С Днем рождения, Кафка

Кафка проснулась. Потянулась и откинула одеяло. Посмотрела на свои стройные ноги, потрогала через тонкую ночнушку, не по годам округлившиеся формы. «С такими ногами и с такой грудью, не пропаду», — промелькнуло у Кафки. Она невольно зажмурилась на секунду, представляя, как она не пропадёт. Несмотря на возраст, Кафка уже выстроила свою судьбу. План был таков: сначала окончить школу, потом уехать в Москву из этого забытым богом городка. А там, как бог даст. Вот такой у неё был план. В том, что она не пропадёт, Кафка не сомневалась.

Лучи солнца лизнули подоконник. Кафка окончательно проснулась. Как она могла забыть! У неё сегодня День рождения. Целых пятнадцать лет стукнуло. Не хухры-мухры. Родители уже вчера отпраздновали. Ну, пятница же. Чего зря вечер терять. Пьяный папаша дал сто рублей, не мене пьяная мамаша поцеловала в щёчку. Сегодня должны отмечать по-настоящему. С гостями, застольем, а там как получится. Или песни, или драка. Что — ж, решила Кафка, отмечать, так по-взрослому. Но, без взрослых. Ребят позову. Деньги есть. На портвейн хватит.

Она бесшумно прошла к умывальнику. Плеснула прохладной водой на лицо.

— Доченька, принеси попить.

Это мать.

— И мне.

Это уже отец.

Кафка зачерпнула ковшом из бака и отнесла родителям.

Отец сделал несколько огромных глотков, проливая воду на грудь. Его кадык челноком двигался от подбородка до ключицы.

— Уф, — наконец выдохнул он и передал жене.
Та пила мелкими глотками, прерываясь и переводя дух.

— Вот и славно. Слава богу, воспитали дочь. Будет кому нам стакан воды перед смертью подать.

— Не каркай, — грубо прервал её муж. – Жить нам ещё и жить.- Помолчал.- В этой паскудной жизни.

Вообще-то Кафка была Клавой. Ещё в детстве, когда ей было три года, она не выговаривала букву “л”, а отсутствие двух передних зубов не позволяло выговаривать букву “в”. Поэтому на вопрос взрослых: Девочка, а как тебя зовут? – она отвечала: «Кафка». Взрослые долго морщили лоб, что-то вспоминая. Как, как тебя зовут? – Кафка, — громче отвечала девочка. – Чудесное имя, — отвечали взрослые. – Да, Клавой её зовут, — поправляла мать. Буквы только не выговаривает.

Так и приклеилось к ней имя Кафка. А никто и не возражал. Кафка тем более. Клав на Руси пруд пруди, а Кафка она одна. Так она считала.

Родители Кафки работали на “железке”. Отец — монтёром пути, мать – уборщицей на перроне. Где родились, там и родина. Жили в бараке на четыре семьи у самой “горки”. Это — то место, где формируют составы. Постоянный скрежет вагонных колёс о башмаки, переговоры диспетчера с путейцами по громкой связи, были привычными для обитателей барака. Они просыпались от тишины. Для железной дороги тишина, значит, какое-то чрезвычайное положение или, подумать даже страшно – авария. А это значит, сейчас придёт посыльный и принесёт приказ выходить на работу. Так и жили в бараке: пока шум, лязг, свист, гудки, пока проходящие составы раскачивали остов барака, его жители спали спокойно.

Кафка согрела кастрюлю воды. Помыла голову над раковиной. Сделала причёску.

— Кафка, ты куда? — забеспокоилась мать.

— К ребятам.

— Только не долго. Вечером гости придут.

— Ничего и без меня отметите. Как говорится, именины удались на славу, лишь бы именинник под ногами не мешался.

— Что ты такое говоришь, — простонала мать.

— Да, приду, куда я денусь?

Кешка тихонько вышел в коридор и подошёл к вешалке. Нащупал отцовскую куртку. Залез в карман и вытащил пачку сигарет. Достал одну, потом подумал, стал доставать вторую. Не успел. Из глаз брызнули искры. Отец, вставший покурить, застукал его на “месте преступления”.

— Я, я карманы перепутал, — сказал в оправдании Кешка.

И тут же получил второй подзатыльник. Рука у отца была тяжёлая. Отец работал костыльщиком и вбивал в шпалу костыли одним ударом.

