Супер.

(Примечание автора: значение редко употребляемых слов, терминов даны в помощь читателю в конце произведения).

Эпиграф: «…Женщина!
Перед входом в социальные сети
соблюдай три золотых правила:
1. Отключи плиту!
2. Закрой воду в ванной!
3. Забери ребёнка из детского сада!..»

Счастливый период приятного бездействия подходил к неизбежному окончанию. Дома постепенно заканчивались деньги, продукты питания, и заготовленной бересты уже не оставалось, хотя работа с нею требовала длительного времени; и даже желания, казалось, избывали сами себя, истончаясь, вместе с безвозвратно уходящими минутами, часами, днями…
Бересту заготавливал всегда муж – размачивал, выравнивал, сушил – одному ему ведомым способом. Технология давно была утеряна и забыта. Рисовала, кропотливо выписывая детали, по большей части, она. Её картины на бересте пользовались у многих горожан успехом и доныне, тогда как обычная «художественная мазня» не имела никакого спроса. Другим источником дохода для семьи в два человека, маленькой ячейки большого общества, была подработка мужа медбратом на машине скорой помощи. Работа в основном ночная, сменная, оплачивалась из кармана самого клиента, и только если в дежурство были вызовы. Некоторые предпочитали не связываться с белыми халатами вовсе, и загибаться самостоятельно, без помощи эскулапов, которым полагалось сначала «дать на лапу», а потом уже излагать жалобы…
На эти копейки они и жили – пили, ели, одевались, всё остальное время, проводя за супер — достижением века, компьютером нового поколения, с продвинутой технологией, способным преобразовывать мыслеобразы в электроимпульсы, и тут же разлагать их на оптические и слуховые составляющие аудио- визуального ряда, наполненного осязательными, обонятельными и вкусовыми ощущениями с предполагаемыми характеристиками, производными от работы электронных рецепторов, собранных на основе действия электролиза, анализирующего химические составляющие деятельности мозга человека; трансгрессирующего их на электронный уровень бытия, с последующим декодированием сигналов и «материализацией» в сетевой матрице электронной версии проживания задуманной вами последовательности действий и воплощений.
***
Электролиз являлся основным процессом, благодаря которому функционировала вся принципиально новая подсистема «Супера». При этом химическим источником «тока»,- генератором потока сознания,- в тесной связке с компьютерным мозгом, — центром управления всеми микропроцессами, картами памяти с огромной коллекцией человеческого опыта, ощущений различных органов чувств, целой энциклопедией тезауруса, — был сам человек. Безраздельно, безгранично, до последней капли энергетической субстанции, — батарейкой к собственной проекции достоинств и недостатков, пороков и заблуждений, всего, что представляют собой в психологии области сознательного и бессознательного, — комплексов, обид, представлений о себе и мире… Источником не бесконечным. Рано или поздно, истощая себя в непрерывном течении беспредельных фантазий, он иссякал, выдавая, напоследок, череду путаных эпизодов реальной и виртуальной жизней. Тогда про человека говорили: растворился в сети, развоплотился, заблудился в матрице, совершил переход, может, действительно веря, что частица духа перенеслась в новый мир, служителем которого, верным псом и стражем, он был до последней возможности своей физической жизни. И впрямь, зарождалась новая религия мультиверсума, с мириадами миров и вселенных, с мирами ада и рая, и многочисленными миражами средиземий и междумирий, где каждый волен был избрать себе свой. Разве что, не нашёлся пока человек, который мог изложить всё популярно в «Новой Всевремянной Сетевой Библии»…
***
Нечаянно смахнутые движением руки очки, лежавшие на столе, упали. Одно стекло вылетело. Девушка даже не шелохнулась, ни сделав движения и пальцем. Так и осталась сидеть, утопая в мягких подушках, повторяющем формы её тела, компьютерном кресле, принимающем для удобства своего хозяина его зачётные параметры, учитывающем малейшие нюансы особенностей отданного ему телесного груза. На голове красовалась синтетическая, особого проводящего волокна, шапочка, со встроенными чувствительными оптическими приводами, проводниками мыслей.
Надев её, казалось, девушка тут же впала в глубокий, мистический, неестественный сон, сродни летаргическому; тогда как тревожный мозг, изголодавшись, страдая от недостатка новых порций адреналина и эндорфина, нервно и торопливо посылал тревожные сигналы на чуткие к его капризным потребностям электроды, желая быстрее достичь стадии синхронизации с моделями – голограммами, образами, которые сам же и порождал, болезненно и влюблённо…
***
… Бледная, с распущенными чёрными волосами, водопадом спадающими на белое, кружевами пенящееся атласное платье, утопала она в шелках ложа. Да не умерла ли она? Ариэль, усилием воли, открыла глаза, уже в новой реальности, в своей продолжая живописно передавать образ спящей красавицы, если не мёртвой. – «Чего бы мне пожелать?» Сверху стали падать розы. Сразу же она вспомнила, что у них должны быть шипы, разумеется, колючие, и тут же почувствовала кожей лёгкую боль от соприкосновения с ними. Рецепторы допустимых границ чувствования явно чрезмерно усердствовали. С досадой и брезгливостью на лице, она стряхнула розы на пол. Вошла с гитарой Габриэлла. Села на красную подушку в ногах. Запела. Голос чудный. О таком можно только мечтать! (Что она и делала.) Чёрный корсет со шнуровкой на белой блузе и широкая красная юбка удивительно смягчали мальчишеские черты лица. «Нет, не гитара, — лютня… или арфа...» — мгновение… и в руках Габриэллы сменилось два инструмента. «Это, совсем, никуда не годиться! Надо же их сначала принести!» — казалось, мысли опережали проводящие их системы, как детки выпрыгивали из-за кустов на дорогу, пугая водителей и родителей… Габриэлла встала, придерживая арфу, тяжеловатую для её изящного телосложения, удивлённо глянула на хозяйку, и произнесла сущую глупость, совершенно не замечая этого: «Пойду схожу за арфой» — «Чёрт! Что-то не так: «Мои мысли – мои скакуны!» Впереди паровоза вагончики побежали»… Бедная Габриэлла, совсем замороченная, выволокла могучий инструмент за дверь. Ариэль почувствовала себя дурно. Ей стало не по себе. Тошнота и головокружение — симптомы реального состояния тревожности, сильного перевозбуждения организма, охватили её. Такого она точно не заказывала… Мгновением позже, Габриэлла втащила вновь эту чёртову арфу в спальню своей, уже до крайности раздражённой, и даже испуганной госпожи, которая напряжённо соображала, что бы сейчас пообиднее сказать… никак не удавалось синхронизировать поток скачущих мыслей с компьютерной ожившей картинкой голограммой. И голос мужа, резким букетом чувств и ароматов, с привкусом горьких лекарственных медикаментов, ворвался и взорвал компьютерный морок, разорвав миражи, рассеял туманные призраки фаты – морганы…
***
— Иди, готовь ужин!..
— Это невыносимо! Ты деспот! – закричала молодая женщина, резким движением стянув с себя шлемофонную шапочку, с прячущейся в ней тонкой электроникой. Всё-таки, «лекарство» оказалось горьким, хотя и ударно подействовало на одобренную цивилизацией жертву и клиентку «Супера», — по методу анестезии, локально отрезвляюще и обезболивающе. В другой бы раз она делала вид, что не слышит, но сейчас её переполняли, смешиваясь в гремучий коктейль, скачкообразные смены собственных настроений, фантазий и желаний, чувства вины, злости, неудовлетворённости от не очень удачной попытки синхронизации своих мыслей с компьютерной «машинерией», считай, — империей.
-Угу, не кантовать! Поголовная чипизация населения на лицо и в действии! — Муж флегматично, с лёгким удивлением, глянул на свою жену.
-Я только села! Я вообще ничего не успела сделать! – надув губки, обиженно протянула она, изображая маленькую капризную девочку, которую надо пожалеть.
— Заметно! Ужин нам не нужен! А муж нужен? Забыла, что Кириловы придут? Это, между прочим, твоя сестра! Иди хоть «бутеров наваяй»! И кофейник целый сразу поставь! Если что, кофе можно будет и холодным попить! Вот жаль, что таблетки такой ещё не придумали, заглотнул одну — и сыт!
— Угу! Кирилов сказал бы — катетер и трубку в рот с питательной смесью…
— Типа, вниз -утку, в рот — дудку! Но не сидеть же просто так в ожидании их!
— Ты замечал, что чувство голода можно обмануть, если покушать в другой реальности?..
