На войне (Глава 2)

Я молниеносно настроился. Нужно спасать брата. Иначе, какой из меня толк. Зная об опасности, ничего не делать? Трястись здесь от страха, когда Артема там, может, убивают. Не поздно. Я накинул на себя теплую кофту с капюшоном, утепленные штаны-камуфляжки и побежал вниз. Я повключал во всем доме свет, сдернул с гвоздя Альфин поводок и выскочил из дома, на ходу обувая кроссовки.
Альфа завиляла мне своим колечком-хвостом, но снова грозно полаяла в сторону.
– Сейчас, Альфунь, сейчас покажешь, куда он пошел, – бормотал я, перецепляя ее карабинчик. – Ищи Артема.
Калитка была открыта. Я включил фонарь на телефоне, и мы побежали в темноту. Слов нет, чтобы описать мои ощущения. Мне было жутко страшно, что я чувствовал опасность всеми клеточками тела. Обострились все чувства, но я бежал навстречу своим страхам. Я хотел свернуть в кусты, чтобы сразу оказаться у оранжевой заброшки, но у Альфы были другие планы. Она повела меня к шлагбауму. Я не мог сопротивляться, она была сильнее. Может, она лучше знает, где Артем. Я последовал за ней. Альфа полезла в кусты вдоль первой заброшки, как раз туда, откуда мы в последнюю нашу прогулку с ужасом убежали. Альфуня упрямо тянула меня к огромным яблоням. Сквозь стекло и мусор, коробки и еще что-то очень мерзкое я пробирался к темному заброшенному саду. Как только я приблизился к темным фигурам деревьев, я почувствовал жуткий холод, как будто попал в низину, в сырой овраг. Собака начала лаять на одну из яблонь. Она лаяла яростно. Она боялась ее. Я тоже.
– Альф, тише, тише, мы здесь не за этим. Альфа, надо найти Артема, – пытался отдернуть я ее от дерева, а сам не сводил глаз с него. Я ждал, что оно зашевелится. Мое сердце громко колотилось в районе горла. Мои зубы стучали не то от страха, не то от холода. Альфа упрямилась, не хотела уходить. На яблоне зашевелилась кора. Даже при тусклом свете фонаря это было заметно. Наверное, Альфа заметила это раньше. Я убеждал себя, что мне это показалось. В следующее мгновение дерево протянуло ветку ко мне. Вот тогда я рванул. Альфа рванула раньше. Она сорвала поводок у меня из рук и скрылась в темной густой растительности. Я застрял в кустах. Мои штаны зацепились за сухие ветки, и я отчаянно пытался освободиться. Что-то могучее и огромное подняло меня за капюшон вверх. Я закричал от ужаса и замотал руками в поисках его конечностей. Повернув голову, я увидел, что это огромная ветвь яблони. Она развернула меня перед собой и поставила на ноги.
– Шумно, – прошипела яблоня. – Много шума, – повторила она вновь. Я перестал издавать звуки, только часто дышал, глядя на ее двигающуюся кору во все глаза. – Нельзя.
К ее монотонному шипению присоединилась еще одна яблоня, росшая по соседству.
– Беги. Беги отсюда, – раздался другой голос, чуть громче. У нее я увидел, что-то наподобие глаз и рта. Движением коры при разговоре она показала свое лицо. Страшное, морщинистое лицо.
– Я ищу своего брата. Ребята. Компания ребят. Вы видели, куда они прошли? – заикаясь, произнес я, не своим голосом. Я старался говорить тихо.
– Нельзя. Смерть. Боль.
– Вам больно?
– Тридцать лет мы терпим это. Боль. На ветках мертвецы. Посмотри, – несколько яблонь развернули свою тыльную сторону. И, действительно, я увидел висящие тела. Это вроде бы были солдаты. Они были повешены. На моей спине зашевелились волосы, тело мое покрылось ледяными мурашками. Я впервые видел мертвецов. Шесть солдат уродливо застыли в вечном покое. Я зажмурил глаза. Я не мог смотреть на бледные лица мертвых солдат. Деревья вновь спрятали в зелени свои таинственные ноши и заговорили.
– Грибник.
– Грибник бродит. Он ищет свое, – зашипела первая яблоня.
– Что он ищет? – оцепенев, смог выговорить я.
– Медали. Свои медали, – ответила вторая яблоня.
– Беги отсюда. Он бродит, – добавила первая, а все деревья указали ветками на выход из заброшенной территории.
– Мне нужно найти брата, помогите мне, – настаивал я.
– Его не спасти, беги.
– Почему, не спасти? Он ничего не сделал.
– Медали. Он нашел их.
– Кто? Артем?
– Грибник, – как из последних сил выдохнуло дерево и вздрогнуло.
