Трусик

Слезы текли по его лицу как у детсадовского мальчишки, но он был уже давно школьником и приблизился к возрасту старшеклассников, понимание этого еще больше раздражало его растерзанное самолюбие, и слезы еще больше мокрили и без того уже совсем испорченный вид. Он плакал не от того, что ему было больно или страшно, вернее полученные синяки причиняли ему боль, а боль душевная из-за очередного унижения была так сильна, что боль телесная была ему не ощутима. И ему было страшно, но не из-за вида своего соперника, а от обязательного пришествия следующего дня, в котором он будет позорно обласкан прилипшей к нему кличкой Чмо и унизительным уменьшением, и искажением его имени до не узнаваемого оклика Трусик.
В своем классе он уже давно потерял мальчишеский авторитет, еще в период начальных классов его поочередно побили все мальчики класса, и обязательно эти поединки обстраивались ритуалом порядочности: один на один, без лишнего избиения, до первой крови, без унижения и без присутствия девчонок. Поначалу этой качественной расправой занимались самые крепкие мальчики, но потом, для утверждения своего статуса, в процесс его унижения стали вовлекаться наименее физически развитые одноклассники, и обязательно ритуал заканчивался одобрительным пожатием руки победителю свидетелями микро события, очередной претендент получал право быть настоящим пацаном, то есть быть равным среди достойных, держаться гордо, и позволительно развязно с девчонками. То, как позволялось вести себя с девочками мальчикам этого символического клуба, сразу грубо пресекалось такому Чмо, каким был Трусик. И самое главное, право на курение в туалете. То, что взрослыми считается глупым поведением (глубокое вдыхание концентрированных фискальных испарений вперемежку с дымом), у школьников считалось обретенным правом повзрослевших мальчиков. Конечно-же учителя все знали об этом ежедневном нарушении порядка в школе, тем более что доказательств было предостаточно: особенно когда сигаретный дым из оконной форточки туалетного помещения был заметен далеко за пределами школы, или возвращавшиеся из туалета мальчики были так прокурены, что в классе еще долго был аромат свойственный заведениям другого предназначения. Но в школе по не понятной причине эта тема не обсуждалась и не пресекалась, все всё знали, и делали вид, что ничего не знают. Ситуация безнаказанности преобразовалась, в итоге, в право нарушителей, и учителя своей бездеятельностью породили условия для формирования территории, где их собственная педагогическая власть теряла свою силу. И сейчас, даже если б кто-то из взрослых решил пресечь это курительное безобразие, то мог потерпеть не только моральное поражение от одуревших малолетних наглецов, но и постыдное физическое наказание, и как потом объяснять то, что взрослый человек вступил в драку с малолетними наглецами, да еще и был ими побит. Это понимали все высокообразованные и интеллигентные недотепы, поэтому молчали и делали вид что ничего не видят и не знают. А ученики то же это понимали, воспринимали это как факт личной победы, и от этого были еще более дерзки, проявляя свою наглость во всем, и в первую очередь в нарушении дисциплины на уроках, в установлении своих правил поведения, выказывая принципиальное неуважение не только к даруемым им знаниям, но и к бедным педагогам, и ко всей системе установленного порядка. Ситуация на уроках иногда доходила до диалога учителя с самим собой, и под бесстыдный галдеж обнаглевших учеников. А девочки, сами не понимая важности своего поведения, тоже вовлеклись в процесс деградации уровня социальной адекватности своего класса. Природная сущность диктовала им особое поведение, и, как много тысяч лет тому назад, они свое предпочтение дарили наиболее сильным и мужественным мальчикам, коими и являлись смелые прокуренные заседатели общего туалета. В конечном итоге, под давлением такой поляризации, все меньше мальчиков оставалось на полюсе дисциплины с необходимой жаждой знаний, перемещаясь в область прокуренной тьмы с дебильными разговорами о примитивных потребностях. И одним из пропусков в это общество полуобезьян был факт обязательного наказания всеми признанного изгоя их школьного коллектива, которым был Трусик.
