Бандероль

— Время – это жизнь, — услышал он у себя за спиной девичий голос. — А что такое любовь? Настоящая.
В вагоне метро было много народа. Никому не было дела до того, о чём говорят между собой люди. Он тоже обычно не слушал житейские диалоги, произнесённые на современном сленге. А здесь, по сути, философский вопрос повис в воздухе. Уставшим людям, которые возвращались домой после трудового дня, похоже, было не до философских размышлений. Естественно, ему стало интересно, что ответит тот, к кому был обращён этот вопрос.
— Ты хочешь, чтобы я тебе на пальцах объяснила? Но если Любовь – это Бог, возможно ли невыразимое выразить в словах? – спросил другой девичий голос.
Любопытство толкало его повернуться, чтобы увидеть лица молодых собеседниц. Но врождённое чувство такта не позволило ему это сделать.
— А ты уменьши масштаб, может, тогда получится? – попросила первая девушка.
— Любовь женщины к мужчине? Мне кажется, что это вездесущее призрачное ощущение касания, когда сердце заходится от счастья. Это абсолютная потребность в присутствии любимого рядом с тобой. Когда от его признаний тебе в любви, кажется, что ты ощущаешь дуновение бесконечности. Вроде, всё правильно, и всё то, и одновременно не то, близко, но не точно. Знаешь, как в игре: «Холодно-горячо». Так вот это ближе к «холодно». Ну, может, «тепло». Это как озарение, которое невозможно выразить словами. Это надо пережить самому, испытать, ощутить. Корявое описание получилось. А любовь похожа на распустившийся цветок в твоём сердце, на не обжигающий огонь, который спускается к людям на Пасху, на песню матери над колыбелью ребёнка, на слепящее солнце утром у моря, на шторм в океане, на весенний дождь и первый гром, на улыбку младенца и страстный танец испанки, на искрящийся на солнце снег и на полёт к звёздам.
Он ощутил страстное желание вмешаться в их диалог, но вместо этого замер, зажатый с двух сторон мужчинами средних лет, один из которых не знал, куда ему пристроить коробку, чтобы она никому не мешала. В конце концов, он поставил её себе на голову и хмыкнул. Сосед с другой стороны предложил переместить коробку на колени к их общей знакомой, которой удалось сесть.
Молодой человек попытался вырваться из «тисков», но понял, что лучше не дёргаться, потому что и без его телодвижений было не совсем комфортно окружающим. Всё же ему удалось повернуться, но за его спиной стоял молодой человек и женщина средних лет. Девушки, похоже, вышли. И вдруг опять у него за спиной прозвучал знакомый голос:
— Ты никогда не задумывалась, почему человека своей судьбы узнаёшь сразу?
Он изловчился и повернулся.
— Да что же вы так брыкаетесь, — возмутилась женщина средних лет.
Девушки за спиной не было.
«Куда же она делась? – подумал он. – Не испарилась же? А может, я слышу то, чего нет? Стоп! Как нет? Девушки должны быть».
— Не знаю, — услышал он сбоку. – Вы не выходите на следующей остановке? – спросил кто-то и слегка коснулся его плеча.
Добрые голубые глаза смотрели на него с любопытством и дружелюбием. А потом он натолкнулся на взгляд другой девушки, в котором застыла боль и лёгкая неприязнь. От неожиданности он растерялся и ничего не ответил.
— Я вас пропущу, — ответил его сосед, который совсем недавно проделывал манипуляции с коробкой.
— Спасибо, — услышал молодой человек и подумал, что, может, и ему надо выйти на этой остановке, а потом включился здравый смысл и он спросил сам себя мысленно:
— Зачем?
Пока Сергей размышлял, девушки вышли, и он увидел их в окно вагона. Они продолжали о чём-то говорить.
«Вот так всегда, вначале страстный порыв, потом ледяная ванна, которая отрезвляет. А девушки ушли».
Возникшее напряжение растаяло. Уже по дороге домой он с грустью подумал об упущенной возможности.
«Какой возможности? – спросил Сергей сам себя мысленно. – Одна из них, по-видимому, безнадёжно в кого-то влюблена, а у другой, похоже, всё в порядке на личном фронте. А я купаюсь в своём одиночестве и возношу его на пьедестал».
Скорбь и раскаяние – слабые тени того, что он испытывал на самом деле последнее время. Сергей вспомнил о смерти отца, с которым так и не помирился, потому что тот бросил их с матерью, когда он так нуждался в нём. Отца нет, а обида и ревность осталась. Он понимал, что сама по себе ревность – это отвратительное чувство, не имеющее ничего общего с любовью, к тому же неуправляемое и разрушительное. Ревность отнимает разум, и весь мир обесцвечивает, делает чёрно-белым.
