Снежная буря

Стоя спиной к окну, непринуждённо облокотившись на него плечом Стефан о чём-то серьёзном думал; что и отражалось на его хмурого вида лице. За окном неторопливо сыпался январский снег. Прежде чем отвернутся от столь завораживающего зрелища ещё с пару минут назад он наблюдал за ним, прохаживаясь по своему кабинету.

Его кабинет был в меру просторным, лишних предметов не было в нём. Бежевого цвета письменный стол, на котором аккуратненько разместились самые необходимые канцелярские принадлежности с ноутбуком и устройством для печати бумаги в придачу, -расположился напротив входной двери. Удобное канапе для посетителей того же цвета, — стояло рядом. Спинка чёрного кожаного кресла в полуобороте выглядывала из-за стола, а над ним повыше на стене висела копия картины Уильяма Тернера «Летний вечер». Она была бесспорно первым, что бросалось в глаза входившему в это помещение.

Сидя за этим столом, можно было без особых проблем рассмотреть гипсовый бюст Авраама Линкольна; удачно разместившегося на центральной полке длинного и невысокого шкафа; усеянного разными выдвижными ящиками и другими полками, на которых покоились папки с документацией и некоторые книги. Этот шкаф занимал собою практически всё пространство от входной двери и до окна. Огромных размеров окно (бывшее единственным в этом помещении) было изготовлено из цельного тонированного стекла и в дневное время суток хорошо освещало как само помещение, так и доску для записей; аккурат разместившуюся на противоположной стене. На белой глянцевой поверхности которой виднелись разводы от прежних записей, несомненно нанесённые на неё разноцветными маркерами. В вечернее или ночное время суток эту доску освещали как потолочные светильники, так и специально установленные по её бокам две продолговатые и узенькие светодиодные лампы, только и ожидавшие удобного случая, чтобы их включили. Картина, поменьше первой, но не менее привлекательная нависла над этой доской, и изображала сюрреалистическую композицию, смысл которой был не сразу понятен и тем более не всем. Светлый пол с намёком на мрамор, глядя на который возникало ощущение того, что это одна сплошная каменная плита, блекло отражал лившийся на него дневной свет. Ряд вентиляционных решёток на фигурном, украшенном узорами потолке; деревянный шкафчик для верхней одежды и ещё несколько незначительных предметов замыкали собою неприхотливый, но уютный декор этого кабинета.

Как внезапный порыв холодного ветра, иногда обрушивающийся на нас в прекрасную погоду воспоминания далёких дней нахлынули на Стефана. С полной уверенностью можно сказать, что его вновь посетило самое острое и сильное впечатление, когда-либо им испытанное. А прожил он не мало, вот уже как пятьдесят с лишним лет его лёгкие исправно втягивают живительный воздух, дарованный нам всем планетой Земля.

Хмурое выражение на лице Стефана в какую-то минуту немного разгладилось, и он на несколько мгновений ничего не видящим взглядом посмотрел на верх, на потолок, в сопровождении невольно приоткрывшегося рта. Едва навернувшиеся слёзы поблескивали на его глазах. И, как бы застыдившись этих самых слёз, которые вот-вот потекли бы уже по его щекам, хмуростью вновь исказилось лицо.

Когда-то очень давно, ещё в возрасте юного мальчишки (а было ему тогда не более двенадцати лет) он со своей матерью, вместе с тысячами других таких же несчастных, как и они, под пристальным взором озлобленных конвоиров были вынуждены пробираться по неприветливым местам, вечно холодного региона, где-то там, так сказать на краю света. Растянувшейся на несколько километров вереницей долго плелось это печальное шествие: минуя горные вершины, дремучие леса; испытывая непомерные страдания от немалых лишений и постигшей их участи.

Он отчётливо помнил, как снежный вихрь поминутно залеплял ему глаза. Ресницы непрерывно трепетали, смахивая всё новые и новые снежинки так и норовившие окончательно скрыть от него обзор матери, которая споткнувшись упала на колени; чем и привлекла к себе его внимание. Её лицо в эту минуту (особенно ему запомнившееся) было искривлено усталостью и изнеможением. Увидев её, едкий страх пробрал его даже похлеще лютого мороза. Пронизывающий до самых костей холод, вытеснял большую часть мыслей, постоянно напоминая о своём присутствии, заставляя всё его юное тело напрягаться до предела, как если бы он в этот момент занимался тяжёлыми физическими упражнениями. Но вид распростёртой на снегу матери мгновенно вывел мальчишку из состояния оцепенения.

– Мама, мама! Что с тобой? – только и смог он сказать своими посиневшими от холода губами.

Она попыталась было ему ответить, но у неё это так и не вышло. Боль вперемешку с отчаянием проглядывались в её взгляде. Но в нём, всё ещё был заметен теплившийся огонёк. Хоть и совсем маленький, чуть различимый, но всё же это был огонёк жизни.

Удар в плечо прикладом автомата, отвешенный Стефану проходившим мимо конвоиром опрокинул его на спину прямо под ноги плетущихся рядом бедолаг. Лишь пара чьих-то любопытных голов робко обернулось посмотреть на это происшествие.

