Все возьми

Все возьми.

Все возьми, моя жестокая любовь, без тебя мне и жизни не надо
Мне всегда с тобой в одну сторону — любую — рая или ада.
О любовь, позволь мне сойти в бездну твоего взгляда
Мне всегда с тобой по пути — в сторону рая и ада.

Глава 1. Взгляды из прошлого.

— Искандер Аль-Дива вернулся! – сообщали слуги друг другу.
В Либии род Аль-Дива ценили. У них были земли, власть, богатство, влияние. Ранее, род Аль-Дива был родом благородных воинов, наемников, но когда в Либию пришла Оснанская империя, роду Аль-Дива дали титул. Шейх Искандер Аль-Дива вернулся от султана, к которому ездил по торговым договорам. Амелик Аль-Толь, друг Искандера на этот раз не ездил с ним, дома было много дел. Сейчас жгучий красавец сидел в окружении девушек сераля Аль-Дива и ждал Искандера.
В сад дома вошел мужчина. Он был высок и статен. Белые одежды указывали на принадлежность к древнему и богатому роду. К нему навстречу бросились двое детей, его сыновья. Один черноволосый, яркий, с богатым именем Джаллал. Он был старшим. Ему уже было десять. Он рос достойным воином и сыном. Младшему было восемь. У него были глаза редкой, небесной синевы и светлые волосы, как у северянина, которые при луне или пасмурной погоде отдавали серебром, а при солнце золотом. Такое наследие перешло младшему от его прабабки, северянки. Плененной прадедом, и взятой в жены. Род Хуруй тоже был древним и знатным, откуда и взял Искандер свою Эйшан. Северная принцесса Энефея, бабка Эйшан, радовалась, когда внучка родила второго сына, лелея надежду, что он понесет северную кровь дальше, в этом южном краю. Эйшан сначала боялась, что Искандер мог бы заподозрить, что второй ребенок не от него, но все видели радость Энефеи, не приходилось сомневаться, в кого удался ребенок. Энефея, как самая старшая женщина в роду Хуруй попросила, чтобы сына назвали в честь ее пропавшего отца — Энефрей. Так и назвали. Дети и их мать Эйшан любили своего отца и мужа Искандера без памяти.
— Что ты привез, отец? – спросил Джаллал, подбегая к отцу.
Искандер поднял сына в воздух, тот захохотал. Суровый мужчина улыбнулся. Шрам на его щеке, похожий на ящерицу, будто ожил.
Энефрей ждал, пока отец обратит внимание на него.
— Я все покажу, — ответил Искандер, отпустил первенца, и поднял на руки младшего. Усадил его на руку. Энефрей был тонок в кости, и почти невесомый, из него выйдет хороший наездник, может, самый быстрый в Либии.
— