Книга «Скелеты в шкафу»
"Скелеты в шкафу" - Умярцевы (Глава 3)
Оглавление
- " Скелеты в шкафу" - Марта (Глава 1)
- "Скелеты в шкафу" - Еликанида (Глава 2)
- "Скелеты в шкафу" - Умярцевы (Глава 3)
- "Скелеты в шкафу" - Альбертик (Глава 4)
- "Скелеты в шафу" - Глеб Черемшин (Глава 5)
- "Скелеты в шкафу" -Фред и Джордж (Глава 6)
- "Скелеты в шкафу" - Противостояние (Глава 8)
- "Скелеты в шкафу" - Сговор (Глава 9)
Возрастные ограничения 18+
— Родя, ещё раз вот здесь пройдёмся по тексту, — Римма Умярцева, доктор педагогических наук навела курсор компьютерной мышки на нужный абзац. — Вот здесь ты пишешь: «В трактате «Поэтика» Аристотель выражает...»
— Римм Богданна! — завопила с порога домработница Наталья.
Пожилая дама замерла, не отводя взгляд от компьютера, пытаясь сохранить ход рассуждений.
— Римм Богданна! Деньги давайте! — не унималась Наталья.
— Наташка, ну что ты орёшь, как оглашенная, — скривился Родион Умярцев, оторвавшись от «Поэтики Аристотеля».
— Какие деньги? — удивилась Умярцева. — Я же тебе буквально третьего дня на хозяйство выдала.
— Так это не на хозяйство. На стол, — радостно известила хозяйку Наталья. — Лика едет! Красавица наша! Вот только что из Пулково звонила. Прилетела! Через час-полтора на даче будет. Так что, денежку-то давайте. За шашлыком к Рустамке побегу. Водки дорогой куплю. Вы же знаете — Лика дешёвку пить не будет. Она-то в своих министерствах к хорошей привыкла, к элитной! Огурчиков-помидорчиков. Грибочков. Капусточки маринованной.
— Лика? — переменился в лице Родион. — Эта ехидна злобная? Эта гадина квадратная? Эта змея толстомордая? Это пиявка вонючая?
— Да как Вы можете-то так о своей супруге говорить? — подбоченилась Наталья. — Не стыдно Вам? Чем это Ликочка так не угодила? Ну, сидит она там в своей Москве. Так вы же тут тоже монахом не живёте. Вон, всё студенток вроде как для занятий привозите. Стихи им на скамеечке под соснами читаете.
— Эта медуза горгонистая? Эта жаба пучеглазая? — продолжал бесноваться Родион, хватая объёмистый портфель и беспорядочно закидывая в него свои конспекты.
— Что уставилась, глазопялка, — помоги собраться, накинулся он на Наталью. — Мама, я немедленно уезжаю. Ни одной минуты не останусь наедине с этой стервой.
Родион, путаясь в рукавах, стал натягивать пиджак.
— Как это уедете? — подбоченилась Наталья. — А мальчики?
— Мальчики? — замер Родион.
— Ну, да. Так Феденька же из Парижа летит. Знаменитость наша. Писатель! Звезда! Сыночек-то весь в Вас, — польстила Наталья, — такой же талантище! И Жорик с ними.
Родион умоляюще взглянул на мать. Умярцева, достав из резной шкатулки трубку вишнёвого дерева и кисет с табаком, попросила, — Родя, подай мне спички.
Родион заметил, как задрожали руки матери. Он кинулся к большой изразцовой печи за длинными каминными спичками и торопливо высек огонь.
Римма начала курить после смерти мужа. Причём, трубку — именно отцовскую трубку, она доставала в минуты крайнего волнения.
— Принеси мне портмоне. Оно там, в ковровой сумке.
Пошуршав купюрами, Умярцева достала из тяжёлого красного кошелька две тысячи и протянула домработнице
— Да вы что?! — возмутилась Наталья. — Шесть шашлыков -это уже тысчонка. А зелень? А грибочки? А закуска? А тортик к чаю купить на что? Пятихатку надо, не меньше!
