Ламповый путь

Хуже всего дети принимают условия. Эти грубые заржавевшие рамки зажимают их, они не дают воли грандиозной фантазии. Я старался объяснить ей, что порой нам нужно делать то, что не нравится, иначе мир попросту рухнет. Она же мотала головой, постоянно отвлекалась и даже не притворялась, что слушает меня. Но попробуйте-ка объяснить ребёнку всю эту сложную систему взаимопомощи. Она спросила, почему я трачу впустую керосин, оставляя гореть лампу на улице. И что я мог ответить? Потому что меня так учили? Потому что в этой бесконечно тёмной пустыне нет другого источника света? Она не поймёт.
Мы живём где-то в середине цепочки, потому мимо нас часто проходят люди. Каждый раз, зажигая лампу, я вижу, как они на секунду сомневаются во мне, будто бы именно мне суждено стать той самой бракованной шестерёнкой, которая непременно испортит сложный механизм. Но я не виню их. Только посмотрите на этот длинный ряд огоньков, уходящий в бесконечность. Это тысячи тысяч домов, таких же, как мой, с такими же людьми, как я. И каждый может просто сломаться. Что же тогда? Череда потухнет и оборвёт единственный путь в этой кромешной тьме. Дочь ещё не опасается этой угрозы, её мир держится только на мне, а я, по её мнению, безупречно крепок. Какое ей дело до других? Она не понимает, почему лампа должна гореть всё время. Ей это кажется расточительством, ведь я каждый день ухожу на работу с трёх до трёх и получаю ровно столько керосина, сколько нужно для поддержания этой единственной лампы. Я старался оправдаться тем, что остальную половину дня я провожу с ней, но это звучало не очень убедительно.
Тот разговор надолго впился в мою голову. С одной стороны её претензия глупость, но что, если я оценил её доводы так низко только потому, что не привык думать иначе? Я начал меньше спать, меньше есть, меньше думать о приятном. А что если она права? Может легче было бы каждому ходить в темноте с лампой и выключать её, когда свет более не нужен. Это же куда экономнее, чем поддерживать длиннющую цепочку из вечных огоньков. Я поговорил на эту тему с коллегами, они были удивлены подобным предложением. Кто-то говорил, что это было бы здорово, кто-то боялся перемен, но не было ни одного человека, считающего её мысль глупой. А я ведь считал так. Стоило мне всё обдумать, чуть отойти от привычного взгляда и получилось чудо. Глупость стала светлой мыслью.
Недавно поделился своим открытием с ней. Она играла в куклы и слушала меня между делом, а я разводил руками и рисовал новый мир. Дочь отвлеклась на секунду, подошла и поцеловала меня в щёчку, добавив, что я у неё такой умный. Но ведь это не я! Неужели та блестящая мысль для неё столь пустяковая, что она о ней уже забыла? Удивительное создание. Она мой источник радости в этом чёрном постоянстве. Более того теперь она мой вдохновитель, я, наконец, осмелился что-то поменять в своей жизни.
Решил пройтись по соседям и спросить их, что они думают об идее обособления от лампового пути. Первый оказался заспанным маленьким человечком. Оказывается, он всю жизнь спал, а я, подлец, разбудил его. Я долго пытался извиниться, но он только кричал и задавал вопросы, на которые я не мог ему ответить. Откуда же мне знать, что ему теперь делать? До того его жена зажигала лампу и заботилась о нём в его бесконечных грёзах, но теперь ему придётся жить. И эта перспектива его очень пугала. Он верил, что где-то есть та самая цепочка, что снаружи есть свет, и ему спалось спокойно. А я, я лишь глупый юнец, который гонится за собственными амбициями. Но вопреки всему, почему же моя идея плоха? Он не ответил. Тишина разлучила нас.
Сосед чуть дальше оказался приятнее. У него были ярчайшие белые зубы, словно их эмаль состояла из звёзд. Каждый раз, когда он улыбался мне, всё вокруг озарялось светом. Как только я изложил ему свою мысль, он вновь наполнил темноту резким сиянием. Ему не нужно было мне что-то отвечать, я итак понял, что с такими зубами нет дела не только до ламп, но и даже до людей. Он сам освещал себе путь, а огонёк над дверью горел от его же вспышек. Мне так хотелось побыть с ним ещё, понежиться в лучах. Но такие люди вечно чем-то заняты, и он вскоре закрыл передо мной дверь.
С трёх до трёх я ходил по соседям на ламповом пути и везде люди встречали меня с недоумением. Они находили мою мысль разумной, но что-то им подсказывало, что разум не лучшая опора в кромешной тьме. Их обмякшие сердца привыкли видеть перед собой эту яркую светлую линию в неизвестность. Я думаю, их тешит мысль, что она куда-то ведёт и пока они часть этого великого пути, их жизнь наполнена смыслом. Я так говорю, потому как сам раньше так думал.