– Шагай! – громко и грозно прозвучал приказ от человека с оружием в руках. «Мама!» эта мысль тут же заставила Стефана приподняться, и он машинально потянулся к своей матери в попытке помочь ей подняться, чтобы продолжить движение дальше, как и все остальные. Иначе будет хуже и так же, как было со многими другими, которым так и не удалось перенести всех тягот дьявольского путешествия.

– Мама, мама! Что с тобой? – вновь повторил он, глядя в её непривычно неподвижные и как-то странно поблескивающие глаза… уже ничего не видевшие. Он затормошил её своими маленькими ручонками в надежде, что она просто задремала, как не раз уже бывало с нею за время пройденного ими пути, но, она никак не реагировала на его усилия.

– Мама… – только и смог он выговорить своим задребезжавшим голосом, и тонкие струйки потекли по обмёрзшим щекам. «Мама!» выражение с которым он тогда произнёс это слово, навек запечатлелось в его сознании и неустанно кружилось в нём на протяжении всей его непростой, но тем не менее насыщенной жизни.

— Живее! – совсем близко послышался Стефану ещё чей-то приказ; видимо следующий конвоир дошёл до этого места. Конвоиры по цепочке шли по обоим сторонам шествия пленных, никому не позволяя замедлиться и тем более сбежать, жестоко наказывая каждого, кто выбивался из этого порядка. Закрыв глаза свои, мальчишка ещё крепче обнял горячо любимую, свою маму. Случившееся горе страшно его поразило!.. Чьи-то руки уцепились за него и потащили за собой, вперёд. Стефан попытался было вырваться из них, но у него на это так и не хватило силы. Судорожно подёргиваясь и поминутно всхлипывая, он оставлял за собой лишь отрывистые зигзагообразные полосы от ветхих ботиночек на утоптанном снегу, навсегда оставив позади, где-то там, невозможно далеко свою маму. А она, словно молясь богу в этой позе уже покинула мир, под вой безжалостной, снежной бури…

Каждый раз, когда в сознании Стефана вплывали эти воспоминания, или вернее сказать эти воспоминания самолично и нагло протискивались через множество разных, порой очень даже важных мыслей (не оставляя им ни единого шанса), взгляд его глаз потухал ненадолго, губы сжимались сильнее; острое, мучительное чувство наполняло всю его душу.

Месть. Возможно только благодаря ей он дожил до сегодняшнего дня. А ведь столько раз ему грозила смертельная опасность, но только месть всегда двигала его вперёд, каким-то магическим образом помогая выпутываться из всевозможных жизненных ситуаций.

А началось всё ещё в тот роковой день, когда вооружённые люди вторглись в его деревню. Ох, как же это было давно! Тогда, когда всё вокруг для него — мальчишки было только безобидной забавой, игрой; он, балуясь во дворе своего дома увидел, как эти люди без стеснения вломились в дом по соседству. Стефан с удивлением смотрел на то, как они выводили дядю Лавера на улицу. Не понимая тогда ещё в полной мере всей опасности ситуации, да и от куда ему было знать о таких-то вещах? Он как вкопанный просто стаял и наблюдал за происходящим, с надеждой, что вот-вот всё прекратиться, образумится, дядю Лавера отпустят и жизнь вновь вернётся в своё прежнее русло.

Небольшой посёлок, в котором Стефан родился и рос, не райское место разумеется, был тем не менее замечательным уголком в этом суматошном, порой безжалостном и немного безумном мире. Плодородная почва и кое какое разнообразие местной флоры и фауны даровали ему относительное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

— Мама, мама! — закричал он и понёсся к дверям своего дома. Она тут же выбежала на крыльцо заслышав его зов; но вид её встревоженного лица остановил Стефана в недоумении. Глаза на её лице опасливо юркали по округе, высматривая что-то или кого-то. Она и сама уже успела узнать о происходящем, страшные вести разлетелись мигом. Резко подорвалась она к нему и схватила в свои объятья, но по-прежнему как бы, не обращая на него должного внимания, она всё что-то высматривала. Чувство досады тронуло тогда его душу (так ему запомнилось), мама впервые как он себя помнил обратила всё своё существо не на него единственного и любимого сына, а на нечто другое ему ещё незнакомое.

— А почему эти люди схватили дядю Лавера? – с наивностью присущей только детям спросил он у неё. Ответа сразу не последовало. Конвульсивные подёргивания её тела быстро им ощутились. Но ведь было не холодно, такой прекрасный по-летнему тёплый осенний день стоял на улице. Всё никак не мог он понять причину вызвавшую у матери такую дрожь по всему её телу.

— Скорее бежим от сюда, миленький мой! – тихо, но в тоже время энергично вырвалось с её губ. В полуприсяду смотрела она ему в глаза, и Стефан увидел в них уже нечто ему знакомое. Нечто похожее было в них и тогда, когда папа ушёл по каким-то крайне важным делам и, по сей день так и не вернулся… Крепко схватила она его руку и потащила за собой. Тут только мальчишка начал осознавать, что происходит что-то страшное, и раз мама так взволнована её нужно послушаться и тем более повиноваться.

