Дедушка и спички
Возрастные ограничения
«Прощение — это атрибут силы». Махатма Ганди.
Деду Матвею было много лет. Так много, что никто не знал, сколько точно, да и сам он позабыл свой возраст. Он был старый, очень уважаемый, очень умный. Седой как белые облака. Он ходил уверенной походкой и любил по утрам слушать старенькое, дребезжащее радио.
Жилье его, маленький домик, стоял у подножия леса — дед не любил шумных городов. Ему по душе было единение с природой, охота, грибы. Как ни странно, дед увлекался фотографией и в его избушке была целая коллекция пейзажных фотографий и разнообразных фотоаппаратов. От старых громоздких до новеньких никонов, с кучей объективов.
Он часто приглашал меня на чай. Чай он заваривал в пузатеньком, серебристом самоваре и вкус у чая был особенный. Какой-то еловый, чуть горьковатый, но всегда свежий и очень вкусный.
-Свои слабости всегда нужно перебарывать. И ничего не надо бояться, — говорил он. Страх все замораживает… А главное – обиды в сердце не таить и прощать надо уметь… Помоги мне найти кое-что! – вдруг заговорщески подмигнул мне дед Матвей. Глаза у него были ярко-синие, с живым огоньком, что делало его непохожим на ровесников. Я согласился.
Как оказалось, дед искал старую фотографию. На ней была изображена его единственная, горячо любимая жена, с которой он прожил много лет. Она умерла два года назад, когда сгорел их старый дом. С ней же сгорели и все ее фото. Огонь словно пытался испепелить память о ней.
-Чудесная была женщина. Заботливая, скромная, красивая. Как же ей шли платья викторианского стиля, -восторженно и с нежностью стал вспоминать дедушка. — На той карточке она была в нежно-фиолетовом, я сфотографировал ее на прогулке в парке. У нее в руке был букет осенних листьев, а ее темные глаза были такие красивые и счастливые. Тихое счастье. В этой фотографии было столько искренности, нежности и любви, что эта она я стала для меня самой любимой. Я хранил ее отдельно от других, в своей записной книжке. Книжка осталась, а фотографии там теперь нет, — задумчиво закончил дед Матвей.
-Может, она тоже сгорела? Откуда ты знаешь, что фотография осталась? – осторожно сказал я.
-Нет! Что ты! – замахал на меня руками дед, будто отгонял саму эту мысль. – Я точно знаю, что она есть. Пойдем на чердак! – дедушка торопливо, чуть ли не вприпрыжку пошел наверх, по лестнице.
Чердак был полностью завален всяким хламом. Потрепанные книги, старые тетради и альбомы, сломанные деревянные часы, ржавеющий велосипед, треснувшие вазы – все это казалось каким-то гимном беспорядку и старине. Мы перебрали полчердака, но фотографию так и не нашли.
-Ладно, пойдем пить чай с вареньем! – дед хитро улыбнулся и казалось, вовсе не расстроился. – Потом еще посмотрим.
Но не успели мы сесть за стол, как в дверь позвонили. Пришел почтальон, принес заказное письмо в желтом большом конверте. Реакция деда меня удивила. Он, прочитав имя отправителя, скорчил гримасу, отшвырнул конверт и ударил тяжелой ладонью по столу. Вмиг он как-то помрачнел, и казалось, еле сдерживал гнев. Я подошел и поднял конверт. Отправитель: Зябликов С.К.
-Зябликов? Кто это? – поинтересовался я.
-А… Этот… Гад… — нехотя пробормотал дед и нахмурился.
Как я узнал позже, писал его старый бывший друг. Дедушка считал его своим
лучшим и единственным настоящим другом, но однажды этот человек предал деда Матвея. Через несколько лет Зябликов начал писать деду, в каждом письме извинялся, присылал дедушке подарки. Но дед Матвей был непреклонен и никаких извинений не принимал. Резкую реакцию вызвала и странная боязнь деда читать письма, по этой причине он никогда не вел переписки.
Дедушка тяжело вздохнул, взял письмо и спички. Неторопливо ступая он побрел в гостиную. Я услышал чирканье спичек о коробок. И тут меня осенила догадка. Я кинулся вслед за дедом. Тот сидел на корточках у камина и задумавшись, держал конверт над пламенем. По краю конверта уже подло бежал маленький рыжий огонек.
-Дед, не надо! – с криком я метнулся к камину, выхватил конверт у растерянного старика и потушил огонь.
-Главное – уметь прощать. Открой. Ты ждал его два года, – твердо и тихо сказал я, протянув слегка поджаренное с боков теплое письмо.
Дед медленно, робко взял его дрожащими сухими пальцами, и закусив губу, сосредоточено зашуршал желтой бумагой. Прочитав письмо, дед так же медленно достал второй лист и на его лице расцвело удивленно-радостное выражение: глаза заблестели ярко-ярко, он захохотал и кинулся меня обнимать.
-Родной! Спасибо тебе! Спас меня, дурака! Спасибо! – кричал счастливый дед и тряс листком.
В его руке была старая, немного подгоревшая внизу фотография. На цветном снимке улыбалась счастливая женщина в нежно-сиреневом платье, с букетом золотистых осенних листьев….
