельности». И когда флагов, транспарантов, портретов, шаров, бодрых песен казалось мало, и все они уже «были-были!», в мозговом кабинетном штурме, бессонными ночами, рождались дети в специфических костюмах цветы подносящие, речёвки гипер-бодрящие, марши и лозунги, как сказали бы сейчас, убойные.
Фасон их униформы, общий с партидамами, жестко-деловой — пиджак с просоленными трудовым потом и сдобренными духами подмышками, блестящий на локтях, скромного кроя, темного цвета, юбка, целомудренно ниже колен, строго прямая. На праздник позволялся белый верх, темный низ. Легкая встрепанность пирамидальной прически, да небрежно накрашенные губы, указывали на творческий характер личности и профессиональную принадлежность. Но главное отличие от партидам состояло в кайфе, получаемом посредством идеологической бодяги. Большинство из них на самом деле «перло» и «штырило» от самого процесса. Про важность идеологической работы, массовость и прочее, они ПОНИМАЛИ, а самозначимости, творческого самовыражения, признания, пусть со стороны начальства, — ХОТЕЛИ. Не смотря ни на что, неважно каким способом. Ограниченность, титаническое самолюбие, карьеризм, искренняя или вымышленная вера в «идею» делали их опасными, смешными, иногда, жалкими. Да, жалкими. Столько лет человеческой жизни, потраченной на весь этот карнавал, оплаченный, часто, не сложившейся женской судьбой. Одиночество, запиваемое водкой на банкетах, приправленное ворованным сексом наспех, принуждало сидеть до ночи в кабинете, выгоняло на службу в выходной. Чьи-то несостоявшиеся мамы, жены, учительницы свернули когда-то на прямую дорожку партийной работы, и никто из «старших товарищей» их не поправил.
Вы, может быть, подумали, что они глупыми были. Отнюдь. Дурость ведь не только в скудоумии заключается, но и в безрассудстве, в самодурстве. Глупых на ответственной работе не держали. Тут надо смекать быстро, что к чему, и нос по ветру держать. Старшие партийные товарищи имели отработанную технологию создания гвардейских партидур и партидам. Юную, хорошенькую, смекалистую, шуструю, девчонку, еще в «комсомольский период» её юности, а иногда и раньше — в пионерский, выделяли, продвигали, отравляли значительностью отведенной ей роли. Согласитесь, с симпатичной и работать приятнее. Наденька, к примеру, как ласково и значительно (с намеком на Крупскую, сноска для нового поколения) именовали её товарищи по работе, видная девушка была. Голосистая, первая запевала, в хоре и других местах, кареглазая, с русой косой до пояса. Это уж погодя, коса исчезла, оставив на голове обесцвеченный начес с завитушками у висков. Видность свою Наденька подчеркивала не только отбеленными волосами, но и более «вольным», ярким, цветом деловых пиджаков, плотно облегающих шикарный бюст. Допелась, дохороводилась Надя на комсомольской работе до директоров Дома культуры работников просвещения. Глазки у неё перестали блестеть, загорелись — есть, где развернуться. Жаль только, что учительницы петь ходили больше по обязанности, чем по охоте. Глупостями всякими отговаривались — тетрадками, семейными обстоятельствами, «больничными». Но Надюша уже все рычаги, кнопочки знала и умело разнарядки сверху организовывала. И пошли — поехали смотры, конкурсы, фестивали, концерты к знаменательным датам. Штат у неё был небольшой, но споено-спаянный, незамужний, увлеченный, так что, в состязаниях среди Директоров клубов Надя держала первое место. Другие директора только досадливо крякали, да злобно шептались, мол, этой дуре легко все дается, потому как, спит с кем надо и семьёй не обременена. И то, и другое было правдой, но по-честному, секрет успеха, все же, был в одержимости. Была еще одна вещь, за которую коллеги считали Наденьку дурой, не озвученная вслух, но всем известная — она не воровала. Средства на культурно-массовую работу родина выделяла солидные, и при хорошем завхозе, да умном бухгалтере, жить можно было припеваючи, а эта дурища жила на одну зарплату. Ей бы только, скорей бы утро, да на работу.
