Неявный сон

Миша Жидков жил в каком-то грязном и очень тесном сарайчике, на окраине такого же грязного и тесного полугорода-полупосёлка. Название его было настолько идиотское, что никто его толком не мог ни выговорить, ни запомнить, даже сами жители. Населённый этот пункт ничем особенным не был примечателен, кроме того, что на центральной площади стоял огромный памятник какому-то человеку с автоматом (табличка была давно отвинчена, так что никто не знал, кого изображал этот памятник). На голове и плечах фигуры почти всегда отдыхали вороны, а вокруг — время от времени кучковались подозрительные типы в кепках и с папиросками в зубах.

Когда-то давно сарайчик Жидкова был, по всей видимости, времянкой или сторожкой или даже чем-то поприличнее. Но с течением времени стенки истончились, крыша прохудилась, некоторые стёкла побились и повылетали (так что пришлось заделывать их картонками, разными деревяшками и пластилином) — и строение это стало самым убогим в посёлке сарайчиком.

Рядом с жидковским сарайчиком находилась баня — так, во всяком случае, считал сам Жидков. Баня была не то общественная, не то частная. Впрочем, это и неважно — она всегда была заперта. И Жидков никогда в ней не бывал. Это, может быть, и странно, но Жидков в жизни ни разу не задумывался о том, что можно там побывать. Он воспринимал её как нечто вполне самодостаточное и само по себе естественное. Бывал там кто-нибудь вообще или даже проживал — Жидкову было неизвестно. Да и совсем неинтересно.

Жидкова больше интересовал лес. Он начинался уже в каком-нибудь полукилометре от его сарая. И складывалось у Жидкова такое ощущение, что лес как бы подходит к сарайчику всё ближе и ближе, с каждым новым годом, с каждым новым месяцем. Лес Жидкова привлекал, но и пугал. Поэтому в лес Жидков никогда не ходил — он гулял рядом, в нескольких метрах от его кромки, с любопытством и необъяснимым трепетом поглядывая на плотную стену деревьев. Прогулкам этим Жидков посвящал довольно много времени — не меньше полутора-двух часов ежедневно.

Всё свободное от окололесных похождений время Михаил Жидков проводил на службе — в одном малопонятном (даже для самого Жидкова) учреждении на соседней улице. Там он сидел в маленькой комнатёнке с голыми стенами и без окон, в тесном углу, на скрипучем стуле за шатающимся столом. Сидел и… скажем прямо — создавал видимость какой-то работы. Но самого Жидкова это вполне устраивало, как и, вероятно, его начальство (которое, впрочем, Жидков никогда в глаза не видел, только слышал пару раз их голоса — по телефону). И даже находясь на службе, Жидков по-настоящему думал только об одном — о тёмной стене леса, что возвышалась за его сарайчиком…

Однажды, в один из скучных рабочих дней, Жидкову пришла в голову довольно странная мысль. «А что, если, — думал Жидков, — всё, что меня окружает, и мой сарайчик тоже, существует лишь в чьём-то невозможно скучном сне?» Другой бы подумал-подумал, да и забыл. Но только не Жидков. Он отнёсся к этой идее со всей серьёзностью: и так к ней подбирался, и эдак. Когда он стал уже совсем ослеплённым этой идеей, он начал пытаться пробудить себя: кричал, прыгал, щипал себя за нос и за уши… Но ничего не помогало: никакого пробуждения не происходило.

К слову сказать, когда Жидков спал, по ночам, он почти никогда не видел снов. И раньше это его ничуть не беспокоило. Но теперь… теперь он призадумался: «А что же я делаю, когда сплю? Куда я исчезаю? И почему не помню ничего? Может, я на самом деле где-то просыпаюсь… И оказываюсь там, где спит это самое существо? Которому все мы снимся…»

Постепенно Жидков — и раньше не особенно трепетно относящийся к жизни — совсем перестал верить в объективность происходящего. Он стал временами пропускать свою работу — вместо этого он всё ходил и ходил вокруг да около лесной границы. Странным было то, что на работе ему не делали никаких выговоров — словно не замечали его отсутствия. «Днём лучше видно, — думал Жидков, решая вновь не идти на работу. — А вдруг что важное произойдёт на границе тьмы и света? А я пропущу…»

И вот однажды это «что-то» действительно произошло. Точнее, не что-то, а кто-то. Когда Жидков, в очередной раз решивший пропустить свою работу, гулял вдоль лесной кромки, он почти нос к носу столкнулся с довольно странным субъектом. Он был очень похож на Жидкова, только одет весь в чёрное и совершенно без лица. Лицо у него, какое-никакое, конечно же было. Но только оно было настолько безликим (уж простите этот каламбур), настолько пустым, что можно было попросту констатировать, что его совершенно не было. Человек этот прогуливался так же, как и Жидков, вдоль кромки леса, только с обратной стороны. Жидков его заметил выглядывающим между деревьями.