Наверное, не случайно, что Сергей узнал о смерти отца от старого друга их семьи только после похорон. Молодая жена отца почему-то не сочла нужным сообщить им с матерью о трагедии. И вдруг ему впервые пришла здравая мысль, что женщина была вне себя от горя, она осталась одна с ребёнком на руках, и ей не было никакого дела до всех остальных.
К тому же Сергей с матерью жил за тридевять земель от них. А мать сделала всё, чтобы «затеряться»: поменяла квартиру, взяла фамилию нового мужа, который усыновил её сына и «подарил» свою фамилию и ему, а потом тоже исчез из их жизни, потому что стал пить, и мать развелась с ним. Так что молодая жена его настоящего отца могла просто не знать их нового адреса.
А от возникшей из каких-то чёрных глубин его сознания мысли, что женщина не случайно оказалась одна с двенадцатилетним сыном, ему не стало легче. Мрачные воспоминания погружали его в черноту, ослепляя, уничтожая пространство и время. Он сел перед свечой и стал молиться, и вдруг ощутил, как тучи сильных эмоций рассеиваются, превращаясь в спокойную печаль. А потом откровение вошло в него так стремительно, что он растерялся.
«Отец не мог поступить иначе, это судьба. Он сделал выбор между младенцем и подростком в пользу малыша. Я вырос, а парнишке теперь столько же лет, как было мне когда-то, когда я остался без отцовской опеки, и ему предстоит пройти немало испытаний, прежде чем он станет взрослым. Страшно, если человек теряет ощущение правды, представление о добре и зле».
Он подошёл к окну. Синева неба показалась ему полинявшей. Серый асфальт, серые деревья, с ещё не распустившимися почками, старые дома из белых давно превратившиеся в серо-грязные, — всё, словно обесцветилось. Сергей вздохнул и произнёс:
— Есть некая грозная простота в этом сером пейзаже, — а потом подумал, что есть что-то театрально-пафосное в этом заявлении.
Он вспомнил, что накануне написал стихотворение очень созвучное тому, что испытывал сейчас, и невольно процитировал отрывок из него:
— Серые будни, бесцветный рассвет…
Краски исчезли, и больше их нет.
Прячется солнце за серое нечто…
Серенький лес — страшно, конечно.
Серо-угрюмый лунный овал…
Горы седые кто рисовал?
Серость питается нашей тоской.
Радости нет — вывод простой…
Смотри, на востоке павлиний рассвет
Серость убрал, и тоски больше нет…
И вдруг увидел, что небо вначале стало приобретать зеленоватый оттенок, потом проявились бледно-розовые полосы с сиреневыми нитями на нём. Появление красок Сергей расценил как хороший знак. Он невольно прислушался, и был несказанно поражён. Ему показалось, что квартира «бормочет» что-то сама по себе, издаёт чуть слышные звуки: шелестят шторы от сквозняка, потрескивает мебель, танцуют пылинки под музыку шагов соседа, что живёт этажом выше. Даже тени веток деревьев на стене шевелились не беззвучно. А потом опять всё заволокло серой дымкой за окном. И вместе с этим явлением исчезло так поразившее Сергея звучание. Пришедшая на смену тишина показалась зловещей.
За окном разворачивалось безмолвное театральное действие. Завораживающее и пугающее одновременно. Неизвестно откуда взявшийся туман, словно живое существо, завоёвывал пространство между старыми деревьями, подбираясь к подъезду. Он словно поглощал, вбирал внутрь себя окружающий мир.
Сергею показалось, что ещё немного, и туман доберётся до него. От этого он станет тяжеловесным до такой степени, что даже атмосфера комнаты и её ритм изменятся. Пугающая мысль набирала силу. Он поймал себя на желании выбежать на улицу, кинуться в реку тумана, и размахивать руками до одури, пока серая пелена не растворится или не отступит под его натиском.
«Безумие какое-то. Дон Кихот воевал с ветряными мельницами, а я — с туманом», — он представил, как бегает возле подъезда, отгоняя туман, и рассмеялся.
Сергей вернулся к столу, достал старую ученическую тетрадь, которую когда-то гордо назвал своим дневником. Правда, затея скрупулёзного фиксирования событий быстро надоела, но тетрадь он почему-то не выбросил. Стрелки часов природы неумолимы и категоричны: взросление неизбежно. Это понимают все. Но станешь ли ты зрелым или так и состаришься незрелым? Хороший вопрос, а уж если ты ответишь на него – просто бесценный. И ещё. Надо ли серьёзно относиться к серьёзности, когда уже оказался в мире взрослых?