— Наташа, тут за глаза хватит. Я мясо не ем. Купишь три шашлыка и зелень. Нечего тут пир горой устраивать. Картошки на гарнир отвари — в самый раз будет.
— А я? — удивилась Наталья.
— Что ты?
— Как что? Ну, это — а мне шашлык?
— С какого лешего? — снова завёлся Родион. Хочешь мясца, иди и купи на свои, затетёха. Тоже мне — повод для праздника нашла. Старая подружка в гости решила пожаловать! С нами не посоветовалась.
— Что это, вы всё обзываетесь, Родион Николаевич? — Наталья обиженно засопела. — Ладно, Лика вам не люба, так меня зачем всякими словами срамными обзывать.
— Да не обзывается он, Наталья, — устало сказала Умярцева. — Просто любит старинные слова в речь вставлять. Затетёха — это дородная женщина, только и всего.
— Куском хлеба попрекаете? — взвилась Наталья, — жирдяйка я значит? Баба толстая?
Родион захохотал в голос. Наталья недоумённо вытаращилась на хозяев.
— Что я такого смешного сказала, а?
Умярцева усмехнулась, — Ладно, вот тебе ещё пятьсот рублей. Купи шашлыка и на себя, раз так хочется.
Глядя вслед, радостно засобиравшейся Наталье, она заметила сыну. — Вот надо же, как историческая память сработала — прочувствовала Наташка слово просто на генетическом уровне. И задумчиво добавила, — Затетёха – дородная бабища. Одно слово, а точнее не скажешь. — Ладно, давай продолжим. Судя по всему, у нас только час на работу остался, — придвинулась к компьютеру Умярцева и цепляя на нос очки, добавила: Тебе текст завтра на кафедре сдавать.
— Мама, да не до работы сейчас, — досадливо отмахнулся Родион. — Что это вдруг Еликанида сюда летит? Ты же её знаешь. Она шагу просто так не сделает. Что-то задумала в очередной раз. Даже Федьку из Франции каким-то образом вытащила. Его-то как уболтать могла? Неужели и на него компромат нашла?
Умярцева сняла очки и посмотрела долгим взглядом на сына.
— Нашла, — прошептала она, заново раскуривая, потухшую трубку. — Помнишь, тогда, десять лет назад к нам в детский экспериментальный лагерь приезжал известный писатель?
Родион наморщил лоб, вспоминая.
— Ну, старик, блокадник, — тот, кого с инфарктом потом увезли?
Сын кивнул, — Да, Иван Дмитриевич, кажется?
— Он мне тогда рукопись свою показал, — продолжила Умярцева. — Сказка для детей. Замки, драконы, рыцари, заколдованные принцессы. Сейчас бы сказали — фэнтези. Советовался со мной — подойдёт ли история. Смущался, — писал всегда на патриотическую тему, а тут с возрастом на сказочную романтику потянуло. — Умярцева помолчала, выдыхая ароматный дым.
— Не успел он свою волшебную историю детям прочитать. А после того, как Ивана Дмитриевича на скорой увезли, я вещи его пошла собирать. Всё сложила, проверила, а рукопись, как в воду канула. Потеряться она не могла — тетрадка такая толстая была, заметная, в шотландскую клетку — красную с зелёным. Помню, я ещё подумала, что в такой тетрадке очень приятно записывать мечты про эльфов, принцесс и лепреконов. А через год вышла первая книжка Феденьки на французском.
Родион судорожно сглотнул. — Я помню. «Заколдованный рыцарь или королевство «Всё наоборот». Мы так гордились. Так удивлялись тонкому слогу и чувству стиля в таком юношеском возрасте. Такому профессионализму. Я был уверен, что это — наследственное.
— Да. После этого мой внук Фёдор Умярцев превратился в популярного писателя Фреда Фиджи. С украденной рукописью.
— Украденной… — прошептал Родион, — И Лика об этом узнала?
