"Скелеты в шкафу" - Умярцевы (Глава 3)

— Родя, ещё раз вот здесь пройдёмся по тексту, — Римма Умярцева, доктор педагогических наук навела курсор компьютерной мышки на нужный абзац. — Вот здесь ты пишешь: «В трактате «Поэтика» Аристотель выражает...»
— Римм Богданна! — завопила с порога домработница Наталья.
Пожилая дама замерла, не отводя взгляд от компьютера, пытаясь сохранить ход рассуждений.
— Римм Богданна! Деньги давайте! — не унималась Наталья.
— Наташка, ну что ты орёшь, как оглашенная, — скривился Родион Умярцев, оторвавшись от «Поэтики Аристотеля».
— Какие деньги? — удивилась Умярцева. — Я же тебе буквально третьего дня на хозяйство выдала.
— Так это не на хозяйство. На стол, — радостно известила хозяйку Наталья. — Лика едет! Красавица наша! Вот только что из Пулково звонила. Прилетела! Через час-полтора на даче будет. Так что, денежку-то давайте. За шашлыком к Рустамке побегу. Водки дорогой куплю. Вы же знаете — Лика дешёвку пить не будет. Она-то в своих министерствах к хорошей привыкла, к элитной! Огурчиков-помидорчиков. Грибочков. Капусточки маринованной.
— Лика? — переменился в лице Родион. — Эта ехидна злобная? Эта гадина квадратная? Эта змея толстомордая? Это пиявка вонючая?
— Да как Вы можете-то так о своей супруге говорить? — подбоченилась Наталья. — Не стыдно Вам? Чем это Ликочка так не угодила? Ну, сидит она там в своей Москве. Так вы же тут тоже монахом не живёте. Вон, всё студенток вроде как для занятий привозите. Стихи им на скамеечке под соснами читаете.
— Эта медуза горгонистая? Эта жаба пучеглазая? — продолжал бесноваться Родион, хватая объёмистый портфель и беспорядочно закидывая в него свои конспекты.
— Что уставилась, глазопялка, — помоги собраться, накинулся он на Наталью. — Мама, я немедленно уезжаю. Ни одной минуты не останусь наедине с этой стервой.
Родион, путаясь в рукавах, стал натягивать пиджак.
— Как это уедете? — подбоченилась Наталья. — А мальчики?
— Мальчики? — замер Родион.
— Ну, да. Так Феденька же из Парижа летит. Знаменитость наша. Писатель! Звезда! Сыночек-то весь в Вас, — польстила Наталья, — такой же талантище! И Жорик с ними.
Родион умоляюще взглянул на мать. Умярцева, достав из резной шкатулки трубку вишнёвого дерева и кисет с табаком, попросила, — Родя, подай мне спички.
Родион заметил, как задрожали руки матери. Он кинулся к большой изразцовой печи за длинными каминными спичками и торопливо высек огонь.
Римма начала курить после смерти мужа. Причём, трубку — именно отцовскую трубку, она доставала в минуты крайнего волнения.
— Принеси мне портмоне. Оно там, в ковровой сумке.
Пошуршав купюрами, Умярцева достала из тяжёлого красного кошелька две тысячи и протянула домработнице
— Да вы что?! — возмутилась Наталья. — Шесть шашлыков -это уже тысчонка. А зелень? А грибочки? А закуска? А тортик к чаю купить на что? Пятихатку надо, не меньше!
— Наташа, тут за глаза хватит. Я мясо не ем. Купишь три шашлыка и зелень. Нечего тут пир горой устраивать. Картошки на гарнир отвари — в самый раз будет.
— А я? — удивилась Наталья.
— Что ты?
— Как что? Ну, это — а мне шашлык?
— С какого лешего? — снова завёлся Родион. Хочешь мясца, иди и купи на свои, затетёха. Тоже мне — повод для праздника нашла. Старая подружка в гости решила пожаловать! С нами не посоветовалась.
— Что это, вы всё обзываетесь, Родион Николаевич? — Наталья обиженно засопела. — Ладно, Лика вам не люба, так меня зачем всякими словами срамными обзывать.
— Да не обзывается он, Наталья, — устало сказала Умярцева. — Просто любит старинные слова в речь вставлять. Затетёха — это дородная женщина, только и всего.
— Куском хлеба попрекаете? — взвилась Наталья, — жирдяйка я значит? Баба толстая?
Родион захохотал в голос. Наталья недоумённо вытаращилась на хозяев.
— Что я такого смешного сказала, а?
Умярцева усмехнулась, — Ладно, вот тебе ещё пятьсот рублей. Купи шашлыка и на себя, раз так хочется.