«Сегодня наша учительница истории Раиса Исааковна, — прочитал он, — принесла на классный час пачку писем от ребят нашего возраста, живущих в других странах. Они хотели переписываться с детьми из нашей страны. Я думал, что Раиса Исааковна будет читать нам эти письма, а она сказала, что мы можем переписать с конвертов адреса и обрести друзей по переписке, что для этого нам не надо учить иностранные языки, дети из других стран писали по-русски. Я не собирался записывать ничей адрес. Мне и уроков хватает. Но мой сосед по парте Колька, прошептал, что запишет пять адресов из разных стран и всем напишет, что собирает марки, значки и открытки, пусть присылают».
Сергей вспомнил, как Колька мечтательно произнёс:
— Стану коллекционером. А что? Они все богатые. Вещи с годами дороже становятся.
Сергей словно вернулся в то время.
«Спорное заявление, — подумал я тогда, потому что моя мать старые вещи выбрасывала на помойку. Но то, что хотел собирать Колька, действительно, могло со временем стать бесценным. Во мне заговорила зависть. Я представил, как Колька на вырученные деньги строит большой дом, и они всей семьёй перебираются туда из коммуналки, а он в бархатном халате разгуливает по саду и ест мороженое, запивая лимонадом. Почему я нарядил Кольку в яркий бархатный халат? Потому что однажды увидел нашего соседа в таком халате, когда он спускался за газетой к почтовым ящикам. Мне строить дом не надо было, у нас на троих была трёхкомнатная квартира, места достаточно, а вот мороженое есть каждый день, я бы не отказался. Это оказалось решающим фактором, почему я передумал и записал три адреса. Мне было лень что-то выдумывать, сочинений в школе хватало, поэтому я написал всем одно и тоже, подставляя разные имена. Коротко, по-деловому. Как меня зовут, сколько мне лет, в каком классе учусь, какие оценки получаю, что коллекционирую. На конвертах написал адреса новых зарубежных друзей и опустил по дороге в школу в почтовый ящик возле почты. Прошла неделя. Мне никто не ответил и ничего не прислал. Потом я подумал, что «друзья по переписке» тоже захотят получать сувениры. Эта мысль повергла меня в шок, потому что я не представлял, на какие деньги буду покупать им то, что они попросят. И тогда я рассказал матери о своей проблеме. Она обещала давать деньги на марки, открытки и значки, что продавались в нашем киоске».
«Получил первое письмо от девочки из Болгарии, — прочитал Сергей ещё одну запись в своём «дневнике». — Она живёт в городе Търново. Может, это так просто пишется, а звучит, как Тырново? Её зовут Таня. Она прислала мне два значка, пять марок, две открытки и свою фотографию. Она учится на одни шестёрки».
Сергей вспомнил, как рассмеялся, подумал, что она шутит. Побежал к матери, показал фотографию девочки из Болгарии и то, что она ему прислала.
«Девчонка прикольная, только врёт как сивый мерин, — сообщил я тогда матери. И каково же было моё удивление, когда узнал, что девочка и не думала шутить: просто у них шестибальная система оценки знаний. Помню, как покраснел и впервые подумал, что знаний у меня маловато. Так Таня из Болгарии, сама того не зная, подтолкнула меня к чтению».
«Отец подарил мне два альбома: для марок и для открыток, — прочитал Сергей следующую запись в тетради. — А значки я решил складывать в коробку. Рассказал Кольке, он мне завидует, но молчит. Получил письмо от девочки из Польши. Она мне написала, что её интересуют только перстеньки и колечки, она их коллекционирует, и ещё фото наших артистов. Мне она прислала только свою фотографию и открытку с цветами. Меня удивило, что она не побоялась признаться, что учится почти на одни двойки. Я ещё раз перечитал её письмо. Обнаружил кучу ошибок и показал матери. Она вздохнула и сказала, что у них единицы и двойки – это наши четвёрки и пятёрки. Покупать девочке перстеньки и колечки – мать отказалась».
«Колька тоже получил письмо из Польши от той же самой девчонки, — гласила следующая запись из «дневника». — Он решил ей тоже больше не писать, потому что уверен, что его коллекцию, в которой пока был один значок и марка, отклеенная с конверта, она пополнять не будет. «Я ей перстеньки и колечки, а она мне — только одну открытку? Никакой справедливости», — пробурчал Колька. Я хотел сказать, что он ей ещё ничего не послал, но промолчал, потому что Кольку лучше не злить. Он мой друг».