Настала тишина. Деревья выпрямились и застыли. Они все сказали. Я остался стоять там с кучей вопросов. А главный мой вопрос: где мой брат? Подул ветер. Сильный ледяной порыв. Неожиданно откуда-то сверху, может из здания, прилетел лист бумаги. Он неприятно вцепился в мое лицо. Мгновенно я снял этот клочок, посмотрел на него, подсветив телефоном. Это была страница из старой газеты. «Известия Мордовии» 1990 года. На первой полосе фото: шесть солдат висят на яблонях. На заднем плане это здание. Заголовок крупными буквами: Таинственный массовый суицид в военной части села Лямбирь. «Это грибник их так», – прокатилось внутри меня. Я должен найти брата, пока его не нашел он. Где-то далеко лаяла собака. Я не мог двигаться от страха, но надо было идти на звук. Может, Альфа его нашла. Я выбросил газету и оторвал ноги с места. Они были словно деревянные – не хотели идти. Я волочил их вперед, в темноту. Фонарь телефона слепил меня. Я не видел, куда наступаю, зато видел, как все вокруг шевелится и тревожно пищит: «Беги, беги, беги». Я побежал.
Я бежал на лай. Голос Альфы был немного искажен. А Альфа ли лаяла? Мало ли здесь собак. Перестань бояться, – одернул я себя. Мои ноги держал бурьян, ветки ставили мне подножки. Я пытался высоко поднимать ноги при беге и шептал себе: «Я не боюсь». Инстинктивно я бежал к оранжевой заброшке. Я видел из окна своей спальни огни, идущие туда. Я уверен, что найду ребят и брата там. Только бы не сделать хуже. Только бы не опоздать.
Я почти у здания, замедлился. Перешел на шаг, старался не шуметь, только из-за сбившегося дыхания почти не слышал другие звуки. А звуки были. Где-то я слышал глухие крики ребят, где-то далеко, но в здании – слышалось эхо. Вход в него был с другой стороны. Нужно было обойти здание. Я пытался унять дыхание. Во рту пересохло. Сердце готово было выскочить. Вот он – вход. Я всегда боялся заходить в эту заброшку – она самая безнадежная, самая разрушенная. Вход представлял собой спуск в подвал. Я вошел, светя телефоном. В нос ударил сырой гнилой запах. Запах сырого болота и гнилых овощей. Под ногами разбитая керамическая плитка, кирпичи. Я осторожно перешагнул и прошел к разбитой лестнице без перил. Также осторожно поднялся на первый этаж. Только шагнул, чтобы оказаться в коридоре, телефон соскочил из рук, и я провалился в полной темноте в вязкое болото. В одно мгновение я с головой ушел под воду. Я даже не успел набрать воздуха в легкие, неожиданно оказался на дне болота в здании. Кто бы мог подумать. В страхе я оттолкнулся от дна и поплыл вверх. Когда воздух закончился, и я уже успел подумать, что это конец, показалась поверхность. Я с шумом вынырнул, вдохнул глубоко-глубоко, прокашлялся и чуть не заплакал от досады. Я ничего вокруг не видел, но слышал кваканье лягушек, где-то далеко плач ребят, выстрелы автоматной очереди и мужские голоса. Я должен выбраться, и пошлепал руками и ногами по холодной вонючей воде. Между пальцев плавала какая-то слизь. Я греб, представляя себе все ужасы мира. Наплыл в какую-то растительность, вроде камышей. Откуда здесь камыши, черт побери? – крутилось в голове. Получилось. Как я и думал, рядом с камышами должен быть берег, я нашел край, зацепился и выбрался. Вылез на бетонный пол. С меня ручьем текла вода. Одежда вся была мокрая. Выбора не было, я шел на голоса. В темноте я споткнулся обо что-то, начал щупать на четвереньках пол. Сначала я нащупал на полу маленький предмет, потом большой. Маленький предмет я покрутил в руках, уж больно он похож на сотовый телефон. Действительно, нашел кнопку с боку, нажал, загорелся экран. Это был телефон Артема. Значит, он точно здесь. Кстати мне сейчас телефон. Я включил фонарик и нашел второй предмет. Это был автомат. Старинный автомат, не современный. Он, наверное, тоже кстати. Как заправский вояка, я повесил на плечо автомат и, светя себе под ноги, пошагал вперед по коридору. Прошел до дверного проема справа, сосредоточился. Справа помещение, планируемая комната, оттуда слышны шаги. Кто-то оттуда идет. Я выключил фонарь и прислонился спиной к стене, я почти врос в нее и перестал дышать. Может, он пройдет мимо. Шаги начали удаляться. Я замер, десять секунд не дышу, жду. Сверху, неизвестно откуда, на меня упала коробка, и по мне побежали множество ножек. Я хотел закричать, но сжал себе рот рукой. Я чувствовал, как по мне бегает какая-то живность, типа тараканов. От одной мысли мне захотелось запрыгать и скинуть с себя эту гадость. Взяв себя в руки, я начал трясти мокрую кофту, голову, шею максимально без эмоций, без шума, хотя внутри меня творился эмоциональный хаос. Когда, вроде бы, на мне не осталось насекомых, я снова включил фонарь, прошел немного вперед, посветил в комнату справа. Не поверил своим глазам – это был кабинет, обставленный немецкими книгами, фашистскими знаками, фотографией Гитлера на стене. На полу разбросаны документы в багровых крапинках. В центре кабинета резной деревянный стол. За столом в кресле сидит убитый немец в немецкой военной форме черного цвета. На руке повязана красная повязка с немецким знаком – свастикой. Он был расстрелян из автомата, вся грудь его была в крови. Я сглотнул слюну, которая все не хотела глотаться. От испытанного отвращения я вышел из комнаты вон. Кажется, я только что чувствовал запах смерти. Но в коридоре я почувствовал еще запахи. Один из которых, это запах дыма. Где-то вдалеке слышны были выстрелы, немецкая речь, лай собак и плач детей. Я продолжил красться дальше по коридору. Из одного дверного проема в шагах пятнадцати от меня видны вспышки света и слышны выстрелы с голосами. Может, там Артем? – во мне теплилась надежда. Я был готов стрелять, если нужно, только бы не опоздать.
