Чёрные тучи

Он плёлся по зарослям и волочился по обрывам на протяжении двух дней, обдирая в кровь лицо и конечности. Солнце близилось к закату, и в этом состоянии он не смог бы преодолеть отвесные скалы. От голода у него бурчало в животе. “Завтра я спокойно догоню войско…” – с этими мыслями он вошёл в знакомую пещеру, и опустошив карманы, набитые собранными по дороге шампиньонами, развёл костёр. Вытащил из внутреннего кармана плоскую бутылку с самогонкой и глотнул – она не только снимала усталость, но и помогала ему избавиться от угрызения совести. Он чувствовал зловоние изо рта – “Словно желчи напился, воняю как взмыленный конь…» Всклокоченная борода скрывала на лице все светлые черты, делая его ещё страшнее. Широкие плечи, мускулистые руки выдавали в нём сильного человека. Шеи практически не было – голова словно приросла к плечам. Его старая, тесная одежда обтягивала тело – под неё он надел офицерскую рубашку. Он хоть и сторонился перипетий войны, но давно уже привык к запаху крови и смерти – был шустрым, бесстрашным и волевым, как настоящий воин. “Я мог бы стать неплохим солдатом,” – он был уверен в этом, и нередко выражал эту мысль вслух, наблюдая за воюющими армиями.
Война, кроме всего прочего, уродлива и тем, что мародёры, не теряя времени, обчищают погибших воинов. Когда бои утихают, Солнце освещает голые трупы – и это вполне обычное явление. Многие думают, что грабёж – дело рук воинов-победителей. Но это не так – дневные герои не могут превратиться в ночных гиен. Постыдным делом занимаются мародёры, которые, облачившись в военную форму, безустанно слоняются за наступающим войском. Некоторые их них даже целым семейством валандаются вокруг полков на лошадиных телегах. Война кормила и его – он тоже беспрерывно скитался за войском, как тёмная тень, и опустошал карманы погибших. Нередко он продавал награбленное другим воинам. Его коллеги обкрадывали даже своих спящих спутников. А он был пожалостливее – никогда не грабил раненных, утешая себя тем, что это смягчит ему грехи. Одежду погибших воинов он не трогал – очищал только карманы. А те мародёры, которые следовали за ним, раздевали покойников догола. «Поговаривают, что среди них есть даже хромой некрофил, который насилует мертвецов.»
Однажды, проверяя карманы лежащего на земле пехотинца, он увидел, что воин жив, ему оторвало ногу, и она свисает на коже. Усевшись рядом, он начал беседовать с воином по душам, успокаивая и утешая. Раненый попросил его отрезать ему ногу и похоронить. Он беспрекословно исполнил первое желание воина. Под вечер тот пришёл в себя и чуть ли не с радостью сообщил, что нога зовёт его на тот свет. На тот момент он попытался подумать о потустороннем мире, но сразу же махнул рукой с мыслью «Чушь собачья!» Ночью, когда воин скончался от жара, он снял с его пальца обручальное кольцо, и спрятал в своём мешке.

В пылу сражения солдатам было не до мародёров – но стоило им схватить кого-то из падальщиков, то убивали безоговорочно. Однажды и его самого чуть не зарезали – но ему удалось не только спасти жизнь, сообщив, что должен передать войску боевое знамя армии, но и слезно вымолить у офицера небольшую награду. Вернувшись назад, он не запамятовал выпотрошить карманы своих расстрелянных единомышленников, собрав кучу денег и драгоценностей.
Он ненавидел отступающие части. “Войско должно или погибнуть, или же уничтожить врага!" Реки крови, переполненные человеческими телами канавы, слёзы матерей – в его понятии всё это было лишь бессмысленной чепухой. Победа и поражение – эти понятия он также считал бессмыслицей: его интересовали только трофеи. В те дни, когда ему удавалось собрать богатую добычу, он мог ночами не спать и не есть, лишь бы уберечь награбленное от других мародёров. Он не мог ни есть, ни пить, пока не продаст свои трофеи, но это его ничуть не обессиливало. Охотно изучал сведения о кровавых войнах прошлого, и больше всего его изумляла одна из битв: «Вот это война, вот это я понимаю… Сто сорок четыре тысячи воинов, шестьдесят тысяч погибших… Мне надо было жить в эпоху Наполеона, Александра Македонского, Юлия Цезаря…» — раздумывал он.