— Вот именно, что обмануть, ты и так похудела, скоро как овца будешь весить!.. И чего надулась? Выражение такое есть «бараний вес»! Ну, лёгкая значит! – Он подхватил её на руки и поднял, желая смягчить вылетевшие грубоватые слова. «Вот бодаться сейчас только и не хватало!»
— Не надо выражаться, ещё неизвестно, кто тут баран! Ну, всё, отпусти меня! Знаю я эту шутку, меня на кухню, а сам — «за комп»!..
— Ну, давай, сделай уже что-нибудь простое закусить, а потом там вместе что-то новое придумаем!.. – Да, так и есть, если признаться самому себе, ему хотелось побыстрее спровадить её на кухню, не пререкаясь попусту, и поскорее взять в руки магический меч; отдать парочку приказов вассалам; провести бой с недругом, или просмотреть, хотя бы, статистические данные экономического развития; а может даже предпринять что-то в политическом отношении; разобраться с послами, своими и чужими; наладить переговоры; и одним словом, занять, наконец-то, компьютерное кресло, придав телу аморфное состояние благословенного покоя, отключившись от реальности тусклого бытия…
***
«Что-то новое придумаем»… что можно было бы придумать нового?.. все чудеса уже приелись, но в сравнении с обыденностью, которая вообще ничто…» — Она пошла на кухню, и нечаянно наступила на вылетевшее из очков стекло. Оно хрустнуло под ногой. «Ещё не легче… Замечают ли другие, как с каждым днём труднее становится заставлять себя что-либо делать, кроме как, — не погружаться в дурман, смертельно опасный и желанный, — почему это смертельный?» — поймала она себя на странной мысли, и наконец-то, подняла очки, сообразив, что случилось, водрузила оставшееся стекло на глаз и вгляделась в реальность. – «Неужели здесь всё так плохо, когда там, так хорошо!..»
Она не успела додумать, зазвенел звонок в прихожей. Нехотя, едва волоча ноги, она пошлёпала к двери. Он, конечно, уже полностью завладел компьютером. Впрочем, это ошибка. Это компьютер завладел им, заполучив его импульсы.
***
«Как ему всё это не надоело?» Последнее время они соединили свои программы, и жили в одной игре или, точнее, играли в одну жизнь. Быть может, инстинктивный страх потеряться в других мирах, объединил их. Друзья занимали там же, при них, «почётные места», соответственно восприятию их личностей и характеров, параллельно собственным мыслям. И сегодня назначена всеобщая встреча за компьютером, где каждый должен будет двигать лишь свой персонаж. Такие «подвижки» у «навороченных» современных моделей тоже предусматривались. Для этого достаточно было иметь в комплекте несколько шапочек, – по числу «вживлённых в игру живых персонажей», ничем более не отличавшихся от сотворённых, надуманных, голограмм людей,- попросту, «ботов»,- если, конечно, тем не были переданы признаки монстрообразных мутантов. Ну, так и своим проекциям можно было придать любые формы и вид, или просто подкорректировать фигуру и лицо, поближе к идеальному образу красоты, общепринятому эталону совершенства среднего статистического значения. Супружеская пара придерживалась умеренно консервативных взглядов на моделирование другой реальности, не занимая, слишком уж, крайних позиций модераторов, придававших ей черты тёмных или слащаво — райских миров. В их общей реальности не было ни монстров, способных свести с ума, вдруг выйдя из-под контроля под действием собственного убивающего страха горе-экспериментатора, ни фантастических кульбитов, прыжков и перемещений, и прочих паранормальных прелестей, соблазняющих человека своими сверхвозможностями — телекинезом, телепортацией, левитацией, чтением мыслей и прочими ирреальными всевозможными составляющими. У них была даже игра, когда они подлавливали друг друга на несуразностях и разного рода «волшебных» мелочах, невозможных в действительности. По договорённости, ничто не должно было «появляться ниоткуда» и «исчезать никуда», отвечая физическим требованиям известных, раз и навсегда данных, законов нашей вселенной. Все действия должны быть, по взаимному согласию, возможны в реальности. Они только слегка её корректировали, добавляя другие обстоятельства, встречи, события, и ревностно следили за соблюдением правил своей игры. Возможно, такой подход к параллельной жизни во второй реальности даже оберегал их семейные устои и психику от более глобальных и необратимых изменений в жизненном укладе. Никто не обнародовал данные по статистике, количественной отчётности, и прироста «народонаселения» в клиниках для душевнобольных или людей, покончивших жизнь самоубийством, тех, кто намеренно свёл счёты с жизнью или не вписался, забывшись, в физические свойства этого мира, решив, например, совершить очередной полёт, вот только не во сне, а на яву…
***
За дверями стояли гости. Дверь не открывалась. Позвонили ещё. И ещё. Виктор Гаврилов, уже находился в матрице, в одной лишь ему подведомственной реальности одного из многих уголков сетевого пространства. Маргарита Колобова, принцесса своих «заоблачных грёз», боролась с упрямой непослушной дверью, не желающей открываться перед гостями. Гостей, как будто, и ждали, и звали, и всё равно, пришли они, как всегда, неожиданно. Встречали Ингу Колобову, родную сестру Марго, и её мужа Виктора Кирилова, приходящимся Гаврилову, соответственно, свояченицей и свояком и, кстати, тёзкой. С ними пришёл, не слишком молодой поэт, знакомый знакомого, и по предварительному разговору, очень настороженно относящийся к «заумной технике», и вообще, к технической революции. Полностью отказавшись от игрового использования компьютера, обращавшийся в сети только к словарям и энциклопедиям, и то в исключительных случаях, когда другим путём информацию было добыть невозможно, этот знакомый принципиально избегал «безбожный конструктор обольщений бесовских». И только тогда согласился на освидетельствование «машины зла», когда в одном из споров было ему указано, что «…не подвергшийся соблазну ни разу, — не может про себя сказать, что он смог увидеть — и не поддаться; быть искушаемым, но устоять; и в безнаказанности, и вседозволенности, смог не приступить черты морали и долга; не пожелать ни жены близкого своего, ни добра его; не удерживать против него камня за пазухой, мысли не чистой; смог не убить, не предать; ни клятву нарушить; ни перед златом не преклониться, ни пред чревоугодием, — если смог выйти сухим из воды, и ни одной душе обиды не нанести — то тогда только может сказать про себя, что сумел устоять, и остаться непогрешимым перед истинным Богом, и людьми, и самим собою… а до тех пор, пока он не попробует подержать плод запретный в руке своей, не надкусит малого кусочка, не сможет он, наверняка, сказать о себе — чёрен он или бел, грешник или праведник…»
***
Наконец, дверь неохотно поддалась, открывшись перед нетерпеливыми заждавшимися гостями, которые торопливо переступили порог, словно опасаясь, что в последнюю минуту хозяева вдруг передумают, и снова захлопнут её перед носом.
— Ну, вот и наша Риточка, а ты боялся! И как говорится, рубикон — пройден! Назад пути нет! Только вперёд!.. Риточка, это Виталик, последний поэт на земле, ну в смысле, не в том, что самый «завалященький», а самый последний, оставшийся в живых, из поэтов; остальные, кто не спился, — тот женился, и в книжки жить переселился… а наш поэт решил сегодня «со злом всемирной паутины сразиться»! Впервые с нею в единое целое слиться! Во как! Как Виталик, на твой вкус, в друзья поэта я гожусь?
— Да, годишься, годишься… — скороговоркой проговорил тот.
— Вечно ты балаболишь! — Это уже голос Инга подала.
— Вот так, Виталик, мы у них под каблуком и выживаем! Правильно, что не женился, и не женись никогда, особенно на сёстрах! Не веришь мне, спроси Гаврилова! Где эта морда крокодилова?..
-Уже врос… а я только вынырнула, не без потерь… — Марго показала очки без одного стекла.
— Без очков?.. Хорошо, что с глазами! Опять передали сообщение, что от истощения, не отходя от «Суперов», погибло пять человек. А ты похудела. — Инга так откровенно стала разглядывать сестру, как будто старалась найти в ней первые признаки умирающей.
— Ты чего на неё так уставилась? Трупные пятна ищешь? – не выдержал даже Кирилов, вообще-то терпением не отличавшийся никогда, скорее, выделявшийся «словесным недержанием», вечно хохмил и подхохатывал.
— Вы думаете, это от голода?.. от голода умерли?.. – Марго рассеянно вновь водрузила очки на нос.