Я продрог. Мокрая одежда облепила меня, предательски парализуя холодом. Каждая частичка тела была, как лед, а вокруг так промозгло, как в склепе. Я приблизился к комнате, заглянул крадучись. Комната показалась мне огромной, даже бескрайней. В двух метрах от меня стоял мужчина в черной одежде. Он стоял спиной ко мне и был похож на солдата. На нем была солдатская фуражка, ремень, в руках он держал автомат. Я встал в проеме, и мне стало видно, на кого он наставил автомат. Он кричал по-немецки и грозил расстрелять людей, забившихся к стене. Свет еле светил, был полумрак. Люди увидели меня и оживились. Бабка встала и крикнула: «Беги, Никитка!». Это была моя бабушка, рядом мой дед, мама и папа. Они выглядели измотанными, оборванными и худыми, что я не сразу их узнал. Немец повернулся в мою сторону и начал стрелять. За мгновение до его выстрелов, я лег на бетон и зажал руками уши. Стрельба долго не прекращалась. Я поднял голову, чтобы поглядеть на свою семью, живы ли они. Я был оглушен, но видел – моих не было больше у стены. Немец стрелял и упал замертво, почему-то. Рядом со мной прошагал кто-то в высоких военных сапогах. Он подошел к фрицу, ткнул его дулом, потом осторожно пошагал в бескрайние просторы комнаты. Шагал и пропал. Я не верил своим глазам. В ушах звенело – значит, стрельба была настоящая. Где тогда люди? Я закрыл рот и поднялся с пола, вышел за порог, хотел уйти подальше из этой загадочной комнаты. С пола подобрал автомат, телефон, пошел по коридору дальше, подсвечивая себе путь. Батарея в телефоне была на исходе, и фонарь включить больше не удалось. Надеюсь, энергии хватит до конца пути. Я светил экраном себе, то в ноги, то вперед. Под ногами валялось много всякого мусора. Я переступал через обломки кирпичей, обрывки веревок, типа каната и много чего еще. Под ногой что-то шевельнулось. Не успел я среагировать, как это что-то молниеносно вцепилось в щиколотку и поползло обвивать ногу. Я направил свет на ногу – господи, это ж змея! Черная змея обвила правую ногу и направляется вверх. Я был уверен, что иду по веревке. Это был обычный канат. Как это могло оказаться змеей? Я прыгал на месте, смахивая с себя этого скользкого червя. Змея шипела и ловко извивалась, ползая по мне. Когда она добралась до моего лица, я схватил ее и швырнул об стену. Я не позволил себе кричать, но во мне все перевернулось от избытка эмоций. Телефоном я посветил туда, куда бросил рептилию. Никаких признаков движения я не нашел в той стороне, лишь безжизненные обрывки каната. Что это за место? Место, где сбываются кошмары? За спиной я услышал плотный лай собак. Лаяла свора. Точно больше троих. Агрессивно и яро собаки кого-то терроризировали. Я так понял, что другую собаку. Жертва отчаянно скулила. В голове промелькнула мысль: «Вдруг там Альфа». Я побежал, по пути заглядывая во все попадающиеся комнаты. Наконец, нашел. Действительно, грызли Альфуню. Шесть немецких овчарок яростно нападали на мою бедняжку и кусали с разных сторон, отчего Альфа взвизгивала и изгибалась. Я бросился на обидчиков моей собаки голыми руками. Диким криком я ворвался в просторную комнату и принялся оттаскивать от Альфы врагов. Одну за другой я раскидывал в разные стороны немецких зверей, не обращая внимания на то, что они рычали на меня и готовились напасть. Как рьяно я рычал в ответ, пытаясь напугать их. Я забыл, что в руках у меня автомат, что можно им воспользоваться для самозащиты. Я нажал на курок, когда одна из этих зубастых чертей прыгнула. В воздухе она застыла и упала без чувств. Остальные в ужасе убежали и скрылись во мраке здания. Альфа, как ни странно тоже. Я видел, она поковыляла вдаль комнаты и исчезла в тумане. Я звал ее, она не откликалась. Тогда я пошел в туман. Я шел, но уже не по бетону, а по земле, по серой траве. Вокруг меня простиралось серое небо, редкие кусты. В нос ударил запах гари. Я услышал звук мотора, звук работающих железок. Ко мне приближалась какая-то крупная машина. Я застыл, когда увидел, что на меня едет танк. Огромный немецкий танк времен Великой Отечественной. Такие я видел в старых фильмах, которые любит смотреть мой дедушка. Танк ехал стремительно, я не успел сообразить, что надо бежать, спасаться. Как вкопанный я стоял и не моргал. Так не бывает, – подумал я. И как только я так подумал, из ближайших кустов выпрыгнул советский солдат. Он бесстрашно прыгнул рядом со мной и утащил меня на безопасное расстояние. Затем бросил в танк какую-то железную кеглю и укрыл меня своим телом, прижав к земле. Последовал взрыв. Солдат побежал к танку с автоматом. Когда из дымящегося танка начал выходить полуживой немец, наш его добил звонкой очередью. И все это взаправду. Да, ну! – хлопал глазами я. – Вот тебе и «free faer».
