Книга «Безрукий»
Безрукий (Глава 2)
Алексей Возрастные ограничения 18+
Глава II
«Послушный лакей»
На кухне пахло по-всегдашнему гадко, куча разных запахов от кастрюль и сковород вступали в диссонанс друг с другом, создавалось впечатление, что забрел в какие-то тайландские трущобы — так же тошно и отвратно. Матрена Степановна стояла у плиты спиной ко мне, делая вид будто занята самым важным и чинным делом — кашеварством.
— Ну что, готов завтрак? — спросил я, уставив руки в бока, глядя на ее горбатую спину.
— Давно уж готов, сейчас подогрею, а то он остыл слегка, пока вы мылись-брились. Белье я ваше после уберу, не переживайте.
Я сел за стол в ожидании завтрака с надеждою, что он будет менее отвратным, чем все остальные блюда ее руки. Пожалуй, я поспешил с выводом сказав, что готовит она более-менее сносно. Поправлюсь, готовит она воистину паршиво. Таких блюд вы, могу поспорить, и не видали вовсе. То варево, что она назвала коктейлем северян, было просто-напросто обыкновенной простоквашей. Еловую кашу один раз мне преподнесла. Ели ли вы, милостивый государь мой, когда-нибудь еловую кашу? Так же могу поспорить, что нет. Для этого нужно собрать целый мешок еловых шишек, извлечь из них семена и варить на медленном огне. А вот, скажем, крапивные галушки? Или например жареный папоротник? Где это видывали, чтоб папоротник на сковороде зажаривали, а?
Гуляя по лесу, однажды, я думал, что папоротники растут там, где есть клад, где в земле что-то зарыто. Но выходит, что папоротники служат не ориентиром для пытливых кладоискателей, а кладезью русской кулинарии. Во диковина. И вправду баба-дура, надо ж такое учудить, как будто я островитянин какой. Кормит черт знает чем! Осталось только лопухом еще подтереться и вполне сойду за Робинзона, а Арсений будет моим маленьким Пятницей.
Думая и размышляя, я по своему обычаю наклонился на спинку стула, заложив руки за голову. Спинка надтреснула и я с грохотом шлепнулся назад на пол.
— Что не так с этим домом? — заорал я в исступлении скрежеща зубами вставая с пола.
Матрена сделала вид, что ничего не произошло. Видимо она была в курсе сломанного стула и забыла мне напомнить об этом.
— Нет! Это содом, ей богу! Где этот чертов завтрак? Что ты копаешься там ?!
Она флегматично подала мне тарелку и вышла из кухни, оставив кипящие кастрюли. Я ел яичницу с помидорами сидя уже на своеобразной табуретке и думал за что меня постигают все эти неприятности. Наверное это старуха в еду что-то подсыпает. Я посмотрел на помидоры и мне показалось, что это и не помидоры вовсе, а какие-то коренья! Понюхал… Нет, все таки помидоры. Яичница стало быть. Скруполезно и с педантичной точностью я прощупывал вилкой желтки выискивая заразу. Нет, похоже на паранойю уже. Может меня вообще прокляли? А что? Была цыганка одна, помнится, не дал ей подаяние и что из этого вышло, начала меня бранить на своем наречии и, как мне тогда показалось, — накладывала какую-то порчу! Может и она всему виной, может и я, может Матрена Степановна постаралась, а может и эта рыжая голова подпилила спинку пока никто не видит, не знаю, но если узнаю, что он — прибью гада! И Матрену прибью, заодно.
Я уже почти доел, как вбежал Арсений и сказал:
— Печурку затопили-с, Николай Федорович, через полчасика совсем тепло будет, костюмчик я ваш тот, что в шкафу возьму — почищу-с, а что тут за грохот кстати был?
Я уставился на него, как волк на ягненка и отрапортовал:
— Ты, паршивец, стул надломал? Хочешь, чтоб я шею свернул ненароком? -Он побелел, как полотно и испуганно захлопал своими глазками дрожа как лист на ветру.
— Знаю, что это ты негодник! Чертов бейбас! Сейчас я тебе намылю шею-то! — я уж было хотел встать и начать его допрашивать, но он опешил меня дерзким тоном так, что я даже удивился.
