Такие разные, но родные. (Глава 1)

Моя собака по кличке Альфа, как сумасшедшая, мчит меня за собой по обочине и направляется к березовым посадкам. По пути она успевает пробовать на нюх скошенную кем-то траву на предмет какой-нибудь живности в ней, вроде мышей. Я гуляю с ней каждый день, но она все ровно не хочет признавать команду «рядом». Альфа помесь хаски и лайки, рыжая, как лиса, а если песню с ней затянуть заунывную, то воет, как стая волков. В данный момент она тащит меня за собой, а пытаюсь с ней совладать.
– Альфа, фу, нельзя, Альфа, – командовал я ей, как можно более жестко, но мой писклявый голос вряд ли кажется ей убедительным. – Рядом, Альфа, ¬– кричу я и бегу за ней, держась за поводок.
Кто кого выгуливает, непонятно. Но если бы не Альфа, у бабушки не было бы шансов выпроводить меня на улицу в эти прекрасные летние вечера.
Меня зовут Никита. Мне одиннадцать лет. Через две недели разведутся мои родители. Может, оно и к лучшему. Я, конечно, люблю и маму, и папу одинаково. По отдельности это замечательные люди: любящие, понимающие, культурные, но вместе они невыносимы. Трудно поверить, что они когда-то любили друг друга, как говорят. Последние годы папины приезды из Москвы мы с братом Артемом ждали, как нечто ужасное. Это однозначно, скандал к концу дня, пара разбитых тарелок, телефонов, дверей, мамины слезы и папино успокоительное – бутылка водки. Артем научился не реагировать на эту закономерность, я – нет. Я запираюсь с мамой в комнате и прошу ее не выходить, не говорить с ним, чтобы не было хуже. К папе я подходить боюсь, он меня пугает в такие вечера. Мама говорит, что ему не нужна семья, что он только говорит о том, что ему нужна семья. На самом деле ему в Москве очень хорошо без семьи. Он привык жить так, как ему вздумается. Существует он и то, что ему вздумалось. Мама же здесь, в Саранске, живет так, как считает нужным. Готовит то, что нам нравится, смотрит, что нам нравится, гуляем мы там, где нам нравится. Все у нас хорошо, когда папа месяц в Москве. Но проходит месяц, и начинаются мучения. Днем мама на работе, с папой у нас днем все замечательно: мы играем в дарц, шахматы, компьютерные игры, гуляем, готовим – он веселый и озорной папа. Но почему-то вечером папа взрывается. Ему не нравится, как и что мама говорит, как мама смотрит, даже, если ничего плохого не сказано и не сделано. Начинаются взаимные оскорбления, даже рукоприкладство.
Настал июнь. Начались каникулы. Нас с Артемом отправили к бабушке с дедушкой в Лямбирь. В Лямбире, на окраине улицы, рядом с полями высится двухэтажный дом Рамаевых. Большой дом из красного кирпича с мансардой. На втором этаже живем мы с Артемом каждые каникулы. Артему исполнилось четырнадцать неделю назад. Он считает себя взрослым крутым парнем, дружит с ребятами старше себя. Меня всегда он поддевает, принижает – поднимает авторитет на моем фоне перед друзьями. Мне обидно, я терплю.
У меня отношения с друзьями не складываются. Я пытался дружить с мальчишками моего возраста, но они считают меня странным. Может, потому что нечаянно проехал на велосипеде по ноге младшей сестры Рамиля. Правда, нечаянно. Может, потому что, когда играл с мальчишками в футбол в первый раз в жизни, не рассчитал удар и зарядил в лицо Карима футбольным мячом. В общем, они начали избегать меня или задирать, или кидаться в меня землей. Я больше не хожу к ним играть. Мои друзья остались в городе. Там у меня есть один хороший друг – Саня Дудкин. Мы с ним дружим с детского сада. Про нашу дружбу еще садике говорили, необыкновенная. Нас называли – двое из ларца. Нет Саши – Никитка чуть ли не плачет, нет Никитки – Саша грустит. Но если они оба в саду, держитесь все. Садик на ушах стоял. Наша дружба не кончилась даже, когда Саша переехал через две улицы и пошел в другую школу. Даже когда его родители запретили ему дружить со мной из-за того, что он стал пропускать занятия каратэ. А каратэ он занимался уже три года и занимал места на соревнованиях. Я тоже походил в каратэ, глядя на друга, но моего энтузиазма хватило только на три занятия. Дальше я пристрастился к компьютерным играм: «Brawl Stars», «Free faer», «Call of Duty», « Splinter Cell» – в общем, где можно пострелять, заработать оружие, героев, выполнять разные миссии, которые делают из меня героя. В жизни я ничего не могу. Меня не понимают. Даже мой собственный брат. Я живу в придуманном мире, не хочу выходить на улицу, разговаривать с людьми, доказывать кому-то, что я хороший, что мне обидно, если меня толкнуть или обозвать. Если бы хоть кому-то это было интересно. Брат, бесчувственный эгоист, мама сейчас слишком занята разводом, отец… о, боюсь, он скажет: «А ну, не ной!». Дедушка работает на двух работах: в дневной охране и в ночной – сутки через трое. Бабушка… Моя бабушка до сих пор со мной сюсюкается. Не дай Бог начать с ней говорить по душам. Она половину не дослушает и сунет мне в рот сладкий блинок. Так что по душам я говорю только с Альфой. Она, молча, выслушает мои попытки заинтересовать публику своим красноречием, как видеоблогер «Сней» или «Юрий Янив», или, как я себя в тайне называю «Никос 2000». Когда подрасту, создам свой канал. Буду выкладывать прохождение игр, добавлять подписчиков, зарабатывать деньги и славу. Тогда я всем докажу, что я не странный, а крутой игрок и разговорчивый веселый пацан. А пока Альфа моя первая «Лайка».