Запыхавшийся солдат подбежал ко мне, вытирая пот со лба собственной темно-зеленой фуражкой.
– Ты зачем здесь, маленький вояка? – спросил меня солдат, подбирая мой автомат.
– Моя собака сюда побежала, – выдавил я, удивляясь количеству шрамов на нестаром лице русского солдата.
– Немцев здесь полно. Истребляют русский народ, ироды. Пойдем со мной, а то в следующий раз могу не успеть.
– А куда ты идешь? – спросил с опаской я.
– Вон, в тот лес, – показал он пальцем на лесопосадки, что высились на пригорке слева. – Там наши, партизаны.
– Я брата ищу, Артема, поможешь найти? –
– Война, сынок, все кого-то потеряли.
– Нет, он живой, я видел, он сюда пошел.
– Может, он уже у наших, кто знает? Пошли пока. Может, найдется Артемка твой.
И пошагал. Я за ним. Походка у солдата была бодрая. На нем была темно-зеленая рубашка, штаны, заправленные в высокие сапоги. Через плечо у него была перекинута серая мешковатая сумка, полупустая и два грязных автомата: его и мой.
– А ты что тут делал? Как меня нашел? – разговорился я.
– Я на задании был. Добыл важную информацию из немецкого штаба. Удачно сходил. Удачно, что тебя увидал, спас дурака. Раздавил бы и глазом не моргнул. Тут не зевай. Или ты, или тебя, – не сбавляя темпа, шагал впереди меня солдат, часто крутя головой направо и налево. – Меня Степаном зовут. А ты кто такой будешь?
– Я, Никита, заблудился здесь. Страшно у вас. Никогда раньше так не боялся. И змеи тут, и тараканы, и болото…
Солдат остановился, закрыл мой рот рукой. От рук его мерзко пахло. Он снова покрутил головой и потащил меня в высокую траву.
– Немцы, кажись, – прошептал он и убрал руку от моего лица. – Молчи.
Мы притаились в траве. Действительно, голоса стали отчетливо слышны. Говор не русский. С какой стороны он доносился? Мы двигались в сторону озера, поздно заметив, что голоса как раз исходили оттуда. Немецкие солдаты рыбачили и заметили наше приближение. Они затихли на несколько секунд, а потом открыли огонь по траве. Мы легли, плотно прижав головы к земле. К нашему счастью, в траве обитал какой-то зверь, и, услышав стрельбу, он побежал прочь, приминая траву. Немцы начали стрелять зверю в след и погнали его в противоположную от нас сторону. Степан воспользовался случаем и положил рыбаков из моего автомата. Минутка страха, и мы победили в этой маленькой битве.
– Вставай, все, – обратился он ко мне, протянув руку. Звон в ушах не прекращался, зубы отбивали дробь, но глаза были широко раскрыты. – Надо идти дальше, пошумели мы тут.
Я встал, отряхнулся от травы, насыпавшейся на меня. Моя одежда впитала в себя столько грязи, что ее, наверное, не отстирать уже никогда. Я подумал о бабушке – ругать будет. О чем я?! Война вокруг. Я могу никогда больше ее не увидеть.
– А ты не боишься, дядя Степан? – спросил я, опять догоняя его.
– Не боится только мертвый, Никитка. А я – жить хочу. Я еще нужен Родине. Не отставай.
Я пытался не отставать. Он, явно, торопился, также крутил головой, контролируя округу. Я часто перебирал ногами, хотя на когда-то белых кроссовках не осталось чистого места от налипшей грязи, и мне было тяжело за ним поспевать на грязевых каблуках. Я надеялся, что Артем и Альфа у партизан – живы. Мечтал, что найду их и выведу из этого безумия. А найду ли я обратную дорогу? Я посмотрел назад. Позади оставались серые холмы и кусты, грязь и туман. Впереди у нас начинался лес, темный и непроходимый. Сказать ли Степану, что мы с братом из 2020 года? Что мы никогда не видели войны. Что мне никогда не было так холодно и страшно. Нет, он не поймет.
