Муж на час, рассказ

Это сейчас существуют целые агентства и компании с такими названиями – «Муж на час», которые предоставляют женщинам, нет, не интимные услуги, а, как правило, с помощью своих сотрудников помогают выполнять различные ремонтные работы по дому, с которыми самим одиноким дамам не справиться. А первые послевоенные годы всё было совсем иначе. Мужиков катастрофически не хватало, война многих забрала. В некоторых городах и на десять холостых женщин даже одного кавалера не было. Незамужние девушки и вдовы мечтали даже не о муже или семье, а просто о ребёнке. Искали себе мужика хотя бы на час, чтобы зачать дитя. В этом отношении гвардии капитану Борису Голубцову, штурману пикирующего бомбардировщика ПЕ-2 особенно «повезло». С фронта, из под Кёнигсберга, он вернулся чуть раньше победы, в апреле сорок пятого, по ранению. После госпиталя послали долечиваться домой, в Углич, где он и встретил победу. А в конце мая пришло известие, что их полк расформирован, а сам он списан в запас. Раненое плечо у бравого лётчика зажило. Работать он устроился мастером участка на часовую фабрику, впоследствии – Угличский часовой завод «Чайка». Коллектив фабрики на девяносто девять процентов в ту пору был женский. И все женские симпатии, вздохи и тайные мечтания, конечно же, посвящались молодому мастеру, бывшему лётчику…
Познакомился я с Борисом Фёдоровичем Голубцовым в конце восьмидесятых, на отдыхе в Геленджике. Увидев на его плече большой шрам, а на другом – татуировку ВВС и крылышки со звездой, сразу понял, что передо мной ветеран, военный лётчик. Я представился, мы разговорились…
— А ведь я начинал воевать рядышком с этими краями, — вспоминал Борис Фёдорович, глядя на прибрежные горы, — На фронте с декабря 1941-го, после ускоренных курсов авиационной школы в Энгельсе, близ Саратова. Правда, до войны я ещё занимался в аэроклубе ОСОАВИАХИМа. На фронт пришёл младшим лейтенантом. Всего за время войны совершил 318 боевых вылетов в составе экипажа своей «пешки». Завершил службу капитаном, штурманом эскадрильи. Награждён орденом Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, «Отечественной войны» двух степеней и медалями «За отвагу». Закончилась для меня война под Кёнигсбергом. Домой, в Углич вернулся, когда мне было двадцать три года…
Продолжилась наша беседа в санатории, где ветерана разместили в отдельном номере с видом на море. Он достал две большие пачки фотографий.
— Вот это – фронтовые, а на этих – мои дети.
— Так эта пачка с детьми втрое толще фронтовой. Неужели на всех фото Ваши дети? Сколько же их у Вас?
— Было восемьдесят четыре. Трое в разные годы умерли.
— Сколько же у Вас было жён?
— Жена была и остаётся одна-единственная. Клавдия Евгеньевна. Мы расписались с ней в сорок девятом. Вот она на снимке с двумя моими дочками: Верочкой и Светланой.
— Что-то я в толк никак не возьму. А остальные восемьдесят с лишним детей чьи?