Как только могли понеслись они в сторону леса, который густо раскинулся прямо за их домом. Звук надвигавшегося внедорожника зарычал им спину. Стефан обернулся, и чуть промедлил, разглядывая сидевших там вооружённых людей — «Почему они за нами гонятся?» — промелькнула такая вот мысль у него.

— Не отставай! – с надрывом прокричала ему мама, не сбавляя шага — Прошу тебя, давай побыстрее… — На секунду и она повернула свою голову убедиться только в том, что они едут за ними.

Далеко им так и не удалось убежать. Внедорожник вскоре обогнал их и резко затормозил перед ними, — преградив дальнейший путь. А дальше, всё понеслось уже как во сне. Замелькали ухмыляющиеся лица. Правда не понятно по какому поводу радость и смех. Мать до последнего прикрывала своего мальчика у себя за спиной, что-то этим людям усердно доказывая. Но вот её резко дёрнуло несколько рук и потащило к машине. Спотыкаясь от такой неожиданности, Стефан невольно поплёлся за ней. Мама всё так же крепко держала его за руку и, ни за что не отпустила бы её.

Дальнейшие события разворачивались всё стремительнее и ещё ужаснее. Железнодорожная станция, находившаяся не подоплёку от их посёлка, за несколько часов собрала практически всех знакомых ему её жителей. Вместе с ними соответственно оказался и он с матерью. Его лучший друг Ирэн мелькнул было пару раз в этой давке и на его лице были видны сильное удивление и растерянность. Тётя Милана почему-то упала, но так и не смогла подняться. Шумная возня, истерические крики, мольба, временами раздавалась во всеобщем гомоне, и только усилились, когда всех согнанных на перрон людей бесцеремонно начали заталкивать в вагоны, недавно подъехавшего поезда. И лишь суровое, нетерпеливое и не приемлющее отказа слово — «Живее!» было ответом на множество важных, но риторических вопросов…

Месть. Вот тогда-то она и начала зарождаться в груди юного Стефана. Пока ещё не явно, отрывисто, как если бы у него отобрали любимую игрушку, с которой он каждый день играл и, которую ему так и не собирались отдавать. Месть, постепенно становилась смыслом его жизни, но окончательно она закрепилась в нём немного позже, тогда, в тот жутко морозный день, когда её не стало…

Этот жестокий мир покинуло самое безобидное и миролюбивое существо, не сделавшая никому ничего плохого, и это была его мама. «Мама!» сколько раз он выкрикивал это слово пробуждаясь ото сна. «Мама» по инерции продолжали шептать его губы, а широко раскрытые глаза смотрели в темноту и не различали во круг себя убогой обстановки барака. Где каждую ночь такие же, как и он: «несправедливо осуждённые» поминутно ерзали, стонали, бредили, кашляли в единственной надежде найти утешение хоть в этих — никому не подвластных часах забытья.

Поселение, к которому печальное шествие пленных в конце концов добралось некогда принадлежало одной иностранной компании по добыче свинцовой руды. Шахты, находившиеся на территории этого посёлка, были давно закрыты по ряду экономических соображений, одним словом из-за нерентабельности. Но теперь же, бурная жизнь вновь закипела в нём. В кратчайшие сроки шахтёрский посёлок был отремонтирован и приведён в более-менее подобающий вид теми, кого первыми отправили восстанавливать «былое величие». По мимо этого их силами было возведено и с дюжину бревенчатых бараков, строившихся по принципу избы, неприхотливо, но надёжно. Длинные и широкие одноэтажные бараки с двумя глиняными печами в каждой, плотными рядами выстроились в специально отведённой для этого зоне. Весь посёлок обнесли высоким сетчатым забором с колючей проволокой и смотровыми вышками, как если бы это была тюрьма.

Но если бы кто-то и смог удрать и вырваться на волю, такому беглецу особо не позавидуешь, в дальнейшем его могла ожидать только голодная смерть. Ближайший населённый пункт находился настолько далеко, а путь до него был настолько труден, что и мысль добраться до него была фантастичной. Безжизненные скалы, дикие леса раскинувшиеся на сотни километров остужали пыл даже у самых отъявленных и непокорных сердец. Чувство безнадёжности находившихся здесь людей отчётливо проглядывалось на лицах каждого. И даже на лицах тех, кого поставили следить за процессом добычи свинцовой руды были видны её проявления. Хоть они и жили относительно комфортно в принадлежавших когда-то шахтёрам домах.

Всех этих людей без исключения вернее всего было бы назвать каторжниками, так как никто из них не распоряжался в полной мере своей жизнью. Правящая партия приняла новый курс правления, дабы справиться с тяжелейшей экономической ситуацией; изо дня в день только ухудшавшейся по разным причинам, но в основном из-за всеобщей вороватости, повальной коррупции, расхлябанности и других сопутствующих пороков. И вместо того чтобы признать свои же ошибки, партия пошла по другому пути — по пути обвинения лидирующих стран мира во всех постигших их бедах. В следствии чего отношения с этими странами испортились окончательно. И некогда великое и могущественное государство потряс целый ряд неудач, грозившие ему дальнейшим расколом и разрухой. И этого, само собою никак нельзя было допустить.