— Ну, истощение может быть понятием многозначным в широком смысле этого слова. В субъективно узком, с такой хозяйкой, как твоя сестрёнка и моя жена, мне оно лично не грозит! Я даже в своём статусе, в сети, поставил, например, что «в активном поиске бываю в три часа ночи… у холодильника», — сигарета в руках Виктора описала плавный полукруг, что означало, что он уже «на чемоданах», «цель взял», начал, и собирался говорить долго и пространно…
— Кириллов, помолчи уже! – прервала мужа Инга. – А ты, как думаешь?.. – посмотрела она на сестру, даже взяла её за плечи, и слегка тряхнула.
— …Я подозреваю, что это истощение мыслей, нечего было пожелать, чего бы, тут же, не свершилось!.. – Не сразу, и как-то нервно, ответила она, толи с иронией, толи на полном серьёзе, и прикусила нижнюю губу.
— Ну, мы в провинции не очень-то избалованы такими вещами, пока… Хотите анекдот?..- не смотря на то, что никто не ответил, — продолжал, как ни в чём не бывало, — «Ночной разговор в соц. сети: — Чего не отвечал так долго? — За колбасой ходил! — А чего так поздно? -Нормально. У меня холодильник работает круглосуточно! », — Кирилов вновь попытался поддержать непринуждённую «светскую беседу»…
— Дай Бог, чтобы это «пока» длилось дольше! – На этот раз Виталик своей с излишней горячностью сказанной репликой оборвал его красноречие.
-Ну, с первого глотка не пьянеют! Может, не сразу, и мы «супер – наркоманами» станем! Как в анекдоте: «- Алё, бабуль, приезжай, нам борщ свари! — А мама где? — Мама в соц. сетях. — А папа? — Папа на танке, на войне. — Во-о, дают! Ладно, внучка, приеду. Вот только помидоры с перцем на «Моей ферме» досажаю!» — Кирилов рассказал анекдот на разные голоса, ломая и меняя свой, вот только опять никто не засмеялся, все смотрели серьёзно и озабоченно, как будто ждали продолжения, с застывшим в глазах немым вопросом – «когда смеяться?» Он решил, что до них не дошло, и пояснил, — «Все в «компе» зависли – и мама, и папа, и бабка, а у девочки, пока своего нет или до розетки не смогла дотянуться»… – никто не улыбнулся, — «Да вас, как будто, лимонами насильно накормили! Чего?! В чём причина мировой скорби?! Всё ж нормально! Сегодня встреча чемпионов лиги «Рай на дому!» — «Нирванна рулит!»
— Вить, дело в том, что это уже не анекдот! А в действительности печальный факт, который заставляет задуматься о дальнейшем развитии событий… — поэт покачал головой.
— Я и смотрю, — какие-то вы задумчивые. Меньше думайте – проще жить будет! А то один индюк задумался – и в щи попал! Не нравятся анекдоты? Я вам реальную историю расскажу: «Один пацан знакомый «тусил» и «чалился» с тёлкой, — надоела, — «крутяк- мужик!»- решил, -надо расставаться! Короче, он сменил телефон, заблокировал её в соц. сетях, сменил адрес, сделал всё, чтобы она не смогла больше его найти!»…
— А она?- с сочувствием, правда, непонятно к кому именно, спросила Инга.
— А она и не искала… — весело заключил Кириллов. — Меньше думать надо, и всякое о себе «воображать»! По-моему, будет даже интересно, когда, социальные сети проберутся в реальную жизнь. Представляете, обогнал пробку по обочине, и — бац! — надпись на лобовом стекле высвечивается: «Четырнадцать человек считают, что ты козёл!» — Снова «встав на свои лыжи», где «его коньком» был «лёгкий трёп», перевёл разговор на шутку Кирилов.
— Я думаю, даже если она его не искала, — ей, всё равно было неприятно… — запоздало отреагировала Инга.
— Нет, ну, конечно же, неприятно, когда кто-то в социальных сетях удаляет тебя из списка друзей, так и хочется написать: «Ты чо-о?.. нормально же молчали?!» — Кирилов слегка приобнял за плечи жену, и чмокнул её в щёку.
Разговор не клеился. Ему никак не удавалось попасть в тон их «торжественного» настроения, расшевелить, «разбодяжив» перчиком шуточек – прибауточек. Он уже давно вертел в руке сигарету, достав её по ходу своих коронных номеров — монологов, которые никто не хотел воспринимать шутливо, как раз наоборот, воспринимая их слишком серьёзно, так, что он уже начинал чувствовать себя главным героем античной трагедии среди второстепенных бессловесных персонажей. Ему уже давно хотелось закурить, но из присутствующих никто этим не баловался, и он только мял сигарету в руках, и нетерпеливо поглядывал в сторону затылка хозяина, никак не реагировавшего на приход гостей в свой дом.
— Кажется, нам обещали что-то очень интересное про нас самих показать! — так и не дождавшись отклика на свои шутки, продолжал он. — Вы что, уже смонтировали?.. Когда будем супружника из состояния «Сомы» выводить?» – кивнул он в сторону неестественно застывшего, окаменевшего Гаврилова. –«Вишь, «умертвие какое!», и на какой он стадии разложения? Окоченение на лицо, но трупных пятен пока не наблюдается!»
— «Сомати» – это самоконсервация. Все так говорят, нынче это в моде. А сома — это напиток молодости, эликсир вечной жизни!- Вздохнул поэт.- «Сидельцев» резко будить не рекомендуют! — Подумав, добавил он.
-Да, знаю!- отмахнулся Гаврилов. — Один чёрт! Умник, тоже мне нашёлся! Начитанный он у нас! Сома, кома — всем знакома. Видишь, какой памятник самому себе любимому! Краше в гроб кладут! С ним точно всё нормально?- Кирилов склонился над Гавриловым, испуганно вглядываясь в застывшие черты лица, пощёлкал пальцами перед его носом, пошмыгал своим, принюхиваясь. – Запаха нет — значит, нет и разложения! Если только моральное… — заключил он, и загоготал, широко открыв рот.
— Типун тебе на язык, болтун! Что ты несёшь! Не обращайте внимания! Он у нас дурачок! Какое ещё разложение! Рита, не слушай его! – Запричитала, очнувшись Инга, впавшая было и сама в оцепенение, до этого с недоумением оглядывающая комнату, несущую следы запустения.
— Скорее, на стадии размножения… Можно активировать монитор и увидеть всё, чем он там сейчас занимается, — рассеянно отозвалась Маргарита. — Не потрудившись предложить гостям снять верхнюю одежду и закрыть на защёлку дверь, она прошла на кухню, и старательно гремела посудой, в последнее время, как назло, отказывавшейся её слушаться, отчаянно вырывающейся из рук.
«Что это с ней происходит? Прямо таки, какая-то утрата простейших бытовых навыков. Откуда эти неловкие движения новичка, не могущего совладать с собственными руками? Она же художница, в конце концов! Это даже затрагивает её квалификацию! (У художников очень хорошо развита мелкая моторика, и чувствительны пальцы, и подвижны кисти – и рук, и инструмента). Этого просто не может быть!»
Послышался звук разбитой тарелки.
– Чёрт! Разбилась!..- не желая заострять внимание гостей на своей оплошности, она стала кричать громко в голос прямо с кухни. — А монтировать сегодня сами будете! Вот только я бутерброды «домонтирую»!.. Хотя вовсе и не монтировать, а просто думать!
— Этого, как раз, он делать и не умеет!
-Ха-ха! Я кое-что другое умею делать!.. Что тебе нравится! И ещё могу демонтажем и утилизацией ваших «бутеров» заняться!..
— Кто бы сомневался! Всё! Я иду на кухню! – решительно заявила Инга, ещё раз окинула комнату беглым взглядом, будто пытаясь что-то отыскать, и, кажется, нашла, подняла с подлокотника кресла небрежно кинутый цветастый фартук Марго, и решительно надела на себя, завязав за спиной тесёмки.
— А мы?..
– А вы, присоединяйтесь к этой «бледной немочи с нашорниками на глазах»! Только дайте слово, что при первом же моём упоминании о пище, вы отключитесь от вкусовых ощущений на экране, в прямом смысле слова. Впрочем, это бесполезно… — обронила она, взглянув на Гаврилова.
— Ну, Ингочка, ну почему ты думаешь, что мы сразу жрать там сядем?.. Мы со скатертью – самобранкой прошлый раз экспериментировали, и то, они же сказали, это так, для демонстрации возможностей, только для нас, так сказать! — Стал оправдываться жене Кирилов, и тут же переключился на поэта. — Слышишь, Виталик, люди воздержанные. Кесарю – кесарево, как говорится, с ума не сходят… лишь слегка обстоятельства корректируют. Всё, как ты заказывал, без волшебства и излишеств, как ты там сказал, в замочную скважину заглянем и уйдём сразу!.. Хотя, я — то могу, хотя бы, коньячок бесплатно продегустировать!? Там же коллекция от «Мэтров сомелье» мирового уровня со стажем под четверть века! Да вы в жизни своей, как ни старайтесь, собственным языком даже прочувствовать всего букета никогда не сможете, у них же нюх, как у собак, и вкус они годами тренируют! Вот мне, что водяры дай, что портвейна, да хоть первача, — всё одно, я на коньяк по своей зарплате,- на настоящий коньяк, — в принципе только издали смотреть лишь могу, а тут пей – не хочу, хоть залейся им и ванну в нём прими! Я хоть знать буду, что это такое! Хоть помирать не жалко будет! И ты вот, голь перекатная, живёшь как вошь, ни хомута, ни телеги, ну где ты такое найдёшь?.. Там же всё запротоколировано – от Пушкина до Михрюшкина!
— Т-т-т-т! – Поцокал кончиком языка гость. — Ты у них в рекламном агентстве не числишься, случайно?.. За такое либо платят, либо по морде бьют — у тебя, вроде, чистая!.. Значит?..
— Дурак ты, а ещё поэт! — С укором, обидевшись вдруг, протянул Кирилов. — Ну, скажи, бывает у тебя, что ты спишь и сон видишь, да такой, будто всё по правде происходит, и запахи чувствуешь, и цвета видишь, и можешь во сне всё, что хочешь делать, летать, например; а ты попробуй там стихотворение придумать, может быть, у тебя и в жизни какой-нибудь дар особо поэтический откроется, мысли читать, или ещё что, в жизни стихами начнёшь разговаривать… или ты и против снов тоже?
— Ты сам сказал Кесарю – кесарево, не может какой-нибудь лавочник сны императора видеть, не должен, он же потом лавочником не сможет работать, понимаешь?.. И как ему потом жить с этим?..
— Да так и жить! – Не растерялся Кирилов. – Одним лавочником меньше, значит, одним поэтом больше! А ты, вот значит какой! Не хочешь, чтобы люди развивались! Да им жизнь на то и дана, чтобы они её вкус ощутили, распробовали, как сомелье, все оттенки чёрного, серого узнали и другого разного!.. Ты сам мир не чёрно – белым, случайно, видишь, не дальтоник, в смысле, цвета различаешь?.. Кто-то мне рассказывал, что Александр Македонский не различал оттенков – то! У него, типа, весь мир одноцветным был, вот он его и завоёвывал, разницы ни в чём не видел! Буду звать тебя отныне Македонским!
— Не вздумай!
— А то что? Поколотишь?.. Ну, что ты, как баба пугливая, «этого» не делай, «того» не трогай, «туда» не ходи… Жизнь большая, а никогда её слишком много не бывает! Её лопатой экскаваторной черпай! Туда – сюда, посмотреть – понюхать!.. Того — сего хочется!.. Ан, не наешься ею и не накупаешься в ней вдосталь никогда! Её только ещё больше хочется, как женщину узнавать!
Гости уже давно освоились, справившись с обувью и верхней одеждой, не ожидая более от хозяев проявления радушия и гостеприимства, что ещё было в ходу, держалось в провинции, откуда они прибыли; удобно расположились, — на диване по центру восседал Кирилов, занимая его собой почти весь, и активно жестикулировал; на подлокотнике кресла, опираясь на колено обеими руками, пристроился, как петух на насесте, нахохлившийся поэт. Этот бой с «соблазнами сатанинскими» он был намерен выиграть. Ждал какой-нибудь «каверзы», но не думал, что «искуситель» начнёт действовать через Кирилова Виктора, так настойчиво зазывавшего его вкусить «чёртовой услады». Виталий думал о том, что так рьяно защищая права «Супера» на человечество; Виктор, конечно, не осознавал, на чьё место он сейчас себя ставил, и чью личину на себя примерял, и от имени кого горячо доказывал, что «Супер» стоит того, чтобы «раз увидеть и умереть»! И как раз где-то рядом, в этих рассуждениях, и таилась истина, совершенно другая правда. Как в детских играх: холодно – теплее — горячо – обожжёшься!
***
Именно в эту «Сеть», раскинутые коварно тенета её, «на души нетвёрдые и до удовольствии падкие», попадались «любители клубнички»; адреналиновых, зашкаливающих сверх меры, эмоций; «нарушители заповедей божьих»; маньяки со всевозможными фобиями, устраивающие в ирреальных мирах сети вакханалии, оргии, чёрные мессы, всевозможные всех мастей ритуалы, спиритические сеансы; колдуны и чародеи; ведьмы и пособники их, занимающиеся магией всех цветов; магистры и бакалавры тайных знаний, открывающие ордена и гильдии, затмевающие собой известные сектантские организации; диктаторы и злодеи, строящие «зазеркальные иномирные Империи зла»; «Великие Глупцы», населяющие нежитью виртуальное поле, запредельное трангрессивное пространство «Сети». Сверхновое пространство, агрессивно наступающее на человечество, и подмывающее все его устои, основы мироздания, разрушающего «Здание Мира». Словно море на материк давит «это» на род людской, всё ближе к тебе самому подбираясь… «Это» даже не прячется за названиями, оно уверено в себе, как никогда! «Сеть»! А мы для неё только рыбы,- помельче и покрупнее,- карасики и щучки,- надеющиеся вовремя выскользнуть из её пут, тенёт, не замечающие в окружении подобных, что мы уже пойманы! У этого всемирного имени есть очень говорящие о нём синонимы: западня, засада, ловушка, паутина, невод. Говорящие сами за себя «корни», не правда ли, — пад, лов, тен…
Убегать или не убегать от этого странного смертельно – манящего «зверя» или «моря», готового поглотить всё в себя, высосать всех живых, до последнего человека, способного самостоятельно подключаться к сети «Супера»… Есть ли вообще у людей выбор? Или Боги уже сами сделали его за них, определив щадящий режим смерти, где все должны погибнуть, не в адском пламени солнца, безжалостно сжигающего всё на своём пути; а чуть раньше, в пьянящем дурмане, обезболивающем и обездвиживающем; в опиумной ирреальной вседозволенности и неограниченности возможностей «Интернет пространства», глубин его, «надмирий», коренящихся на желании человека максимальной реализации, а вместо этого добровольно и страстно отдающего себя в руки ни менее безжалостного убийцы за возможность вкусить «невозможного»?.. Или всё-таки выбора милосердного, ибо предоставлены пути и средства ухода в обмен за высокую плату, отданную человечеством неизвестным Богам – напоследок, вкусить всего, чего душа пожелает, и уйти, развоплотившись, оставив в этом мире лишь тленную телесную оболочку…
Примерно такие мысли пережигали «предохранители» поэта.
— Бесполезно, спорить с тобой, потому что говоришь сейчас не ты, твоими устами сейчас сам ангел смерти вещает и сулит приятный уход из этого мира дружно в ногу со всеми строем! Иллюзии не могут заменить скупой правды жизни! Счастье не в удовольствиях, а в радости от жизни! Так же как и не в сексе, а в любви. Спасибо, хотя бы за то, что не стал соблазнять меня восточными и северными красавицами. Уймись уже, красноречивый, ты и не знаешь, что крючок уже крепко подцепил тебя под жабры, и ты, надеясь, в нужный момент, сорваться с него, только крепче на него подсядешь. Боюсь, настанет на земле момент, когда не съеденных «зверем» людей останется так мало, что они уже не смогут по численности своей поддерживать уровень нынешней цивилизации, и тогда они, быть может, найдут выход из тупика чёртового прогресса, и перестанут приносить «Молоху» на съедение детей своих…
— Что ты со мной говоришь, как проповедник! Даже не говоришь, а вещаешь! Ты пришёл сюда, чтобы увидеть «это», узнать на своей шкурке, как «это» действует!.. Ну, так, давай, попробуй, а потом мы по-другому поговорим!.. Быть может!..
— А может и не быть!
— Эй, дамочки! Что вы там делаете?.. За это время можно мамонта разделать и на вертел посадить! Гости дома, хозяев нет! Ну, как в стишке про дом ходячий. Помнишь, поэт? Ну, стишки-то ты должен знать! Гном пришёл, а дома нет; дом пришёл, а гнома нет. Как там наш обед?.. Ни хрена себе, бутерброды они вдвоём делают, а, мать!.. Бутерброды на целую роту! Я думал, идём играть, а он мне мозги компостирует, или пассирует, да порубил уже всего по частям, в пух и перья, как кость в щепу, как капусту нашинковал, репу всю продырявил, прогрыз насквозь, как мышь в сыре, отбивную сделал из меня. – Начав «скороговорить» ещё в комнате, высказывая своё «фу!» упёртому на своём поэту, сердитый голос Кирилова уже раздавался с кухни, часто перемежаясь с «крылатым выражением: «мать!» — похожим одновременно на обращение и заклинание.
— Да о чём, вы там, всё время спорите?.. Делать вам больше нечего! Теряете просто время! Уж играли давно бы!.. Вот, просто шапочку надеваете, и вы – в игре! Можете, смотреть, что там Виктор «двигает», можете сами в игру вмешиваться! Всё, – вы только думаете, — всё очень просто! – уже в комнате объясняла принцип действия Маргарита, демонстрировала «волшебные шапки», суетливо взмахивая руками, как птица над птенцом, хлопоча над «Супером», и застывшим в кресле мужем.
— Вышел из состояния «Сомы» глава семьи или её «филейная часть»?.. А?.. Ба! Дома гости! Причём давно! – намеренно по — актёрски громогласно стал декламировать Кириллов.
— Мне, тут, Инга немного помогла, в общем, у нас полноценный обед: первое, второе и третье! – подыграв, в тон ему торжественно сообщила Маргарита, у которой после общения с сестрой, казалось, даже настроение изменилось к лучшему.
— Да. Полагаю, меню оглашать неуместно, не в ресторане, знаете ли. Если есть, что в доме кушать, лучше кушать – чем вещать!.. – Хозяин, наконец-то, встал из-за «компа», чтобы поприветствовать гостей! — Свояк! Привет, тёзка!.. Инга, дорогая! Выглядишь, как аппетитная булочка!
— Полегче! Я всё слышу!
— Я тоже слышал, как вы, тут, цапались друг с другом! Я, между прочим, не просто слышал, я слушал, и представлял, — свояка я знаю, а вот как ты выглядишь, приходилось додумывать, специально глаза не открывал. – Обратился он к поэту. — То думал, что ты – «молодой задавака» из племени «индиго». Потом думал, что для молодого слишком спокойный и рассудительный, а ты, значит, такой!?
— Я такой, какой я есть! – со вздохом сказал поэт, и пожал протянутую руку. – Сам думаю, как это я ещё такой есть, один, наверное, на целый город остался, а то и на целую губернию. Как там в других краях, не знаю…
— Ну, это мы сейчас исправим. И будешь ты как все. И не один, а вместе с нами! Если бы вы только знали, как вы у меня в игре на ринге прыгали!
— Я не прыгал, ты же меня ни видел, не знал, какой я!
— Это да. Я — то «замухрышку» на ринг выпускал! То толстяка – здоровяка с грушевидным тазом…
— Я, надеюсь, я всех уложил! Брейк! – Кирилов начал изображать боксёра. – И толстяка накрыл медным тазом. Мир праху его! – Поэт вообще никак на это не отреагировал, внутренне готовясь к открытию «врат — в ад».
— Надейся! Так, сейчас, все есть будем, а то «там» вообще забываешь, что кушать надо иногда по-настоящему. Ощущения, как поел, сытым себя чувствуешь. Обманываешь себя легко и просто! По щелчку! Цвет, запах, вкус на любой вкус! Давайте сначала за стол. Я пока вам расскажу, какие «ники» вам придумал. Вам ведь всё равно, а мне приятно.
— А если они дурацкие?..
— Сам ты дурацкий! Я вас уже раньше включил в игру, и менять нехорошо, я привык, а там поначалу с синхронизацией несовпадения бывают, картинки и мысли чуть-чуть «дурят», — по разному проявляется,- какие-то мелкие шероховатости, ну, неточности идут, может помехи, но быстро проходит всё, не волнуйтесь вы так; чем больше волнуетесь, тем больше и «фонит». Считайте, что к вам система приспосабливается, тестирует, сколько вы адреналина и серотонина способны производить в секунду времени. — Объяснял хозяин «Супера», уплетая за обе щёки, поданные дамами кушанья. – Спокойствие! Только спокойствие!
— Жизнь сплошное удовольствие! – Подхватил Кириллов, и не удержавшись, процитировал: «И поэт наш будет рад! Он поедет в «Зоосад»! — и заржал, даже не подозревая, с точки зрения поэта, как он прав.
— Ха-ха! – Откликнулся тот, и вдруг продолжил. – Я войду лишь для того, чтобы утвердиться в правильности своего пути, чтобы лицом к лицу устоять пред «искушением», увидев то, от чего я отказываюсь, чтобы помнить всегда, — ради чего я это делаю!
— И?.. – С полным ртом застыл Кирилов.
— Ради трудной, но настоящей жизни отказаться от красивой и лёгкой смерти — не сложно. Я выиграю этот «бой»! Я не сорвусь, стоя над пропастью, в разверзшиеся «хляби», я ничего не унесу оттуда, не отдав и «ломаного пятака». Я ничего не пожелаю, и потому сохранюсь. Сеть выпустит меня, я ей буду не нужен. И выйду такой же «целый», как и войду.
Кирилов дожевал: «Вот, целка, нецелованная! Чуть не подавился. Видишь, как он может! Как молитву «Отче наш» прочёл! Может, и нам помолиться! С утра гибель человечеству пророчит! Пророк недоделанный! Я раз сто пожалел, что приволок его! Всё настроение испоганил, даже жрать не хочется!»
— А ты не жри, ты ешь, ку-шай! — посоветовал Гаврилов, его начал разбирать смех.
— Чего ты? Что такое?
— Ну, я тебя в игре Вакуолью прозвал! – Признался Гаврилов.
Поэта, закрывшего лицо рукой, похоже, потихоньку стал разбирать приступ смеха, и он не хотел смеяться слишком откровенно, но сдерживаться не мог, и чем дальше, тем больше его распирало от смеха.
— Что это такое — «вакуоль»?
— Ну, это, ладно, это такой вообще-то, одномембранный органоид, содержащийся в некоторых клетках и выполняющий различные функции… секреции, экскреции и хранение запасных веществ, аутофагия, автолиз и другое.
Инга не выдержала, прыснула смехом, брызги изо рта полетели в разные стороны. Зажав рот ладошкой, она побежала в ванную комнату, и там долго не могла «отсмеяться». Поэт хохотал уже в открытую, не выходя из комнаты.
Марго рассмеялась звонким колокольчиком, и поспешила присоединиться к Инге, тоже начала что-то своё объяснять: «Я в игре «Ариэль». Порошок такой стиральный, знаешь. Но имя ещё ничего себе. Гаврилов, конечно, с юмором. Себе-то нормальное «погоняло» взял, он – Бенито. А служанку я себе сама придумала – Габриэллу, она на мальчишку похожа, потому что мой муж любит, наоборот, пышек. Но ей юбки идут очень! Там такие фасончики заказывать можно, шикарные! Менять гардероб мгновенно! Перемещаться… но это мы не делаем… если только потихоньку друг от друга… — он пока в своей «сомате» был, а я шапку не стала одевать, а как сама «невидимка», — монитор включила и всё видела, что у него там происходит… Всё он там делает втихую, и летает, и перемещается, и «аватарок» всяких имеет…
-Татарок? – немного успокоившись, спросила Инга, вызвав новый приступ хохота теперь у Марго. – «Аватарки» — это придуманные личины, образы, если не сама ими управляешь, то даже и не знаешь, это реально кто-то шапку одел, и в твою игру лезет бесцеремонно, или «Супер» тебе сюрпризы подсовывает, просто программу голографическую запускает с полным набором всех физических характеристик – и вонять может, или возьмёт, и ущипнёт тебя. Параметры терпимости боли или удовольствия можно самой регулировать, ну конечно, на сто процентов никто не поставит, там предусмотрены ограничители всего.
Мечтания Маргариты чаще всего ограничивались либо знакомыми клипами первой популярной мировой десятки исполнителей с любимою собою в главной роли, либо она сама придумывала обстоятельства, в которых оказывалась в качестве героини, и чувствовала себя моделью на съёмках разных красивых клиповых картинок: «Она в окружении звёзд и светил», «Она на огромной кувшинке Дюймовочкой», и т.д., как говорится, и пишется.
Между тем багровый мрачный и злой Кирилов, не ожидавший такого «ножа в спину», понял, что является главным героем столь дружного и не запланированного плезира. Молча, он встал, походил по комнате взад — вперёд. Сел. И сначала неуверенно, в кулачок, а потом всё смелее и громче присоединился к общей веселухе…
— Эй, смеются – не плачут. Вакуоль, так Вакуоль. К тому же на своих дураков не обижаются. – Заключил он. — Может, лучше какой – нибудь Бемоль, получше звучит, и похоже тоже, – может, как-нибудь «пере-хрене-зирушь»…
— «Пере-хро-низируешь!» — через смех поправил Гаврилов.
— Нет?.. Ну, одна хрень. – Заключил тот. – Запускай свой «Пылесос — насос — кровосос».
-«Мозгосос» – не удержался и поэт.
– И ещё «мозгогрыз»! — сквозь смех и слёзы «выбрызнул» Гаврилов.
К обществу присоединились Инга и Марго. Все, и хозяева, и гости, были накормлены, и находились в неожиданно приподнятом настроении! Общая «смехотерапия» определённо помогла участникам настроиться «на одну волну», и спасла, на этот раз, их от рисков, связанных с первыми попытками групповой синхронизации с высокотехнологичной системой «Супера» в целом, и вершиной мысли – «человеческой ли?» — подсистемой его или приставкой, — электролизатором, — в частности.
— Что? Надевать уже шапочку?..
— Да. И нажмите на ней персональную пуговку. Вы – активизированы и трансгрессируете в Сеть!
***
«Бенито! Будем знакомы!» — представился хозяин.
И вот Инга узнала, что она теперь Датра. Имя вызвало ассоциацию у неё с ценным пушистым мехом ондатры. Ну и ладно, ей это никакого неудобства не причинило, в равной степени, как и пушистому зверьку, похожему на толстенькую мышь размером с кошку. И они уже все насмеялись вдоволь над именами, данными им Виктором, причём в «реале».
В сети Датра, по заданным условиям игры «от Бенито», оказалась служанкой Бемоля — Вакуоля, по жизни своего благоверного, шумного, но незлобивого Кирилова, который сам заявил себя хозяином постоялого двора. Мгновенно войдя во вкус, он стал бегать по своей взявшейся ниоткуда, — от «Супера», — собственности, восторгаться, и беспрестанно жарить на вертелах то цыплят, то барашков, то поросят. Она же стала пассивно наблюдать за ним, удивляясь тому, как он быстро освоился с ролью хозяина. И ей даже не пришло в голову что-нибудь начать менять «от себя». Всё удавалось без усилий. Легко было порхать между столами с подносом в руке, нагруженном живописными натюрмортами из продуктов, так и просящихся на полотна мастеров кисти. Никогда она не представляла себя в роли официантки. Но всё вершилось по наитию. Галдели посетители. Юлою танцевала на столе яркая пышная блондинка в оперении разноцветной органзы. «Наверняка, дело рук, а точнее мыслей, сестрёнки, «как пить дать», её картинка. Она любит броские одежды, яркие необычные ткани и фасоны, разные фурнитурные «навороты», и кожаные ремешки с причудливой отделкой стеклярусом или орнаментами; и ещё она любит общее внимание и сидеть тихо в уголке точно не будет».
Утончённая хрупкая, как фарфоровая статуэтка, цыганка, обходила важно столики посетителей, и опускала монетки в лиф, под корсет платья. Обшлага рукавов падали мягкими складками на руки сидящих мужчин, когда она склонялась к их раскрытым ладоням, и загадочно дышала им в лицо ароматом пьяного томного дыхания. (Управляй они своими чувствами сами, они бы потеряли управление.)
Старый воришка, изобретённый кем-то, потихонечку обрезал ножичком болтавшийся на поясе кожаный кошель у Бородача, а тот похотливо лапал сидевшую на своих коленях «пышку» с роскошными буферами, и в слишком откровенном декольте, находившую занимательным причёсывать гребнем его бороду. Дамочка при этом громко хохотала, широко открывая рот, со странным стоматологическим набором — золотой фиксой, железными брекетами и пирсингом, серебряной гантелькой, на языке. Пожалуй, это было красноречивым свидетельством, говорившем, как минимум о болезненном чувстве юмора своего «контролёра» или о том, что в молодости кто-то метался между выбором профессий стоматолога и косметолога, а в результате стал медбратом на скорой помощи с несколько излишним знанием профессиональных «примочек» и терминов. В том как женщина – бот,- что в ближайшем рассмотрении уже не вызывало сомнения,- напоказ запрокидывала назад голову с рыжей копной волос, демонстрируя при этом белую шейку, можно было усмотреть и отвлекающий манёвр, и желание проверить – удалась ли проделка вороватому старичку. Может, они работали на пару?.. Да все они тут были продуктами разыгравшегося воображения Бенито. Он имел богатый опыт управления всеми персонажами сразу, тогда как гости были озабочены собственной рефлексией по поводу и без…
Взгляд Датры ещё скользил по многочисленным посетителям, одаривающим и её ответными игривыми взглядами, а то и монетами. И впрямь, посетителей цепко держал сам Бенито, поднаторевший в созидании своей империи, хозяин «Супера», чувствуя себя «контролёром», управляющим сознанием «пешек», разменной монеты игры. Он и по роли определил себя, не иначе, как блюстителем порядка, который был и сам не прочь как-нибудь лично пошалить. Он вёл смелые неприличные разговорчики с Датрой, каждый раз находя повод, переводить её внимание на себя, отвлекая и от работы, требующей наличия, собственно, не одной, а как минимум, пяти обслуживающих девушек, и от посетителей, жаждавших также её внимания, и та, быстро сообразив «откуда ноги росли», была весьма удивлена, сравнивая его с человеком, которого знала по жизни. Даже у Вакуоля, в реальном времени завзятого любителя двусмысленных словечек, уши стали пунцовыми, когда он, исхитрившись, поймал Датру за руку, и велел повторить, что «чёртов полисмен ей нашептал на ухо». А выслушав, принял своё решение, и в наказание Бенито, — прогнал весь сброд, находящийся у того «под контролем». Не удалось лишь скинуть со стола настойчивую девицу в органзе. Значит, у той были свои планы относительно того, «кто в доме хозяин», в данном случае – в игре. Вакуоля это не расстроило. Он смекнул, кто прячется за «красоткой» — во-первых, и конкретно к ней претензий не имел – во вторых. Итак, кроме пляшущей вакханочки, остались только они – Вакуоль, Датра, Бенито и Зура. Последний «ник» достался последнему поэту, до сих пор вообще никак себя в игре не проявлявшему. Ну, сидел… ну, смотрел… скорее, посматривал боковым зрением, ни ел, ни пил… воздерживался… Виталий всегда говорил про себя, что он бродяга по жизни. Таким вот и вошёл в игру. Серел неприметной тенью в кругу зевак и ничем не выдавал своего присутствия. Что же, карты как говорится, были раскрыты, маски, практически, сняты. Трое гостей вошли под своими «личинами», а два оставшихся «аватара» не давали повода даже усомниться, «ху из ху?»- кто из них Ариэль, а кто Бенито. Кстати, девушке наскучил танец сразу же, как только она перестала ощущать себя центром внимания. Она так и осталась на столе, заняв более удобное, сидячее положение, и лениво кушала виноградины, пытаясь это делать наиболее картинно, с кистей растения… Новый собственник, Вакуоль, возможно, чувствуя неловкость или свою вину за окончание «карнавала», стал докапываться до поэта, до Зуры – зачем, ему такая неинтересная прострация? Он же обещал показать ему «прелести прогресса» — он выполнит своё обещание. И не придумав ничего лучшего, начал его выполнять. Он таскал Зуру по всем закуткам своего хозяйства, угощал вином и шашлыками, которые тот, по ранней договорённости, лишь пробовал, делал один глоточек, откусывал только кусочек, одним словом, снимал пробу. И думал про себя: «Я лишь для того пригубил вина, надкусил, приняв в себя пищу странную, обманную, чтобы не упрекали потом меня, в том, что я остался не сведущ, даже зайдя в «дом желаний». Прости меня, Господи, укрепи в моих намерениях пройти испытание и выстоять перед искусом дьявольским». Новоиспечённый хозяин рассыпал перед ним сундуки с добром, и под конец, показал ему своего коня. Всё это время Датра пассивно ходила сзади, как хвост, и скучала – «Чего ради, Виктор «из кожи вон лезет», как будто забыл, что это всё «понарошку», не взаправду!?» В реальной жизни она любила Вакуоля, то есть, конечно же, она любила своего Виктора, которому прощала недостатки, считая их продолжением достоинств, он был добрым по жизни, ласковым с ней, лёгким в общении с друзьями, а Виталик, мог быть им хорошим другом. Она их познакомила. Виталик показался ей интересным, ни как все, со своим мнением и взглядом на вещи, от которых другие млели, а он относился к ним, если и не равнодушно, так спокойно, по — мужски достойно. Но сейчас она чувствовала себя хвостом, который никто не хотел замечать. Впрочем, кроме Бенито, которому было ещё хуже, потому что он себя чувствовал «хвостом хвоста», и как ни пытался оттянуть её внимание на себя, и действовал даже руками, ничего не получалось, — она красноречиво избегала оставаться с ним наедине, выскальзывая в последний миг, и убегала вновь за этими двумя. Бенито даже поймал её локоток, уже отбросив шутливые заигрывания, напрямую попросил её: «Ну, скажи, какого ты хочешь?.. чёрта- лешего?.. скажи, я тебе любой типаж устрою… чем только окончательно напугал её, она с силой оттолкнула его. — «Что он делает?.. не понимает, что какую бы маску он на себя не нацепил, она всё равно будет знать, что он муж её сестры!.. и не сможет той в глаза смотреть, и своему Кирилову». Хозяин «Супера» стал сильно ей докучать. «Бенито! Ты достал! Или лучше сказать, Виктор Гаврилов! Стоп! Что ты делаешь? Я не тобой придуманный персонаж! Не татарка, или как там… не аватарка». Она нагрубила ему, и убежала ото всех. Она вышла во двор, и захотела плакать, а потом пожелала, чтобы дождь плакал вместе с ней, и двинутый её мыслью, начался лёгкий дождик, который моросил и моросил, и очищал, и просил…
А под дождём она увидела юношу, который играл для неё на дудочке. Он играл долго и уныло. И она не знала — программа это, или кто-то из «своих» его создал? Или знала, догадывалась, быть может, или надеялась, она не понимала уже, хотела она этого или нет, в ней что-то происходило, менялось… бывает такое, когда уже не понимаешь чего хочешь, путаешься в новых чувствах, в мыслях, желаниях… да, это мог быть и Бенито, он всегда ей оказывал внимание, и завидовал Виктору, что она заботливая хозяйка, любит чистоту и порядок, вкусно готовит, умеет печь пироги и консервировать овощи, совершенная противоположность своей сестре, исключительно творческой натуре…
Вдруг вышел Зура. Он взял её за руку, и приблизил к себе, и она не вырвалась, хотя всё время думала о Вакуоле, о Викторе, который искал её теперь, и звал. Он хотел, чтобы она сама пришла, и делал вид в своей игре, что не знает, где она находится. А Бенито, предоставив гостям немного похозяйничать у себя в «Супере», сидел у придуманного очага, слегка озадаченный отказом там, где всё можно, и ковырял спичкой в зубах. Вот он придумал собачонку. Позвал её. Та послушно прибежала, виляя хвостом, и легла, прыгнув на колени к нему. Он принялся чесать ей за ушами. А собачонка лизала ему руки. Он был бы не против завести такую в реале, но заранее боялся забыть её покормить, как-то и ребёнка они из-за этого не хотели пока заводить, кому-то пришлось бы нянчиться с ним, а значит уже не посидишь лишний раз в сети…
Он столкнул собачонку с колен, и стал ждать развязки… сейчас придёт Датра, и Вакуоль устроит ей сцену ревности… — зачем вообще тащить в сеть старые привязанности, и упускать море новых возможностей ничем не ограниченных, кроме собственного «Я»! Ух ты! Он внезапно понял, что ограничитель всё-таки есть! (Не только в регуляторе чувствований.) Он сам! Со своим коробом страстей, хвороб, представлений о том, что такое хорошо, и что такое плохо! Должно быть, Зура лучше нас, он свои страсти на коротком поводке держит, а ведь ему даже ответ держать не надо ни перед кем – жены нет, подружки тоже, только какая-то абстракция – Бог, люди, он сам! Что это? Законы вселенной? Какой именно из мультиверса? Положим, общемировой порядок, принцип кармических связей, справедливого воздаяния по делам нашим, так что, всё держится на испуге – «преступлении и наказании»? И люди только из боязни засветиться, обнаружить для чужого глаза чёрненькое своё «чёртень-кое», прячут это, чтоб наказанными не быть, так от себя-то самого не спрячешь! И от Бога не спрячешь. Все мы почему-то с рождения знаем, что для нас правильно, что нет, что красиво, а что уродливо, мы с самого начала это знаем, без объяснений! И совесть в самом человеке заложена, она и мера всему. И люди – они не образцы совершенства, чего ради них, Зура – «три ура» строит из себя «три себя»? И он такой же человек! Только они со своей совестью на компромисс пошли, а он – нет!..
Его собственным мыслям мешал голос Вакуоля, — свояк настойчиво делал вид, что ищет Датру, и не может найти…
Её уводил, взяв за руку, Зура. Он привёл её в конюшню. Они отвязали гнедого, оседлали, — Вакуоль перестал звать, — вывели на дорогу, не попрощавшись с хозяином, — тем и другим, сели вдвоём на коня, и поскакали по вьющейся двумя колеями ленте просёлочной дороги, пустынной и бесконечной, уводящей к лесу, через лес и дальше за горизонт. Сначала пошли по дороге шагом, потом всё быстрее и быстрее, перешли на галоп. И вот уже лишь ветер и топот копыт зазвучал песней странствий в ушах. Мимо замелькали вёрсты. Земля понеслась навстречу. И они тоже рванули вперёд, хватая ртом ветер, оставлявший послевкусием аромат трав и деревьев. Их потянули к себе свобода и воля, возможность счастья, и вера в счастливое завтра… опоясанные одной дорогой, разными путями пришли они к точке не возврата…
Но кто-то высокий в длинном чёрном плаще вышел на дорогу. Конь встал на дыбы. Девушка испугалась, и выпала из рук Зуры, как картонная. Ведь, боль лёгкая – «Супер» уступает, он заостряет только приятные ощущения и притупляет боль, только едва обозначая её, – зато головокружение сильное. Мир кружится вокруг неё, как карусель.
— Я Лох! – говорит высокий Чёрный. – Капюшон спадает с его головы, и они видят перед собою изуродованное шрамом лицо, обрамлённое рыжими кудрями и такой же рыжей бородой.
— Ты – Лох? – не сдержавшись, смеётся Зура, всё громче и громче хохочет, и Датра тоже в ответ заливается смехом, не в силах даже подняться, так пробирает её веселье, и нелепое имя Рыжего, и комичная сцена, разыгравшаяся на дороге. После короткого смятения им становится так смешно, что можно «животики надорвать» от смеха.
— В цирк ходить не надо! – едва выдавливает, давясь смехом Зура. – Лох, ещё и рыжий. Клоун ты, а не Лох!
— Нет, он Лох, Лох! Это шутка! – выкрикивает через смех Датра, забыв про первое мрачное впечатление.
— Анекдот какой-то! Просто цирк! Я думаю, это Вакуоль! Или всё-таки Бенито, но по просьбе Вакуоля! Или лучше, «Ву- а-ля! Шер-ше-ля-фам!» Ищите женщину! А я уж решил, что и вправду, с тобой на коне мчусь! Хороший ушат воды на голову! Боже, благодарю тебя за заботу о душе моей!
— Я Лох, — неуверенно на сей раз повторил Рыжий, чувствуя подвох и курьёзность ситуации.
— Тебя послал Вакуоль? – выкрикнула Датра.
— Даже если и так, но придумал его, всё равно, Бенито. – Предположил Зура.
— Лучше так, чем программа!
Ей совсем не страшно оказаться в руках разбойника, которого послал и придумал сам Вакуоль или даже Бенито, не зная, как иначе вернуть её или задержать. Неужели он сможет её обидеть через него, так похожего на самого себя, только увеличенного в масштабах, с дурацким шрамом, и рассерженного, но и комичного одновременно? Или всё-таки над его внешностью поработал юморист Бенито, придав образу карикатурно искажённые черты её мужа. Вакуоль и сам рыжий. А этот шрам ей кажется сейчас даже красивым. Наверное, она слишком жёстко поступила с его самолюбием, убежав вот так с поэтом… Но это же не взаправду, это не считается! Или считается? А значит, она по правде, его бросила, и просто так сбежала с другим мужчиной?..