— Что вы это все меня гнобите, Николай Федорович ?! Ругаетесь постоянно, придираетесь по каждому поводу! Что я вам сделал такого? То в кофе помочился, то лихорадкой вас заразил, а теперь этот стул еще! В самом деле! Зачем мне стул-то ломать ?! Не уж то думаете, что я вас со света сживаю? Да я вам каждую минуту бегаю, помогаю. Обувь вашу чищу, дрова колю, воду ношу, а благодарности — шиш!
Он чуть ли не задохся, проговорив свою тираду. Встал колодой в дверном проеме и ожидал моей реакции. На его лице были видны и страх, и гордость, и унижение. Я смотрел на него, как на избитого пса, как на издохшую псину. Мне было жаль его и, в тоже время, хотелось запустить в него пустой тарелкой. Я ровным тоном ответил:
— Арсений, я бы попросил тебя не забываться и не строить из себя пикированного ребенка, это тебе не идет. Еще раз дерзнешь в мою сторону и я оставлю тебя без сапог! Ты мелкий пшик и не более. Чини живо стул, иначе по шее получишь. И впредь, если выкинешь подобный фортель, вылетишь отсюда как старый матрас, я тебя в узел мигом свяжу и экзамен ты у меня никогда не сдашь.
Он слушал, вытаращив на меня свои рыбьи глазки и нервно оправляя вспотевшими руками свой костюм — ответил:
— Простите Николай Федорович, я… я не это хотел сказать-с, я… я благодарен вам за все и уважаю вас, вы же знаете. Простите..., я мигом починю стул и уберу вашу комнату.
— То то же! Каждый сверчок знай свой шесток! — он поклонился и убежал.
— Куда поскакал? — окликнул я его в след.
— Так стульчик починить-с надо бы. Как же… В сарае мигом наду все, там были. Доски были, гвозди…
— После, после стул починишь, иди ванну набери сначала, погорячее!
— А, хорошо, сейчас все сделаю, погорячее! Ух как сделаю, Николай Федорович, напаритесь! — с тем он и убежал прочь.
Арсений получал сущие гроши от меня, ухаживая за бабушкой. Главной его наградой были отметки по физике, которые я проставлял ему по мере выполнения поручений. Это тщедушное существо не могло решить и пары дифференциальных уравнений, право, не могу даже представить ради чего Арсений жил — настолько он был несуразен и неуклюж, но когда он раболепно подошел ко мне на экзамене, слезно прося поставить тройку, я подумал, что он может сослужить неплохую службу, присматривая за моей бабушкой. Самому мне было невмоготу заниматься всеми этими делами, поэтому он появился как нельзя кстати в нашем доме. Собачья преданность его была необъяснима, учитывая как я изгалялся над ним, но мне это было только на руку. Я даже немного привязался к нему за это время.
Читатель быть может уже заметил, что слог, который царит в нашем доме, который все, без исключения, приняли на вооружение — неспроста. Это моя заслуга. Я, как ценитель прекрасного — Русской классики, литературы достойной восхищения, перенял всю ту культуру, культуру XVIII-XIX веков и взял в оборот все те слова, которые, быть может, — уже устарели, но от которых все же у меня захватывает дух. Занялся их экспанисией и внедрением в умы всех этих людишек, дабы царила в моем царстве атмосфера Ретроградного Петербурга. Заставил Арсения перечитать русских классиков и добавлять «с» в конце слов, в знак почтения. Да-с, была у меня мысль и кучера нанять, свой экипаж, но то всё мысли заоблачные и нереализуемые. Карета на дорогах Петербурга, Петербурга века двадцать первого — настоящее зрелище. Матрена Степановна наотрез отказалась сменить свой деревенский говор на ретроградный, мол: — Куда мне, батюшка, слова все эти… Позабуду… — С тем и осталось. Я не стал уж заставлять ее.
Наслаждаясь утренним кофе на кухне, после некотрого времни, я заметил как Арсений вышел во двор и стал отперать сарай. Я наблюдал в окно, как он ходит из угла в угол видимо ища что-то. И вот он высовывается, таща за собой доски и пилу, складывает их на столик, стоящий во дворе, потом возвращается опять в сарай, — приносит рулетку, молоток и ведро гвоздей. И все как-то машинально, как заводной гном. Я его завел ключом и он побежал не помня себя. Я во всем этом находил даже некоторое наслаждение. Ну, это будет ему уроком! Ничего, путь знает с кем имеет дело! Глядя на суетящегося мальчишку, я вдруг вспомнил о ванне, она должно быть уже набрана, раз он шорохается в сарае. Я поспешно встал и пошел смывать свою копоть, как выразилась эта старуха.