— Первый — за воровство, второй — за враньё, — пояснил отец. – Усёк?

— Усёк, — произнёс Кешка.

— То-то.

Отец забрал у Кешки пачку и сигарету. Потом спросил:

— Тебе сколько лет?

— Тринадцать, — немного опешил Кешка.

— Давно куришь? Только не ври.

— Нет, полгода всего.

— А чего я не замечал?

— Так, ты даже не знаешь, сколько мне лет…

— Действительно. — Отец немного подумал и протянул сигарету сыну.

— На. Я в одиннадцать начал. Матери не говори.

Возле заброшенного деревянного сарая стояли двое мужчин в железнодорожной форме. Раньше в этом сарае хранили лопаты, мётлы, скребки и прочий инструмент для чистки железнодорожных путей. Начальник по технике безопасности распекал мастера участка.

— Это что?

— Сарай.

— Вижу, что не дворец. Почему его ещё не снесли?

— Людей не хватает, — хмуро ответил мастер. – Всех бросили на ремонт дороги. Закончим, уберём.

— А если, кто подожжёт? Вон сколько окурков. Или бомжи или подростки здесь обосновались. Представляешь, что будет?

— Представляю. Сгорит.

— Ну, пошути, пошути.

— Да, какие шутки, говорю же людей нет. Через неделю уберём.

— Через неделю проверю. Замок, хоть навесь, чтобы никто не лазил.

— Ладно.

Мишка Ерофеев подошёл к отцу. Отец лежал на продавленном диване, накрытый старым лоскутным одеялом. Подушка сбилась в сторону, серая простынь скаталась и жгутом сползла на пол.
Ерофеев старший лежал на спине, повернув голову к стене.

Мишка тронул отца за плечо.

— Па, ты чего? Плохо?

Отец повернул голову и посмотрел на сына красными глазами.

— Мне плохо? Мне полный п****ц. Хотя я понимаю, некоторым бывает ещё хуже. Тем, кто на кладбище. Зато у них проблем-то уже нет.

— Па, ну не надо, опять про это. Давай, я в магазин сбегаю. У нас ещё деньги есть.

— Правда? – Оживился отец. – А я думал, что уже все пропил. Ну, сына. Ну, ты просто молодец. Давай, дуй. Тёть Ася не серчает, что малолеткам продаёт спиртное?

— Ворчит, конечно. Да, она понятливая. Сам-то ты как сходишь? Что она, не человек, что ли.

— Ты будь осторожнее. Не подведи её. А то заметит кто, участковому отпишет.

— Ты, чё, па. Кто — ж из нашенских-то сдаст?

— Из наших, никто. А вдруг, проверяльщики? Энти разбираться не будут.

— Я аккуратно, па.

Мишка подошёл к комоду, выдвинул верхнюю полку и достал из-под пожелтевшей газеты, лежавшей на дне, последние деньги. Пересчитал. Оставил пятьдесят рублей. “На хлеб хватит до пенсии”, — просчитал он.

Пенсия была по инвалидности отца. Ерофеев работал сцепщиком вагонов. Сорок лет отдал дороге и ни разу не пожалел. А год назад к Ерофееву отрезало обе ноги. При сцепке с горки спустили вагон без сигнала. Вот, Ерофеев и попал под колёса. Конечно, на железной дороге такой случай – чрезвычайный. Провели расследование. Даже был суд. Кто-то остался без премии, кто-то — без кресла. А Ерофеев остался без ног.

Жили они с сыном вдвоём. Жена умерла пять лет назад. От чего? Даже врачи не знали. Зачахла и всё. Так и похоронили, не зная причину смерти.

Отец лежал, не выходя из квартиры. За хозяина остался Мишка. Он и бегал в магазин за вином. Продавщицы отпускали Мишке спиртное. Знали, для отца. Иногда к Ерофееву приходили товарищи по работе, пили, курили и молчали. Да и что тут скажешь? Только уходя, говорили: «Ты, это, крепись. Она, брат, жизнь – такая штука».

Мишка вышел на улицу. Поздоровался с соседкой.

— Здравствуйте, тёть Зин.

— Здравствуй, Миша. Как отец?

— Одна нога уже выросла.