Я играю в «Stand of» по сети с Саней. Из моей комнаты доносятся то радостные возгласы, то отчаянные. То я побеждаю, то меня убивают. Хорошо, что можно начать заново.
За окном семь вечера. Артем на улице со своей компанией. Их, в основном, шесть друзей гуляют. Но бывает, к ним присоединяются пятнадцатилетние девчонки из соседней улицы. Как раз сейчас они проходят мимо нашего высокого металлического забора с громкой зажигательной музыкой из Артеминой колонки. Они идут толпой из десяти человек, весело смеются и даже подпевают. Они опять пошли к заброшкам. Заброшками мы называем заброшенную военную часть времен восьмидесятых – девяностых, когда здесь тренировали летчиков, парашютистов. Тогда часть была действующей, и военные благополучно здесь служили и жили в общежитиях-казармах. Молодежь облюбовала заброшенный район и рушит окончательно когда-то благополучные строения. Я несколько раз проходил мимо этих страшных построек, гуляя с Альфой. Мне было интересно, почему ребята сюда ходят, что видят. Я, естественно, гулял там днем, не один – с собакой. Одному как-то страшно. Вообще, территория летом напоминает аллею. Всюду растительность, деревья. За шлагбаумом высится знак «Проезд запрещен», рядом табличка с требованием, не входить в запретную зону. Не прекращается асфальтированная дорожка, как бы приглашая прогуляться, как в городском парке – не хватает скамеек по сторонам. На протяжении ста метров справа и слева за густой растительностью виднеются эти бедолаги-здания, двухэтажки, обшарпанные, разукрашенные граффити. Внутрь я заходить не решался. Альфа-шалапайка, бесстрашная, как и мой брат, все время тянула меня туда, но мне хватало сил выдернуть ее любопытный нос из широкого бездверного проема, так как был не готов к подвигам. Да ну! Вдруг все рухнет, или кто-то оттуда выйдет. У меня разорвется сердце, я не экстраверт. Люблю геройствовать в своей комнате.
Я с разочарованием отошел от окна, когда за поворотом увидел их фигуры на темнеющей улице. Весело им, а я сижу тут и в «Stand of» рублюсь целый день. Конечно, бабушка мне мешает периодически и очень настойчиво: то поесть зовет, то попить каждые два часа. Она, наверное, будильник там, на кухне, заводит, чтобы точно не опоздать. Пирожки с мясом, с творогом, повидлом. Я, видите ли, худенький. По мне, я не успеваю ни проголодаться, ни ощутить ход времени. Даже раздражает часто – всякий раз. И ведь не возразишь.
В семь спадает дневная жара, и я выхожу, как по расписанию, на прогулку с Альфиюшечкой, как ее ласково называет бабушка. Моя бабушка, да и дедушка тоже – татары по национальности. Мама, соответственно, тоже. Папа – русский, а я – не определился. Артему, как всегда, все равно – он «и нашим, и вашим». В смысле: маме, бабушке, дедушке говорит, что он татарин и по-татарски активно лопочет. А я врать не люблю, татарским не увлекаюсь, говорю, как есть – вырасту и определюсь, чтобы не обидеть никого.
Только показался я с поводком, Альфуша радостно запрыгала – знает, сейчас гулять пойдем. Целый день на цепи, понимаю, я тоже вынужден сидеть на одном месте – дома, в Лямбире.
– Ай ты, бедная, дождалась? – поприветствовал я ее и присел на корточки рядом с ней, дал ей себя всего облизать. – Ну, сидеть, – приказал я, она послушно села. Процедура стандартная – я должен перецепить карабин у нее на ошейнике на поводочное кольцо. Удивительно, на цепи она шелковая, то есть послушная – команды выполняет хитрюга, выслуживается, чтобы не наказали – прогулку не отменили. Стоит только перецепить ее на поводок – эх, гуляй Вася! Ни слышит, ни смотрит, как в последний раз несется, а я за ней – бегу, грожу, злюсь, дергаю за поводок, даже больно рукам, но снова на следующий день иду с ней гулять, надеясь, что приучится она хорошо себя вести рано или поздно.
За забор, и понеслась.