Сергей подумал, что стал писать «дневник», потому что его тогда переполняли эмоции. И всё происходящее казалось таким важным. Другое дело, почему решил устроить сегодня вечер воспоминаний? Он пожал плечами и стал читать дальше:
«Получил письмо от мальчика из Чехословакии. Он не сообщил, как учится, прислал мне одну марку и предложил писать ему по-чешски, а он мне будет писать по-русски, чтобы совершенствовать русский язык».
— Наверное, это было бы здорово. Только я не знал чешского языка, соответственно, не мог совершенствовать то, чего не знал, в чём честно признался ему. На этом наша переписка закончилась, — произнёс Сергей вслух и хотел уже закрыть тетрадь, но через две чистые страницы нашёл ещё одну запись. — Я не помню, почему решил пропустить несколько страниц. Может, хотел показать, что с последней записи прошло много времени?
«Мальчик из Чехословакии, — начал читать Сергей последнюю запись, — не ответил на моё письмо. А вот Таня регулярно пишет мне, присылает целые серии марок, открытки и значки. А ещё она рассказывает мне об истории города, в котором живёт, о своих родных и близких, о школе, чем занимается. Ей очень нравится Юрий Гагарин и артист, сыгравший главную роль в фильме «Человек-амфибия». Я побежал в киоск, купил для неё открытки с их портретами, значок с нашим первым космонавтом и марки про космос».
Сергей улыбнулся и закрыл тетрадь. Письма от Тани он хранил в коробке, где лежали подаренные ею значки. Никакой коллекции он так и не собрал. А ещё однажды она прислала ему бандероль. В небольшой коробочке лежали две маленькие куколки в национальной болгарской одежде – мальчик и девочка, и вышитый белый платочек с приколотыми в углу двумя кисточками: красной и белой. Она написала, что дала куклам имена – Таня и Серёжа. Две кисточки на платочке, две куколки — это память, это взросление.
Сергей перестал ей писать, когда отец ушёл от них, а мать поменяла квартиру. Он просто не знал, как объяснить, почему у него изменился адрес и фамилия. Скорее всего, письма возвращали ей с припиской, что адресат выбыл.
«Жаль, — подумал он. — У меня периодически возникало желание написать ей. Но чем дальше, тем сложнее было это сделать. Опоздал».
Всё ближе кажется былое,
Всё дальше предыдущий день…
Как может быть в реальности такое?
Когда нет солнца, – исчезает тень.

Коль к горизонту взгляд направил,
Не увидать того, что близко.
Коль принцип соразмерности оставил,
Как различишь, что высоко, что низко?

И коль стремления к познанью нет,
Погрязнешь в догмах заблуждений,
И мудрости лучистый свет
Явлением не станет средь явлений, — ещё одно стихотворение, написанное им накануне, оказалось, как ему показалось, «в тему» или почти «в тему».
Он стал сочинять стихи, когда отец ушёл от них. Первые пробы пера были корявыми, по-детски наивными, с претензией на откровение. Сергей тяжело, устало как-то, выпрямился, словно сам себя поднял над собственными плечами, как неподъёмный груз, после чего облегчённо вздохнул. Возникло ощущение, что переживания последних дней растворились, ушли в небытие.
— Будем жить, — прошептал он, а потом подумал, что самое большое счастье, как и самое большое несчастье почти не оставляет воспоминаний, словно ускользают от сознания подробности, а может, просто потрясение души заслоняет их.
С этой мыслью он отправился спать и почти мгновенно провалился в сон. События, происходящие во сне, растворились до пробуждения, память о них померкла, едва он ощутил, что сознание вернулось из ночных путешествий. На улице забрезжил рассвет под дождливое шуршание. Чарующий обман утра с размытой конкретикой врывался сквозь оконное стекло. От его напора он снова прикрыл глаза и вдруг ощутил страх небытия, ужас несуществования, боязнь нежизни, нереальности.
А потом ему показалось, что время устремилось вспять, потому что увидел себя двенадцатилетним мальчишкой, стоящим на ветру возле подъезда и молча смотрящим вслед отцу, удаляющемуся в запредельность, ещё немного, и он исчезнет за углом дома навсегда. Он хотел крикнуть ему, чтобы остался или, по крайней мере, остановился, потому что он, его сын, не успел ему сказать что-то самое главное, самое важное, но только молча смотрел ему вслед.
