Из первых уст

Задача человека беречь не только свою планету,
но и всё то, что растет и живет на ней

Люблю путешествовать по разным уголкам страны и каждый год обязательно куда-нибудь езжу. А в этот раз решил поехать к другу на Дальний Восток, где давно не бывал.

Мне всегда очень интересны такого рода поездки. Надо сказать, путешествовать я предпочитаю именно поездом. Как раз это и дает возможность: всё заметить, увидеть, понаблюдать за мелькающей жизнью и природой из окна вагона. А еще – это рассказы случайных интересных попутчиков, таких неординарных и совсем непохожих. Ведь именно такая несколькосуточная поездка позволяет, как правило (ну так уж повелось), разговориться любому. Собственно, такого рода кратковременно-мимолетные встречи, такая нестандартная обстановка и располагает к душевным разговорам. Каждому дает возможность поделиться чем-то самым сокровенно наболевшим с незнакомым человеком, как говорят, излить душу.

Ну, ничего и в этот раз не изменилось, но, как впоследствии оказалось, только на первый взгляд. Всё начиналось, как обычно. Точно также я ехал поездом из центральной России на Дальний Восток. Привычно мелькающий вид из окна мерно стучащего по рельсам вагона мчащегося поезда был одновременно как-то и обыден, и вместе с тем чем-то настораживал, был не совсем привычен. Что-то тут было не так. А что…

Я стал внимательно приглядываться и для себя отмечать поначалу только зрительно, не вдумываясь, какой-то совсем унылый пейзаж за окном: несчастный вид берез с обломанными нижними ветвями как высохшими на самом дереве, так и составлявшими непроходимую чащу, непролазный бурелом. Часто проносились полностью сухие сосны, пожухлые верхушки которых рыжели то там, то здесь.

Долго наблюдал я эту удручающую картину из окна. Пока, наконец, не выдержал и обратился к своему попутчику, ехавшему вместе со мной, чтобы поделиться с ним впечатлением от увиденного. Моим соседом оказался простой обычный, ничем не выделяющийся, на первый взгляд, мужчина, лет 50-55, невысокий, еще довольно моложавый и опрятно одетый.

– Да, невеселая картина из окна, – прервав молчание, промолвил я.

– Да, невесело, – негромко согласился со мной попутчик.

Но меня поразил не только его необычайно тихий, с хрипотцой голос, с выражением какой-то глубоко затаенной душевной боли и горечи, столь явственно прозвучавшей в произнесенной им короткой фразе. А еще глаза – такие внимательные и пронзительные, но вместе с тем грустно-печальные, которые смотрят как бы тебе в самую глубину души, будто бы что-то хотят найти и никак не могут. А еще удивительнее была какая-то легкая застывшая, даже можно сказать, болезненно-тревожная полуулыбка, прятавшаяся в краешках его губ.

Несколько минут он молчал, а потом снова заговорил:

– Сам я живу в Хабаровске, но продолжительное время работал в Якутии. Вообще посезонно трудимся: иногда в артеле по добыче драгоценных металлов и камней и других полезных ископаемых, иногда в артеле рыбаков. И, как старожилу тех мест, хочется кому-то, наконец-то, поведать о наболевшем. Как же эти последние десятки лет коренным образом изменили таёжный край и всё, что там обитало.

Даже и не знаешь, с кого и с чего начать… Ну, пожалуй, я думаю, всё-таки стоит начать с тех таёжных обитателей, которых на данный момент уже почти и в помине нет. О многообразно разнообразном животном мире в этих суровых краях можно теперь уж только прочитать, что они здесь были.

А ведь было, да еще и сколько! Медведи, леопарды, рыси, зайцы, лисы, кабаны, лоси, несколько видов оленей, бобры, куницы, барсуки, песцы, соболи, росомахи, выхухоли… Список можно продолжать и продолжать. Уже не говоря о птичьем гомоне, которого практически совсем не слышно.

– И уж ничто живое тайгу не потревожит! – немножко видоизменив, напрашиваются песенные строки, – в душе не соглашаясь, с недоверчивой усмешкой вставил я, чтоб как-то отвлечь от трагизма услышанного и разрядить обстановку.

– Да-да, я вас понимаю, но увы… Мне и самому долго не хотелось верить… Да и мы тут вот сами между собой шутим горько, что те, кто ранее являлся любителем демонстрировать на публике свои шикарные меха, теперь уже их не носят: шубки, видимо, давно закончились. А я-то думаю, почему все стремятся на сайтах выставляться в оголенном виде. А вот оказывается в чем дело – просто уже нечего накидывать. Находчив же, однако, человек, вышел так сказать из положения и на первых порах даже преуспел…

– Казалось бы, всё хорошо, всё есть, всё прекрасно. Стремимся познать иные миры, построить межзвездные корабли и космические ракеты, которые будут бороздить просторы вселенной, – быстро посерьезнев, продолжал свой рассказ старожил тех мест. – А на месте еще совсем до не давних пор богатого, изобильного, наполненного обитателями тайги края, теперь опустошенная вымирающая пустынная сторона. Всё земное окружающее находится без присмотра, бережного подхода и бережливого отношения самих землян.