– Альфа, фу, нельзя! Альфа, рядом! – дерг, дерг ее за поводок, грожу им, она пригибается – получала от меня. Пять секунд – опять забыла и в галоп. Все время торопится к одному и тому же месту на «нашей аллее» – рыть ямку под одним и тем же деревом, справа от дорожки. Что она там ищет? Мышей что ли? Но я рад, если честно, ведь там я могу спокойно постоять, не напрягаясь. Альфа занята. Вокруг слышен писк комаров, жужжание запозднившихся жуков. Где-то в вышине, в кронах деревьев, слышен треск. Наверное, птички укладываются спать, – думаю я. Они встают рано, правильно. Но я никогда не видел здесь птиц. Ни одной даже маленькой птички. Странно.
Стою лицом к обшарпанной заброшке. Не могу к ней спиной – жутко. Компания Артема прошла подальше – к четвертой заброшке, на левой стороне. Они часто там пропадают. Мне Артем запрещает приближаться к «их четвертой ЗБ». Наверное, курят там втихаря, думают, я не догадываюсь, а я знаю, видел у него в портфеле электронную сигарету. По телефону шифруются, «вейп» говорят, а я, как будто не знаю, для чего им этот «вейп». Перед сном парочку-троечку таких из рюкзака вытаскивает, и начинает дымить-перепаивать аккумуляторы – из трех одну собирать. Спрашиваю, что делает. Говорит: «Бомбу».
Альфа яростно роет землю под огромной березой. Добралась до корней. Рычит и роет. Я улыбнулся, но неуютно как-то внутри. В метрах трехстах от нас какой-то старик с палкой в сером длинном плаще ищет грибы. Подберезовики, наверное, собирает, сыроежки. Они тут водятся. Повернулся, посмотрел на нас с Альфой, постоял-постоял и вглубь искать пошел. Исчез из поля зрения. Я повернулся вперед. Впереди стояла двухэтажка. В темных широких оконных проемах второго этажа, как будто кто-то за мной наблюдал. Я смотрел с замиранием сердца в пустые черные окна без стёкол. Я сам себя накручиваю, понимаю, но ничего не могу с собой поделать. В следующее мгновение на втором этаже послышались шаги, как будто кто-то прошел по стеклам. Я бы успокоил себя тем, что это мне кажется, но Альфа тоже услышала это. Она перестала рыть и уставилась в черные окна, замерев на месте. Напряжение внутри меня нарастало. Я уже засобирался оттуда восвояси, но моя собака рванула в заросли вдоль этой подозрительной заброшки.
– Альфа, – только шикнул я, но она вырвалась от меня и побежала.
Мне ничего не осталось, как последовать за ней. Я нырнул в кусты, увидел, как скрылась за деревом рыжая спина моей собаки. Я к дереву, вдоль правого корпуса здания. Куда это я разогнался? – затормозил я себя. Под ногами зазвенели осколки битого стекла, гнилые яблоки-скороспелки, осыпавшиеся с яблонь. Медленно иду дальше. Близость к холодному заброшенному зданию меня убивала. По спине бегали холодные мурашки. Мои глаза и уши оценивали все вокруг, а ноги были готовы бежать без оглядки по первой команде. Дошел до бездверного входа, наверное, запасного. Открылся вид не из лучших. Внутри на стене красной краской кто-то написал: «Зона отчуждения». На другой стороне написано было: « Добро пожаловать в ад!». Везде по бетонному полу были разбросаны кирпичи, выдолбленные кем-то из стен, гнилые яблоки, источающие кислую вонь, полуразрушенная лестница без перил, ведущая вверх, к наиболее ужасным видам, наверняка. Пока был увлечен разглядыванием интерьера смрадного объекта, почувствовал под ногами что-то мягкое и подпрыгнул от омерзения, похолодел до кончиков волос – под ногами оказалась издохшая курица, и я на нее встал. Не оглядываясь, я решил сваливать оттуда, борясь с приступом рвоты. Про Альфу я не забыл. Я подожду ее на выходе из «аллеи». Я бежал, громко хрустя стеклом, был встречен противными цепкими кустами, но самое страшное то, что за мной кто-то бежал. Я слышал шаги за спиной, громкое дыхание. Боковым зрением я видел двигающиеся деревья или кого-то за ними. Наконец-то, я выбрался оттуда на дорогу, но все равно не мог себя заставить остановиться. За мной кто-то бежал. Я невольно крикнул и обернулся. Это была Альфа. Высунув язык, она бежала то ли за мной, то ли оттуда. Мы добежали до шлагбаума и спешились. Альфа перепрыгнула шлагбаум и встала. Я тяжело дышал и пристально смотрел на яблони, от которых мы бежали.
– Ну, Альфунь, от кого мы так сиганули? – вырвалось у меня все еще взволнованно, на частом дыхании.
Вокруг стало совсем тихо. Даже комары пропали. Неслышно было возгласов компании брата. Только поднялся ветер, и шелестели листья на деревьях. Я все смотрел на яблони. Мне казалось, там кто-то был. Провалиться мне на месте! Дерево раскинуло ветви и машет мне, зовет меня. Я попятился назад, не веря своим глазам. В следующее мгновение побежал к дому. Альфа бежала впереди меня.
Дом наш был недалеко, в километре от «аллеи». Мы добежали быстро. Я открыл калитку, пропустил собаку вперед, сам вошел следом и запер калитку на ключ, который лежал под крышей Альфиной будки. Прицепил Альфу и сел с ней рядом на поддоны.