Слёзы, текущие из глаз, делали образ отца расплывчато-туманным, каким-то смазанным, больше похожим на призрак, с которого ветер пытался сорвать плащ и вырвать из рук старый чемодан. Но почему-то именно этот образ ярче всего впечатался в его память. Как и горизонт, пронизанный пылающими золотыми языками, завораживающе-невероятный стоял перед его глазами. Да и сам окружающий пейзаж обрёл некую мерцающую эфемерность, не стирающуюся из памяти.
Когда же выстроилась цепочка последующих жизненных событий, и он увидел потрясающую закономерность, как из одного события вытекало другое, а из другого оно прорастало в третье, пятое, десятое, он растерялся вначале. Почему память позволила ему узнать, каким путём он пришёл к сегодняшнему дню, что натворил, сотворил, разрушил, понял, где заблудился, оступился, а потом поднялся и нашёл тропу, он не знал. Но был почему-то уверен, что это та дорога, по которой он когда-нибудь добредёт, долетит, доползёт или дойдёт до основного пути.
А потом он испытал настоящее мучение от незавершённости когда-то начатых дел, бесцельной растраченности времени. И как снежный ком: слепота поступков, автоматизм рефлексов, атавизм инстинктов, детские фантазии в купе с ложью, самоуверенность, самонадеянность, эгоизм, пустые переживания, заблуждения и бог весть, что ещё повылезало из тайных комнат.
«Хватит копаний. Всё в мире так хрупко и тонко, тоньше шёлковой нити», — подумал Сергей, открыл глаза и вдруг ощутил, что не один в комнате.
Паника овладела им.
«Дверь заперта изнутри. Значит, войти никто не мог. Разве что «просочиться»? Это призрак? Покойник? Неужели мой отец»? – подумал он.
Но в комнате находился не призрак отца, в этом Сергей был уверен. Он присмотрелся и чуть не закричал, потому что узнал себя. В углу комнаты, в тени прятался двойник, который был напуган не меньше его самого.
Потом пронеслась мысль, что это слишком невероятно, чтобы это был он сам. Сергей разглядывал его, отчего двойник сконфузился, опустил голову и еле заметно улыбнулся. Где двойник бродил, что делал, Сергей не знал.
— Вон из моего дома! – вдруг закричал он.
Двойник вздрогнул и исчез, а мир съёжился до объёма комнаты, в которой Сергей продолжал лежать на кровати. И вдруг его «понесло». Он стал выговаривать всё, что думал, в пустоту тёмного угла, где ещё совсем недавно стоял, виновато склонив голову, его двойник.
— Пошто шляешься не знамо где? – воскликнул Сергей, совершенно забыв, что угол уже пуст, потом опомнился и посетовал: – Зачем я прогнал его? Надо было почистить, приласкать, причесать… Кого причесать? – здравый смысл стоял на страже.
Сергей был похож на поезд, оказавшийся на запасном пути. В тупике, если быть точным. А потом из него вылезло ещё сто тысяч почему? зачем? что делать? Всё, что он говорил, вдруг показалось глупым. Прячется под одеялом этакий заклинатель глупости, смотрит в тёмный угол, дрожа от страха, но при этом воображает себя профессором.
— Дожил до светлого дня своего сумасшествия. Видения не могут быть нормой. Или могут? А кто эти самые нормы прописывал и когда? Не устарели ли они? Глупость несусветная лезет в голову. Точно. Сбрендил. И что теперь делать? Ничего. Здравый смысл взращивать, укреплять, прикрываться им, как щитом. Глядишь, и в норму приду.
Утреннее происшествие скоро потеряло свою яркость, выцвело, как полотно на солнце, а потом и вовсе затерялось среди реальных событий. Необычное явление постепенно перешло в разряд видений, потом фантазий и, наконец, закрепилось в его сознании в качестве сновидения. По крайней мере, такое объяснение исключало запредельность, объясняло и успокаивало до тех пор, пока не ощутит готовность к приятию иного объяснения.
— Мне нужен отпуск, — заявил он как-то своему другу. – Нервы на пределе, — но про странное явление умолчал, решил, что причин для нервного срыва может быть сколько угодно, и посвящать в них даже близкого друга не стоит: разброс во мнениях только уводит от истины, а не приближает к ней.
— А почему бы нам не съездить в Болгарию в отпуск? – спросил Сёма. – У моих знакомых там дом у моря пустует. Не хоромы, но вполне даже ничего. Вернее, это собственность мужа моей одноклассницы. Он болгарин, но живут они здесь, а дом на родине дражайшей половины заперт до лучших времён. Я поговорю с Алисой. Они как-то приглашали меня съездить туда, заодно посмотреть, всё ли в порядке с жилищем.
