Художественное пространство или в тексте

Я потерялась.  Я не знаю, как выбраться. Как выбраться из этого пространства. Я не знаю, как найтись. Я смотрю по сторонам, и не понимаю, где я.  Я вспоминаю, где я. Нахожусь. Я, правда, здесь? Я, правда, нахожусь? Нет, я теряюсь. Я подхожу и трогаю стены. Они не рушатся. Я отключаюсь. Я пишу. Пишу, пишу, пишу. А жизнь? Она подождет. Она не существует. Есть только книга. Пустая книга, мне нужно написать. Мне нужно заполнить пустоту. Раньше, я испытывала экстаз, видя, как слова появляются. Сейчас, я испытываю страх, потому что, кроме этих слов не существует ничего.  Мое литературное «я» убивает «я „реальное. Я реальное сидит недвижно, запертое в своей голове. Мои руки немеют. Паралич подкрадывается быстро. У меня была жизнь. Наверно. Не совсем уверена. Предположим, что была. Я ждала, я бежала. Я обнимала. Я целовала. Мы пили кофе. Мы прятались в машине. Я уезжала и приезжала. Я… Я пишу. Я просто пишу.  Это побег от реальности, в которой я бы предпочла находиться больше. Но в другой реальности. Там, где есть жизнь. А сейчас, кто-то нажал на паузу. Реальность стала видимой. Она есть, но ее нет. Никаких действий не происходит в самой жизни, которая и отличается от смерти лишь тем, что там есть действия. Что там, я бегу, обнимаю, целую… Мне не обходимо развитие сюжета. Нет, я не имею в виду рассказ. Жизнь. Мне нужна жизнь, я хочу жить.  Но кто-то поставил мою жизнь на паузу. Я не могу оставаться неподвижной. Хоть я и похожа на застывшую. Но это не так. У меня внутреннее движение. Снова внутреннее. Снова это слово“ внутри». Я пишу: один рассказ, второй, пишу одновременно, не заканчивая ни первый, ни второй, но я закончу. Я напишу много, потому что мысли разрывают.  Я проживаю много историй. В своем художественном пространстве. Я практически не выныриваю, я внутри текста. Выныриваю по крайней необходимости, когда нужно покурить, поесть, справить нужду. Когда нужно пойти в институт, послушать лекции. Я выныриваю, чтобы проверить, а здесь ли я вообще? Я забываю о реальном мире. Я выныриваю, и удивляюсь. Мне казалось, что реальный мир это тот кабак или то поместье с бабушкой Асимой.  Или еще что-нибудь.  Мой текст становится объемным. Я нахожусь в трехмерном пространстве. А может и не в трехмерном, а может в каком-нибудь другом. И я там хожу, наблюдаю со стороны или даже участвую. Как драматург оказывается на сцене театра. Как если бы Гоголь ходил между этого вопросительного знака, и между восклицательного. Я старая. Когда я успела постареть? Я подхожу к зеркалу. Седые волосы. Я себя не узнаю. Может это не я? Может это очередной рассказ. Нет. Это точно я. Я оглядываюсь по сторонам. На полу валяются много книг.  Я подхожу и беру одну. На корешке мое имя. Точно, это же мое имя, вспоминаю я.  Может я потеряла память. Я не помню свою жизнь. А где все?  Я вспоминаю ничего. Вспоминаю то, что у меня нет ни кого. Не друзей, ни семьи, ни детей, ни любимого человека. А он был? Я смутно припоминаю машину, в которой мы прятались.
-Был. – срывается с моих старых уст.
Я написала много историй, вон они валяются на полу. В доказательство сказанному. Но я не помню ни одной истории, которую я могла бы назвать своей. Все истории принадлежат моим персонажам. Это их жизнь, а не моя. Я ее услышала где-то, или от кого-то. Я ее увидела, когда ненадолго выныривала из художественного пространства. Некоторые истории я придумала, хотя я не люблю придумывать. Я люблю писать с натуры. Когда-то я ходила на " рисунок".  Натюрморт стоят в свето-тени. Я старая.  Не одну историю я не прожила.

Старуха семенит по комнате, оглядывается по сторонам. Берет еще одну книгу. Подносит носу, чувствуя запах страниц.
Она переводит взгляд на настенные часы. Стрелка перемещается быстро.  Старуха еще один раз, наверно в последний, подходит к зеркалу.  Ее седые волосы прячутся в свето-тени. «Вроде вчера мне было 19» — думает она. Страх проносится по всему телу. Руки немеют. Ее пугают пустые страницы, лежащие на столе. Она садится и начинает писать. И умирает. В художественном пространстве.