– Альф, что это было сейчас? – рассуждал я, держа голову руками. – Я видел живое дерево. Я сумасшедший. Надо спросить у бабушки, есть ли сумасшедшие в нашем роду. Может, я слишком много играю в видеоигры и у меня перегрелась крыша. Так бывает. А, я – фантазер. В бабушку, наверное. Она тоже сказочница. На каждом шагу придумывает байки, сказки. У писателей бурная фантазия. Надо будет написать когда-нибудь об этом сказку. Когда-нибудь. Когда меня выпустят из дурдома, – снова расстроился я, вспомнив, как меня манило дерево. Кажется, я даже видел его корявое потрескавшееся лицо. Оно изгибалось, изображая крик. А может, это было всего лишь дупло. – Все, Альфа. Мы с тобой не гуляем больше. Хозяин спятил. По крайней мере, надо время, чтобы прийти в себя, убедить себя, что все это мне показалось. – С этими словами я потопал домой, оставив Альфу наедине со своими мыслями на этот счет.
– Главное, никому об этом не говорить, – сказал я себе, разуваясь на крыльце.
Мимо бабушки не пройдешь незамеченным. Лестница на второй этаж проходила через гостиную, а гостиная была совмещена с кухней. Так что я попытался не скрипеть, когда поднимался, но не вышло: четвертая ступенька, как всегда предала – противно скрипнула.
– Никитка. Никитка, руки помыл? – остановила меня бабушка.
– Нет, – спиной ответил я ей, замерев на месте.
– Пойдем, помой на кухне, и перекусим, – протараторила бескомпромиссно моя татарская бабуля. – Я позвонила Артемке, сейчас тоже будет.
– Сейчас, через час, – пробубнил я, купая руки под струей теплой воды.
Сели за стол. Бабушка раскрыла передо мной глиняный горшочек с пшенной кашей, вытащенной из духовки, приготовилась накладывать мне в тарелку.
– Бабушка, – спросил я неожиданно, – а почему военную часть забросили?
– А кто его знает? Поговаривали, что тут много человек начало умирать, неизвестно, почему.
– Что значит «тут»?
– В части в этой. Солдаты, офицеры. Начали помирать, и все.
– А почему?
– Почему, неизвестно. Приезжали ученые, военные, исследовали, преследовали, а ничего не выявили. А через полгода закрыли часть. Резерв, говорят, теперь.
– Бабушка, а когда закрыли часть, никто не умирал больше?
– А кому умирать? Часть пустая. В ней не живет никто.
– Ну, ничего странного больше не происходило?
– Нет, вроде. Хотя сосед наш Касим-абы, ты знаешь его, через три дома от нас живет.
– Ветеран?
– Да, ветеран, он контуженный с войны еще, да и лет ему уж под девяносто. Когда он моложе был, рассказывал, что грибника одного и того же видит возле берез. Что тот, мол, тоже фронтовик, что ищет не грибы, а свои медали.
– Как медали?
– Медали. Что у него, мол, украли медали здесь, солдатики. Ищет он их теперь.
– Так медали или солдат тех?
– Кто его знает? Ты давай, ешь, остыло уже. Еще раз наберу старшему.
– Бабушка, а ты не придумываешь?
– А ты испугался, что ли?.. Не было его, грибника этого. Касим-абы контуженный был, чудилось ему. Никто, кроме него, никаких грибников, фронтовиков не видел. Забудь.– Бабушка начала тыкать на кнопки своего телефона. – Никогда не бойся того, что кажется. Люди пострашнее будут.
Дальше она уже ругалась на Артема в телефон, а я задумался. Я тоже, что ли контуженный, или соседский. Я видел грибника. В сером плаще, с палкой. Он на меня еще смотрел долго, а потом исчез. Нет, я больше ни ногой туда. Прости Альфа, надеюсь, ты меня поймешь.
Артем пришел через пять минут. Ему всегда нужно говорить несколько раз. Первые слова он считает предупредительными, значит, есть вторые и по голосу он уже выясняет, где потолок терпения родителей. Может, на нем на всю жизнь остался отпечаток именуемый: «Артем раз,…два,…три». Цифра три всегда на него действует магически. С первого раза он с тех пор и не понимает.
– Артем, а тебе не страшно гулять по заброшкам? – спросил я брата, когда мы легли по кроватям в своей комнате.
– Что страшного? Здания. Они сожрут тебя, – начал драматизировать Артем, протягивая ко мне пальцы.
– Нет, не здания, а деревья, например, – ненавязчиво продолжал я, нарочно долго думая, что же привести в пример.
– А что деревья? Деревья, как деревья. Они, как ты, деревяшки, – посмеялся Артем своим ломающимся голосом, то хриплым, то высоким, – глупые, тормознутые.
– Они живые.
– Живые? Ты серьезно. Они тебя покусали? – издевался Артем. – Ты совсем поехал со своим планшетом. Перезагрузи виндовс.
– Ну, в смысле, дышат, растут.
– Спокойной ночи, прыщ.