Идея Сёмы понравилась Сергею. Было ли это простым совпадением, или судьба предоставляла Сергею некий шанс, он не знал, но почему-то обрадовался. Хотя до этого был уверен, что ему всё равно, где отдыхать, главное – отдохнуть. Он уложил в чемодан вещи, потом достал из письменного стола коробку, в которой хранил подарок девочки из Болгарии все эти годы, открыл её, посмотрел на куколок, дотронулся до кисточек на платочке и снова закрыл.
Сергей не был сентиментальным, не был наивным. Просто эта странная переписка с девочкой была самым ярким воспоминанием из его прошлого до того, как всё в его жизни изменилось. Может, он и цеплялся на самом деле за свет, что был там, чтоб отогреть свою душу. Чтобы не озлобиться и не скатиться в омут, где жили боль, детская психологическая травма, которую он запрятал, но не изжил.
Мелькнула мысль, а может, взять этот подарок из детства с собой, как оберег, как талисман? А потом решительно вернул коробку на место.
«Не думаю же я, что встречу подругу по переписке через столько лет, не зная даже, как она выглядит сейчас? Да и зачем мне эта встреча? Она давно вышла замуж, нарожала детей, живёт счастливо, а главное, давным-давно забыла меня. Да и кто я такой, чтобы обо мне помнить? Что такого я сделал, совершил? Обычный человек», — подумал он, осознавая, что лукавит, что ему хотелось бы, чтобы о нём помнили.
Правда, когда они обговаривали с другом маршрут путешествия, Сергей изъявил желание побывать в городе Велико Тырново. Всё же город с интересным историческим прошлым. А адрес Тани, ему не надо было записывать, он помнил его все эти годы наизусть. Это «а вдруг» всё же сидело в нём.
Но чуда не случилось. Он не встретил в Болгарии Таню, хотя и побывал в её родном городе, прошёлся несколько раз возле дома, где она жила. Только спрашивать о ней не решился. А вдруг она, действительно, замужем, воспитывает детей, а здесь он, свалится, как снег на голову. Сергей не хотел ничего нарушать, вмешиваться в судьбы людей, вносить разлад или вернуться домой с ощущением разочарования от встречи. Тем более он сам не знал, чего хочет. Да и помнит ли она о смешном мальчишке, с которым когда-то переписывалась?
— Пусть светлое воспоминание так и останется воспоминанием, — решил он, успокоился и написал в своём блокноте:
О, времени расправленные крылья!
Что будет завтра, нынче с нами?
И хватит ли прямого мне усилья,
Чтоб не погасло жизни пламя,

Чтоб говорить с тобой без слов
И ощущать, как прежде, силу духа,
Неужто прошлое скроил я из кусков,
В которых годы – легче пуха?

О, времени расправленные крылья!
Хранители бездонности молчанья!
Его не нарушая, ощутил я
Твоё нерукотворное влиянье.
Дни мчались, как скорый поезд, без остановок и задержек. Мелькали однообразные события, не оставляя следа. Незаметно подкралась осень. Лёгкий ветерок трепал кроны деревьев, разбрасывал листву по улицам и дворам. Деревья едва начинали желтеть. От них ещё не исходила энергия увядания, когда всё вокруг пронизано тоской. Сергей сидел на скамейке в парке, в руках он держал раскрытую книгу, но так и не смог прочитать ни единой строчки. Мысли уносили его в страну грёз.
Он вспомнил ощущение пустоты, с которым проснулся сегодня. Природа всегда восстанавливала его душевное равновесие. Он решил пойти по проторенному пути, и отправился в парк. Вначале кормил птиц возле пруда, потом гулял, пока не оказался на скамейке. И почти сразу же рядом присел мужчина, похожий на Карлсона.
— Мне легко сегодня, я будто облако в штанах, — улыбаясь, сообщил он Сергею.
— Маяковского любите?
— А чего мне его любить? Поэзию его уважаю. Сильно, — произнёс мужчина. – Извините, что отвлёк от чтения, побегу дальше. Дела, видите ли. Не до разговоров.
— Всего доброго, — произнёс Сергей, но открывать книгу не стал.
На противоположной скамейке он вдруг увидел одинокую девушку с блокнотом в руках. Художница изредка бросала на него взгляд и снова погружалась в работу. То, что она пишет его портрет без его на то разрешения, почему-то возмутило Сергея. Он подошёл к девушке и достаточно строго спросил:
— И кто вам позволил использовать меня в качестве натурщика?