Мадина тоже не воровала, но не по убеждениям, а по должности. Она была всего лишь худруком. Жгучая красавица татарка раз и навсегда разбила сердце высокопоставленного, раз и навсегда женатого, партначальника. Все будущие бойцы идеологического фронта заканчивали единственный в городе гуманитарный ВУЗ — пединститут. А уж потом, по профилю, кто ВПШК — Высшую партийную школу, кто институт культуры. Некоторые с одним «педом» просто «закалялись в боях». Мадина была с одним «педом» и без партбилета. Потому ни в завы, ни в замы попасть не могла. Вот партлюбовник и устроил её худруком в очень приличный Дом культуры энергетиков. Тут, кончено, путаница вышла. Мадина была явная партидама, ничего партидурного в ней не было. Никакой тяги к искусству и несению его в массы она не испытывала. А вот, «строить», рекомендовать, контролировать — этого в ней было хоть отбавляй. Повадки, каменное выражение красивого лица, начальственный безапелляционный тон. Завидев худручку и персонал, и участники самодеятельности спешили незаметно улизнуть. Кто не успел, замирал столбиком, как цуриката. Директор, мешковатый, обабившийся мужик, тоже её побаивался, к себе не звал, на глаза старался не попадать. От партидам была в Мадине любовь к ювелирным украшениям, от партидур — взлохмаченная прическа и неровно нарисованные жирной, яркой помадой губы. Неверующий директор молился о повышении Мадининого любовника и, как следствие, её самой. Но всем им не повезло. Больше всех партначальнику — он скончался, сгорел на работе, должно быть. Со смертью патрона рухнули все честолюбивые Мадинины надежды и мечты. У других начальников уже были свои протеже, а она, женщина хоть и видная, но уже не первой молодости, шансов имела мало. Как только честолюбивая полу-партидама поняла, что клуб — её последний причал, у неё начались мигрени и истерики. Вспышки гнева в разборках с подчиненными делали фурию страшной — глаза горели адским огнём, волчий оскал вместо лица, черные волосы дыбом, визгливый лай разносился по холлам и этажам. Директор, из чувства самосохранения, вышел на пенсию, освободив психопатке место. Особо чувствительные натуры из руководителей кружков и секций уже давно покинули учреждение. Самые стойкие остались работать с новым директором Мадиной.
Я не люблю памятники, не понимаю, в силу ограниченности, их культурно-эстетического, воспитательного и прочего значения, но культработникам, трудившимся под Мадининым руководством, до самой её пенсии, я бы поставила памятник лично. Без мужа, без детей, без кошек и собак, сыграла эта партидама роль партидуры в драме своей жизни и трагикомедию в чужих.
«А что же настоящие партидамы?» — спросите вы. Партидамы — это другой вид из рода партократов. Внешние признаки вида: тщательно уложенные в «гулю» начесанные волосы, дорогая «ювелирка», деловой костюм из кримплена, у некоторых из приличного трикотажа, маникюр, хорошие духи вместо пото-парфюмерной смеси партидур. Макияж скоромный и аккуратный.
Опасные хищницы, с навсегда отмороженными лицами, не согреваемыми даже видимостью улыбки. В закулисных номенклатурных играх эти суки были страшнее мужчин — изощренное коварство, жестокость, предательство. Полное осознание двойных стандартов в идеологических играх. Циничная, публичная показуха идейности, целеустремленное движение «по головам» наверх, к заветному повышению.
Делились на два подвида: жены номенклатурных мужей и одинокие волчицы, самостоятельно сделавшие карьеру. Первые сильней и амбициознее, вторые злей и опасней.
У читателя может возникнуть мысль, будто бы автор обижен в прошлом номенклатурными дамами. Ничуть. Ничего личного, только многолетние наблюдения. Многими неблагодарный автор даже обласкан был, даже насильно обласкан иногда. Но такая форма любви по принуждению — обычное дело не только в сексе, но и в других отношениях. Все мы были вынуждены не только горячо любить свою родину, но и всегда выполнять законы взаимоотношений с олицетворяющими её товарищами.