Вся эта неприличность происходила под прикрытием внешней благовоспитанности принятой в школе, соответствия всем требованиям разработанных институтами школьных программ, с обязательным выявлением лучших учеников, награждением их грамотами, и плановым принятием нужного количества пионеров, комсомольцев, наличием обязательных комсоргов, и обучением младших на примере лучших старших учеников, пускай и слегка прокуренных. Всё это лицемерие, порожденное благими намерениями, не является следствием загнивающей системы, нет, причиной является только ненадлежащее исполнение возложенных обязанностей, замешанное на трусости и глупой гордыни, и проявить себя может в любом уголке земного шара и в любое демократическое время.
Но сейчас, в тисках собственного бессилия, трус был только один. Его назначение было сделано уже давно, и факт его наличия был одобрен молчаливым согласием взрослых. В итоге сам Трусик смирился со своей судьбой, сам дистанцировался от других, и получаемые побои воспринимал как должное.
Но сегодня все произошло по другому сценарию. Ранее принятое джентльменское поведение было отброшено, как использованная туалетная бумага. Да и зачем нужны правила, ограничивающие желание животного на демонстрацию своего физического превосходства. Расскажите о таких правилах волкам в стае, или гориллам, или быкам в стаде, — в лучшем случае будет показательное наказание сильнейшим или сворой сильных, в худшем случае разорвут на части. Они дети этой природы и ведут себя соответственно, это великий инстинкт, двигатель животного прогресса, и с матерью землей не поспоришь.
Последний звонок возвестил об окончании уроков этого дня. Трусик, не желая своим присутствием нервировать своих одноклассников, быстро собрал принадлежности в портфель и, не поднимая головы и не отрывая взгляд от пола, пробежал к выходу. Он уже облегченно вздохнул, ощутив прохладу коридора, как его неожиданно кто-то схватил за рукав пиджака.
-Куда, Чмо, ты нам сегодня нужен, — наглым голосом к нему обратился ученик из класса на один год младше его периода обучения.
-Тебе чего надо, — в свою защиту жалобно спросил Трусик. Он узнал этого мальчика, они жили в соседних дворах, и слышал о его драчливости, и теперь эта встреча не сулила ему ничего хорошего.
Илья был на голову ниже Трусика, но шире в плечах и значительно мускулистее. Сцена была довольно непривычная, младшеклассник, выглядевший еще младше, теребил и дергал старшеклассника.
Илья с силой толкнул Трусика к противоположной стенке коридора, и освободил выход из класса, в коридоре сразу образовалась толпа любопытных одноклассников, к которой сразу примкнула толпа других любопытных школьников, покинувших свои классы. Зрители образовали круг, внутри которого они жаждали увидеть бой гладиаторов. Только в образовавшейся пустоте воином был один Илья, второй же был только жертвой. В толпе присутствовали одноклассники Ильи, которые сразу стали весело призывать своего кумира к активным действия. «Дай ему, врежь по харе, набей этому уроду морду…», — такие и подобные им призывы неслись со всех сторон. И даже одноклассники Трусика, заведенные толпой, стали участниками веселого призывного действия.
-Ты помнишь, я тебе обещал набить морду, — угрожающе обратился Илья.
-Но за что, — попытался свести ситуацию к диалогу несчастный.
-За дело.
И Илья, не ожидая ответа, нанес несколько сильных и резких ударов по лицу Трусика, который, не предпринимая каких-либо попыток к защите, с каждым ударом нападавшего делал инстинктивный шаг назад. Так в кругу шумящей и смеющейся толпы, избиваемый сделал шагов семь от меньшего его противника. Илья хотел сбить с ног Трусика одним или двумя ударами, таким образом ему хотелось повысить свой рейтинг, и так он видел себя в своих мечтах, но ему это не удалось.
Ситуация для избиваемого была самой позорной, над ним смеялись все, и девочки из его класса, и младшеклассники. Обида за себя и за несправедливость, крупными слезами нарисовалась на его лице.
-Что я тебе сделал, — сквозь бесстыдно текущие слезы закричал Трусик.
-Еще не хватало, что б ты мне что-то сделал, — самодовольно ответил Илья. После чего он схватил за рукав старого пиджака несчастно и ловко применил прием из Самбо, которому он уже несколько лет тренировался на не пропускаемых им тренировках.