— Никто. Это всего лишь наброски человеческой фигуры в разных позах, без конкретики. Лицо не прорисовано. Я будущий художник. А пока что только учусь. Это мои ученические работы. А вот моя подруга – настоящий талант. Мы с ней в одной комнате в общежитии живём.
Девушка закрыла альбом.
— Елена, — произнесла она и встала.
— Сергей, — улыбнулся молодой человек. – А посмотреть, что вы там сотворили, можно?
— Думаю, не стоит. А вот на картины моей подруги стоило бы посмотреть.
— Приглашаете? – спросил Сергей.
— Разве что на чай. Автор должен сам решать, кому какие полотна показывать, когда и зачем. Так что, — она развела руки в стороны и улыбнулась.
Он сам не понимал, зачем напросился в гости к этой милой девушке. И вот теперь сидел за столом маленькой комнаты, смотрел на чашку с чаем и думал, что пить-то совсем не хочется. И всё же он взял в руки чашку, сделал глоток и с удивлением посмотрел на девушку:
— Это что за чай?
— Бабушкин.
— Бабушкин? – с удивлением спросил он.
— Это не название. Это моя бабушка добавляет одной ей известные травы, отчего чай приобретает необыкновенный аромат и вкус.
— А я ведь даже не хотел пробовать его, — вдруг признался Сергей.
— Я знаю. У вас очень выразительная мимика лица, — засмеялась она, — а вот и моя подруга.
Вошедшая девушка поздоровалась. Сергею показалось, что он уже где-то слышал этот голос. Он поздоровался в ответ. И вдруг в его голове словно прозвучал давно забытый монолог, объясняющий, что такое любовь.
— Татьяна, — сказала она. – А мы с вами как-то в вагоне метро пересеклись. Весной. Да. У меня профессиональная память на лица.
— Сергей. Я вспомнил ваш голос. У вас зрительная память, а у меня уникальная слуховая память.
— Тогда вы должны помнить и сам разговор. Мы с моей однокурсницей Верой ехали на выставку…
— Я ничего не понимаю, — призналась Елена. – Получается, что вы знакомы?
— Не совсем, — улыбнулась Татьяна. – Так бывает. Случайное пересечение.
— Я не верю в случайности, — произнёс Сергей.
— Если честно, я тоже, — призналась Татьяна. – А о любви я могла бы вам рассказать одну удивительную историю. Я и художником стала из-за неё. И здесь оказалась. Моя любовь уходила в Космос одиноким сигналом, а я ждала, как чуда, её возвращения на землю. Но сигнал, видно, где-то затерялся. Но я не страдала от этого. Кто-то скажет, что невозможно влюбиться в мальчика, с которым ты не встречалась. Я видела лишь его фотографию. Я до сих пор разговариваю с ним мысленно, советуюсь и жду. Жду чуда, что однажды он напишет мне снова. И мы встретимся с ним.
— А как звали того мальчика? – спросил Сергей с замиранием сердца.
— Сергей, — она достала письмо. – Вот адрес, где он жил, – она протянула Сергею конверт с его старым обратным адресом.
Она увидела, что рука её нового знакомого слегка дрожит. Она хотела забрать конверт, но не смогла, потому что он не выпускал его.
— Таня, — прошептал он. – Девочка из Болгарии.
— Да, — сказала она. – Это я. Отдай, пожалуйста, мне письмо.
— Как ты оказалась в моей стране?
— Я не оказывалась. Мои родители приехали работать по контракту, у меня появилась возможность учиться здесь. Письмо, — произнесла она. – Верни.
— Конечно. Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло? – спросил он.
— Что?
— В это невозможно поверить. Мы встретились.
— И что? Тебя привела Лена.
— Нет. То есть, да. Но я и есть тот Сергей, которому ты писала, — почти прокричал Сергей.
— История из разряда невероятных. Ты тот, к кому я уносилась в своих мечтах, стоишь здесь передо мной, а у меня внутри – штиль. И как такое возможно? Мы встретились, но почему, я не летаю по комнате от счастья? Я тебя не знаю теперешнего, настоящего. Ты чужой, ты и тот мальчик для меня – разные люди. Как такое возможно? Я ждала письма, а здесь – судьба мне делает подарок: на, вот, получи общение. А мне, похоже, нечего тебе сказать.
— Мне – тоже. Это как сказка и реальность. Нам предстоит узнать друг друга заново.