Мы долго шли. Я кое-как переступал через сухие ветки и поваленные деревья. Я спотыкался, падал и опять вставал. Мне казалось, что деревья специально ставили мне подножки и были своими ветками по лицу. Степан шел профессионально – бесшумно, то и дело, оборачиваясь с пальцем у губ, когда при моем падении по всему лесу раздавался звонкий треск. Через двадцать минут нам навстречу вышли люди с автоматами. Трое мужиков в засаленных фуфайках и мятых фуражках с звездами, на ногах высокие кирзовые сапоги.
– С добычей? А, Степан? – приветливо встретили нас вооруженные партизаны.
– Прибавка нашему полку, – также приветливо произнес мой спаситель.
Дальше мы пошли с сопровождением. Они шли впереди, я плелся следом. Я изучал новые лица. Один был коренастый, с русой бородкой, обросший, как леший. Другой был с темной бородой, худощавый, невысокий. Третий – рябой, с огромным шрамом от переносицы до щеки, из-под главного убора торчали рыжие спутанные волосы. Эти чужие люди внушали уверенность. Мы уже не одни. Так, в темпе, дошли до лагеря. Лагерь представлял собой обжитый лесной участок. Деревянный домик-хижина, вокруг которого ходили туда-сюда люди: две женщины готовили дичь прямо в земле, дети собирали сухие ветки и складывали под навес, мужчины чистили оружие, кто-то перевязывал раны. Мы разглядывали друг друга. Они казались напуганными. Лица были в пыли, кое-какая одежда была грязна и изодрана. Я искал глазами знакомое лицо. Артема. Я обошел весь лагерь, но Артема не было среди них. Никаких собак. Я подошел к Степану, жующему корочку хлеба и еще что-то из железной миски. Похлебку, наверное.
– А здесь все люди? Или еще есть лагерь? – спросил я Степана, когда не нашел того, кого искал.
– Многих уже нет. Осталось всего ничего. Двадцать два человека с детьми.
– Как вы здесь живете, дядя Степан?
– Мы часто переезжаем, – усмехнулся Степан. – Выполняем спецзадания, которые поступают от командования, прячемся здесь. Женщины и дети помогают нам. Им деваться некуда. Вот такая жизнь настала, брат. Жили себе без бед, жили, но пришел поганый немец, и кончилось счастье. Сегодня есть, завтра не знаем, что будет.
– А что дети едят?
– А что найдут. Что прыгает в лесу, что бегает, то и ловим, то и едим все.
Я замолчал. Это мне не у бабушки на кухне в две тысячи двадцатом. Люди пытаются выжить. Война. Я завис ненадолго, оглядывая этих несчастных людей. Это могут быть мои предки. Это судьбы, которые надломились в далекие сороковые годы. Дети моего возраста не играют, не смеются, они напуганы до смерти, но каждый из них готов пожертвовать собой ради жизни ближнего. На моих глазах выступили слезы. Я совсем отчаялся. Куда я попал? Может, я сплю? Я не должен их видеть. Это не мое время. Меня не должна касаться эта война.
Я заночевал в лагере. Завтра попробую поискать Артема, пойду со Степаном в разведку. Я лег возле другого мальчика в хижине. Его звали Ваня. Нас уложили в солому, укрыли тулупом двоих. Другие дети легли с взрослыми: кто на улице, кто в землянке, кто под навесом – не до капризов.
Я проснулся от ужасного грохота. Грохнула граната где-то недалеко от лагеря. Рассветало. В хижину чуть-чуть проникал свет. Послышались автоматные очереди, перекрестный огонь. Наши забегали. Мужики стреляли и уводили женщин с детьми. Степана не было видно. Мы с моим соседом вскочили и попытались спрятаться. Огонь сквозил со всех сторон, мы забились в угол, головы пригнули, уши закрыли. Я надеялся, что это все в не взаправду, что со мной такое произойти не может. Я кричал: «Не надо!», «Не стреляйте!». Мой сосед пополз. Он пополз до хлипкой двери. Вдруг дверка слетела с места, появился немецкий солдат. Он наставил автомат на Ваню, с которым мы только что спали под старым тулупом, и высокомерно процедил, глядя на Ваню и на меня в углу: «Aufschtein. Фстафай, rusisch kinder». Ванька не поднимался. Солдат повторил свою команду. Ваня уставился в землю лицом и завыл, приготовившись к смерти. Солдат навел автомат на него. Я замер, в ожидании страшной неизбежности. За хижиной продолжался бой. Неужели все? – пронеслось в голове. Высокомерный фашист приготовился стрелять. Вдруг, на его теле появилась кровь, и он упал прямо на мальчишку. Его кто-то застрелил. В дверях появился Степан.