Деду Матвею было много лет. Так много, что никто не знал, сколько точно, да и сам он позабыл свой возраст. Он был старый, очень уважаемый, очень умный. Седой как белые облака. Он ходил уверенной походкой и любил по утрам слушать старенькое, дребезжащее радио.
Жилье его, маленький домик, стоял у подножия леса — дед не любил шумных городов. Ему по душе было единение с природой, охота, грибы. Как ни странно, дед увлекался фотографией и в его избушке была целая коллекция пейзажных фотографий и разнообразных фотоаппаратов. От старых громоздких до новеньких никонов, с кучей объективов.
Он часто приглашал меня на чай. Чай он заваривал в пузатеньком, серебристом самоваре и вкус у чая был особенный. Какой-то еловый, чуть горьковатый, но всегда свежий и очень вкусный.
-Свои слабости всегда нужно перебарывать. И ничего не надо бояться, — говорил он. Страх все замораживает… А главное – обиды в сердце не таить и прощать надо уметь… Помоги мне найти кое-что! – вдруг заговорщески подмигнул мне дед Матвей. Глаза у него были ярко-синие, с живым огоньком, что делало его непохожим на ровесников. Я согласился.
Как оказалось, дед искал старую фотографию. На ней была изображена его единственная, горячо любимая жена, с которой он прожил много лет. Она умерла два года назад, когда сгорел их старый дом. С ней же сгорели и все ее фото. Огонь словно пытался испепелить память о ней.
-Чудесная была женщина. Заботливая, скромная, красивая. Как же ей шли платья викторианского стиля, -восторженно и с нежностью стал вспоминать дедушка. — На той карточке она была в нежно-фиолетовом, я сфотографировал ее на прогулке в парке. У нее в руке был букет осенних листьев, а ее темные глаза были такие красивые и счастливые. Тихое счастье. В этой фотографии было столько искренности, нежности и любви, что эта она я стала для меня самой любимой. Я хранил ее отдельно от других, в своей записной книжке. Книжка осталась, а фотографии там теперь нет, — задумчиво закончил дед Матвей.
-Может, она тоже сгорела? Откуда ты знаешь, что фотография осталась? – осторожно сказал я.
-Нет! Что ты! – замахал на меня руками дед, будто отгонял саму эту мысль. – Я точно знаю, что она есть. Пойдем на чердак! – дедушка торопливо, чуть ли не вприпрыжку пошел наверх, по лестнице.
Чердак был полностью завален всяким хламом. Потрепанные книги, старые тетради и альбомы, сломанные деревянные часы, ржавеющий велосипед, треснувшие вазы – все это казалось каким-то гимном беспорядку и старине. Мы перебрали полчердака, но фотографию так и не нашли.
-Ладно, пойдем пить чай с вареньем! – дед хитро улыбнулся и казалось, вовсе не расстроился. – Потом еще посмотрим.
Но не успели мы сесть за стол, как в дверь позвонили. Пришел почтальон, принес заказное письмо в желтом большом конверте. Реакция деда меня удивила. Он, прочитав имя отправителя, скорчил гримасу, отшвырнул конверт и ударил тяжелой ладонью по столу. Вмиг он как-то помрачнел, и казалось, еле сдерживал гнев. Я подошел и поднял конверт. Отправитель: Зябликов С.К.
-Зябликов? Кто это? – поинтересовался я.
-А… Этот… Гад… — нехотя пробормотал дед и нахмурился.
Как я узнал позже, писал его старый бывший друг. Дедушка считал его своим
лучшим и единственным настоящим другом, но однажды этот человек предал деда Матвея. Через несколько лет Зябликов начал писать деду, в каждом письме извинялся, присылал дедушке подарки. Но дед Матвей был непреклонен и никаких извинений не принимал. Резкую реакцию вызвала и странная боязнь деда читать письма, по этой причине он никогда не вел переписки.
Дедушка тяжело вздохнул, взял письмо и спички. Неторопливо ступая он побрел в гостиную. Я услышал чирканье спичек о коробок. И тут меня осенила догадка. Я кинулся вслед за дедом. Тот сидел на корточках у камина и задумавшись, держал конверт над пламенем. По краю конверта уже подло бежал маленький рыжий огонек.
-Дед, не надо! – с криком я метнулся к камину, выхватил конверт у растерянного старика и потушил огонь.
-Главное – уметь прощать. Открой. Ты ждал его два года, – твердо и тихо сказал я, протянув слегка поджаренное с боков теплое письмо.
Дед медленно, робко взял его дрожащими сухими пальцами, и закусив губу, сосредоточено зашуршал желтой бумагой. Прочитав письмо, дед так же медленно достал второй лист и на его лице расцвело удивленно-радостное выражение: глаза заблестели ярко-ярко, он захохотал и кинулся меня обнимать.
-Родной! Спасибо тебе! Спас меня, дурака! Спасибо! – кричал счастливый дед и тряс листком.
В его руке была старая, немного подгоревшая внизу фотография. На цветном снимке улыбалась счастливая женщина в нежно-сиреневом платье, с букетом золотистых осенних листьев….
Рецензии и комментарии 6