Тяжёлые времена породили и крайне «тяжёлых» людей. Да и можно ли назвать этих существ людьми? Нет, — не думаю. Точно нет! Это были не люди, это были элементы, так называемые шестерёнки государственной машины. А ведь было когда-то всё хорошо и совсем по-другому. Граница была открыта, люди со всех стран мира могли беспрепятственно приезжать сюда своими семьями, компаниями или и вовсе в одиночку, в общем кто как сам пожелает, чтобы познакомится с такими же, как и они жителями планеты Земля. Может по многим показателям посещаемое ими государство и отличалось от привычного для них уклада жизни и желало оставлять лучшего, но это их не так сильно беспокоило. Приезжие всегда находили много чего замечательного и интересного среди великолепных сооружений, в разнообразии богатой природы, культуры и не таких уж им и чуждых людей. Они в своей наивной простоте желали привнести в эти места немножко своего, как им казалось лучшего, чтобы всем вместе развиваться и идти дальше на встречу лучшему, великому будущему, которое непременно объединит всех и вся.

Но правящая партия, озлобившись в конец на пол мира, считала, видите ли, что их народ обманывают, обворовывают и надсмехаются над ним. — «Это не позволительно! — Громогласно взывал её выдающийся лидер с высоких трибун — Мы и сами можем всего добиться! Мы великая нация! Не хуже, а даже и лучше многих других!»

Примерно с таких слов всё и началось…

Скрупулёзно подготовленная пропаганда вскоре проникла во все структуры этого доверчивого и в целом считавшее себя неплохим общество, неустанно очерчивая лик некоего и крайне опасного врага. Всеобщее негодование вымышленным врагом возрастало с пугающей быстротой. Массы волновались. И, якобы, не видя иного выхода, так как народ начал настойчиво требовать справедливости, власти были вынуждены кардинально поменять свои методы управления, под всеобщим лозунгом: — «Вернём Вермундии её былое величие и славу! — о чём неустанно трубили на каждом углу, следом с воодушевлением добавляя – Ведь были! были времена! когда нас и эту страну уважали и боялись во всём мире!» — Правда давно это было, тогда ещё в те далёкие времена, когда мир неустанно делился на части в беспрерывных, безжалостных войнах, в которых, впрочем, Вермундии не раз удавалось одерживать в верх. На духу великих побед у вермундцев, как правило наступал период небывалого подъёма практически во всех отраслях их жизни. Но, за тем, по странному стечению обстоятельств и даже до некоторого удивления, наступал и такой же небывалый спад. Невольно наводивший на мысли: а может это кто-то специально всё так подстроил?

К тому времени мир уже успел уравновеситься, стать более цельным, глобальным, оставаясь в тоже время разносторонним, многогранным; учитывающим коренные особенности каждого; стремясь к великому единению и благополучию для всех без исключения. Впервые в истории человечества благоразумие наконец начало одолевать и брать вверх над капризным желанием человека обладать всем и вся. Но, к сожалению, не везде…

В какой-то момент правящей элите удалось-таки озлобить и настроить своих граждан против многих мировых держав, утверждая, что именно они виноваты во всех их бедах. Лидер правящей партии не гнушался сомнительными обещаниями, что мол им удастся и без посторонней помощи, — «А так оно даже и лучше!» — и самим построить своё светлое и независимое будущее. Идя на поводу таких многообещающих речей подавляющая часть вермундцев безоговорочно согласилась на урезание своих гражданских прав только бы поскорее вернуть себе былое могущество и славу, да что уж там и намного большего: — «Признания всеми странами мира действительного величия Вермундии!» — слепо кинувшись в омут с головой, добровольно накинув себе на шею ярмо, но в тоже время с улыбкой на лице, восклицая – Ух! Как же мы с вами скоро заживём-то братцы! (когда-нибудь и, даже возможно, на нашем веку…)

Выбрав такой, как им казалось лучший путь развития (под звук ободряющих лозунгов), это общество в какой-то момент окончательно оторвалось от реальности и лихо понеслось по кручам и извилинам судьбоносной реки, то и дело по пути теряя своих же сограждан…

Соответственно и неизбежно, организовалось и множество противников таких демонических мер по достижении невиданных высот и, разумеется, они горячо поплатились за такую дерзость. Пропагандистская машина работала исправно и не давала сбоев. Вскоре всех оппозиционеров изловили, по крайней мере большинство из них. Стоит отметить, что в поимке «предателей родины» не малую роль сыграли и бдительные граждане. Некоторые из них, как сорвавшиеся с привязи бешеные псы жадно вгрызались в глотки своим же соседям, не редко родным и многим другим, чтобы утолить свои потребности. И, как бы дико это не звучало, но потребности некой, возможно и естественной, но животной сущности. «Патриотов», как оппозиционеры сами себя называли в наказание отправляли на рудники и как можно по дальше, дабы там тяжелейшим трудом отплатить за своё предательство перед лицом государства.