Хотя с высоты парящего в небе самолета обозрение вроде б как пока и ничего. Вот ведь какая штука… А стоит только спуститься чуть пониже и с высоты птичьего полета сразу становятся заметны выжженные, часто мелькающие из иллюминаторов обширные залысины тайги.

Хотя и довольно поредевшая, и основательно осиротевшая, еще стоит тайга или в осеннем багряном разноцветье, или зимой снежно-ледяным холодом окутанная. Но ни множества звериных троп осенью, ни звериных следов на снегу зимой. Без привычной массы живого шороха и птичьего гомона, почти что безжизненная, как каким-то злым волшебником заколдованная.

И только в зимнюю пору неожиданно бросаются в глаза редкие и для молодого вновь прибывшего охотника совершенно непонятные, на первый беглый взгляд, хаотично разбросанные по замерзшему Амуру следы крупного хищника. А в действительности, следы зверя, гонимого одновременно и голодом, и непрерывным поиском куда-то спрятаться-скрыться.

Следы амурского тигра, уже и не столь опасного, как это ни парадоксально, больше вызывающего даже наверно жалость, а не страх, кстати здесь заметить, занесенного в Красную книгу да еще и давно, с тенденцией совершенного исчезновения в скором времени, снующего по дальневосточному таежному краю и пытающегося бороться за выживание, да еще как!, в поисках пищи ничем не брезгующего. Да, жизнь заставит: голод, такой себе бессердечно-безжалостный человечище-охотник, доходящий до безумства – в общем, опасение и страх за свою жизнь, еще и ни к такому приводят. Действительно, как последний из могикан, амурский тигр, собрав остатки сил, борется со смертью – истинный борец за сохранность своей популяции. Борьба ведется с такой самоотверженной жаждой к жизни, что вызывает уважение. Но, к сожалению, силы не равны.

Голод и значительно опустевшая тайга вынудила амурского тигра покинуть свои родные пенаты. И чтобы от голода не умереть, он ходит-бродит, подбирая, где что встретится. Но в основном, конечно, питается на мусорниках, располагаясь у рыбацких поселений.

– Потихоньку живем-выживаем в тех очень суровых условиях в столь непростое время. Он нас не трогает, а мы – его, – продолжал делиться своим наболевшим неравнодушный рассказчик-очевидец. – Но самое главное, мы переживаем, чтобы и туда так называемые «охотники» (двуногие хищники, которым всё мало) не добрались. Ведь и последних, находящихся на грани вымирания и исчезновения, которых итак уже осталось минимально считанное количество, не пожалеют – поотстреливают.

Вот так и живем: на ракетах летаем, хотим осваивать другие планеты… Но с каким багажом и с каким опытом мы там появимся, с какой целью, с какими намерениями и с добром ли?! С добром ли мы туда стремимся, если то, что имеем, не научились беречь. А ведь фактически-то обрубаем сук, на котором сидим.

Да и разве только тайгу?! Сами стремимся для отдыха к зеленым райским уголкам с чистой речкой, живописным озером, живительно свежим воздухом. Всё мечтаем, а около себя ничего не видим и не замечаем. А то что вокруг рядом с нами имеем – не бережем и не ценим. Да где же сам человек, его ответственность, его разум?!

Вообще, нынешний человек – это повсюду порхающая, всё замечающая и всё вредоносно уничтожающая однодневка-бабочка-капустница, но при этом всё успевающая и всё пожинающая. А ведь уж не за горами и то время, когда не над чем будет так беззаботно порхать.

Послышался протяжный гудок паровоза. Глубоко вздохнув, мужчина молча поднялся, кивнув мне со своей застывшей необыкновенной улыбкой и, достав с верхней полки свой немногочисленный багаж, стал продвигаться по вагону поезда. Он шел, немного сутулясь, и пропал из виду в тамбуре, выйдя на одной из станций. Я так и не успел спросить даже, как его имя. Но лицо и глаза моего неравнодушного рассказчика, врезавшиеся мне в память, я запомнил на всю жизнь.

Я сидел молча, медленно переваривая и обдумывая услышанное. А за окном вагона всё так же мелькали угрюмо-невеселые пейзажно-природные картинки, непроизвольно напоминая-навевая лермонтовские поэтические печальные строки «Думы».

А поезд всё мчал, и в душе тяжелым камнем лежал рассказ попутчика.

– Ведь в сущности ж, не голодает человек. Ну, не конец же ж в конце концов света. Что ж заставляет так хищнически уничтожать природу и всё живое?!, – недоумевая, кричала моя душа.

Обуревали сомнения: может ли такое на самом деле быть?!

И всё-таки, пусть хотя бы вот и с такой сомнительно-хрупкой надеждой, что не всё так плохо, я ехал туда, чтоб воочию самому убедиться во всём. Ехал с нетерпением, надеясь найти во всяком случае хоть какие-то неопровержимо положительные факты того, что не всё так горестно плачевно, как в трагическом рассказе моего попутчика…