— Если в этом будет необходимость, — возразила она. – А может, лучше, если сказка так и останется сказкой и для тебя, и для меня. Из желания написать продолжение ничего хорошего может не получиться. Нас разделяют годы. И я придумала тебя, сотворила и полюбила собственное творение. Думаю, что и меня ты не знаешь.
— Ты права. Но всё же я должен рассказать тебе историю своей жизни, чтобы ты поняла, что произошло тогда, почему я перестал писать тебе. И это важно для меня. Не ради оправдания, а ради понимания. Я – брошенный отцом ребёнок, был напуган, что все отвернутся от меня. И даже если в этом не было моей вины, я всё равно винил себя. Мне пришлось уйти из родной школы, потому что мы переехали. Мать вышла замуж назло моему отцу. Переезд, смена жилья, фамилии, школы. Изменилось сразу всё. Всё, кроме пустоты в сердце. Я и сегодня не случайно, наверное, проснулся утром и ощутил пустоту, но иного качества, — еле слышно произнёс он, увидел в глазах собеседницы недоумение, и попытался словами описать то, во что погрузился: — Ну, это всё равно, что смотреть в зеркало и ничего там не видеть. Я был уверен, что сегодня должно что-то произойти не плохое, а необыкновенное, что перевернёт всю мою жизнь или поставит всё на место, как должно было быть изначально. И это необыкновенное случилось. И я тоже не летаю от счастья, не издаю радостные восклицания, не пою и не танцую от восторга. Не потому, что повзрослел и поумнел, а потому, что растерян, придавлен. И что делать дальше – не знаю. Надо ли мне вообще устраивать вечер покаяния и погружения вас в мои безрадостные состояния поиска выхода, потери опоры под ногами от боли, переживаний. Когда вылезло вдруг откуда-то из глубины нечто животное: страх, ревность, зависть, обида, обвинения и жажда мести. Не лучшие чувства и качества моей личности. И даже когда я узнал о смерти отца, ничто не исчезло, прибавилась только боль потери. Мне многое нужно переосмыслить. В душе выгорело что-то. Мне стало страшно, а смогу ли я преодолеть всё это, смогу ли любовью исцелиться, простить и если не оправдать, смириться, то хотя бы увидеть истинную картину. Я на пути к этому. Думаю, что смысла нет в рассказе о событиях давно минувших дней, о родителях, о смерти отца, о том, как совсем недавно нашёл бандероль болгарской девочки и что-то тёплое, нежное коснулось моего сердца. Я ездил в Болгарию, смирился с тем, что уже никогда не встречу ту девочку. Я был растерян и раздавлен. А потом со мной случилось нечто запредельное. Если так можно назвать встречу с собственным двойником. Уже позже я каким-то невероятным образом понял, что любящее сердце обычно любит нечто большее, чем одного человека, оно любит весь мир. Приду ли я к этому когда-нибудь? Не знаю. Жизнь, судьба преподнесла мне подарок сегодня, а я не знаю, что с этим «подарком» делать.
Он подошёл к окну и только теперь увидел, что небо дышит, оно было живым. Ночь вобрала в себя все впечатления, все переживания дня, разбухла и вдруг разродилась дождём. Большие радужные капли поплыли по оконному стеклу. То ли капли становились радужными от светящихся огней, то ли город сквозь дождевые капли выглядел радужным, не понять.
— Почему мне раньше не приходило в голову, что обыкновенный дождь и обыкновенный снег – само по себе чудо? – прошептал он, резко повернулся и направился к двери.
— Как тебя разыскать? – услышал он голос Тани у себя за спиной.
— Время. Только оно в состоянии расставить всё по своим местам, — произнёс он.
— Но его невозможно повернуть вспять. И изменить мы не в силах НИЧЕГО. Остаётся принять то, что было и идти дальше. Нас не спрячешь в коробочку, как тех кукол, что я когда-то прислала тебе, не оградишь от испытаний. И не важно вернётся ли ко мне сигнал из Космоса. Чудо уже свершилось. И я благодарна тебе за это.
— Спасибо, — произнёс он, вышел в коридор, услышал, как позади него захлопнулась дверь, и облегчённо вздохнул: — Кто сказал, что это конец? И бандероль – это не тоска по прошлому. Это наш билет в будущее, — он ощутил, что кто-то смотрит ему в спину, обернулся, увидел в приоткрытую дверь Её и прошептал: — Я приду. Обязательно приду к тебе. Веришь? – увидел улыбку на её лице, от которой что-то встрепенулось у него в груди и запело.
Он подпрыгнул, коснулся рукой трёхметрового потолка и засмеялся:
— Как-то так.

Март 2019 года