Подобные меры были полезны и прибыльны. Во-первых, с глаз долой из сердца вон. Во-вторых, обращались с ними крайне неприхотливо, что в свою очередь экономило средства для всех остальных. В-третьих, граждане, поддерживавшие такие меры наивно рассчитывали, что всю сложную и грязную работу выполнят за них и им не придётся в ней участвовать. Да и от куда им было знать, что власти вскоре доберутся и до них?

Само собою удручающая экономическая ситуация долгое время не восстанавливалась и намеченные высоты всё как-то не достигались. Этому мешали как многочисленные враги, таившиеся чуть ли не под каждым кустом, так и нехватка рабочих рук для добычи всевозможных полезных ресурсов, коих в Вермундии, было более чем предостаточно. Предатели-оппозиционеры вскоре все как-то по выводились, тогда как множество богатых месторождений попусту простаивало. А ведь действовать наметили именно в этом направлении и, к сожалению, единственном. И вот однажды на очередном и в негласном партийном собрании было решено разработать план по задействованию на рудниках гражданских лиц, даже не взирая и на их добропорядочность. Представители так называемых силовых структур (которые прочно засели во власти), в тщетных попытках придумать хоть что-нибудь достойное в конце концов сошлись на нехитрой схеме по получению требуемой стране рабочей силы.

Дело в том, что в то: крайне непростое время, когда партия любыми возможными способами укрепляла свою власть, периодически в тех или иных регионах обширного государства вспыхивали незначительные забастовки и бунты. В основном их зачинщиками являлись разного рода рабочие, жаловавшиеся на не человеческие условия труда. Забастовки и бунты быстро усмиряли, а их зачинщиков в наказание и назидание другим отправляли работать на ещё более суровые условия. На фоне этих событий некий дьявольский ум и придумал решение поставленной задачи. По разработанной им программе, под кодовым названием: «Собиратель» выбирались небольшие и желательно уединённые населённые пункты, по близости от железнодорожного полотна. Затем, всех её жителей предварительно обвиняли в мятежных настроениях, предоставляя общественности сфабрикованные доказательства. И, в качестве исправительной меры всех тех несчастных, которым так и не удалось скрыться или убежать, незамедлительно отправляли на «полезные» работы; считая каждого из них предателем родины. Хоть в большинстве своём они и не были к этому причастны. Порой делалось это с помпезной шумихой, чтобы прихватить потом ещё и других недовольных, которые по глупости своей могли бы заикнутся об чём-либо подобном.

Между тем, мир стремительно менялся и всё новые и новые инновационные технологии изменяли его в лучшую сторону, но только не в Вермундии. Зарождавшаяся тоталитарная политика вытравила большую часть здравомыслящих людей. Вовремя усмотрев к чему всё клонится подобные граждане отреагировали соответственно и сломя голову кинулись бежать из адова омута до окончательного захлопывания капкана, то есть до закрытия границ. Именно поэтому поначалу не хватало, как специализированных кадров для разработки своих технологий, так и ресурсов для её изготовления. Большая часть добываемых ресурсов по первому времени шла на экспорт по возмутительно низкой цене с конкретной целью: дестабилизировать обстановку как можно в большем количестве стран, экономики которых так или иначе завязаны на добыче ресурсов, чтобы на фоне их не выглядеть уж так удручающе.

Санкции, введённые протестующими странами против варварских мер, запрещали продажу Вермундии абсолютно всех сложных технологий и ещё много чего другого. Ничего не оставалось как заполнить этот пробел своими же гражданами. Данный ресурс был на многое способен и соответственно многое мог вынести и, что не менее важно — он был до удивления дёшев. Не гнушались не то чтобы женщинами, но даже и детьми, ведь каждая единица была способна продуктивно послужить на благо родины, тем более, когда родину хотят разрушить и захватить многочисленные враги!

Мировое сообщество было шокировано подобными действиями, но всем недовольным лаконично советовалось не совать нос не в свои дела, иначе Вермундия не замедлит ответить ядерным ударом по тому или иному. Благо этого добра у неё хватало с лихвой, оставшееся у неё ещё с тех великих, победоносных времён. А по сути, это было единственным весомым аргументом в пользу правящей партии, так как все остальные были жалки и ничтожны. Возвращать своё былое могущество собирались решительно и твёрдо, ведь около 99% всего населения безоговорочно поддерживало проводимую политику своего правительства и было жутко недовольно, когда узнавало, что недружественно настроенные страны лезут в их дела, как малым детям указывая, как нужно правильно себя вести и что надо делать; нагло игнорируя единогласное волеизъявление вермундцев!

В таком вот непростом, балансирующем на гране мировой войны противостоянии прошло чуть более тридцати лет, за которые Вермундии всё же удалось выйти на лидирующие позиции по некоторым показателям, но в основном по добыче полезных ресурсов. За это время она нашла себе в союзники несколько государств, таких же охотников испытывать силы своего народа, преследуя как им казалось благородную цель: сделать его ещё сильнее, крепче, выносливее, словом наделить выдающимися качествами. Заманчивая игра, по их мнению, стоила сожжённых свечей…

Тридцать мучительно долгих лет, но величие так и не было достигнуто. Умер не сменный партийный лидер и вместе с ним умерло и всё то, что он так ревностно опекал. Многочисленные претенденты в стремлении занять его место в ожесточённых схватках между собой допустили ряд важнейших ошибок: беспрерывно обвиняя друг друга во всевозможных грехах. И, в какой-то момент утратив контроль за основными рычагами давления, окончательно упустили возможность на что-либо серьёзно влиять. Наступило очередное смутное время. Очередной всеобщий упадок, но всё тот же вопрос, терзал поражённых вермундцев: кто же на самом деле во всём виноват?