— Скорее всего — да. Ведь она могла, также, как и я прочитать эту сказку ещё там — в лагере. Ты же знаешь её — вотрётся в доверие к любому. Хитростью. Фальшивой заботой. Уболтает. Уговорит. Выведает. И придержит свою информацию до подходящего случая. А в нужный момент начнёт свой изощрённый шантаж.
— Молчать столько лет? И никому не сказать? Дождаться нужного момента для предъявления векселей? Да, это в её духе. — Родион взволновано зашагал по комнате. — Мама, так что же делать? Срока давности за кражу интеллектуальной собственности ведь не существует?
— Нет.
— А как же остальные Федькины книги?
— Похоже, что остальные он писал уже сам. Стиль совершенно другой. Плоский. Да и сюжеты тоже. Примитивные. Приключенческие романы в духе «Анжелики», — усмехнулась Умярцева. — Как там назывался этот сексуальный бред? «Monique et la douce captivité du hussard russe», и тут же перевела, — «Моник, в сладком плену русского гусара». Он всегда любил историю, наш мальчик. Наваял сюжет об отечественной войне 1812 года. О русских в Париже. А любовную канву скорее всего, сочинял под диктовку своей престарелой опекунши, воплощая всю эту французскую кама-сутру на практике Его французскую пассию, кажется, тоже зовут Моник?
Родион запустил пятерню в жидкие длинные волосы — Кошмар!
— Кошмар? — тонко усмехнулась Умярцева. — А чем Лика держит тебя? Вы столько лет живёте на два города. Расскажи сынок, какая постыдная тайна так намертво привязала тебя к этой женщине? К этой ехидне злобной? Гадине квадратной? Змее толстомордой?
Пятидесятилетний Родион молча смотрел прямо в глаза статной седой женщине в инвалидной коляске и чувствовал себя мальчишкой, собирающимся солгать строгой матери, как в тот самый день, когда его тринадцатилетнего подростка совратила аспирантка Лика Смоленская.
— Римм Богданна! — завопила с порога домработница Наталья.
Пожилая дама замерла, не отводя взгляд от компьютера, пытаясь сохранить ход рассуждений.
— Римм Богданна! Деньги давайте! — не унималась Наталья.
— Наташка, ну что ты орёшь, как оглашенная, — скривился Родион Умярцев, оторвавшись от «Поэтики Аристотеля».
— Какие деньги? — удивилась Умярцева. — Я же тебе буквально третьего дня на хозяйство выдала.
— Так это не на хозяйство. На стол, — радостно известила хозяйку Наталья. — Лика едет! Красавица наша! Вот только что из Пулково звонила. Прилетела! Через час-полтора на даче будет. Так что, денежку-то давайте. За шашлыком к Рустамке побегу. Водки дорогой куплю. Вы же знаете — Лика дешёвку пить не будет. Она-то в своих министерствах к хорошей привыкла, к элитной! Огурчиков-помидорчиков. Грибочков. Капусточки маринованной.
— Лика? — переменился в лице Родион. — Эта ехидна злобная? Эта гадина квадратная? Эта змея толстомордая? Это пиявка вонючая?
— Да как Вы можете-то так о своей супруге говорить? — подбоченилась Наталья. — Не стыдно Вам? Чем это Ликочка так не угодила? Ну, сидит она там в своей Москве. Так вы же тут тоже монахом не живёте. Вон, всё студенток вроде как для занятий привозите. Стихи им на скамеечке под соснами читаете.
— Эта медуза горгонистая? Эта жаба пучеглазая? — продолжал бесноваться Родион, хватая объёмистый портфель и беспорядочно закидывая в него свои конспекты.
— Что уставилась, глазопялка, — помоги собраться, накинулся он на Наталью. — Мама, я немедленно уезжаю. Ни одной минуты не останусь наедине с этой стервой.
Родион, путаясь в рукавах, стал натягивать пиджак.
— Как это уедете? — подбоченилась Наталья. — А мальчики?
— Мальчики? — замер Родион.