Трусик, словно мешок с картошкой, с шумом рухнул на бетонный пол школы. Его не подготовленное и неуклюжее падение было так смешно, что реакция многочисленной толпы была естественной, и одобрительные аплодисменты окружающих принадлежали торжествующему Илье. Упавший даже не сделал попытки встать, падение его личности было таким сильным, что, если б вместо пола школы была земляная могила, он не задумываясь упал на ее самое дно и принял смерть за благо для себя, но бетон лишил его этого самого абсолютного права. Трусик лежал молча и ждал, он был готов уже ко всему.
Самое противное, что зрителями этой сцены стали и учителя школы. Конечно, не было директора и завуча, которые сразу бы пресекли такое хулиганство. Но наблюдавшие молодые учительницы, либо не поняли ситуации, так как младшеклассник бил старшего, обычно происходит все наоборот, либо сами испугались, так как толпа буквально буйствовала и была неуправляемой.
Чувствуя себя Спартаком на арене Колизея, Илья ногой придавил к полу побежденного и победоносно произнес:
-Чтоб я тебя больше не слышал, будь тише воды и ниже травы, понял Чмо.
Потом он брезгливо стопой оттолкнул не шевелящееся тело и с довольной улыбкой пошел с места своего торжества, следом пошли его друзья, всячески восхваляя и оправдывая действия своего одноклассника. И одноклассники Трусика по очереди догоняли Илью и хвалили его за смелый, с их точки зрения, и дерзкий поступок. А девочки, награждали гладиатора самыми нежными взглядами. Так вся толпа, весело обсуждающая бесплатное представление, быстро растворилась в лестничных протоках школы. Когда шаги уходящих стали утихать, Трусик поднялся с пола и стал отряхивать от пыли брюки и пиджак.
-Нельзя же быть таким трусом, — услышал он укоризненный голос молодой учительницы. В коридоре стояли три учительницы, только к концу избиения, им стала понятна вся ситуация, но они даже не помогли подняться с пола несчастному ученику, им он был противен, и даже прикосновение к нему они считали грязным и неприличным. Все их чувства по поводу увиденной сцены отражались в выражении их лиц. Так смотрят на следы вырвавшегося наружу содержимого чужого желудка. Трусик это сразу увидел, поэтому молча опустил руки и приготовился к нравоучению у столба позора.
-Ты же совсем взрослый, будущий воин, как ты думаешь отечество защищать, вот из таких как ты и состояли отряды предателей нашей родины, да какая девочка обратит на тебя внимание при такой трусости — на перебой в один голос стали глаголить учительницы. Они считали себя правыми с точки зрения педагогики, поэтому их причитания не прекращались несколько минут, затем насытившись добиванием уже растерзанного тела невиновного, они с победоносно поднятыми красивыми головками проследовали вслед зрителям сцены публичного унижения.
Наверное, точно так смеялась толпа, когда терзали Спасителя, и точно так нравоучали и оправдывали действия палачей церковники того периода. Но такое сравнение не верно, так как та несправедливость была по отношению к абсолютно безгрешному и не побоявшемуся пойти предназначенным путем праведнику. А тут наказывался трус за свою слабость, и все очевидцы, да и узнавшие потом о случившемся другие, без исключения, были в полной уверенности что совершенное находится в рамках воспитания мужественности. Да и в великой книге трусость признается грехом, так что ж нам тут что-то добавлять.
Трусик еще несколько минут постоял в опустевшем коридоре школы, дождался затихания шагов на гулкой лестнице, и молча пошел к выходу. Если б кто-то в тот момент посмотрел на его лицо, то увидел бы маску безразличия и бесцветную пустоту в глазах, как будто они потеряли свой цвет и саму жизнь. Но безразличие было не по причине игнорирования правил окружающего мира, нет, причиной была смертельная ненависть к самому себе. Другой человек в такой ситуации считал бы возможным убить самого себя, но Трусик, в отличии от физически сильных был духовно более сильным, хотя внешне это и не проявлялось. По этой причине такая слабость как самоубийство, была для него не приемлема.
Он вышел из школы и медленно пошел вдоль низких строений улицы. Ему не хотелось думать, любая мысль резюмировала его позор и была невыносима. И он позволил своему телу брести без направления, слушаясь только своего сердца, которое сигнализировало ему правильность маршрута затиханием душевной боли. Так он, неожиданно для себя подошел к православной церкви, двери которой были раскрыты и зазывали больных душой людей к исцеляющему покаянию.