Полночи я не мог заснуть, все представлял ту яблоню и выглядывающего из-за нее странного грибника. Они оба зазывали меня. Я ворочался, ворочался. Кое-как уснул под утро. Проспал я до десяти. Проспал бы подольше, если бы не Артем. Он намазал меня кремом для бритья, который ему подарил дедушка два дня назад. Я вскочил, как ужаленный. Сердце готово было выпрыгнуть. Я даже вскрикнул, затем погнался за Артемом с подушкой. Артем в три шага преодолел лестницу и закрылся в туалете. Я подергал дверцу, ломать не стал, пошел в соседнюю часть санузла – ванную. В тонкую стенку перегородки я слышал, как Артем настукивает нецензурный ритм адресованный мне. Я смывал крем с лица и улыбался. Только моего брата можно ненавидеть и обожать одновременно. Я хотел бы ему отомстить, но дедушка спал, наверное, в своей спальне после суток. Ему сегодня вечером опять выходить на работу, подменить товарища. И если я буду мстить, то это непременно отразится еще и на деде, потом на бабушке, и уже не докажешь, что Артем первый начал. Я обязательно ему припомню в другой раз. Я вышел из ванной, Артем все еще был в туалете.
– Не бойся, выходи, не трону, – негромко обратился я к двери.
– Я почти обделался от страха, – послышалось в ответ. – Сейчас, сейчас, еще чуть-чуть. Все, – нарочно издевался он.
Я взял себя в руки, чтобы не ударить по двери, пошел на кухню. Бабуля хлопотала возле плиты.
– Доброе утро, мой сладкий, – просюсюкала бабушка. Я стерпел. Сел за стол, сложил руки на коленях.
Зазвонил бабушкин телефон. Она тщательно вытерла руки и приблизила телефон, чтобы разглядеть, кто же ей звонит.
– Нелька. Что это она в такую рань? – сама себе задала вопрос бабушка, а затем ответила. – Алло, Неля. – Как это? – расстроено растянула бабушка и села рядом. – А. Он в последнее время не ходил, ведь. Сколько месяцев лежал. Да, наверное, полгода. Отмучился, бедный. Жизнь у него тяжелая была. Войну видел. С Аллахом ходил, – охала бабушка с сожалением.
Я понял, что кто-то умер. Кто-то старый. А не Касим ли абы? Он ветеран. Старый. Он, скорее всего.
Жалко, хороший старичок был, добрый. Всегда раньше меня яблоками красными угощал или конфетками.
– Бабушка, Касим абы умер? – спросил я, когда она договорила.
– Да, олым, – кратко ответила она на татарский манер. Олым, значит, сынок.
– Хороший старик был, – сказал я в поддержку.
– Родину защищал. Нас с тобой поберег, – смахнула слезу бабушка.
– Не плачь, войны больше не будет.
– Чтобы не было больше войны, надо помнить ветеранов и чтить.
– Я помню и чтю, – сказал я. Понял, что неправильно сказал, но не переправил.
Пришел Артем, умытый, с причесанным набок чубом. Улыбка до ушей.
– Что случилось? Кто умер? – пошутил он, видя наши поникшие лица.
– Касим абы,– коротко сказала бабушка и принялась накладывать кашу Артему.
Артем поел и вышел на улицу. Альфа, увидев, что он ушел без нее, час выла ему в след. Я периодически кричал из открытого окна, чтобы она замолчала, но она, как нарочно, выла еще протяжнее. Она не могла смириться с тем, что ребята не берут ее с собой на прогулку. Мою позицию она уже поняла – я гулять с ней не пойду, хотела разжалобить Артема, но вот незадача, он – непробиваемый.
– Хорошо, уймись, пойдем гулять, только в другую сторону, – крикнул я ей свое последнее слово. Она выслушала меня, сидя, гавкнула в ответ и пошла в конуру. Больше она не выла.
– Придется погулять, раз обещал, – сказал себе вслух я, заметив, что собака держит слово – не воет, ждет вечера.
Вечером я вышел из дома с бабушкой. Бабушка собралась к Нугаевым на ночь. Бабушка была на пенсии и очень увлекалась чтением татарских молитв. У нее хорошая память, и она знала наизусть целые молитвенные книги, поэтому, когда кто-то умирал, ее звали на ночевку, чтобы она вместе с другими бабушками отпевала мертвецов, усопших, как говорят взрослые. Всю дорогу бабушка говорила мне наставления. Я, как всегда у нее за старшего. На часах было семь часов. Мне давался час, чтобы погулять, потом проводить деда на работу. В десять, обязательно, ответить на ее звонок и отчитаться пришел ли Артем, перекусить поздним калорийным, как любит Артем, ужином из трех сковородок, сполоснуться в бане и лечь спать.
– Будет сделано, – показал я ей жест «пятерня у правого виска».
Бабушка прошла три дома и завернула направо во двор старенького одноэтажного деревянного зеленого дома. Во дворе стояло семь легковых машин разных марок. Наверное, все родственники приехали проститься с дедушкой-фронтовиком. От дома слышен плач. Мы с Альфой прошли дальше по улице.
– Ну, пошли, – дернул ее я за поводок. Она нехотя пошла за мной. Кажется, она понимала людское горе.