– Хлопцы, за мной, бегом, – бесстрашно скомандовал он, как всегда, крутя головой по сторонам. Автомат застреленного немца он забрал себе и помог вылезти из-под мертвого белому от испуга мальчику. Мы побежали. Степан крикнул на ходу, чтобы мы прятались под толстыми стволами деревьев, а сам вел яростную перестрелку с врагом. Он выводил нас из леса. Когда мы оторвались, я увидел просвет вдали и рыжую собаку, похожую на Альфу. Она увидела меня, залаяла и запрыгала. Мой спаситель Степан с Ванькой побежали направо, я – к просвету. Мне не по пути с ними, я, кажется, понял, что не должен был заходить в туман. Я приближался к Альфе, а она лаяла и вела меня сквозь туман. Я задыхался от бега, страха, но все-таки потерял из виду Альфуню. Я увидел взорванный танк, мимо которого я проходил, когда попал на войну. Значит, я на верном пути. Дай Бог, чтобы так и было, – начал молиться я.
Еще несколько метров, и я опять, как по взмаху волшебной палочки, оказался в комнате. Прошел в направлении темного выхода. Ужас, я в коридоре заброшки. Снова вокруг темнота, сырость. Я покрылся гусиной кожей. Где-то впереди я услышал плач и крики. Кричали ребята. Я был уверен, что это компания Артема и сам Артем. Я побежал на крики. Наконец, к дальней комнате по центру коридора я увидел тусклый красноватый свет, вбежал. У стены, с поднятыми вверх и связанными канатом руками, стояли шесть ребят: Азамат, Данил, Денис, Наиль, Славик и Артем. Они, я так понял, уже давно стояли там. Они ждали казни. Руки их были до упора вытянуты вверх, и любое сопротивление причиняло боль. Напротив них стоял старик с автоматом. Он страшно сипел при вдохе. Воздух с шумом проникал в его горло, рот был приоткрыт. Это – грибник, со шрамами на лице. На голове у него была фуражка, как у солдата Степана. Я пригляделся, это был один и тот же человек, только старый, дряхлый и призрачный. От него исходил холод, смрад.
– Дядя Степан, что вы делаете? – крикнул я, превозмогая свой страх и смешанные чувства. – Это дети, дядя Степан.
– А, маленький вояка, ты зря здесь, – перевел на меня он свой автомат. – Вставай к стеночке.
Он тяжело дышал, пошатываясь, стоял на ногах, но резво орудовал автоматом. Он говорил, и изо рта у него выходил черный пар. Я поднял руки кверху и послушно встал рядом с братом.
– Дядя Степан, ты забыл? Ты, советский солдат. Ты воевал за русских, защищал женщин, детей, – недоумевал я, пытаясь заболтать его. Я не понимал, почему Степан стал таким. Что заставило отважного доброго солдата превратиться в злого призрака, убивающего своих. Это же он, получается, убил солдат в военной части. Это он терроризирует деревья и здания вокруг, а сейчас хочет убить детей. Но как так могло получиться?
– Я защищал матерей и отцов, сражался, не щадя себя, за друзей. Я рисковал жизнью ради будущего, ради счастья последующих поколений. И что? Что я получил взамен? Мало того, что молодежь плюет на Родину, которую я добывал для них! Мало того, что лавры достались генералам, а не простым солдатам, у меня отняли самое дорогое, что у меня было – мои медали. Я любил бродить один по лесу, по посадкам в поисках грибов, размышлять о жизни, о том, что, в конечном итоге, мы выиграли в Великой войне. Однажды, размышляя, я не заметил, как оказался возле военной части. Было раннее утро. Я увлекся поиском, никак не думал, что в мирное время на меня нападут свои же, свои русские солдаты. Они оглушили меня сзади, я упал. Они сорвали мои медали. Они вырвали вместе с ними мою душу. Сознания я не потерял – я начал задыхаться. В кожаной сумке был баллончик с лекарством от астмы, я не смог дотянуться, я не смог… Вот благодарность детей, за которых я бросался под пули, которым я отвоевал обратно Родину, подарил мир, славу!
– Дядя Степан, очень жаль, что все так вышло, но не все дети такие. Не все твои наследники безнадежны. Я не такой. Эти ребята не такие.
– Не такие?! Они нещадно отрубали конечности деревьям в моем саду. Я слышал, как они стонут от боли. Они нарушали тишину, мир, который я установил. Они обворовали склад с продуктами, и нашли мои медали.
– Они не крали медали. Нашли.
– Они ничем не отличаются от тех солдат, что меня убили. Они заплатят за свою подлость, за преступление против мира, как и их предшественники. Я буду наказывать преступников.
– Мы не преступники. Они нашли ваши медали. Вы же долго их искали. Теперь медали у вас.
– Они их украли, а я вернул их сегодня. Я жалею, что у моей Родины нет будущего. Не для таких потомков я рисковал собой.