— Мои. И почти со всеми из них я встречаюсь и поддерживаю добрые отношения. Все они появились на свет ещё до знакомства с моей будущей женой. Так уж получилось, что выпало мне работать на часовой фабрике, где коллектив почти сплошь был женским. Осенью сорок пятого состоялась моя первая встреча с Надеждой Томилиной, вдовой. Она тоже работала на нашей фабрике. Замуж она вышла за несколько месяцев до войны. Ребёнком обзавестись не успела. Муж её, артиллерист, погиб под Москвой. И в двадцать два года она овдовела. Домой к себе она меня позвала помочь собрать полки на кухне. А, когда вечером я закончил работу, накрыла стол. Посидели, собрался я уходить, а Надежда кинулась мне на плечи, заплакала. Рассказала всё про себя, сказала, что мечтает о ребёнке, а от меня никаких обязательств не требует. Не хочет, мол, от случайного мужика дитё заводить, а от того, кто по душе ей пришёлся. Огорошила она меня такими признаниями. Я тогда ещё не думал о семье, да и к Надежде больших чувств не испытывал, о чём ей и сказал в корректной форме. Поэтому, посоветовал ей, всё-таки, подыскать другого «отца» для её будущего ребёнка. Но она настаивала на своём. Дурёха, даже деньги мне какие-то совала. На это я уж совсем обиделся, швырнул ей деньги, собрался уходить, но она задержала меня в дверях, сказала, что сделает с собой что-нибудь, если я не соглашусь… Остался. Приходил к ней неделю. Отношения наши мы скрывали от посторонних глаз. А месяца через полтора она сообщила мне, что беременна. А подружка её Катя Ипатова, тоже вдова, выпытала у Надежды, от кого она ждёт ребёнка. Катя была у меня второй. Обе своих сыновей назвали моим именем. Родились они с разницей в два месяца. Чем мог – помогал им. Хотел было остановиться. Но не вышло. Ещё Надя и Катя не родили, а я уже встречался с Зинаидой Красновой. Всем им я говорил, что не могу обещать создать с ними семью. Впрочем, они от меня этого и не требовали… Хотя, все свои встречи я старался держать в тайне, но в маленьком городке утаить отношения между мужчиной и женщиной невозможно. Но самое удивительное, что женщины, зная про мои другие встречи, не осуждали меня, относились с пониманием. И для меня это было важно, потому что, если бы я увидел осуждение, сразу бы всё прекратил. Раз и навсегда… Кстати, соглашаясь на эти встречи, я просил о том, чтобы будущий ребёнок носил моё отчество…
— А, ведь, действительно, Борис Фёдорович, большинство детей внешне похожи на Вас. А вот паренёк вообще – Ваша копия. Как будто это Вы в военную пору. Не хватает только формы лётчика.
— Это Боря Ипатов. Мой второй. А форма лётная у него имеется. Правда, гражданская. Он в «Аэрофлоте» бортинженером работает… Кстати, Катерина Ипатова через полтора года после рождения Бориса сказала мне, что хочет второго ребёнка: один, мол, ребёнок – не дело, эгоистом может вырасти. И вышло так, что вместо одного второго вышли второй и третий: близнецы. Две девочки. Галюня и Анютка. Вот они с Катериной. А у Бориса сегодня посадка в Геленджике. Обещал меня навестить.
— Неужели со всеми Вашими неофициальными детьми Вы поддерживаете такие добрые отношения?
— Почти со всеми. За исключением трёх, которых усыновили и удочерили отцы, законные мужья их матерей. В восемьдесят втором году, на моё шестидесятилетие собрались семьдесят шесть моих детей. Вот мы тут все на общем фото. Конечно, в полном смысле, я не мог всем им быть настоящим отцом. Финансово помогать всем им возможности не было. Поздравлял на дни рождения. Они у меня все записаны. Навещал иногда. Они не только в Угличе, а по всему Союзу разъехались. Почти все меня отцом называют. А слово «биологический отец» мне не по душе. Уж лучше – совсем никак. Они сами решили называть меня отцом.
— А жена-то Ваша как ко всему этому относится? Неужели, не ревнует? А законные дочки что говорят?
— А что ей ревновать: повода нет. Ни с кем из своих женщин близких отношений после знакомства с Клавой я не поддерживал. Даже согласился на её просьбу о переезде в Ярославль, где мы теперь и живём. О том, что у меня было до неё, я не скрывал. Поэтому, упрёков на этот счёт я никогда не слышал. Да и дочки, когда подросли, тоже всё поняли, не осуждают. И со сводными братьями и сёстрами поддерживают добрые отношения. А Вы не осуждаете?
— Нет, конечно. Разве можно осуждать за то, что Вы дали жизнь стольким людям?! И, потом, Вы же были честны по отношению к их матерям…
В дверь постучали. Вошёл высокий мужчина в лётной форме, лет сорока, Борис-второй.
— Здорово, батя! А у тебя гость? А мы тут с экипажем прогулку по морю на катере решили организовать. Давайте, вливайтесь в нашу компанию!
И я с удовольствием влился.
г. Калуга 2015 г.