— Ворованное добро к добру не ведёт! Известна вам эта истина?
«Это он про меня или про коня?» — думает слегка уязвлённая своим же вопросом Датра, и вдруг ощущает на шее лезвие ножа, а думает только о том, что для неё было бы желательнее, чтобы про коня, или про неё?»
— Эти слова не принадлежат разбойнику Лоху. Но я сам бродяга. И у меня ничего нет, как и не было. Но у меня есть всё, потому что у меня есть дорога, которую не отнять. По ней только можно идти вместе, в путь.
— Я владелец дороги, — говорит Лох, — плати дань – коня и девушку, а потом иди дальше.
— Девушка не вещь! — отвечает Зура. — Захочет – станет птицей, улетит; захочет – змеёй, ужалит. А ты хотел бы присоединить её к своим богатствам?
— А что можешь ты?
— Я могу сделать её свободной, а значит, подарить весь мир. Я могу идти с ней одной дорогой…
Мрачнеет Лох. Отпускает Датру. Берёт под уздцы коня. Зура давно стоит рядом, и даже не пытается сопротивляться. Садиться Лох на коня, и скачет назад. Пыль стоит столбом над дорогой. Зура гладит волосы девушки, успокаивая её.
И был вечер. Они вдвоём сидели у костра. Создавали себе самые прекрасные декорации из самой жизни, природы, которая держала их бережно на зелёных ласковых ладонях. Овевала дыханием ветра. Озаряла светом далёких звёзд, и домашнего костра. Чаровала их звуками тёплой ночи. Они слушали соло соловья и хор лягушек, комариный духовой оркестр и загадочные голоса ночных артистов, а под утро — симфонию многоголосья птичьих вариаций… Они слушали звуки, помня их, не подгоняя желаниями. То, что хотели, находило их. И всё было лишь сном?
Хотя ни Вакуоль, ни Бенито не вторглись больше в их иллюзию, она кончилась. Они бы её никогда сами не прервали… Правда. Подъехала золотая карета. Но не для них. Им было бы чуждо подобное помыслить. Барышня Ариэль, выглянув из резного окошка сообщила, что реальный ужин остывает, и остынет окончательно, если они с её супругом не покинут «Супер». Барышня Ариэль отъехала. Зура вдруг вспомнил, что в реальной жизни у него есть жена и дети! Он знал, что это не так, но при этом испытал жгучую потребность отправиться к родным. Кажется, он сам выключил – кнопки- пуговки, и снял обручальные шапки – венцы с их голов.
После молчаливого тихого ужина ничего было не нужно. Гости покинули хозяев, которые тут же после их ухода, засели дружно за «Супер». Ариэль и Бенито занимались в «Супере» любовью. Давно они не пытались догнать реально этих ощущений…
Вакуоль не признавался к Датре. Молчал.
— Виктор, это была не я! – Робко прошептала она.
— Ну да, «и я не я, и лошадь не моя…» — в тон ей ответил он.
Но на этот раз он не шутил, пересыпая шутку шуточкой, как обычно, был тих, серьёзен, и смущён. Что – то очень существенное поменялось в нём, изменив его даже внешне.
Датру душила иллюзия дороги, поглощающая всё. Воочию слышались унылые звуки дудочки играющего музыканта, и утренняя птичья симфония жизни, возвращающая и придающая смысл всему живому на земле – человеку, птице, зверю… Пламя костра слепило глаза. Или это слёзы? Или начавшийся всамделишный дождь? Или дождь в её душе… засасывающая иллюзия жизни… или настоящая жизнь… выбор оставался за ними!..
Зура торопился. Держал реальный путь к реальной супруге с реальными детьми. Хотя их пока у него не было, но он был твёрдо уверен, что там недалеко, может, за ближайшим поворотом, его ждёт настоящая живая своя девушка, которая нарожает ему в настоящей действительности здоровых ребятишек, а не компьютерных «симсов», «Симпсонов», «покемонов», и неведомых зверушек. У него был путь, и было будущее, потому что ему было легко отказаться от красивой смерти ради пусть трудной, но настоящей жизни.
Поэт на ходу придумывал и пел новые стихи, которые начали складываться у него в голове, пока он крутил жернова мыслей по дороге в гости; когда был в гостях; когда спорил с Виктором; смотрел на клиентов сети снаружи и узнавал их изнутри; когда сбежал с девушкой; на коне скакал по дороге; провёл ночь у костра и расстался с иномирьем, приобретя новый опыт и цель. Остался ли он прежним? Нет. Он хотел быть один?.. Что за чушь! Он спешил жить! Он шёл уже к своим жене и детям! Почти бежал! И пел про…
«Сеть».
Мы улыбаясь, смотрим в монитор,
Мы ловим отблески искусственных эмоций.
Забывшие, что значит — разговор,
Мы набираем массу новых опций…
Мы в цифрах научились отвечать,
И обижаться на причудливые скобки.
В сети легко лицо своё скрывать.
Там дерзким станет, даже самый робкий.
Там нет стыда и праведного гнева,
Там нет любви ни в точках, ни в тире.
Нет ветра, воздуха, земли и неба,
Нет ничего там настоящего, нигде.
В людских руках модель иного мира,
Где люди кажутся иными для других.
В попытках сотворить себе кумира,
Теряют своих близких и родных…
Меняют статусы, картинки и друзей.
Меняют мнение, события, привычки.
Среди всех виртуальных новостей,
Уже не ставят больше точки и кавычки…
Сеть расширяется, пытаясь стать Вселенной,
А человек увековечил там себя,
Пытаясь оставаться себе верным,
Он потерялся в её дебрях навсегда…

Примечание автора.

Стихотворение «Сеть» не является произведением автора рассказа; найдено в сети; автор неизвестен; приведено, как глубоко отражающее суть содержания; оправдано наличием главного героя – поэта, кому по рассказу и достаётся честь быть его гениальным автором. (Сначала был написан рассказ, потом к нему добавилось найденное в сети стихотворение).

Значение редко употребляемых слов в помощь читателю.

o Трансгрессия (многозначное понятие) — употреблено в значении феномена перехода непроходимой границы, и прежде всего — границы между возможным и невозможным.
(«История Философии: Энциклопедия»).
o Электролиз — разложение вещества на составные части при прохождении через его раствор электрического тока.
(Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935, 1940 г.г.)
o Электролиз — химические реакции, протекающие под действием электрического тока на электродах в растворах и расплавах, а также в твердых электролитах.
(«Словарь по аналитической химии»).
o Мультиверсум — мироздание в целом, как совокупность миров, одним из которых является та вселенная (универсум), в которой мы обитаем.
(«Проективный философский словарь»).
o Фата – моргана — яркий множественный мираж, когда отдаленные предметы видны многократно и с разнообразными искажениями.
(«Словарь по географии»).
o Эскулап — из греч. боговщины, врач, лекарь, доктор.
(Даль В.И. «Толковый словарь Даля» 1863 – 1866г.г.)
Уточнение: по древне-римской мифологии бог врачевания, в книжном варианте употребляется в ироничном смысле.
(«Энциклопедический словарь»).
o Серотонин — химическое вещество, наличие которого в организме прямо связано со сменами настроения. Снижение его уровня провоцирует у людей возникновение подавленных состояний.
(«Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого»).
В других источниках: медиатор нервной системы, гормон счастья.
(«Биологический энциклопедический словарь» и «Словарь синонимов».)
o Адреналин — гормон «мобилизации» сил организма: его поступление в кровь возрастает при эмоциональном напряжении, стрессе, усиленной мышечной работе и т. п. В результате в организме происходят приспособительные изменения – повышаются потребление кислорода, концентрация глюкозы в крови, артериальное давление, усиливается кровоток в печени, стимулируется обмен веществ.

(«Энциклопедия Биология». 2012 г.)
o Эндорфин — гормон радости; нейромодулятор; нейропептид.
(«Словарь синонимов»).
o Функции секреции, экскреции и хранение запасных веществ, аутофагия, автолиз — функции одного из составляющего элемента клетки, которые выполняет вакуоль (элемент клетки).
o Плезир – устар. 1. Удовольствие, забава. 2. То, что служит развлечением, забавой, что доставляет удовольствие.
(«Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова». 2000 г.)
o Органза – тонкая жёсткая прозрачная ткань, сделанная из шёлка, полиэстера или вискозы.
(«Википедия»).
o Прострация — состояние полного безразличия к окружающему, угнетенности, подавленности, сопровождаемое полным упадком сил.
(«Толковый словарь русских существительных»).