Мишка пошёл к магазину. Соседка молча перекрестила его в след. Возле магазина Мишку окликнула Кафка.

— Привет.

— А, привет.

— За вином?

— Чего спрашивать?

— А у меня сегодня день рождения, весело тряхнула головой Кафка.

— Правда, что — ли?

— Ага, правда. Уже пятнадцать лет.

— Поздравляю.

— Слушай, — Кафка перешла на шёпот. Купи портвейна и собери всех наших. Отметим по-взрослому. На нашем месте. В пять.

— Ладно, — буркнул Мишка.

Кафка подошла к сараю. На дверях висел огромный замок. С чего вдруг? – подумала она. – Эй, вы там,- окликнула она ребят.

— Кафка, зайди с другой стороны. Я там три доски оторвал. Пролезешь, — отозвался Кешка.

Кафка протиснулась в проём. Огляделась. Все были в сборе. Обе подружки Нина и Валя, пацаны Ромка, Кешка, Мишка, Стас. Ребята соорудили из ящиков стол, накрыли газетой. На столе стояли две бутылки портвейна и нехитрая закуска.

— Молодцы, — похвалила Кафка. Достала из пакета пироги и бутылку водки. – Это мужикам. Дамам портвейн. Ромка, Стас разливайте. Парни разлили спиртное в пластмассовые стаканчики.

-Ну, кто первый? Ром, давай ты.

Ромка взял стакан.

— Ну, как говорится, поздравляю тебя Кафка с Днём рождения. Расти большой. Слушайся папу с мамой.

Все засмеялись.

Ромка выдохнул и залпом выпил.

— Хорошо пошла, — по- взрослому произнёс Ромка. Постоял, прислушался к организму.

— Возьми пирожок, — сказала Кафка.

Ромка мотнул головой и кинулся к проёму.

— Хорошо пошла, ещё лучше вышла, — прокомментировал Мишка.

— Слабак, — согласился Стас. – Ну, давайте за именинницу.

Выпили, зажевали пирожками.Вернулся Ромка.

— Не в то горло попало, — объяснил он.

— А у тебя их сколько?

— Сейчас, выпью. Налей.

Ромка выпил. Взял пирог и стал быстро жевать.

— Ой, у меня голова побежала, — Нина закрутила головой.

— Ничего, далеко не убежит. Закурим, мужики. Парни закурили.

— Кафк, а тебя дома не хватятся? Всё же гости придут. А тебя нет.

-Да, больно я им нужна. Им только, чтобы повод был. Давай, наливай.

А вокруг сарая бурлила жизнь. И громыхали поезда, увозя отдыхающих и командировочных. И гудели маневровые тепловозы. И визжали башмаки, тормозя товарные вагоны. И играла музыка в чьём-то окне. И выполнял норму отец Кешки, забивая костыли. И плясали гости на именинах Кафки. И никому не было дела до детей, которые пили и мечтали скорее стать взрослыми.

— Я, как только школу закончу, на Север рвану. Там платят больше.

— Тебе хорошо, а у меня отец. Как я его оставлю. А-то тоже бы уехал бы отсюда.

— А я, своих уже предупредила, что в Москву поеду. В Москве вся жизнь.

— Мне тоже мать говорит, что в нашем городе делать нечего. Уезжай, говорит, отсюда. А то проживёшь всю жизнь, как я. И ничего хорошего не увидишь.

— А я больше не буду. Мне не наливай.

Первым заметил дым машинист маневрового тепловоза. Он и сообщил по рации дежурному по станции, что горит сарай. Дежурная послала обходчиков проверить. Пока те сбивали замок, загорелся один угол. Когда открыли двери, полыхнуло сильнее. Сквозь плотный дым всё же увидели тела. Стали выносить. Вызвали “Скорую” и пожарных.

Кафка очнулась от резкого запаха нашатыря. Открыла глаза. Над ней склонился мужчина в белом халате.

— Ну, наконец-то. Теперь всё будет хорошо. Слава богу, все живы. Ремня бы им только. Но уж это не по моей части. Звать-то тебя как?

— Кафка.

— Какое странное имя. Ну, Кафка, так Кафка. С Днём рождения тебя, Кафка.

“И откуда он узнал про мой день рождения, — пронеслось в голове у девчонки.– А в прочем, какая разница”.