Глядя вслед, радостно засобиравшейся Наталье, она заметила сыну. — Вот надо же, как историческая память сработала — прочувствовала Наташка слово просто на генетическом уровне. И задумчиво добавила, — Затетёха – дородная бабища. Одно слово, а точнее не скажешь. — Ладно, давай продолжим. Судя по всему, у нас только час на работу остался, — придвинулась к компьютеру Умярцева и цепляя на нос очки, добавила: Тебе текст завтра на кафедре сдавать.
— Мама, да не до работы сейчас, — досадливо отмахнулся Родион. — Что это вдруг Еликанида сюда летит? Ты же её знаешь. Она шагу просто так не сделает. Что-то задумала в очередной раз. Даже Федьку из Франции каким-то образом вытащила. Его-то как уболтать могла? Неужели и на него компромат нашла?
Умярцева сняла очки и посмотрела долгим взглядом на сына.
— Нашла, — прошептала она, заново раскуривая, потухшую трубку. — Помнишь, тогда, десять лет назад к нам в детский экспериментальный лагерь приезжал известный писатель?
Родион наморщил лоб, вспоминая.
— Ну, старик, блокадник, — тот, кого с инфарктом потом увезли?
Сын кивнул, — Да, Иван Дмитриевич, кажется?
— Он мне тогда рукопись свою показал, — продолжила Умярцева. — Сказка для детей. Замки, драконы, рыцари, заколдованные принцессы. Сейчас бы сказали — фэнтези. Советовался со мной — подойдёт ли история. Смущался, — писал всегда на патриотическую тему, а тут с возрастом на сказочную романтику потянуло. — Умярцева помолчала, выдыхая ароматный дым.
— Не успел он свою волшебную историю детям прочитать. А после того, как Ивана Дмитриевича на скорой увезли, я вещи его пошла собирать. Всё сложила, проверила, а рукопись, как в воду канула. Потеряться она не могла — тетрадка такая толстая была, заметная, в шотландскую клетку — красную с зелёным. Помню, я ещё подумала, что в такой тетрадке очень приятно записывать мечты про эльфов, принцесс и лепреконов. А через год вышла первая книжка Феденьки на французском.
Родион судорожно сглотнул. — Я помню. «Заколдованный рыцарь или королевство «Всё наоборот». Мы так гордились. Так удивлялись тонкому слогу и чувству стиля в таком юношеском возрасте. Такому профессионализму. Я был уверен, что это — наследственное.
— Да. После этого мой внук Фёдор Умярцев превратился в популярного писателя Фреда Фиджи. С украденной рукописью.
— Украденной… — прошептал Родион, — И Лика об этом узнала?
— Скорее всего — да. Ведь она могла, также, как и я прочитать эту сказку ещё там — в лагере. Ты же знаешь её — вотрётся в доверие к любому. Хитростью. Фальшивой заботой. Уболтает. Уговорит. Выведает. И придержит свою информацию до подходящего случая. А в нужный момент начнёт свой изощрённый шантаж.
— Молчать столько лет? И никому не сказать? Дождаться нужного момента для предъявления векселей? Да, это в её духе. — Родион взволновано зашагал по комнате. — Мама, так что же делать? Срока давности за кражу интеллектуальной собственности ведь не существует?
— Нет.
— А как же остальные Федькины книги?
— Похоже, что остальные он писал уже сам. Стиль совершенно другой. Плоский. Да и сюжеты тоже. Примитивные. Приключенческие романы в духе «Анжелики», — усмехнулась Умярцева. — Как там назывался этот сексуальный бред? «Monique et la douce captivité du hussard russe», и тут же перевела, — «Моник, в сладком плену русского гусара». Он всегда любил историю, наш мальчик. Наваял сюжет об отечественной войне 1812 года. О русских в Париже. А любовную канву скорее всего, сочинял под диктовку своей престарелой опекунши, воплощая всю эту французскую кама-сутру на практике Его французскую пассию, кажется, тоже зовут Моник?
Родион запустил пятерню в жидкие длинные волосы — Кошмар!
— Кошмар? — тонко усмехнулась Умярцева. — А чем Лика держит тебя? Вы столько лет живёте на два города. Расскажи сынок, какая постыдная тайна так намертво привязала тебя к этой женщине? К этой ехидне злобной? Гадине квадратной? Змее толстомордой?
Пятидесятилетний Родион молча смотрел прямо в глаза статной седой женщине в инвалидной коляске и чувствовал себя мальчишкой, собирающимся солгать строгой матери, как в тот самый день, когда его тринадцатилетнего подростка совратила аспирантка Лика Смоленская.