Дальше по дороге я встретил ребят: Рамиля, Карима, Тимура – они пинали друг другу мяч. Увидев меня, зашептались, потом Карим, самый толстый из них, похожий на поросенка, спросил меня, указывая на мячик:
– Не хочешь побегать?
– Хочу, – с опаской ответил я.
– Тогда бегай отсюда, – заявил толстяк, а остальные засмеялись.
Как хотел бы я, чтобы Альфа набросилась на них и прижала их к земле. Но Альфа рвалась в другую сторону и не слышала язвительной шутки. Так и побежал я за собакой, стараясь ее не упустить. Назад я пошел по другой улице, чтобы ненароком самому на них не наброситься. Почему они так со мной? Я же нормальный пацан. Если не говорить, что я видел машущее дерево. Нет, это они придурки, и я не хочу с ними дружить, а не они со мной.
Другая дорога, по задам, проходила мимо оранжевой заброшки. Это трехэтажное многоквартирное заброшенное строение из красного кирпича. Бывшее здание аэродрома, скорее всего, даже недостроенное. Выглядит, как новое, но Артем говорил, что оно вообще развалено, что туда даже соваться не надо, что оно рухнет само собой со дня на день. Страшное пустое кирпичное здание. Дорога проходила мимо его левого корпуса, обросшего густой растительностью: кустами, березами, тополями и еще Бог знает чем. Я иду и разглядываю деревья, оконные проемы, прислушиваюсь к звукам, держу неугомонную собаку, которая норовит залезть в кусты.
– Ну, Альфа! – недовольно пришпорил я ее. – Мы не пойдем туда. Ты забыла?
Я выдернул ее из кустов и погнал по асфальту в сторону дома.
– Мне хватило, Альфунь.
Мы удалялись от заброшенной территории, но меня не покидало ощущение, что за нами кто-то наблюдает. Я время от времени поворачивался, чтобы убедиться, что это не так. Деревья, как деревья. Здание пустое и мертвое. Живых, кроме нас в округе не было.
Дома я прицепил собаку на место и присел на ступеньку крыльца. Домой не хотелось заходить, и я вытащил из кармана телефон. Жаль, что коллекция оружия в игре не настоящая, а то я бы показал всем тем, кто надо мной смеется и пугает. Во двор вышел дедушка.
– Никитка, где брат у тебя? – дежурно спросил дед, ведь знает же, где он может быть в это время.
– Где-то гуляет.
– Я уезжаю, бабушка рассказала, как действовать?
– Да, инструкцию получил, – не отвлекаясь от игры, ответил я.
– Ну, давай, не отходи от дома. Я поехал.
С этими словами дед потрепал меня по моей темной шевелюре и сел в свою 21 «Волгу». Громко рыкнула его ласточка, больше напоминающая тигра по звуку. Гонял, газовал, покрутился несколько кругов вокруг нее дед, затем выехал со двора, и рык его мотора потихоньку исчез. Я посидел до сумерек, Альфа начала снова выть – звать меня к себе или еще лучше – погулять. Нет уж, пойду домой, с глаз ее долой.
В своей комнате я включил видео прохождение игры «Splinter Call», чтобы наконец-то завтра пройти тот ненавистный восьмой уровень на дне вулкана. Я часто смотрел на часы, чтобы не пропустить время звонка бабушки, и надо будет позвонить, напомнить Артему про время, чтобы он быстрее пришел домой. Еще полчаса. Окно в комнате открыто. На улице полный штиль – ни ветерка. Как сглазил. В следующее мгновение из окна подул сильный холодный ветер. Желтые занавески на обоих окнах взлетели горизонтально и держались за гардину. Что за такое! – испугался я, так как открытая створка сильно стукнулась об откос. Я вскочил с кровати и подбежал к окну, закрыл его, повернув ручку вниз. Занавеска успокоилась и приняла прежний безмятежный вид. Невольно я посмотрел на оранжевую заброшку, мне показалось в ее окнах сверкает свет. Тусклый свет то вспыхивал, то исчезал. Это в мертвой заброшке? Какой ужас! – подумал я, и волосы приподнялись на моем затылке. Я задернул занавеску, схватил телефон и побежал вон из комнаты. Я побежал в гостиную, притаился возле двери, в надежде, что скоро придет Артем. Надо, кстати, ему позвонить. Непослушными руками я начал искать номер Артема в телефоне. Долго я слушал гудки. Охламон, не брал трубку. Когда нужен, его никогда нет рядом. Я уже собрался скидывать, как вызов приняли.