Из стены появилась еще какая-то фигура. Фигура бодрого старика в военном кителе. Когда он подошел ближе, мы увидели, что от него исходит белый пар, как будто он вышел из парилки бани. Это тоже был призрак. Он уверенно шагал к центру, разглядывая, то нас у стены, то загадочного грибника-ветерана. Он отличался от призрака заброшки тем, что источал свет. Я узнал его. Это был дед Касим, который умер прошлой ночью. Ребята не могли говорить от оцепенения. В глазах отражался шок, который владел ими. Я тоже потерял дар речи. Говорили души.
– Грибник. Опусти детей, – заявил дед Касим. – Они не виноваты в твоей смерти и в твоих душевных терзаниях.
– Все виноваты. Никто не знает, как мне доставались медали. Что мне пришлось пережить тогда, и как я жил после.
– И ты предашь идею всей твоей жизни? Разве за медали ты воевал? Разве о них ты думал, когда ехал с победой из Берлина? За медали ты возвращал советскому народу мирное небо? А?
– Они забрали то, о чем и понятия не имели. Для нас война никогда не закончится. Мы до сих пор на том поле, изрытом руками русских солдат, где каждый сантиметр пропитан потом их и кровью. Им не понять нас, Касим.
– И слава Богу! Я воевал за это. Я каждый день после войны молился за то, чтобы дети никогда не слышали автоматных очередей, чтобы не глохли от взрывов и не видели смерть, гуляющую рядом с их домами. Ты видишь медали на моем кителе? Я отдал их в музей военной славы двадцать лет назад. Не потому что я отчаялся, а потому что это всего лишь металл, в который вложили много смысла. Перед Богом мы все предстанем без материальных ценностей, но до краев будем наполнены духовными. И свет, который исходит от нас, символизирует наше наполнение: нашу совесть, наш вклад в благополучие жизни. Нас могло не стать еще тогда. Мы могли пасть рядом с нашими боевыми товарищами, которые так и не увидели своих медалей. Но память об их подвиге не угасает. Медали – ничто по сравнению с душевым спокойствием, с уверенностью, что все не зря.
Грибник опустил голову. У него задрожали ноги, и он опустился на колени. Он часто задышал, будто ему не хватало воздуха. Свист в его горле оглушал. Его автомат с грохотом упал на пол. Мы с ребятами переглянулись. Наши губы не шевелились, как будто были заклеены скотчем. Грибник закричал. В его крике была боль, обида и злость.
– Ты устал, Степан, – заключил дедушка Касим. – Отпусти детей. Прости потомков. Люди во все времена – люди: хорошие и плохие. Спасай свою душу.
Степан посмотрел на свои медали, которые звонко рассыпались по бетонному полу, когда он упал на колени. С горечью во взгляде он смотрел на девять ярких светящихся символов победы, на блестящие символы своей горькой молодости, вросшие в пыльную ткань цвета советской славы. Попытался их собрать, но призрачные пальцы не могли зацепить ордена. Он несчастно посмотрел на окружающих. Его время прошло.
– Степан, прости людей, выпусти злость, ты не убийца, ты – герой. Герой Великой Отечественной войны. Видишь свет в коридоре, – указал он на недавно черный коридор. Все подняли взгляды. Действительно, там начал мерцать белый свет, на который тут же слетелись какие-то мелкие летающие насекомые, как снежинки. – Я сегодня покидаю землю. Я сделал все, что мог для жизни, и тебе пора.
– Что будет с медалями? – беспомощно смотрел на них Степан.
– Ребята отдадут их музей, скажут твое имя и расскажут, какой ты был герой. Так ведь, Никитка? – обратился ко мне дед Касим.
Я положительно закивал головой. Ребята тоже закивали.
– Никитка, я спас много жизней. Я – Степан Иванович Бурлаков, уроженец Мордовской земли, русский солдат, – затрясся всем существом Степан. Он не сипел больше. Он говорил без злобы. Им владела горечь освобождения. Он выпускал наружу одиночество, темноту и обиду, скопившуюся за двадцать лет. В комнате становилось все холоднее и холоднее. Мы начали покрываться инеем. Наши волосы, брови, ресницы. Руки и ноги коченели. Тело тряслось, пытаясь согреться. Степан плакал, а из его рта выходила ледяная темнота. Он очищался. Вскоре все погрузилось во мрак. Только дед Касим источал свет. Слышались горькие всхлипы грибника, а через несколько мгновений он тоже начал проявляться. Появился его светящийся контур.
– Так-то, – подбодрил дед Касим и медленно пошел к свету в коридоре. – Нас заждались, Степан. Наши ждут.
Грибник поднялся на ноги и с тоской взглянул на свои медали, затем на меня.