— Ну, да. Так Феденька же из Парижа летит. Знаменитость наша. Писатель! Звезда! Сыночек-то весь в Вас, — польстила Наталья, — такой же талантище! И Жорик с ними.
Родион умоляюще взглянул на мать. Умярцева, достав из резной шкатулки трубку вишнёвого дерева и кисет с табаком, попросила, — Родя, подай мне спички.
Родион заметил, как задрожали руки матери. Он кинулся к большой изразцовой печи за длинными каминными спичками и торопливо высек огонь.
Римма начала курить после смерти мужа. Причём, трубку — именно отцовскую трубку, она доставала в минуты крайнего волнения.
— Принеси мне портмоне. Оно там, в ковровой сумке.
Пошуршав купюрами, Умярцева достала из тяжёлого красного кошелька две тысячи и протянула домработнице
— Да вы что?! — возмутилась Наталья. — Шесть шашлыков -это уже тысчонка. А зелень? А грибочки? А закуска? А тортик к чаю купить на что? Пятихатку надо, не меньше!
— Наташа, тут за глаза хватит. Я мясо не ем. Купишь три шашлыка и зелень. Нечего тут пир горой устраивать. Картошки на гарнир отвари — в самый раз будет.
— А я? — удивилась Наталья.
— Что ты?
— Как что? Ну, это — а мне шашлык?
— С какого лешего? — снова завёлся Родион. Хочешь мясца, иди и купи на свои, затетёха. Тоже мне — повод для праздника нашла. Старая подружка в гости решила пожаловать! С нами не посоветовалась.
— Что это, вы всё обзываетесь, Родион Николаевич? — Наталья обиженно засопела. — Ладно, Лика вам не люба, так меня зачем всякими словами срамными обзывать.
— Да не обзывается он, Наталья, — устало сказала Умярцева. — Просто любит старинные слова в речь вставлять. Затетёха — это дородная женщина, только и всего.
— Куском хлеба попрекаете? — взвилась Наталья, — жирдяйка я значит? Баба толстая?
Родион захохотал в голос. Наталья недоумённо вытаращилась на хозяев.
— Что я такого смешного сказала, а?
Умярцева усмехнулась, — Ладно, вот тебе ещё пятьсот рублей. Купи шашлыка и на себя, раз так хочется.
Глядя вслед, радостно засобиравшейся Наталье, она заметила сыну. — Вот надо же, как историческая память сработала — прочувствовала Наташка слово просто на генетическом уровне. И задумчиво добавила, — Затетёха – дородная бабища. Одно слово, а точнее не скажешь. — Ладно, давай продолжим. Судя по всему, у нас только час на работу остался, — придвинулась к компьютеру Умярцева и цепляя на нос очки, добавила: Тебе текст завтра на кафедре сдавать.
— Мама, да не до работы сейчас, — досадливо отмахнулся Родион. — Что это вдруг Еликанида сюда летит? Ты же её знаешь. Она шагу просто так не сделает. Что-то задумала в очередной раз. Даже Федьку из Франции каким-то образом вытащила. Его-то как уболтать могла? Неужели и на него компромат нашла?
Умярцева сняла очки и посмотрела долгим взглядом на сына.
— Нашла, — прошептала она, заново раскуривая, потухшую трубку. — Помнишь, тогда, десять лет назад к нам в детский экспериментальный лагерь приезжал известный писатель?
Родион наморщил лоб, вспоминая.
— Ну, старик, блокадник, — тот, кого с инфарктом потом увезли?
Сын кивнул, — Да, Иван Дмитриевич, кажется?
— Он мне тогда рукопись свою показал, — продолжила Умярцева. — Сказка для детей. Замки, драконы, рыцари, заколдованные принцессы. Сейчас бы сказали — фэнтези. Советовался со мной — подойдёт ли история. Смущался, — писал всегда на патриотическую тему, а тут с возрастом на сказочную романтику потянуло. — Умярцева помолчала, выдыхая ароматный дым.
