жимолость

Едва оправившись от паралича в кровати, промокшей насквозь, впитавшей мой ночной кошмар, высохшей и промокшей снова, я тут же вскочил, чтобы не дать ей впитать меня полностью. Лихорадочно тряся затекшими ногами, добрался до окна и уткнулся носом в свежий воздух. За ночь комната пропахла котами и моими страхами, а засыпая с открытой форточкой, я рискую не проснуться: грабители вряд ли, но всякие маньяки вроде бабайки или снежной королевы так и норовят заглянуть ко мне и помучать.
Пара минут – надышался, глаза раскрылись, уши развернулись, волосы растрепались. Ветер как-никак – февральский. Именно февральский помогает, решает все проблемы, то ли прячет их от тебя, то ли тебя от них. А вот мартовский, казалось бы, первый весенний, а нет – дешевый обманщик! У него в карманах плаща сопли, разочарования и непрошенный обиженный снег. Так что и не думаю ему радоваться, доверие исчерпано, спустя 22 весны.
Дома оставаться дольше тоже небезопасно. И бессмысленно. Почему-то в окружении бытовых вещей я чувствую себя жертвой. Стиральная машинка манит посмотреть в свой иллюминатор и увидеть там, якобы, другой мир. С кристально звенящей водой и диковинными водорослями. Но на самом деле засасывает в свою воронку и топит в ледяной воде. И в добавок травит ядовитой морской капустой из стирального порошка.
Притворно заботливый кухонный сосед так и хочет разорвать тебя на куски изнутри. Подкладывает в сдобные булочки с маслом маленькие атомные бомбы, а в котлеты каким-то образом умещает едкие фейерверки. Пока ешь, не чувствуешь, но после остается горькое послевкусие, а потом хлопок и взрыв.
Все так и ждет возможности заставить меня втоптать себя самого в пыльный ковер. Ложась на кровать, я сразу чувствую как мои ленивые кишки-предатели выползают из меня и врастают в матрац, сгнивший уже давно. Он тоже надеется захватить меня в свой загробный матрацный мир.
Нет! Нет! Поэтому бежать из дома. До скорой встречи, коты! У вас отлично получается договариваться с квартирными монстрами и вы прекрасно проводите время вместе.
А я уже бегу вверх по лестнице, не доверяя лифту, который заодно с моим неодушевленными домочадцами.
Я выхожу на улицу и сразу же хочу вернуться домой. На спину мне взобрались два пузатых карапуза и тянут на дно. Так всегда было и я уже усвоил, что ни в коем случае нельзя им поддаваться. Нужно идти быстро-быстро, засунув руки в карманы. Нужно почти бежать. И тогда они сами соскочут, не вынесут скорости.
Надо спасаться, отчаянно отбиваться от всего, что пытается тебя съесть. Я сам решу, кому или чему себя скормить. В жизни есть всего два пути: мы все рождены в качестве корма. Но мы вольны сами выбирать: быть подкормкой для плывущих по течению пираний или деликатесом, на искусно сервированном столе, хотя в конечном итоге окажешься между запломбированными зубами какого-нибудь буржуя.
Когда много лет назад я пришел к этой мысли (или она ко мне?) решил, что во что бы то ни стало, хочу быть этим самым деликатесом. Я всегда тянулся к верхней ступеньке, хотя спустя какое-то время, понял, что за ней всего лишь обрыв. Сначала слепая тишина, где как в кошмарах неслышно собственного дыхания, как ни старайся; за ней – сточные воды и грязь, шлепок, а дальше сам не знаю. И никто не знает. А кто знает, то уже никому не рассказывает.
Но я все равно бежал, спотыкался, карабкался через две ступеньки, полз, через три, на четвереньках на эту первую последнюю ступеньку. А за мной гналось тщеславие.
Сейчас же я бежал к озеру и за мной вприпрыжку навязчивая мысль о том, что я прекрасно выгляжу, как никогда. Хотя в лицах прохожих читалось обратное.
Я остановился перед кованой оградкой искусственного прудика. Вокруг него наигранно беззаботно расхаживали собачники. С псинами исключительно самых модных пород. Я презираю этих собак. И немного жалею. Исковерканные человеческим безумством и безвкусицей капризные зверьки. Они выведены и рождены больными, но со знанием своей бешеной дороговизны. Пока они живут, им тяжело дышать, ходить. Бегают как будто одноногие инвалиды танцуют вальс на трех костылях и одном мизинце. Хозяева молча терпят мокрые пеленки. А их любимцы даже не догадываются, что можно справлять нужду на улице. С ними гуляют только ради того, чтобы похвастаться перед соседями. Все собачьи прихоти выполняются, а когда мода на них проходит, этих искусственных красавцев выбрасывают на улицу и покупают новых уродцев. Я ненавижу этих собачников.
Мне стало противно и я пошел во двор рядом с озером. Почему-то я почувствовал себя псом. Если поразмышлять, я, конечно, всего лишь дворняжка, а не коротконогий пыхтящий мопсик. Зато я волен делать, что хочу. Лазить по помойкам, метить каждый угол, лаять на всех и каждого.
Есть третий вариант. Я, может, и не стану изысканным деликатесом. Но я могу оказаться ядовитым грибом в нежном сливочном соусе со спагетти и курицей. Меня запьют восхитительным вином, икнут, может быть, и испустят последний вздох, не успев даже уволить кухарку или проклясть повара в дорогом ресторане.
Странное было утро. Я слишком прочувствовал эту мысль. Слишком буквально. Я начал хватать рками жимолость, росшую в палисаднике у подъезда, срывать одуванчики, куриную слепоту и жевать-жевать-жевать. Я жадно жевал, все, что попадалось под руку. А когда рук стало мало, я прямо зубами стал обрывать все деревца и кустарники, пока не наткнулся на надутые пурпурные соцветия волчьей ягоды. Они смотрели на меня. Манили. Ждали. Я ошалел. Я накинулся на них. Брызжа слюной я не пропускал ни одной ягодки. Я остервенело лопал их зубами и все взрывалось в моем желудке. Мысли бились об стенки головы, как жгучий сок этих ягод разлетались по деснам и покрывали горло. Так я забылся.

В роскошно обставленной столовой в стиле, (по представлениям современных дизайнеров) рококо или барокко, каком именно, не знал никто; обставленной по больше части бутафорией; обедала семья. Условно чуть выше среднего, в условно в респектабельном районе, название которого лучше не упоминать. Глава семьи – обыкновенный мужчина с обыкновенным брюхом, выпученными глазами, красным лицом, неприятным запахом изо рта. Обыкновенно опротивевший своей жене. Обыкновенно ненавистный своей дочери. Обыкновенно забывший про них обеих. Он уже достаточно закусил и более чем достаточно выпил. Он ждал основное блюдо.
— Что-то Клара не торопится со вторым. Уж не подъедает ли она там втихоря наш десерт?
Кухарка Клара через минуту внесла ожидаемое всеми блюдо. Расставила на стол тарелки и молча вышла из комнаты.
— За мой успех! – красноречиво произнес свой тост обыкновенный мужчина.
Жена и дочка сладко улыбнулись, каждая своему, пригубили вино и приступили к спагетти с шампиньонами в сливочным соусе. Мужчина широкой рукой накрутил макароны и нацепил кусочек гриба на кончик вилки. Спрятал в огромный рот. Почти не жуя проглотил.
— Хороша! – сказал он и тут же умер.
Что-то кольнуло у него в боку и в левом виске.
Это был не шампиньон, а случайный мухомор в нежном сливочном соусе. Необыкновенно вкусный.