– Алло, алло, Артем, Артем, слышишь? – шептал я в трубку, но в ответ услышал лишь странный шум. Было впечатление, что кто-то тяжело дышал в микрофон. Не просто тяжело дышал, а со свистом. Я округлил глаза и немедленно отключил вызов. Далее я прижался к дверному проему спиной, скатился на корточки и обнял свои колени. Это Артем так шутил? Не смешно. Где же он? Кто ответил на звонок? Это был, явно, не Атемин голос. Я сидел так долго. Не знаю, сколько. Альфа на улице залаяла, я побоялся подойти к окну. Она яростно лаяла на кого-то или на что-то. Затем взвизгнула, будто ее ударили. Что происходит, – заплакал я и боялся шевельнуться. Больше собаку я не слышал. Ее убили? – крутилось у меня в голове. Значит, вход свободен, и я – следующий. Я сглотнул ком, вставший в горле. В коридоре послышались шаги, медленные и нерешительные. Кажется, этот кто-то хромал. Замка на этой двери не было. Была ручка. Я, что есть силы, схватился за ручку, чтобы не дать этому … никому на свете проникнуть в дом. Ручка зашевелилась. Я держал оборону, и дверь плотно подпер собой. Но с той стороны настойчиво рвались в дом. Я держал и рыдал, но силы были не равны. Дверь рывками открывалась, несмотря на мои старания. Я не мог разглядеть, кто это ломился. Свет в коридоре включался в доме, поэтому с той стороны было темно. Я издал отчаянный крик, но дверь раскрылась, и темная фигура вошла.
– Ты совсем чокнутый? – прошипел сквозь зубы Артем. – Игрушки все тебе!
Он был не в себе. От него воняло потом, и он хромал. Больше он ничего не сказал, прошел дальше, прижимая к себе свой портфель.
– Что с тобой? – только изрек я, указывая на его хромоту.
– Упал.
– А телефон где?
– В кармане, наверное. – Он пошарил в карманах и посмотрел на меня. – Нету. Засада. Где-то посеял. – Это расстроило его, он вырвал мой телефон из моих рук.
–Эй, спросить не судьба? – завопил я на его выходку.
– Сейчас отдам, срочно, – и начал набирать номер по памяти.
– А с Альфой что? – воспользовался я паузой.
– Ничего. Правда, получила немного – на ребят моих лаяла.
– Да?
Отлегло. Я напредставлял себе фильм ужасов. Ну и воображение у меня. Точно, в бабушку. Артем нервно говорил со своим товарищем, закрывшись в ванной.
– Короб, я кажись, мобилу посеял там. Я в курсе, что капец. Наверное, я даже знаю, где мог выронить. Надо возвращаться, пока не поздно, пока не обнаружили. Это улика.
Я стоял и слушал, но не мог понять, о чем они толкуют. Пока не поздно? Да уже поздно так-то. Возвращаться куда? В ЗБ? Улика? Они что, совершили преступление? Может, поэтому он хромал.
– У меня малой на хвосте. Со мной пойдешь? Тогда позвони Моте, Мухе, Слаю – нашим, кто сможет. Дурак, что ли, боюсь? Вместе быстрее найдем. Ночь на улице, ку-ку. Сюда не звони. Малого уложу и к тебе приду. За остальными зайдем. Давай.
Я слышал весь разговор. Он и в правду собирается в заброшки ночью. Этого нельзя допустить. Он не знает… О чем? О живых деревьях? О грибнике? Он еще раз посмеется мне в лицо.
– Ты поел? – спросил Артем, исследуя сковороды.
– Бабушка сказала, чтобы мы в баню сначала сходили.
– Бабушки дома нет. А ты молчи, прыщ.
Артем поставил на стол все три сковороды, вытащил две ложки, из портфеля вытащил банку с этикеткой защитного цвета. Это была банка тушенки.
– Налетай, шведский стол, – с набитым ртом пригласил меня к столу брат, ковыряя открывалкой баночку.
Его портфель был тяжелый. Наверное, подобного добра там было полно. Откуда он это притащил? Но мне не давала покоя другая мысль – он затеял что-то недоброе. И где? В самом злополучном месте мира. В нашей заброшке.
– Артем, не ходи, – сказал я, и слезы покатились опять.
– Эй, кто заказывал дождь? Ты чего?
– Я знаю, куда ты собираешься. Там, правда, что-то есть. Что-то зловещее. Артем, я видел.
Я смотрю, его не впечатлило моя искренность.
– И что ты видел? Как кустик шевелится на ветру? Как собака пугающе лает на жуков в кустах? Я сам столько времени ломаю ветки этим самым кустам. Хоть одно дерево мне дало отпор? А сколько жуков я передавил.
– Ты мне не веришь.
– Это глючит твоя недоношенная психика. Я должен этому верить? Заткнись, и ешь.
Он снова взял мой телефон и пошел в ванную, звонить товарищу.
– Ну, звонил, Короб? … Все такие послушные сразу стали. Никому нельзя. Так вот, один я тоже не пойду. У меня малой истерит. По-любому сдаст, если пойдем. … Ну, ладно, встану пораньше, часа в четыре и пойду один.
Вышел, а я в дверях, подслушиваю.
– Не иду, выдохни, – прокомментировал Артем, наблюдая реакцию застуканного, то есть мою. Я выпрямился и сделал вид, что прохожу мимо. Прошел еще два шага, развернулся и пошагал наверх. В комнату я вошел осторожно, боясь кого-либо там увидеть, что-нибудь страшное и необъяснимое. Шаг, второй, взглядом оглядел все углы – все в порядке, расслабился, уселся на кровать, включил игру на телефоне. Я все никак не мог сосредоточиться на игре. За занавешенным окном выл ветер, и на огороде, то и дело, скрежетала какая-то жестянка, да что-то стучало. Я с опаской поглядывал на окно и ждал Артема. Через минуту он приковылял и лег в свою кровать.
