Приговор.

На экранах памяти мелькали лица, спиральные дороги, автокабины, тросы, громоздкие сооружения разного предназначения, искусственные цветы, разнообразный ассортимент пищевых продуктов в различных упаковках: баночках, тюбиках, порошках, таблетках, коробочках и пакетиках. С каждого экрана неслись обрывки фраз, шум, разговоры, смех и плач. Кто-то придумывал себе необыкновенный диковинный мир с несусветными чудовищами и тут же, тщательно всматриваясь, делал его зарисовки. «Наверное, художник – фантаст» — подумала Маргарет. Мысли её рассеянно блуждали. На её экране возникали то её родное хранилище «Мудрости веков», — это было что-то среднее между музеем и библиотекой, — здесь были записи классических книг прошедших веков и современные произведения высшего класса; то улицы родного города, ушедшие под землю, однообразные и приевшиеся глазу, — а ведь было время, когда люди жили не под землёй, а на земле – об этом рассказывали древние записи — и вот уже на экране потекли реки, зашумели деревья, — так ли они шумели на самом деле?
Теперь экскурсии на поверхность Земли стали проводить всё реже и реже, да и те деревья, которые росли на ней, мало чем напоминали описания их у древних классиков и в научных трудах учёных – биологов и ботаников.
Она вспомнила своего любимого поэта – классика древних времён — и начала вспоминать его стихи… а на экране возникла:
«Белая берёза… под моим окном принакрылась снегом, точно серебром. На пушистых ветках снежною каймой распустились кисти белой бахромой…»
Теперь берёз нет на Земле. А одна – под землёю, в зоо-ботаническом саду – музее непонятно каким образом сохранилась, но и то – карликовая, под неё не встанешь, рукой не обнимешь, даже запаха её не почувствуешь как следует. Тут же рядом робот – автомат: «Не подходите близко, руками не трогать!» Вот вам и всё удовольствие. Когда-то давным — давно произошёл мощнейший атомный взрыв. Могущественная цивилизация сама себя взорвала. Небольшая кучка людей ушла под землю. Это было так давно! Но как с тех пор изменился климат!? И продолжает изменяться в худшую сторону… Мы – те, кто пришёл после них, делаем всё возможное, чтобы сохранить жизнь, мы боремся, как можем, мы создали свой микроклимат под землёй, мы создали фермент вещества, который практически смог заменить нам естественные продукты питания – иначе, где бы мы под землёй взращивали их? Каждый квадратный метр на учёте. Мы научились получать из душного облученного воздуха земли кислород. И вот сейчас за этими экранами памяти, когда наши мысли принимают формы, видимые глазом, сейчас мы учимся мечтать! Мечтать, чтобы продолжить жизнь, а не сойти с ума в запертой клетке микроклимата, где каждый сантиметр, кажется, исхожен сотни раз! Где люди начинают страдать галлюцинациями, сами зовут их, чтобы хоть на час – два вырваться из этих стен! Кто нам подписал этот приговор? По какому праву?!
Экран памяти демонстрировал лица, спиральные дороги, автокабины… на нём мелькали тросы, громоздкие сооружения разного предназначения, искусственные цветы, разнообразный ассортимент в различных упаковках: баночках, тюбиках, порошках, таблетках, коробочках и пакетиках…
Теперь экскурсии на поверхность Земли стали проводить всё реже и реже. Эти экскурсии обходились очень дорого: и государству «подземному», и самому человеку – довольно часто происходили в пути несчастные случаи, в том числе и психо — невропатологические. Почему-то люди, даже с крепкой, как считали, нервной системой, очутившись на поверхности Земли, часто пытаются сорвать с себя шлем и освободиться от скафандра, в результате чего – ожоги, раны, облучения, слепота… Слепота!