Потихоньку и неизбежно начала исчезать целая эпоха, но слава богу — снежная буря прошла.

Наступило новое время. Политическая карта Земли пополнилась новыми государствами. Соответственно Вермундия уменьшилась в размерах, но тем не менее не уменьшилось её влияние на некогда принадлежавшие ей земли… которые ей, так и не удалось удержать… Впереди у новоиспечённых стран виднелось только самое лучшее и светлое будущее. Всё старое и не нужное было решено отбросить в сторону и забыть, что неизбежно повлекло за собой конфликт интересов. Пожилые вспоминали о своих временах только самое хорошее, но почему-то про более миллиона за зря погибших своих же сограждан не вспоминалось, как бы их и не было вовсе. Молодые, горящими глазами смотрели в многообещающее будущее и даже, как-то умудрились себе на воображать, что им всё подвластно и достанется легко. Не учтя правда, что укоренившиеся нравы былых времён так просто не искореняются.

Стефан, отойдя от окна всё никак не мог отойти от воспоминаний:

«Зачем? Ну зачем было прибегать к настолько диким мерам!? – всё не мог он этого понять. – Ну почему именно так надо было поступать? Политика запугивания и наказания своих же граждан за каждую провинность – не работает! И никогда не работала!.. А-а, ну может быть тогда…в средневековье…и то, навряд ли. Нет, с ними нужно действовать иначе. Человек сложен, и ему необходим более тонкий подход. Наказали его и что, он сразу же всё понял и исправился?.. Идиоты…» — и вновь ему привиделась мать и вид её потухших зрачков.

Пройдясь медленным шагом до своего письменного стола и обойдя его, он уселся в своё кожаное кресло. Надо отметить, что путь Стефана до места в этом кабинете был долгим и сложным. С полной уверенностью можно сказать, что начался он ещё во времена его жизни в бараке; в котором ему между прочим пришлось прожить около пяти тяжелейших лет своей жизни. И это ему ещё повезло, могло ведь сложиться всё на много иначе.

На территории шахтёрского посёлка в одном из старых строений было открыто учебное заведение для детей так называемого школьного возраста пожилым волонтёром Валерьяной. Бывшая учительница средних классов обучала детишек по сильно урезанной программе. Да и зачем рудокопу все эти хитростные знания? Кто-то в партии посчитал, что ему их нужно было ровно столько, чтобы он смог внятно отчитаться, когда от него что-нибудь требовалось.

Барак… как же Стефан ненавидел это вынужденное пристанище! летом всегда душный, зимой до жуткого холодный. Неудобный и тесный, где двухъярусные нары плотными рядами тянулись на всём его протяжении и съедали практически всё пространство. Вечно грязный, с постоянным запахом вони, доносившейся непонятно от куда, а вероятнее всего от всех его жителей вместе взятых, тем не менее обучил Стефана суровой, взрослой жизни. И детство его, быстро улетучилось на фоне всяческих лишений и случавшихся там безобразий.

Одно из первых правил которое он для себя вынес в те годы это: ценить и защищать близких друзей. Без них надёжных, тебя быстро смешают с грязью те, кто ею любит питаться. А таких было не мало. Хороших людей по воле случая помещали под одну крышу с откровенными подонками, которым чем хуже, тем им и лучше. В тягостных условиях такие обычно расправляют свои крылья, осознавая, что пришло их время. В тихие и спокойные мирные времена подобные экземпляры обычно чувствуют себя дискомфортно, им всё как-то не так. Все эти правила, по их мнению, созданы для слабаков, слабаками же. Бесчинства, творимые ими не редко оставались безнаказанны и поэтому не доверять людям, Стефан научился тогда же, в те несомненно тяжкие, каторжные времена (как он и сам предпочитал их называть).

Когда подлые люди, с которыми ты вынужден каждый день находится в ограниченном пространстве ещё и работают вместе с тобой; то во время работы, занятые общими делами они обычно ведут себя более-менее прилично, лишь искоса поглядывая на человека с оружием в руках. Где-то могут и помочь, проявить инициативу, из чего может сложится ложное представление об их дружелюбности. Но всё кардинально меняется, когда «эти» добираются до своих нар и наступает их время, время забав. Постоянные подшучивания над окружающими, издевательство над слабыми, это мелочи и их излюбленные приёмы. Но вот когда таких людей одолевает смертная скука, тогда-то чаще всего дело и доходит до крайностей; не редко заканчивающихся плачевно. Исход не всегда ясен, ведь если слабак попадётся умный и прыткий, то такой может утаить про запас что-нибудь эдакое, острое и в критическую минуту защищая свою честь пустить в ход не менее подлый, чем и его соперник приём. Но не будем более об этом.