«Послушный лакей»
На кухне пахло по-всегдашнему гадко, куча разных запахов от кастрюль и сковород вступали в диссонанс друг с другом, создавалось впечатление, что забрел в какие-то тайландские трущобы — так же тошно и отвратно. Матрена Степановна стояла у плиты спиной ко мне, делая вид будто занята самым важным и чинным делом — кашеварством.
— Ну что, готов завтрак? — спросил я, уставив руки в бока, глядя на ее горбатую спину.
— Давно уж готов, сейчас подогрею, а то он остыл слегка, пока вы мылись-брились. Белье я ваше после уберу, не переживайте.
Я сел за стол в ожидании завтрака с надеждою, что он будет менее отвратным, чем все остальные блюда ее руки. Пожалуй, я поспешил с выводом сказав, что готовит она более-менее сносно. Поправлюсь, готовит она воистину паршиво. Таких блюд вы, могу поспорить, и не видали вовсе. То варево, что она назвала коктейлем северян, было просто-напросто обыкновенной простоквашей. Еловую кашу один раз мне преподнесла. Ели ли вы, милостивый государь мой, когда-нибудь еловую кашу? Так же могу поспорить, что нет. Для этого нужно собрать целый мешок еловых шишек, извлечь из них семена и варить на медленном огне. А вот, скажем, крапивные галушки? Или например жареный папоротник? Где это видывали, чтоб папоротник на сковороде зажаривали, а?
Гуляя по лесу, однажды, я думал, что папоротники растут там, где есть клад, где в земле что-то зарыто. Но выходит, что папоротники служат не ориентиром для пытливых кладоискателей, а кладезью русской кулинарии. Во диковина. И вправду баба-дура, надо ж такое учудить, как будто я островитянин какой. Кормит черт знает чем! Осталось только лопухом еще подтереться и вполне сойду за Робинзона, а Арсений будет моим маленьким Пятницей.
Думая и размышляя, я по своему обычаю наклонился на спинку стула, заложив руки за голову. Спинка надтреснула и я с грохотом шлепнулся назад на пол.
— Что не так с этим домом? — заорал я в исступлении скрежеща зубами вставая с пола.
Матрена сделала вид, что ничего не произошло. Видимо она была в курсе сломанного стула и забыла мне напомнить об этом.
— Нет! Это содом, ей богу! Где этот чертов завтрак? Что ты копаешься там ?!
Она флегматично подала мне тарелку и вышла из кухни, оставив кипящие кастрюли. Я ел яичницу с помидорами сидя уже на своеобразной табуретке и думал за что меня постигают все эти неприятности. Наверное это старуха в еду что-то подсыпает. Я посмотрел на помидоры и мне показалось, что это и не помидоры вовсе, а какие-то коренья! Понюхал… Нет, все таки помидоры. Яичница стало быть. Скруполезно и с педантичной точностью я прощупывал вилкой желтки выискивая заразу. Нет, похоже на паранойю уже. Может меня вообще прокляли? А что? Была цыганка одна, помнится, не дал ей подаяние и что из этого вышло, начала меня бранить на своем наречии и, как мне тогда показалось, — накладывала какую-то порчу! Может и она всему виной, может и я, может Матрена Степановна постаралась, а может и эта рыжая голова подпилила спинку пока никто не видит, не знаю, но если узнаю, что он — прибью гада! И Матрену прибью, заодно.
Я уже почти доел, как вбежал Арсений и сказал:
— Печурку затопили-с, Николай Федорович, через полчасика совсем тепло будет, костюмчик я ваш тот, что в шкафу возьму — почищу-с, а что тут за грохот кстати был?
Я уставился на него, как волк на ягненка и отрапортовал:
— Ты, паршивец, стул надломал? Хочешь, чтоб я шею свернул ненароком? -Он побелел, как полотно и испуганно захлопал своими глазками дрожа как лист на ветру.
— Знаю, что это ты негодник! Чертов бейбас! Сейчас я тебе намылю шею-то! — я уж было хотел встать и начать его допрашивать, но он опешил меня дерзким тоном так, что я даже удивился.
— Что вы это все меня гнобите, Николай Федорович ?! Ругаетесь постоянно, придираетесь по каждому поводу! Что я вам сделал такого? То в кофе помочился, то лихорадкой вас заразил, а теперь этот стул еще! В самом деле! Зачем мне стул-то ломать ?! Не уж то думаете, что я вас со света сживаю? Да я вам каждую минуту бегаю, помогаю. Обувь вашу чищу, дрова колю, воду ношу, а благодарности — шиш!