Дочь обиделась на меня. Я целые сутки не был дома, а когда целые сутки это сплошная ночь, ждать их невыносимо. Я вновь пытался оправдаться перед ней, но она всё равно ругалась, а потом плакала и была, несомненно, права. Тогда я решил, что мне нужно сменить работу. Я захотел стать задувальщиком ламп. Я просто потушу это ложное будущее и на своём примере покажу, как можно начертить собственный путь. Дочь была в восторге от этой идеи и пообещала помочь мне в столь благородном деле. Но я её отговорил. Нельзя, чтобы дети тушили огни, нельзя им позволять оставаться одним в темноте.
Первым я умертвил свой огонёк. Прохожие тут же столпились вокруг моего дома, тревожно перешёптываясь. Наконец, один высокий юноша подошёл к моей двери, и хотел было уже вновь зажечь лампу, но я отстранил его. Я крикнул, что больше не намерен так жить. Меня, конечно же, не поняли. Несколько незнакомцев схватили меня и прижали к земле, пока юноша продолжил делать то, что я ему до этого не позволил. Свет вновь вспыхнул, меня отпустили. Они говорили об ответственности, о том, что я не один здесь живу. Они пообещали, что свяжут меня и оставят одного в темноте, где-то вдали от лампового пути. Мне стало страшно. Я ушёл домой и теперь сижу здесь, презирая самого себя. Я струсил, я сдался. Мне стыдно теперь смотреть на свою дочь. Она, полная надежд и светлых, взрослых мыслей, и я, испугавшийся мальчишка. А ведь она верит в меня, я для неё тот самый свет, который так боятся потерять те упрямцы.
Целые сутки просидел с ней. Она пыталась развеселить меня, но я не мог оправиться. Я потерял нечто, поддерживающее меня. Ведь всю жизнь думал, что волен выбирать. Я вообразил, что обладаю властью менять всё вокруг. Но единственное, что я могу, это идти по уже готовой дороге. Я даже не знаю, куда она ведёт, но всё, что я могу, это идти по ней. Только сейчас я понял, что именно это и называется условием. Я ошибался. Не только дети не любят их. Условия презирают все, у кого осталась привилегия мечтать. Дети же самые чудесные мечтатели. А я, я тоже хочу, мне бы хоть на немного приблизиться к этим цветастым небесам. Может и не так страшно остаться навсегда в темноте?
Я набрался храбрости и вновь потушил свой огонёк. Люди окружили меня. Я отчаянно кричал, я старался им объяснить, но высокий юноша не стал меня слушать. Ровно, как и в прошлый раз, он потянулся к лампе, и тогда я резким движением разбил её. Все замерли. Кто бы мог подумать, что такая ничтожная шестерёнка посмеет вытворить нечто подобное? Они мотали головами в знак полного разочарования, кого-то отправили за новой лампой. Меня же связали. Они припомнили мне старое обещание, а я уже смирился со своей судьбой.
Они долго тащили меня от лампового пути с огнями в зубах. Мне показалось, что они несли меня с трёх до трёх и теперь нужно как можно скорее вернуться к дочери. Но вскоре путешествие окончилось, и они оставили меня одного, исчезнув в темноте со своим жалким светом. Пустота. Всё черное. Нет больше ничего. Нет времени, нет мыслей, нет надежд. Я с трудом помнил, что вообще существую. Так продолжалось вечность. Вдруг неожиданно я начал различать еле заметную линию. Она была толщиной в волосок, но горела точно детская мечта. Я увидел ламповый путь целиком. Мне понадобилась вся жизнь в темноте, чтобы различить его очертания. Это был ровный круг. Путь вёл в самого себя, гордо и самолюбиво. Зачем же тогда они его создали? Почему они так дорожат чем-то, ведущим только в прошлое. Даже нет, это нечто ведёт в никуда. Не может быть ни прошлого, ни будущего в постоянно повторяющейся ошибке.
Прошло ещё немного времени, и я понял, что жизнь моя окончена. Тело охватило холод, яркий круг медленно расплывался в глазах. Мне стало так грустно и горько, что всю свою жизнь я работал с трёх до трёх, когда мог быть с дочерью в этой мягкой темноте. Я мог уйти, я мог наплевать на весь этот ламповый путь. Меня подкупили мыслью, что хоть что-нибудь лучше, чем совсем ничего. Но так ли это? Лучше ли замкнуться в обмане, чем вовсе не жить? Мне стало так грустно…
Хуже всего дети принимают условия. Эти грубые заржавевшие рамки зажимают их, они не дают воли грандиозной фантазии. Я старался объяснить ей, что порой нам нужно делать то, что не нравится, иначе мир попросту рухнет. Она же мотала головой, постоянно отвлекалась и даже не притворялась, что слушает меня. Но попробуйте-ка объяснить ребёнку всю эту сложную систему взаимопомощи. Она спросила, почему я трачу впустую керосин, оставляя гореть лампу на улице. И что я мог ответить? Потому что меня так учили? Потому что в этой бесконечно тёмной пустыне нет другого источника света? Она не поймёт. Так… Постойте, ах, нет, ничего. Просто, кажется, дежавю.