Хочется пояснить, что это были еще советские времена, и поход в церковь комсомольцу, а у Трусика на груди красовался комсомольский значок, был сравним с обретением справки о принадлежности к великой семье психически больных людей. Но он уже был определен судьбой к касте неприкасаемых и ему было все равно, а вот душа влекла его внутрь, и он зашел, словно на лобное место.
Не обращая внимания на удивленных служителей и старых бабушек, Трусик прошел к центру маленькой церкви и поднял лицо к потолку. Он, естественно не знал хоть каких-либо молитв, не знал правил поведения в святом месте (хотя и сейчас не многие знают таких правил), им руководила израненная душа, и он ей полностью подчинился. И как только он остановился с поднятой головой, сразу боль внутри утихла, и все что было до этого за стенами этого места показалось ему пустым и не нужным.
Потом от долго молча что-то говорил тому, кого не видел, но ему казалось, что его слушают, и он говорил. Что он говорил, пусть останется его тайной. Но, выговорившись, уже измененный, он так же молча вышел из церкви.
Потом он продолжил ходить в школу, правда уже с опозданиями, с пропусками, и плохо учась. Но все отметили изменение в его облике. Странная улыбка смирения воцарилась на его, до этого пристыженном лице. Все решили, что Трусик сошел с ума, и его стали сторониться, даря ему значительно меньше подзатыльников и унижений.

***
Прошел месяц после этого публичного наказания. Все в школе прекратили мусолить в разговорах те события, все-таки образовательный процесс захватил все сознание благородных учащихся.
Был обыкновенный солнечный весенний день. Уроки в школе закончились как обычно. И все школяры дружно и весело устремились в сторону своих жилищ.
Буквально в одном квартале от школы находился детский садик. Дорога от школы у трети учеников проходила мимо этого заведения, а половина из них ранее прошли программу дошкольного образования именно в этом садике. Все было как обычно. На детской площадке играли малыши, возле них крутились воспитатели, и дети с завистью смотрели на идущих мимо школяров с портфелями.
Вдруг женский крик разорвал идиллию прекрасного дня. Воспитательницы настороженно оторвались от беспечного наблюдения за своими подопечными. На улицу выбежала заведующая и интенсивно маша руками еще громче закричала:
-Девочки, девочки, помогите, Михалыч полез в щит высокого напряжения, его ударило током, лежит без чувств. Я уже вызвала скорую, но там загорелось и его надо оттащить, иначе обгорит…
Воспитательницы организовались довольно быстро и мужественно. Две оставили своих детей из группы двум другим воспитателям, и бросились на помощь своему руководителю. А оставшиеся две всех детей отвели в дальний угол площадки, таким образом максимально защитив их от любой угрозы.
Прошло несколько минут, в течение которых у ограды садика собралась огромная толпа из школяров, которые с интересом наблюдали за очередным представлением. Из входной двери садика стал заметно выплывать темный дым. Еще через некоторое мгновение из темного проема показались заведующая и две воспитательницы, они с трудом волокли бесчувственное тело старого охранника, который ранее по просьбе заведующей полез настраивать напряжение. Все три женщины громко кашляли и еле держались на ногах. Охранник был довольно грузным мужчиной, да и доступ воздуха на месте получения им травмы был сильно ограничен из-за возгорания старых деревянных конструкций и обильного их покрытия легко воспламеняемой краской.
Напрягаясь, женщины оттащили Михалыча от садика. Еще через несколько мгновений из уже черного проема выскочили две нянечки и повариха.
-Елизавета Степановна, — обратилась к заведующей одна из воспитательниц, — вроде все вышли.
-Вроде да, Оленька, — заглатывая воздух с трудом произнесла уже старая заведующая. Она осмотрела внимательно всю площадку, затем ее лицо исказилось от ужаса, и она белыми от страха губами завопила, — младшая группа.
Елизавета Степановна была очень хорошим руководителем, и ей не надо было доклада своих подчиненных о наличии детей. Она всех помнила и по именам, и в лицо. Одного взгляда ей хватило, чтоб понять, что самая младшая группа, еще не поднятая с дневного сна, осталась внутри садика. Она, не задумываясь бросилась к уже черному проходу, сквозь дым которого уже вырывались языки красного пламени. Но без чувств упала на песчаную дорожку, возраст не позволил ей совершить акт самоуничтожения, она не добралась бы до второго этажа, где находились оставленные дети. Далее женские крики стали главным сигнализатором по округе о том, что творится что-то страшное. Самые смелые воспитательницы делали попытки пробиться сквозь пелену дыма, но жар отталкивал их, словно пташек от чужого обеда.
Строение было очень старым, и все что было внутри являлось сухим и хорошо пригодным к возгоранию. И из-за старости, все другие проходы в садик были не доступны к проникновению.
Истошный крик воспитательниц привлек внимание очень редких прохожих, наблюдающие за оградой ученики, в силу своих возрастных способностей, были только зрителями и не более того. Молодой мужчина, проходивший мимо по противоположной стороне улицы, отреагировал на шум и подбежал к воспитательницам, очень быстро выяснил причину крика, и не задавая лишних вопросов прыгнул прямо в черный проем входа. Прошло еще несколько мгновений, и этот мужчина, весь обгорелый, выскочил и откашливаясь и с трудом дыша прокричал:
-Там ничего не видно, все горит, я не нашел лестницы, где она находится, будь она не ладна…
В это время мимо него промелькнула чья-то тонкая и нескладная фигура. Этот не известный, ничего не спрашивая, словно тень, влетел прямо в пасть пламени и исчез в глубине черных клубов дыма. На некоторое время воцарилась пугающая тишина. Все молчали, все ждали чуда, появления этого неизвестного из страшного пламени. И чудо произошло. Он выскочил, весь черный от дыма, с обгоревшим лицом и языком пламени, прыгавшим на его спине. Не говоря ни слова, этот чудак аккуратно положил на песок сверток из одеял и быстро прыгнул обратно в пасть пламени. Воспитательницы бросились к этому свертку и развернули его, внутри были двое мальчишек из начальной группы, детки молчали, глаза их были расширены от страха, но, самое главное, они были живы.
Пока воспитательницы куковали над двумя детьми, неизвестный опять выскочил из густоты дыма и пламени. Он стал еще более черным, и по этой причине совсем не узнаваемым, а его одежда стала обгоревшей до тонкого тела. Этот человек оставил очередной сверток и, не говоря ни слова и не жалуясь на что-либо, опять нырнул в огонь. Молодой парень, попытался его остановить, понимая что чудак рискует своей жизнью, но не успел, да и радость воспитателей, развернувших одеяла о обнаруживших еще двух детей, привлекла его внимание, и он стал оказывать женщинам помощь в переносе подальше от огня спасенных детей.
Пока все суетились, неизвестный опять вынырнул из проема со свертком из одеял, он упал на четвереньки, над положенным им свертком, некоторое мгновение кашлял до тошноты. Потом поднял голову, и все увидели, что это еще совсем мальчик, худой, но его глаза были полны такой силой отваги, что в следующее мгновение все увидели в этом отроке повзрослевшего юношу. Молодой парень (имя которого не сохранилось для памяти потомков) бросился к неизвестному ему мальчику, над которым полыхали остатки его одежды, необходимо было сбить пламя, да и этот спаситель уже сам нуждался в экстренной помощи. Но опять парень не успел, мальчик вскочил на ноги, будто и не было на его теле многочисленных ожогов, и исчез в ярко горящем пламени. Молодой парень, не в силах смотреть без участия на молчаливый подвиг неизвестного, бросился вслед за ним, но прямо перед ним упала сгоревшая балка дверного проема, обожгла лицо смельчаку, и он, уже не видя перед собой ничего, обжигаясь, попытался войти внутрь здания. Но ему не дали женщины, которые оттащили его к бригаде подъехавших медиков, возле которых разворачивались пожарники, для схватки с огнем.
Все решили, что видели смельчака в последний раз. Его появление затянулось, да и жар от огня был такой сильный, что начали подгорать деревянные игровые приспособления, расположенные близко к строению.