– Где ты так упал? Может, сломал? – заговорил я, чтобы нарушить молчание.
– Нет, не сломал. Спрыгнул неудачно из окна.
– Из окна? С заброшки?
– Да, только никому.
– Наспор, что ли?
– Наспор. Подай-ка лучше портфель.
Я с трудом поднял тряпочный грязный портфель. В нем, что-то позвякивало, как будто мелочь об что-то железное.
– Это оттуда? – поинтересовался я.
– Меньше знаешь, крепче спишь, – ответил Атрем, принимая свою сумку. Возле постели он скомандовал, – выключай свет, мне вставать завтра рано и дай свой телефон, я будильник себе наведу. Я послушался. Драться, что ли с ним, если не хочет по-хорошему говорить. Я, наверное, слишком впечатлительный, фантазер. Придумываю того, чего не бывает. Во всем бабушка виновата.
Свет погашен, мы улеглись. Я отвернулся и накрылся с головой одеялом. Из-под одеяла я слышал, как Артем на своей стороне звенел своей мелочью. Наверное, считал. «Царь Кощей над златом чахнет…» Он очень жадный на деньги. Он умеет их добывать. Буквально из воздуха. Он хорошо разбирается в электронике. В городе всем своим друзьям чинил машинки на пульте управления, телефоны, магнитолы, в общем, все у чего есть плата и аккумулятор. Ребята ему за это платили или менялись на что-то, что было интересно Артему. Из Китая он заказывал кучу всяких запчастей, паяльников, блоков питания, усилителей, а потом на этом зарабатывал и также расширял круг друзей. Его знает весь Саранск, как мне кажется. Везде он свой пацан. Вот бы мне так.
Под скрип железного листа за окном я провалился в сон. Мне снились ходячие деревья, как я бегу от них домой и не могу добежать. Уродливая кора на них движется, изображая разные выражения. Кажется, они хотят что-то сказать, но не могут. Их ветви пытаются дотянуться до меня, но я опережаю их на три сантиметра и кричу во все горло. На моем пути возникла Альфа. Она перегородила дорогу и начала грозно лаять, только не на деревья, а, почему-то, на меня. Я испугался еще больше, встал, как вкопанный, перед ней и оглянулся. Не дожидаясь, что меня схватят, я пробудился, сел на постели и выпучил глаза в окно, задыхаясь от страха. Это был сон. Окно было раскрыто настежь, Альфа, и вправду, грозно лаяла. Занавеска торчала на улицу, будто ее кто-то там держал. Она была натянута вниз, того и гляди, оторвется от гардины.
– Артем, – шепотом обратился я, не отводя глаз от окна. Он не отзывался. – Артем, – повторил я, уже посмотрев на его кровать. Она была пуста. Подушка валялась на полу, одеяло скомкано. Его не было в постели. Портфель был раскрыт. Из него вывалились банки с тушенкой «военный паек». Внутренний карман в портфеле был неаккуратно вырван, что наружу торчали нитки. На подушке лежал мой телефон. Я поднял его. Нажал на кнопку включения – загорелся экран. На электронных часах высветилось время. Было два часа тринадцать минут, и был пропущенный звонок. Я нажал на вызовы, чтобы посмотреть, кто звонил. Меня чуть удар не хватил – звонил Артем. То есть кто-то звонил с телефона Артема. Тот голос? Тот задыхающийся свистящий голос. Я вспомнил вчерашний звонок – весь похолодел. В два часа ночи. Звонили тринадцать минут назад. Артем не мог далеко уйти за пятнадцать минут. Или мог? Я кинулся к открытому окну, затащил занавеску внутрь. Сам вглядывался в темноту. Сначала оглядел огород, повернул голову к саду – никого. Посмотрел вдаль, на оранжевую заброшку – темно и глухо. Но почему лает Альфа? Она не лает просто так. Ее что-то беспокоит. Обычно, она лает или на чужых, или когда кто-то из нас уходит и не берет ее с собой. Я напряг глаза. Что-то должно быть видно, если Артем пошел в ту сторону. В черной заброшенной растительности мелькнул неяркий свет. Свет, будто от фонарика. У Артема был фонарик, да. Дальше я увидел, как кусты шевелятся, как будто кто-то сквозь них пробирается. Не один. Появилось мерцание нескольких фонарей. Кто-то среди ночи пробирался в заброшку. Это мог быть только Артем и его компания. Внутри меня закипело беспокойство. А вдруг, это ловушка. Вдруг, Артему грозит опасность? Он не знает о нечисти из заброшки. Надо позвонить, припугнуть этого упыря, что я звоню в полицию. Может, он не тронет их тогда. Я судорожно набрал Артема. Надо говорить убедительно. Соберись, – скомандовал я внутри сам себе. Но заговорил автоответчик: «Аппарат абонента выключен или…». Я скинул вызов. Поздно.
– Нет, не поздно! Не поздно! – громко сказал я. – Альфа, я иду.