— А, вот вы где, Жидков, — как гром, прогремел голос безлицего человека.
— А вы… — растерялся Жидков. — Вы кем будете?
— Я — тот, кто знает, кому снится этот сон.
Жидков был настолько ошарашен этими словами, что не нашёлся, что и ответить… Человек же продолжал стоять напротив, между деревьями, и смотрел своим отсутствующим лицом на Жидкова. Михаилу стало жутко.
— А… Что вы… Э… Здесь, э-э-э… — начал было лепетать Жидков, но в этот момент безлицый каким-то невероятно быстрым и плавным — как кораблик по воде — движением приблизился к нему и чем-то стукнул по голове…

Жидков очнулся в своём убогом курятнике, на полу, согнутый в три погибели. Была ночь. «Ну и сон», — подумал Жидков, почему-то совсем не удивившись, что впервые за многие годы ему что-то наконец приснилось. Он вышел на улицу. Небо было невероятно звёздным, а погода — ветреной. Михаил по привычке посмотрел в сторону леса: ветер качал ветви деревьев и приносил оттуда Жидкову какую-то жуткую воющую песню.

Вдруг Михаилу показалось, что в каждом узком просвете между деревьями прячется по одному безликому человеку в чёрном одеянии. Как будто именно они и создавали этот безумный вой. Жидков стал внимательно разглядывать чёрные силуэты, и ему вдруг показалось, что их головы-пятна растягивались и сжимались синхронно с песней. «Нет, всё это сон…» — сказал сам себе Жидков и ушёл обратно в свою каморку, чтобы дотянуть там до утра («во тьме всё равно ничего не разглядишь — скучно…»)

С этой самой ночи жизнь Жидкова полностью изменилась. Сны стали приходить к нему еженощно. Причём они всегда были связаны друг с другом: каждую последующую ночь сон начинался с того момента, на котором он обрывался в предыдущую. Поначалу это его удивляло. Ему даже захотелось поделиться с кем-нибудь, рассказать про то, что с ним происходит. Но поделиться было не с кем: на работу он теперь не ходил, в магазин — тоже, а в окрестностях его сарайчика и гипотетической бани — разве что бродяга какой проползёт мимо, один раз за лето…

В одном из первых своих сновидений Жидков уволился с бессмысленной работы, на которую ходил, точно так же, как в своей обычной жизни. На следующую ночь ему уже снилось, как он переехал в какой-то большой многоэтажный город. В одну ночь он случайно познакомился на трамвайной остановке с неким Вениамином — странным субъектом с большим красным носом и слипшимися усами, свисавшими ниже подбородка. Субъект этот очень походил на начальника Жидкова, фотография которого висела на доске почёта в коридоре. Следующей ночью Вениамин уже поселил Жидкова у себя дома, выделил ему отдельную комнату и даже устроил на работу — причём не куда-нибудь, а в научно-исследовательский институт теории относительной реальности…

Постепенно Жидков начал ощущать некоторую раздвоенность: его ночная, сновиденческая жизнь казалась гораздо богаче и насыщеннее, а главное — реалистичнее, чем повседневность. На работу он уже совсем перестал ходить. Только и делал, что слонялся целыми днями по окрестностям, из живности встречая одних собак и крыс, и то изредка.

Прошло уже довольно много ночей. Сны Жидкова всё больше обретали какой-то смысл. Они были связными и полностью логичными. Жидков — там, во сне, — занял должность главного инженера, все его коллеги теперь были его близкими друзьями. Жил он уже не в комнате у Вениамина (который кстати стал его подчинённым), а в отдельной просторной квартире с огромным балконом, выходившим на центральную городскую площадь с фонтаном. Возле этого фонтана по вечерам постоянно кучковались девушки в красивых платках и на каблуках. Жидков выходил на балкон и, попивая чай, любовался пестревшими платками девушками.

Иногда по вечерам Жидков приглашал кого-нибудь в гости — преимущественно коллег. Гости приходили с лимонадом и какими-нибудь странными настольными играми, в которые Жидков никогда не играл. Начиналось веселье, и оно частенько продолжалось до утра: лимонад лился рекой, игры сменяли одна другую… Было лето (хотя в уже заброшенной реальности Жидкова сейчас стояла холодная осень), и казалось, оно будет длиться вечно. Солнце на закате красиво освещало город, отражаясь в многочисленных окнах розовыми, сливовыми, вишнёвыми красками…

После одного из таких весёлых вечеров Жидков, ложась спать в своей просторной спальне, задумался: «Интересно, почему мне постоянно, едва не каждую ночь, снится этот идиотский скучный сон? Живу там в каком-то дрянном сарайчике… Целыми днями только и делаю что хожу-брожу туда-сюда!» Жидков поворочался немного и, прежде чем уснуть, прошептал в темноту спальни: «К чему нужны такие сны? Пусть уж лучше вообще ничего не снится…»

И с этой ночи к Жидкову действительно перестали приходить сны. Что-то ему, конечно, снилось— нечто совершенно обрывочное, но он редко это запоминал. Лишь однажды к нему вдруг пришёл непонятно откуда странный (и до странности пугающий) образ: человек в чёрной одежде с отсутствующим лицом. Он говорил Жидкову своим невидимым ртом о том, что знает, кому всё это снится. Что снится? О чём речь? Кто этот человек? Этого Жидков уже не понимал, все образы затуманились и навсегда покинули его — точно так же, как какой-нибудь ненужный позавчерашний сон…