Он чуть ли не задохся, проговорив свою тираду. Встал колодой в дверном проеме и ожидал моей реакции. На его лице были видны и страх, и гордость, и унижение. Я смотрел на него, как на избитого пса, как на издохшую псину. Мне было жаль его и, в тоже время, хотелось запустить в него пустой тарелкой. Я ровным тоном ответил:
— Арсений, я бы попросил тебя не забываться и не строить из себя пикированного ребенка, это тебе не идет. Еще раз дерзнешь в мою сторону и я оставлю тебя без сапог! Ты мелкий пшик и не более. Чини живо стул, иначе по шее получишь. И впредь, если выкинешь подобный фортель, вылетишь отсюда как старый матрас, я тебя в узел мигом свяжу и экзамен ты у меня никогда не сдашь.
Он слушал, вытаращив на меня свои рыбьи глазки и нервно оправляя вспотевшими руками свой костюм — ответил:
— Простите Николай Федорович, я… я не это хотел сказать-с, я… я благодарен вам за все и уважаю вас, вы же знаете. Простите..., я мигом починю стул и уберу вашу комнату.
— То то же! Каждый сверчок знай свой шесток! — он поклонился и убежал.
— Куда поскакал? — окликнул я его в след.
— Так стульчик починить-с надо бы. Как же… В сарае мигом наду все, там были. Доски были, гвозди…
— После, после стул починишь, иди ванну набери сначала, погорячее!
— А, хорошо, сейчас все сделаю, погорячее! Ух как сделаю, Николай Федорович, напаритесь! — с тем он и убежал прочь.
Арсений получал сущие гроши от меня, ухаживая за бабушкой. Главной его наградой были отметки по физике, которые я проставлял ему по мере выполнения поручений. Это тщедушное существо не могло решить и пары дифференциальных уравнений, право, не могу даже представить ради чего Арсений жил — настолько он был несуразен и неуклюж, но когда он раболепно подошел ко мне на экзамене, слезно прося поставить тройку, я подумал, что он может сослужить неплохую службу, присматривая за моей бабушкой. Самому мне было невмоготу заниматься всеми этими делами, поэтому он появился как нельзя кстати в нашем доме. Собачья преданность его была необъяснима, учитывая как я изгалялся над ним, но мне это было только на руку. Я даже немного привязался к нему за это время.
Читатель быть может уже заметил, что слог, который царит в нашем доме, который все, без исключения, приняли на вооружение — неспроста. Это моя заслуга. Я, как ценитель прекрасного — Русской классики, литературы достойной восхищения, перенял всю ту культуру, культуру XVIII-XIX веков и взял в оборот все те слова, которые, быть может, — уже устарели, но от которых все же у меня захватывает дух. Занялся их экспанисией и внедрением в умы всех этих людишек, дабы царила в моем царстве атмосфера Ретроградного Петербурга. Заставил Арсения перечитать русских классиков и добавлять «с» в конце слов, в знак почтения. Да-с, была у меня мысль и кучера нанять, свой экипаж, но то всё мысли заоблачные и нереализуемые. Карета на дорогах Петербурга, Петербурга века двадцать первого — настоящее зрелище. Матрена Степановна наотрез отказалась сменить свой деревенский говор на ретроградный, мол: — Куда мне, батюшка, слова все эти… Позабуду… — С тем и осталось. Я не стал уж заставлять ее.
Наслаждаясь утренним кофе на кухне, после некотрого времни, я заметил как Арсений вышел во двор и стал отперать сарай. Я наблюдал в окно, как он ходит из угла в угол видимо ища что-то. И вот он высовывается, таща за собой доски и пилу, складывает их на столик, стоящий во дворе, потом возвращается опять в сарай, — приносит рулетку, молоток и ведро гвоздей. И все как-то машинально, как заводной гном. Я его завел ключом и он побежал не помня себя. Я во всем этом находил даже некоторое наслаждение. Ну, это будет ему уроком! Ничего, путь знает с кем имеет дело! Глядя на суетящегося мальчишку, я вдруг вспомнил о ванне, она должно быть уже набрана, раз он шорохается в сарае. Я поспешно встал и пошел смывать свою копоть, как выразилась эта старуха.
Рецензии и комментарии 1