Две жизни сумасшедшего (глава I)

Все запылало. Не пламенем, но ужасом. Секунда между сладким сном и сладковатым чародейством замерла, чтобы состарить сердце мальчишки. Он впервые увидел ведьму. Не страшная, скорее непонятная, точно у ночной гостьи не было лица. Леденящая душу. Сон — болезненный, нежеланный.
Начавшись дискомфортом и переродившись в жжение, боль пробудила маленького человека. Странноликая ведьма, не та, что встретилась дома, поранила живот обездвиженного пленника. Они так похожи, пронеслась единственная мысль по одурманенному сознанию, не люди. Попытка закричать провалилась.
Вокруг томились такие же пленники. Ньёдо узнал семью. Злая шутка судьбы или тошнотворный сон. Мы все умрем, решил самый маленький из приговоренных. Животу стало легче, а через мгновение боль многократно усилилась, чтобы мальчишка, наконец, смог закричать. Ни ведьмы, ни семья не отреагировали. Они уже умерли, испугался Ньёдо и заплакал. Ведьма закончила манипуляцию, отвернулась к другому столу. Пуховая легкость наполнила тело подопытного, заставив поверить неокрепший разум в близость смерти. Ведьмы, ведьмы, ведьмы…
Второй день или новая минута плена. Он очнулся. Та же боль, только более привычная, неспособная свети с ума, текла по телу. Отныне не был десятилетним мальчиком, был массой из непонимания и приближения. Лекарства и магия притупили разум. Злые ведьмы. Бесцельным ветром мальчишка оглядел комнату и не понял, что не хватает одного. Сестрёнка сдалась раньше. Уничтоженное холодным рассудком невинное и доброе существо тысячей образов воскресло в памяти, но Ньёдо не мог заплакать. Бесконечная слабость.
Ведьмы то появлялись, то исчезали. Чистая ненависть сформировалась в сердце маленького человека. Очередной эксперимент. Пленник потерял контроль над мышцами, жесткие путы ослабли, а незамеченное движение принудило тело рухнуть на пол. Ему даже не случилось больно, чародейство. Ведьмы перевернули мальчишку и продолжили. Закричал отец: с сыном творили нечто страшное. Как же так? За что? Пелена безразличия охватила сына и отобрала цвет у предметов, громкость у криков. Сувоф захлебнулся в кошмаре, раздирая горло криком. Вероятно, осталось лишь двое из четверых; мужчина посмотрел на бесчувственную супругу. Или один. Освободить бы руку, чтобы изрезать их в пыль, а потом выпустить и себе кишки, но прежде похоронить. Отец закричал. Похоронить! А трупы мерзких тварей бить топором до тех пор, пока каждая кость не развеется на ветру.

Кусочки разодранной души собрались на время, чтобы Ньёдо смог открыть глаза. Прежнее помещение, только теперь он на столе, точно мальчишка и не мальчишка вовсе, а тушка на обед. Боль так привычна. Показалось, что в руке ведьмы разместилось бьющееся сердце, но мозг и глаза ошибались. Просто кровь. Секундная концентрация на злосчастной кисти — взрыв. Пальцы молчаливой злодейки разлетелись по комнате. Первый звук от будто немых мучителей. Ньёдо не понял, а потом испугался, замешкался. Это точно я, обрёл надежду раненый. Злые одноликие чудовища суетились, дабы остановить почти человеческую кровь. По сомнительной причине хозяйки дома не попытались повлиять на бунтаря; элементарное эго. Шанс. Недостаточно понимая суть, пленник попытался повторить успех. Хаос. Сначала взорвалась голова, следом два сердца. Практически искупили грехи. Спустя время Ньёдо освободился.
Ничего человеческого, никаких признаков жизни вокруг, лишь логово убийц. У него появилось время и даже силы. Зло, только первобытное зло в каждом флаконе и листе. А лица — два на троих — были одинаковыми или предельно похожими. Это потому, что вы — нелюди, разозлился освобожденный и взорвал замершие головы. Еще больше крови в попытке окупить кровь хороших людей.
Острое солнце ударило по глазам. Возвращение в мир болезненно. Бегство. Последний осколок семьи, прочие более не существуют. Он еще вернется сюда, но не один. В незрелой голове бегали взрослые мысли: смерть, почести.
Несколько падений замедлили беглеца. При последнем случилась задержка — дыхания не хватило даже на подъем. Одну секунду. Глаза предательски закрылись. Страх от близости логова смерти подразумевал желание бежать как можно быстрее, однако нечто легкое и плотное, но безболезненное овладело Ньёдо. Вокруг свобода, убедило оно мальчишку, вокруг безопасность. Колкая трава мягка.