Когда пожарная струя сбила спесь с пламени у входа, неожиданно для всех в проеме появился этот мальчик. Он шатался, прошел несколько шагов на трясущихся ногах, и в его руках был очередной сверток. Он улыбался, все знают, что ожог причиняет не терпимую боль, заставляющую мышцы лица искажаться до неузнаваемости. У этого мальчика были не просто ожоги, в некоторых местах уже не было кожи и мясо дымилось словно подгоревшее блюдо, но он улыбался, хотя на лице его только губы сохранились и свидетельствовали об его эмоции.
Он сделал еще несколько шагов, положил сверток, потом тихо произнес:
-Простите, я больше никого не нашел, — и сделав глубокий выдох упал без сознания.
Подбежавшие врачи скорой помощи подхватили его и увезли для совершения очередного чуда. А воспитательницы, раскрыв сверток, обнаружили в нем еще двух не достающих девочек из младшей группы и две куклы, которых спаситель возможно принял за живых детей. Да и не мог он не ошибиться, врачи потом сказали, что у этого мальчика было стопроцентное обгорание и вытекание глаз, и он не мог что-либо видеть в последний раз своего проникновения в садик.
Потом в этой ситуации многое назовут невозможным, другие назовут чудом, но главного чуда не свершилось, от ожогов не совместимых с жизнью, спаситель умер еще до подъезда до реанимационного отделения больницы.

На следующий день известие о беспримерном подвиге разлетелось по всему городу, будоража сознание горожан. Все хотели знать, кто он, этот очень смелый и очень мужественный мальчик. Но никто из родителей не желал видеть на месте умершего своего ребенка, подвиг всегда прекраснее, когда он проходит не за счет затрат своих или очень близких людей.
Но несчастье все равно приходит в дом посмертного героя. И пока взрослые на кухнях, с пеной на губах мусолили детали этого события. В больницу за телом своего внука пришла старая и худая бабушка. Она, за несколько лет до этого похоронила свою дочь, погибшую от несчастного случая, и вот теперь пришла посмотреть на тело своего внука. У нее не было больше родных, вся ее надежда на помощь со стороны будущего кормильца обрушилась как стекло о плоскость падения.
Ее встретили представители власти, которые много и долго говорили слова благодарности за воспитание такого смелого мальчика. И требовалось опознание тела, без которого невозможно назвать имя героя. А у героя должно быть имя, иначе подвиг может стать без именным, что недопустимо для власти.
Бедную старушку провели к телу, она его не узнала, ведь лица уже не было, оно сгорело. И в первое мгновение она даже обрадовалась, да так бывает, боязнь своего горя заставляет радоваться переадресации его. Но потом она узнала родные косточки кистей, такие худенькие и с длинными пальчиками, с выступающими в бок костяшками, а потом узнала худенькие плечи, глядя на которые она ранее с горестью вздыхала, не понимая, как он будет нести на этих плечиках все тягости и лишения жизни. А потом остаток ткани трусиков, которые она много раз стирала, вывели ее из состояния душевного равновесия, она захотела заплакать, но не успела, так как потеряла сознание.

А в нашей школе тоже все думали о том, кем мог быть этот герой. О Трусике, конечно, никто даже и не подумал, и даже не обратили внимание на то, что он не пришел на следующий день в школу, и на следующий. И даже когда от городских властей пришло сообщение о наличии имени героя, все в недоумении смотрели друг на друга, причмокивая и шипя такую глупость: «Ну надо же, и не подумаешь…». Говорили еще много гадких слов, которые не хочется произносить, так как их выдавливали из себя очень гадкие и противные люди, которые не хотели видеть себя в таком свете.
А на месте гибели героя, прямо на территории садика, благодарные за спасение своих детей родители, поставили небольшой памятник. У которого всегда лежат свежие цветы, так как этот садик наименован в честь героя, и шефствует над сохранением памяти настоящего чуда. И к памятнику приходит много детей с родителями и учителями, за живым примером настоящего геройства.
Вот только те, кто знал героя по сомнительным собственным подвигам, не приходят, и не потому, что считают подвиг не заслуживающим уважения. А потому, что им стыдно. И за то, что они, смелые и отважные (в собственных глазах) стояли вдоль ограды территории садика и трусливо наблюдали как ими признанный трус совершал подвиг, достойный самого высокого уровня оценки в любых народных преданиях.
Но они узнали, что у Трусцова прекрасное русское имя и фамилия, а смысл искажения фамилии невиновного больше подходит для них самих.