От этого воспоминания Маргарет застонала. На экране возникла она молоденькой девушкой восемнадцати лет, стоящей в защитном костюме – скафандре на поверхности Земли рука об руку с юношей лет двадцати в таком же наряде, — «Где ты теперь, Адальби?» По календарю древних тогда на земле был май. Экскурсия, на которую они попали, была очень редкой «Атмосферное явление – гроза». На ней всегда был усиленный спасательный отряд санитаров, но даже они не могли полностью предотвратить ситуации несчастных случаев, которые могли возникнуть. Слишком сильное впечатление на людей производила гроза, совершая в их душах чудовищный переворот, заставляя безуметь с неустойчивой нервной системой, людей более впечатлительных. Это запоминалось на всю жизнь! Свирепствовала природа, обливая маленькую экскурсию людей-кротов ядовитым дождём, обрушивая на них ураганные порывы ветра, метая длинные стрелы молний. Рванувшись вдруг вперёд, один из экскурсантов, юноша, побежал. Маргарет, узнав в нём своего парня, Адальби, тоже побежала за ним. Она звала, молила, требовала остановиться, спотыкалась, падала, ревела, и проклинала всё на свете,- она сама была готова сбросить мешавший шлем, но ей не дали этого сделать. Сильные руки санитара спасательного отряда обхватили её сзади и другие подоспевшие, не смотря на её усиленное сопротивление и проклятия, вернули её назад с запретом посещения, каких бы то ни было, экскурсий по поверхности Земли. Последнее, что она видела – это, как Адальби сорвал с головы шлем – то, что не успела сделать она, — и смотрел живыми, свободными от стекол глазами на Землю! А потом вдруг услышала через соединяющий передатчик его истошный крик: «Я ничего не вижу! Не вижу!!!» Ослеп. Так уже бывало, она слышала. Считалось чудом, что вообще остался жив; воздух дышал испарениями тяжёлых металлов, ядовитых газов… только, почему он пропал?.. Почему ей ничего не сообщили о нём? А ведь он был очень одарён музыкально, и умел играть на музыкальном инструменте древних – скрипке – он блестяще её освоил! И он жил этим! Некоторые принимали это за чудачество, но равнодушных не оставалось, когда звучала скрипка, даже среди этих некоторых. Пробуждённый её памятью, Адальби возник на экране, — он самозабвенно водил смычком по струнам скрипки, и та стонала, рыдала и смеялась в его руках. Маргарет так ясно представила мелодию, которую слышала когда-то в его исполнении, и та зазвучала уверенно и громко, и захватила собой весь зал. Люди отвлекались от своих экранов, от своих мыслей и с упоением, удивлением, восторгом, даже страхом слушали… слушали… слушали… Музыка рвалась, резала и кромсала, то угрожающе требовала, то униженно молила, поддерживаемая памятью Маргарет и желанием людей слушать. В зале послышались сдерживаемые рыдания. И вдруг, сквозь звуки скрипки, резкий мужской голос, срываясь в сильном волнении, потребовал: «Кто это играет? Скажите мне, кто это играет?» Почему он так знаком Маргарет? Музыка резко оборвалась: «Адальби!» «Кто это?.. Маргарет… это ты?» — с кресла поднялся седой сорокалетний мужчина. Рядом с креслом осталась стоять тросточка. Застывший взгляд мужчины был устремлён прямо перед собой, и лишь голова была чуть повёрнута в сторону, откуда били оголёнными проводами по нервам звуки «Реквия по мечте» Вольфганга Амадея Моцарта. Глаза мужчины ничего не рассматривали. Они всегда были направлены вглубь себя. И навсегда. Человек был слеп. Черты лица его были тонки и благородны: высокий лоб, прямой нос, полные губы. Человек этот сделал шаг вперёд и протянул руку: «Маргарет! Это ты?.. Почему молчишь? Если это не настоящая игра на скрипке, значит, это можешь быть только ты! Я ошибся?.. кто это играл? Скажите же!» — рука его медленно стала опускаться вниз. Часто моргающая юная девочка, которая казалось, была впечатлена происходящим, и готова была расплакаться, а слёзы уже дрожали и грозили сорваться с её ресниц, порывисто вскочила со своего места, хлюпая носом, подбежала к мужчине и подала в руку ему его тросточку. Он развернулся всем корпусом в сторону движения, но казалось, не понял, что произошло, рука автоматически сжала трость, и тут же разжалась, выпустив её, трость со стуком упала.
…Двадцать лет! Двадцать лет прошло с тех пор, как он сорвал защитный шлем на скафандре. Двадцать лет с тех пор, как она слышала его крик: «Не вижу! Ничего не вижу! Маргарет, вглядываясь в лицо, ища знакомые черты, медленно подошла; каждый шаг ей давался с большим трудом, ноги будто одеревенели, не слушались её; голова закружилась – ей показалось, что она стоит на медленно вращающемся диске; ноги ослабли, и не в силах больше сохранять равновесие, седая, но прекрасная женщина, перехватив его руку и прижавшись к ней мокрой от беззвучных слёз щекой, как осенний падающий лист, опустилась на колени. И он упал, как подрубленный дуб. Так они и сидели на полу – он слепой, трогающий её волосы и лицо, и она, ничего не видящая, то ли от горя, то ли от счастья: «Почему? Ну почему ты пропал?» «Чтобы мой ребёнок не стал таким же слепым кротом, ведь он был нам положен…»
«Кому-то посчастливилось получить их очередь – разрешение на ребёнка – ведь каждый миллиметр их «подземного царства» был учтён и распределён между заживо погребёнными под Землю живыми душами…» — примерно так думали люди, смотрели на них, сочувственно, соучаствуя и переживая общие эмоции, сродни катарсису в древнем театре; кто-то стесняясь, смахивал набежавшие слёзы, но никто не пытался говорить, без слов всё было ясно, и никто не помнил уже, что в театре подобная заключительная сцена могла бы вызвать аплодисменты, — люди потихоньку расходились, возвращаясь к оставленным делам, покидали зал оживления памяти, потому что понимали, что такое побыть вдвоём в их густонаселённом подземном муравейнике… после двадцати лет приговорённой разлуки…