Ещё одно Стефан понял в то время: к образованному человеку и начальство, и большинство каторжных относятся немного лучше и совсем не так, как ко всем остальным. Что-то магическое виделось ему во всём этом. И всеми своими силами он старался двигаться в правильном, как ему казалось направлении. С учительницей Валерьяной он крепко сдружился, а так как полюбил чтение книг, то, не редко моля её, как это обычно делают дети, просил посоветовать ему ещё что-нибудь полезное и интересное прочесть. Валерьяне это только льстило.

И вот, после работы на шахте и последующих нескольких часов учёбы Стефан возвращался в свой барак №6 и с нетерпением забирался на верх двуярусной нары. Отключал восприятие окружающей обстановки и с головой окунался в потрясающие и таинственные миры, созданные его кумирами – умными людьми; которыми он так восхищался! Однажды Стефан поклялся себе: во что бы то ни стало, когда он повзрослеет стать похожим на одного из них.

И ему это удалось. Хватая урезанную школьную программу на лету и моментально её усваивая (хоть до каторжных времён он не редко капризничал на счёт обучения), в какой-то момент Валерьяна всё же смогла усмотреть в нём выдающиеся задатки и, не замедлила отрекомендовать своего лучшего ученика в ближайший областной центр. Где, собранная по такому поводу комиссия, рассмотрев наконец её настойчивые уведомления, решилась избавить подростка от тяжкой участи, так как он явно тяготел совсем к другим сферам. А государству в то время, такие, как раз-таки и были нужны.

«Просто удивительно! – изучая заявку говорили иные, — как это ему, юнцу, работающему на шахте, удалось осознать и правильно решить ряд сложных задач? Уникум.» – задирая в верх палец подмечали другие. Именно благодаря своей сообразительности и природному уму Стефану и удалось вырваться из среды: верной моральной погибели и ступить на новый для себя путь, на путь по достижению своей самой сокровенной цели. Чувство мести неизменно вело его и подпитывало энергией. Только она подстёгивала его к принятию правильных решений, к старательности и трудолюбию. За что он и снискал к себе уважение и даже некоторую популярность.
Ох, зря они выпустили раненого зверя на волю!..

Успешно одолев вступительные экзамены в один из областных университетов Стефан потихоньку начал укреплять своё положение в обществе, заводя всё новые и новые знакомства. Верное логическое мышление и начитанность вскоре сделали ему репутацию умного собеседника. Всегда приветливый и доброжелательный, в любую минуту готовый прийти на выручку нуждавшемуся в ней, он снискал к себе ещё и репутацию надёжного друга. Многие знали, что когда-то он работал на свинцовой шахте, то есть был на каторге, но ни один человек не знал, что по пути к ней погибла его мама. Он тщательно скрывал этот факт ото всех, но к сожалению, не мог скрывать его от себя лично.

А скрытничать он начал ещё в тот день, тогда, когда, печальное шествие пленных добралось-таки до посёлка шахтёров. На каждого прибывшего заводились новые идентификационные документы, так как зачастую, когда «мятежников» в страшной спешке и суматохе арестовывали не всегда удавалось прихватить ещё и их паспорта. Руководители операции «Собиратель» по опыту своему знали, что многим так и не удастся перенести всех тягот долгого путешествия. Поэтому на пропускном пункте трудового посёлка на всех дошедших заводились новые документы. Когда же очередь дошла до Стефана и у него спросили кто он и от куда? У него так и не хватило духу сознаться этим людям, что там-то и там-то он был схвачен вместе со своей матерью и, что по пути она умерла. Он винил в её смерти всех и каждого. Мучительная мысль о постигшем горе затаилась настолько глубоко в его сознании, что язык так и не смог шевельнуться и рассказать об утрате самого для него близкого человека.

Озлобленно поглядывая на допрашивавшего дядю исподлобья сверкающим взглядом, он соврал ему что сирота, и мол по чистой случайности прибился к шествию пленных, испытывая сильную нужду и голод. На вопрос же как его зовут, он соврал ему ещё раз и под вымышленной фамилией робко вступил на каторгу, на путь своего перерождения.

В последствии, хитрость с подменой фамилией ему только помогла. Ведь зная его подноготную и то, что он таким образом лишился матери, Стефана вряд ли бы допустили на значимые посты, которые ему не раз доводилось занимать. У партии были чёткие распоряжения по недопущению подобных людей на важные места. Они прекрасно понимали, что такие экземпляры могут подпортить всё дело.

После успешного выпуска из университета Стефан без особых проблем прибился к правящей партии в качестве её ярого сторонника, утверждая, что тяжёлые работы в юности помогли ему понять всю справедливость предпринятых мер по достижению настолько великих целей. Не редко с его разумными доводами соглашались, находя полезным в своих рядах такого сторонника. Ему верили, хорошему человеку трудно не поверить. А он им всё врал, преследуя лишь эгоистичную цель упрочить своё положение в её рядах и тогда уже… ох, они обязательно ему за всё заплатят!