Он пожарил грибы на костре, сделал пару глотков самогона и лёг, скрестив руки под голову. «Отправлюсь до рассвета – нужно под утро догнать войско». Из подмышек разило зловонием. Он вспомнил семью и старую мать, которых оставил в юрте. При каждом его возвращении из поездки жена не желала подпускать его к себе целую неделю. И, глядя на себя глазами жены, он мирился со своей уродливостью. Его жена была дерзкой женщиной, но боялась мужа как огня. А он любил свою жену, и всегда говорил ей: «Такую заботливую как ты не разыщешь во всём мире». Но порой, проснувшись утром после бурной алкогольной ночи, он обнаруживал, что перед сном успел поставить жене под глаз синяк и пройтись кнутом по её спине. После долгого похода за добычей он возвращался домой уставшим без задних ног и крепко спал целых два дня. При зачатии последних двух детей он залез к ней в постель, не проронив ни слова. Жена не хотела спать с ним по двум причинам: у мужа сильно воняло изо рта, и по ночам он кричал, бредя во сне. В один момент он даже был близок к тому, чтобы по настоянию жены вступить воином в армейские ряды; однако, качаясь на циновочном кресле, он обдумал это решение и сказал жене: «Задорный героизм – не для умного человека! Несчастен тот, кто по ночам строит из себя рыцаря, а днём корчится от кинжальной раны. Это – смешной героизм!» А вот проповедование – прибыльное занятие. У него была страсть к этому ремеслу, да и мать его была согласна на это. К тому же, раненные воины при смерти просили его помолиться за них. Но жена не согласилась: «Люди молча слушают проповеди о необходимости помочь друг другу. Вбивать людям в голову всяческие выдумки – не по-мужски. А такой молчаливый человек, как ты, тем более не сможет стать проповедником». С этими словами жены он соглашался – вряд ли души людей могли бы встрепенуться от его проповедей. «Почему-то заядлые верующие всегда говорят богохульные вещи. Я никогда не видел, чтобы священники или муллы умирали…» — эти слова он говорил в адрес верующего тестя, дразня жену. А в ответ на слова жены «Самолюбивая свинья!» он шлёпнул её по мясистым ягодицам.
… Он вздрогнул от собственного храпа. Чувствовал, как капля пота, вытекшая из подмышки, катится вниз по боку. Ему снилось, что верхом на нём скачет дьявол, натягивая узду изо всех сил. Он бежал с боя как дезертир, но был рад этому, так как попал под сильный обстрел, а пули изрешетили дьявола. Вспомнив состояние дьявола, он улыбнулся: «Не каждому дано такое – уничтожить дьявола и остаться целым и невредимым».
– Эти сволочи опередят меня. Лишь бы повременили с похоронами мертвецов… — подумал он, вкладывая кинжал в ножны. Имея дело с мертвецами, сам он никогда никого не убивал, но на всякий случай, всегда носил при себе кинжал. “Интересно, далеко ли продвинулось войско? Господи, помоги мне, не оставляй меня у разбитого корыта!» Он вышел из пещеры и пустился в путь по извилистой тропе.
Когда солнце начало выглядывать из-за горизонта, он ускорил шаги: «Нужно успеть, пока эти кроты не раздели мертвецов догола…» Внезапно он услышал топот лошадиных копыт, и быстро спрятался за граб. «Наверно, дезертир… Или, может быть, кто-то преследует мародёров…» Краем глаза взглянул в ту сторону, откуда слышался топот – на лошади, седло и узда которой сползли на живот, никого не было. Осторожно показавшись животному, он попытался успокоить его. Лошадь была напугана, но, кажется, нуждалась в нём – тихо фыркнула и остановилась. «Лошади нужен хозяин. Не важно, кто ездит на ней – лишь бы вовремя кормил и поил, и относился к ней с жалостью». Он погладил лошади гриву: «Первый трофей оказался удачным. Теперь могу загрузить на тебя столько мешков с трофеями, сколько захочу».
Передохнув, он развернул лошадь назад. Внезапно за горами раздались пушечные выстрелы. От волнения и неожиданности он опешил: “Артиллеристу очень легко убивать людей – он всего лишь зажигает фитиль, и всё остальное происходит само по себе. Но убивать человека копьём, или мечом – это настоящее мучение…» – теперь его мозг работал гораздо быстрее, и он сильнее понукал лошадь. Вдруг возле него появился заяц, и словно не видя лошадь, помчался прямо на неё. «Бедняжка, как же он напуган – кажется, думает, что всё войско охотится на него. Наверно, его нора разрушена под ногами войска, а детёныши погибли». Услышав какой-то стук, лошадь вздрогнула, и это привлекло его внимание. За ежевичными кустами слышался стон. Привязав лошадь к дереву, он ринулся за кусты. На земле лежал человек, видимо – хозяин лошади. Оказалось, что лошадь долго волочила его по земле, у всадника нога застряла в стремени. Из груди воина торчала стрела. Раненный хрипел, захлёбываясь собственной кровью. У него были русые волосы, светлое лицо. Боли мучали его, унижали боевую гордость, не позволяли умереть. Вытаращив глаза, воин просил пощады. «Хочет молитву», – ему стало жалко воина. Пожалел, что не знает ни одной молитвы. «Молитва утешает человека, облегчает ему смерть – как бы я хотел знать хотя бы пару молитв!» Он наклонился к раненному, который изо всех сил пытался выплюнуть накопившуюся во рту кровь. Этот плевок был его последним словом – последним ответом этому миру.