— Не успел он свою волшебную историю детям прочитать. А после того, как Ивана Дмитриевича на скорой увезли, я вещи его пошла собирать. Всё сложила, проверила, а рукопись, как в воду канула. Потеряться она не могла — тетрадка такая толстая была, заметная, в шотландскую клетку — красную с зелёным. Помню, я ещё подумала, что в такой тетрадке очень приятно записывать мечты про эльфов, принцесс и лепреконов. А через год вышла первая книжка Феденьки на французском.
Родион судорожно сглотнул. — Я помню. «Заколдованный рыцарь или королевство «Всё наоборот». Мы так гордились. Так удивлялись тонкому слогу и чувству стиля в таком юношеском возрасте. Такому профессионализму. Я был уверен, что это — наследственное.
— Да. После этого мой внук Фёдор Умярцев превратился в популярного писателя Фреда Фиджи. С украденной рукописью.
— Украденной… — прошептал Родион, — И Лика об этом узнала?
— Скорее всего — да. Ведь она могла, также, как и я прочитать эту сказку ещё там — в лагере. Ты же знаешь её — вотрётся в доверие к любому. Хитростью. Фальшивой заботой. Уболтает. Уговорит. Выведает. И придержит свою информацию до подходящего случая. А в нужный момент начнёт свой изощрённый шантаж.
— Молчать столько лет? И никому не сказать? Дождаться нужного момента для предъявления векселей? Да, это в её духе. — Родион взволновано зашагал по комнате. — Мама, так что же делать? Срока давности за кражу интеллектуальной собственности ведь не существует?
— Нет.
— А как же остальные Федькины книги?
— Похоже, что остальные он писал уже сам. Стиль совершенно другой. Плоский. Да и сюжеты тоже. Примитивные. Приключенческие романы в духе «Анжелики», — усмехнулась Умярцева. — Как там назывался этот сексуальный бред? «Monique et la douce captivité du hussard russe», и тут же перевела, — «Моник, в сладком плену русского гусара». Он всегда любил историю, наш мальчик. Наваял сюжет об отечественной войне 1812 года. О русских в Париже. А любовную канву скорее всего, сочинял под диктовку своей престарелой опекунши, воплощая всю эту французскую кама-сутру на практике Его французскую пассию, кажется, тоже зовут Моник?
Родион запустил пятерню в жидкие длинные волосы — Кошмар!
— Кошмар? — тонко усмехнулась Умярцева. — А чем Лика держит тебя? Вы столько лет живёте на два города. Расскажи сынок, какая постыдная тайна так намертво привязала тебя к этой женщине? К этой ехидне злобной? Гадине квадратной? Змее толстомордой?
Пятидесятилетний Родион молча смотрел прямо в глаза статной седой женщине в инвалидной коляске и чувствовал себя мальчишкой, собирающимся солгать строгой матери, как в тот самый день, когда его тринадцатилетнего подростка совратила аспирантка Лика Смоленская.
Здесь же во второй главе сопереживал героине, потратившей сбережения на бокал дорогого вина: «всего за пять минут страстная мечта» «ухнула в её желудок». В третьей главе замечательно, и что очень важно — лаконично отрисовано пепелище семейной жизни Лики и микроклимат семьи ее мужа. Мама, доктор наук, ее пятидесятилетний сынок Родион преподаватель, привозящий на дачу студенток вроде бы как для занятий, чтобы почитать им стихи на скамеечке под соснами. Призрак прошлого про сына плагиатора Федьку, назвавшимся… Фредом Фиджи, твою то мать.
Читал и чувствовал, что персонажи, их поступки в прошлом и настоящем задевают меня эмоционально, а после третьей главы, как-то само собой, начал думать об их будущем.