– Никитка, ты все знаешь, видел. Не подведи, – напоследок сказал ветеран Степан Иванович Бурлаков. Он перевел взгляд на ребят, и змеи от их рук расползлись по стене в разные стороны. Ребята упали на пол. Их руки освободились, а ветеран пошагал в коридор. Деда Касима уже не было видно. Также растворился, став под струю света, и дед Степан. Комнату залил яркий ослепительный свет, что мы закрыли глаза руками. В следующее мгновение мы услышали лай Альфы, раскрыли глаза. Свет стал терпимым, или глаза наши адаптировались к свету. Альфа забежала в комнату и начала лизать мне лицо. Она радовалась тому, что нашла нас. А мы были рады, что закончилась эта кошмарная ночь. Вокруг нас валялись обломки кирпичей, битого стекла, кучи мусора. В широкие оконные проемы без окон лился дневной свет. На улице чирикали птицы и перелетали с ветки на ветку, будто ничего не произошло, будто все это нам приснилось. Мы встали на ноги и оглядели друг друга. Наши волосы все еще были белые. Это был пепел. Мы начали трясти головами и смахивать с себя этот серый налет. На полу мы увидели разбросанные медали. Это свидетельствовало о том, что случившееся нам не показалось. Что перед нашими глазами в образах двух ветеранов промелькнула судьба всего российского народа, жившего почти век назад. Российского народа. Не только русского. Победа наша многонациональна. Не важно, какой ты национальности, важно, что ты делаешь ради жизни земле и чем наполняешь себя в процессе жизни.
Мы собрали ордена и не спеша вышли из оранжевой заброшки. Альфа шла устало, мы тоже. Семеро и собака возвращались домой, как участники Великой войны, неся с собой ордена наших Великих предков. Девять круглых символов. На каждой написано «За отвагу». Один орден был поврежден пулей. Ее владелец был ранен прямо сквозь орден, и орден, смягчив удар, возможно, и спас ему жизнь. Герой в течение всей войны получал эти бесспорно дорогие награды. Я пробыл на войне несколько часов, и эти часы оставили в моей душе неизгладимый след. Что же творилось в его душе? В душах всех прошедших через этот ад?
Около нашего забора мы снова оглянулись на заброшку. Она также одиноко стояла, но ее облюбовали птицы. Даже здесь было слышно, как поют и радуются голуби, грачи и скворцы, кружась над ее дырявой крышей. На «нашей аллее» теперь будут жить птицы, совьют гнезда, и из года в год будут летать над мирным небом без единого напоминания о далекой войне.
Мы с Артемом зашли за калитку, ребята пошли по домам. Нам всем надо было отдохнуть – переварить пережитое. Мы привязали Альфу, а сами сели на ступеньки крыльца и окунулись в раздумья. Мы думали об этой ночи. В воротах появилась машина деда. Отработал. Бабушки, видать, еще дома не было, а то она бы встречала нас у ворот.
* * *
– Держи лучше, Артем, – недовольно провопил я, когда лестница, приваленная к яблоне, покачнулась. Артем держал лестницу внизу, а я вешал скворечник.
Мы с ребятами решили облагородить «нашу аллею». Данил с Денисом устанавливали самостоятельно сколоченные деревянные лавочки. Уже две установили. Наиль со Славкой помогали. Дома ребята пустили по низу лавочек железный каркас и нарастили арматуру к ножкам, чтобы можно было поглубже в землю воткнуть новшества. Азамат придавал красоту лавочкам, покрывая их лаком. Сверху открывался отличный вид. Я с замиранием сердца любовался на кипящую работу и оживленный, когда-то вселявший ужас, уголок. Мамочки с детьми прогуливались по аллее, катя перед собой коляски. Карина, подруга Артема, держала Альфу на поводке. Альфа подпрыгивала – ловила угощение, которое подкидывала ей Карина.
Медали мы отвезли с дедушкой в город, передали в музей боевой славы. Они заняли там почетное место под стеклом. Я поискал в Интернете информацию о Степане Ивановиче Бурлакове. Было не сложно, так как в девяностые о его смерти писали в газетах. К сожалению, у него не оказалось родственников. Он был женат, но жена его умерла раньше него. Своих детей у него не было. После войны он проработал в сельском клубе, устраивал мероприятия, танцы, работал с молодежью. Очень любил рыбалку и собирательство грибов. Так и жил. Я достал его фотографию. В интернете она была. На ней ему было лет сорок. Он стоял возле деревенского дома в кителе, увешанном девятью медалями. Я написал о нем сочинение. Его напечатали в местной газете «Призыв». В своем сочинение я рассказал о его отваге, о его опасной войне. Я сделал все, чтобы Степан Иванович не был забыт.
Каждый из компании Артема получил незабываемый урок. У Артема с тех пор на челке остался клок седых волос. Мы все посмотрели на мир другими глазами. Эта история сплотила нас с братом. Теперь он берет меня с собой на улицу и больше не задирает. Он сильно изменился.
Я много думал над словами грибника о потерянном поколении. Я думал о его разочаровании, о его несправедливой судьбе. Что касается меня и нашей компании, мы постараемся сделать мир лучше. Наш пример подхватят другие, и все следующие поколения. Урок не пройдет даром. Мы еще докажем, что наши прадеды не зря вернули нам Родину.