Ленивое солнце едва продиралось сквозь плотный воздух. Настоящая тяжесть — утро, рассудил Ньёдо. Глаза не спешили открываться; рассвет не вступил в силу. Мужчина повернулся на бок, чтобы разглядеть спящую жену, хотя видел её тысячу тысяч раз. Недостаточно. До чего сильно любил Ньёдо Эхию. Глаза — во всей Тазии не найдется вполовину таких милых.
Жажда разрушила до основания желание спать. Начался новый день. Только сопение на грани храпа сигнализировало о наличии детей на местах и во вчерашнем дне. И чего мне не спится, разочаровался глава семейства. Вода одарила бодростью.
Первые цепкие лучи громоздко хватались за кроны великанов, отталкивались от горизонта. Трава под ногами раздражала, немного. Утро имело привкус, и он вызвал у человека подозрение. Такое же ощущение настигло разум, когда родился сын; первая подаренная жизнь — кто поверит. А потом повторилось — отец уже верил, однако привкус нереальности проявился и тогда. Удар по щеке и щипок не дали ответа. Растерянность быстро наполнила сердце. Не болезнь ли?
Ньёдо разбудил жену, невнятно пытаясь объяснить причину и упрашивая обнаружить недуг. С каждой секундой паника нарастала, множилась, заражала супругу. Милые глаза преисполнились ужаса. Первобытный крик древнего существа остановил все; это был Ньёдо, но разрушенный до последнего элемента.
-Остановись, — единомоментно прервал он хаос. — Со мной все хорошо. Я просто еще не проснулся. Просто плохой сон.
Мужчина сел на кровать. Точно минуту назад некто проник в тело, прорвался в мысли. Теперь нутро наполнилось гармонией. Странно. Ньёдо замер, пощупал область сердца. Позволив вернуться панике, цикл замкнулся. Человек вспомнил ведьм. Тех самых мучителей, от которых сбежал благодаря запретному умению. Фрагменты воспоминаний собирались в мозаику, создавали стену между бессильным и окружающим миром. Все встало на места — цвет исчез, звук пропал. Поразительно знакомо. Ловушка внутри собственного тела. Под пеленой мелькала та самая, но звук ее нежного голоса не существовал. Она далеко.
Образы из жизни один за другим показывались неудачнику, а затем растягивались, точно пятна на глади воды. Перемешанность. И тьма. И пустота.
Плен. Мужчина точно вернулся на тридцать лет назад. Мерзкий потолок, мерзкие одинаковые лица. Он собрался запаниковать, но решил не поверить глазам. Иллюзия продолжается, убеждал себя человек, но рука мучителя дернулась в груди. Чувство, которого не испытывал с того самого дня, поразительно яркое и сильное, воспалило мозг. Все прежнее оказалось ложью. Воспоминания, вмиг обернувшиеся галлюцинациями вызвали боль много сильнее физической. Крик. Провал.
Кровь из глаз и ушей не отвлекла единоликих; всё вокруг грязно, пара капель не могла что-либо изменить.
Иллюзорные воспоминания непрерывно атаковали ребенка, а ведьмы наблюдали — выдержит ли? Кровь проступила изо рта, вспенилась. Мучители не двигались, точно ждали нечто определенное. Зрелище не для глаз человеческих. Глубокий вдох, кашель, клокот прекратился. Как близка смерть?
Ньёдо открыл глаза, уставился в потолок. Без движений, лишь дыхание. Возможно, он вернулся к жене. Малоликие вновь отвлеклись на стекляшки.

Картины из несуществующего будущего перемешивались с реальным прошлым, создавая боль и не позволяя ребенку понять что-либо.
Полный день ведьмы не трогали пленника — опыт продолжался. Иногда тело настигали судороги, иногда свежая кровь пробивалась из ран. Ньёдо должен был умереть, но посмевшие сделать подобное уберегали того от смерти.
Далекие от понимания цели близились; лица похожих приобрели черты улыбки, мерзкой до тошноты. Мальчик перестал дышать, по воле магии кровь на поверхности мгновенно засохла. Секунды сложились в минуту; Ньёдо стал неотличим от трупа. Тяжелый вдох, и пауза. Еще почти минута. Ведьмы играли в творцов.
Шум отвлек хозяек. Незваные гости в доме убийц — редкость, опасная или глупая. Маленький человек остался в одиночестве. Яркие до состояния звезд образы прятались за неподвижными глазами. Он почти ничего не знал о Чертоге, однако думал, что все именно так и есть. Семья ожидает. Сильный удар в грудь, но в комнате никого; теплая дорога замерзла и удалилась. Ньёдо открыл глаза.
Может двигаться. Первые неуверенные взгляды, затем получилось поднять голову. Мальчик лежал голым на столе. Мерзкий шрам от шеи до лобка прятался под засохшей кровью. Каждый предмет вокруг осквернен убийством или злом. Пленник сел. Торопиться не стоило, вдруг очередная иллюзия утянула сознание в путь длиною тридцать лет. Сильная боль в глазах из-за одолевших воспоминаний — обессилевшее тело рухнуло вперед. Может, достаточно терять кровь, мелькнула ирония среди хаоса в голове. Но это сказал не мальчик Ньёдо, а мужчина, что прожил без малого сорок лет. Тишь. Исход эксперимента?
Крики, в том числе и детские, побудили мальчишку очнуться. Взрослые люди в одинаковой одежде, измученные и окровавленные дети, гораздо более бледные и худые, чем он, существовали вокруг. Дом ужаса, но не сегодня. Среди образов глаза выхватили изображение изуродованных тел убийц. Магия не уберегла вас, сильно, но беззвучно рассмеялся освобожденный. Чьи-то руки понесли его прочь от скверны. Не иллюзия ли?
Воспоминания схожи: тридцать лет назад, изничтожив мерзких недругов, он упал на траву и заснул, а сегодня шел среди таких же несчастных по нежной траве. Она ярче и мельче, нежели годы назад. Дети вокруг радовались, пусть слабо, но гораздо сильнее Ньёдо, наверное, потому что тела их менее изувечены.
-Они изменили и тебя, — то ли спросил, то ли предупредил маленький незнакомец едва старше самого Ньёдо.
Цепь рассуждений нарушилась. Пока он придумывал ответ, собеседник продолжил:
-Они говорили про тебя. И ты много кричал и говорил, и снова кричал. И что-то делал.
Наблюдатель знал больше жертвы. Однако ничего существенно не поведал. Пленник и без того чувствовал изменения. И помнил. Полуживые воспоминания били иглами в горло и глаза; настолько болезненна ложь.