Главного сюжета пока собственно нет, есть только подступы к нему, но мне очевидно: автор знает, что делает и как читатель начинаю ему доверять. Говоря о доверии к автору, я имею в виду свой внутренний настрой: я готов тратить свое время и терпеливо вникать, чтобы узнать, что будет дальше. Иными словами, мне интересно, меня зацепили крючки, расставленные автором, а это дорогого стоит. Я понимаю, что это подготовка, предварительная прорисовка характеров и жду некоего компактного взрыва. Что-то произойдет и уже описанные события непременно приобретут новую сюжетную значимость; уже знакомые мне персонажи поведут себя предсказуемо или же напротив совершенно не так, как я предполагал, но верю, что в любом случае это будет интересно.
Ошибок мало. Это или помарки (маленький дефис вместо большого «-Альбертик, успокойся, ничего тут нет») или неправильные привычки: «пол-часа» (полчаса); «пол-года» (полгода). И в том и другом случае дефисы.
Ну и можно обратить внимание на правила написания прямой речи: «… цепляя на нос очки, добавила — тебе текст завтра на кафедре сдавать». Здесь нужно двоеточие после слова «добавила» и наверно слово «Тебе» написать с большой буквы, т.к. слова автора не разрывают прямую речь.
Однако, все эти ошибки так мизерны, что, указывая на них, я рискую показаться завистливым придирщиком. Тут скорее правильнее говорить об окончательной вычитке текста перед отправкой в редакцию, чем о грамотности автора, которая на высоте.
Отдельно хочу сказать о стараниях Елены в части прорисовки характеров.
Диалоги характеризуют, плюс несут в себе сюжетную функцию. Это очень важно. Иной раз читаешь диалог, а там вода водой, можно вырезать ненужное гроздьями. Здесь же диалоги информативны, например, в первой же главе, где по нескольким фразам приблизительно понятно кто есть, кто (трусоватый ворчун Фисенко, романтичная и смелая Марта, подонок и грубиян Альбертик).
Сюжетная канва работает на прорисовку характеров. Меня удивила легкость, с которой Елена Григина подает повествование с множеством ретроспектив. Во второй и третьей главах время скачет из настоящего в прошлое и обратно, но это не дезориентирует меня как читателя, а напротив, дополняет картину, которую автор органично обогащает то четко выверенными дорисовками, то лаконичными штрихами и яркими пятнами.
Контрасты. Например, то, как подано лицемерие героини: сидит в ресторане, думает о фекалиях, тут же улыбается подошедшему бармену и про себя усмехается «Сволочь». Те же ядреные огурцы из банки и нечто на тарелке. Просто замечательно.
Имя Еликанида конечно же сразу дает первое представление о героине (значение имени «близкая к поэзии, искусствам, наукам»). И автор не обманывает. Но амбициозная и «трудолюбивая русская мадмуазель», стремящаяся сделать карьеру в педагогической науке, превратилась в успешного политика, внутреннюю убогость которого отражает уродливая улыбка.
Много иронии. Обожаю иронию и испытываю удовольствие от того как Елена орудует этим инструментом по-разному, то легкими надрезами-царапинами, то явно и едко.
Все это сочетание разных ингредиентов соединяется в яркое повествование, а мое скромное знание о том, как сложно приготовить подобное блюдо, вызывает уважение к Елене как к автору.
Да, и конечно от меня плюс с пожеланиями успехов в творчестве.
СПАСИБО ЗА ТАКОЙ ДИВНЫЙ ОТЗЫВ НА ОТРЫВОК СВОЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ,
БЕЗМЕРНО БЛАГОДАРНА АВТОРУ КОММЕНТАРИЯ.
ОТКЛИК, ОСОБЕННО ТАКОЙ, КАК ДАННЫЙ, ВДОХНОВЛЯЮТ И СТИМУЛИРУЮТ НА ДАЛЬНЕЙШЕЕ ТВОРЧЕСТВО.
И, КОНЕЧНО, СТОЛЬ ВЫСОКАЯ ОЦЕНКА СТАВИТ НЕ МЕНЕЕ ВЫСОКУЮ ПЛАНКУ ПРИ НАПИСАНИИ ДАЛЬНЕЙШИХ ТЕКСТОВ.