Когда же умер не сменный лидер, отец народа (как его было принято величать) и началась грызня за его место, никто иной как Стефан натравливал друг на друга всех претендентов на освободившуюся должность канцлера. За все те годы, что он прослужил партии ему удалось накопить немало компромата на многих из них.

За долго ещё до смерти правителя, он собрал вокруг себя небольшую, но надёжную группу единомышленников из числа партийцев. Под его началом это тайное общество действовало крайне предусмотрительно, каждый шаг тщательнейшим образом обдумывался и выверялся ими. Всегда осторожные и смелые они потихоньку продвигались к достижению как им казалось благородной цели. Глядя на них со стороны мало бы у кого могли возникнуть подозрения на их счёт. И поэтому троянский конь уверенно разгуливал по правительственным кулуарам, заглядывал в её секретные места, вынюхивал, выслушивал, узнавал, распускал сплетни, лгал только лишь с одной целью: подождать удобного случая, и тогда уже, наверняка нанести, как можно сильнейший удар.

В конечном счёте так и вышло, партия пала, а следом, Вермундию потрясла волна отошедших от неё земель. Империя, продукт былых эпох перестала существовать, и Стефан с упоением наблюдал за тем, как некогда и с таким трудом сплочённое общество вермундцев разбегается друг от друга, как от чумы. Отмщение было сладко для него. Он ждал этого момента всю свою жизнь. За себя и многих других он отомстил… хоть и довольно скверной ценой.

Но тем не менее он был доволен своей игрой, тем более что всё так удачно сложилась. Подпольную группу его идейных сподвижников так и не раскрыли, и истории человечества так и остались неизвестны истинные герои, положившие конец десятилетиям тирании и глупости, глупости, глупости…

В дверь Стефана постучали, задумчивое оцепенение спало с него (войдите, с хрипотцой откликнулся он). Её открыли и следом вошли. Стефан выслушал вошедшего, одобрительно кивнул ему в ответ, тот в свою очередь развернулся и вышел. Столько ещё впереди безотлагательных дел. Вайлерин так же, как и дюжина других стран обрёл свои исторические земли, земли долгое время принадлежавшие кому-то другому. Мать родила его именно здесь, на этих равнинных просторах.

После развала он с чувством выполненного долга покинул столицу исчезнувшей империи и первым делом посетил свой родной посёлок. Посёлок, из которого его вырвали, как сорняка. Высок собой, он прогуливаясь по нему в своём тёмно-серого цвета костюме на распашку, не замечая даже того, что его лакированные туфли ступали по грязи. Шаг за шагом он всё вспоминал. Воспоминания обуревали им. Разглядывая фасады новых зданий, которых в его детстве здесь ещё не было, он всё же смог узнать парочку мест. Его дом стоял там же и всё тот же лес шевелил своими верхушками за ним, но новые хозяева его прилично обстроили. Мальчишка с девчонкой лет семи или девяти со звонким смехом бегали друг за другом, там же где некогда бегал и он.

Лёгкий ветер шевелил прядь его аккуратно постриженных волос на уже начавшем лысеть лбу. Слегка курносый нос тяжело вздымал свои ноздри втягивая запах некогда родной ему местности. По всей видимости, когда истинных жителей этой деревни всех до единого угнали в далёкие края, других нуждающихся в жилье переместили сюда, в хорошие, крепкие, пустые дома. «Да уж, абсурдно-то, как всё вышло!..» — с некоторым удивлением подумалось ему.

Его волевой всегда гладко выбритый подбородок иногда чуть шевелился в такт с губами. На них попеременно проглядывались то печаль, то радость, этим губам много чего ещё хотелось сказать, но слов так и не было сказано. Побродив, погрустив там недолго, он оставил родное своему сердцу селение и больше никогда туда не возвращался. Его путь лежал в новоиспечённую столицу Вайлерина, — в Ловерск. Стефан рассчитывал занять там какую-нибудь полезную должность на государственной службе. И ему это удалось, и вот уже ка на протяжении десяти лет он успешно участвует в становлении и укреплении позиций своей страны, своего народа.

Впереди это независимое и ещё не до конца окрепшее общество ожидает множество серьёзных задач и препятствий. Справятся ли вайлеряне с ними? Смогут ли преодолеть все трудности? Каковы они будут? Отстоят ли свою независимость?.. неизвестно. И эта неизвестность вынуждала быть бдительным, осторожным и рассудительным, тем более, когда на горизонте показался достойный лидер Вермундии. Пока всё идёт хорошо и ничего не предвещает беды. Но то и дело в его речах проскальзывает недовольство состоянию нынешних дел. (Были, были! времена, когда нас и эту страну уважали…)

Неизвестность нависла и пугала. Впереди у Стефана ещё много бессонных ночей. Но запал зажжён и горит в его непокорном сердце. Он отстоит, непременно даст им отпор и не допустит возрождение злополучной империи. Его, хоть и не многочисленный, но всё же гордый народ не должен вернуться под иго тирании и рабства…

Тёмная туча нависла в дали, холодный ветер завыл свою песню, что-то недоброе она принесёт, что-то случится — все это знают. Снежная буря несётся как дьявол…