Грабитель вынул стрелу из его груди; хрип раненного усилился, и он вздохнул, проглатывая воздух словно прохладную воду. «Лишь бы потусторонний мир не был ложью – лишь бы мертвецы продолжили свою жизнь там». Обыскав тело, он нашёл немного денег и фотографию воина с молодой девушкой. Посмотрел на парня на фотографии, потом на его тело: «А ведь без мундира он симпатичнее. Это, наверно, его невеста или жена…» Он закрыл ему веки. «Какой у него грустный вид – как у человека, живущего в угрызениях совести…» Положив деньги в карман, а фотографию – на грудь воина, привстал. На безжизненном лице воина замер вопрос, присущий для всех погибших: «Ведь только что я был жив…»
… Спускаясь вниз по холму, он очутился в пыли, поднятой из-под ног вцепившихся в друг друга войск. Остановил лошадь и отвёл её в укромное место. Его интересовали лишь чернеющие на земле тела погибших воинов. Ругань воинов сыпалась вокруг, словно искры из костра. Застывшие тела обогревались сверху солнцем, а снизу – раскалённой землёй. «Воевать в жару – это дикий ужас, а вот война в снег и мороз напоминает детские игры». Он направил лошадь к тусклой тени скалы. «Здесь меня точно никто не увидит!» Вытащил из кармана бутылку и выпил всё до дна: «Пью за тех, кто героически погиб в этих горах. Как же они ревут – родная мать не узнает, если увидит. Как же мне вас жаль, герои! Как жаль ваших родителей, вырастивших вас!»
Часть войск отступала. «Сейчас те, что в чёрной форме, сбегут с поля боя!» Ему не терпелось побыстрее пошарить в карманах кровавых тел. Были внятно слышны стоны и вопли раненых. «Интересно, сколько героев не смогут увидеть этой ночью новую луну?» Самогонка теребила ему душу, облегчала сердце, и ему было жалко лежащих на земле. Он занимался хоть и прибыльным, но рискованным делом; однако иногда ему снилось, что он занимается мародёрством у всех на виду, в этот момент он вздрагивал, и целый день не мог прийти в себя. Он пил, сколько мог, дабы избавиться от угрызения совести, но спиртное иногда оказывало ему медвежью услугу. Покойный отец воспитал в нём ненависть к религии. Но иногда на него влияли глаза матери, полные страха бога. Когда он протягивал руки к богу, ненависть отца пресекала ему путь. А ему хотелось всего лишь утешения от бога. Глаза человека, находящегося при смерти, вызывали у него дрожь. «Однажды и мне придётся пережить это мучение. Да, господь не нуждается в моих мольбах, но ради приличия можно было бы податься в религию – по крайней мере, господь справедлив…» – господь долго ждал в его безвольной душе, и в конце концов, не дождавшись, покинул её.
Он обернулся на фырканье лошади. Несчастное животное боялось вновь очутиться на поле боя. «Не бойся, отныне тебя не ранит ни копьё, ни меч. “Война – это торжество зла, но я не позволю тебе стать жертвой этого торжества”, – сказал он, поглаживая ей гриву. – Покуда есть злодеи, есть и зло, а войны длятся дольше жизни злодеев. Ну вот, началось!» — он оглянулся на радостный крик наступающего войска. Белые начали гнаться за чёрными.
– Мой грех – ничто по сравнению с изуверствами войны! Господь создал меня, когда захотел, и убьёт, когда захочет. Я не идиот, чтобы травить себе жизнь, заточив её под завесу запретов. Я не хороню мертвецов – это не в моей компетенции. Я граблю их – и если в этом есть что-либо наподобие греха, то это – превратности судьбы, один из простейших грехов в этом бренном мире. Поскольку я никому, кроме своей семьи, не нужен, так что же плохого в том, чтобы жить только ради семьи? Пусть каждый заботится о себе… Каким ещё должен быть простой смертный? Какой смысл – уничтожать зло, и гибнуть вместе с ним? – потуже натянув седло и стремя, он сел на лошадь, и поднял голову, чтобы увидеть бога. Но на небе никого, кроме стервятников, не было.
– Ну что ж, коллеги, спускайтесь… Вам – плоть, а мне – золото и драгоценности. Я – такой же невинный виновник, как и вы!
Он поскакал за мчащимся войском. Впереди его ждали мёртвые тела воинов, ставших жертвой непонятных идеалов…

05 июня 2016 г.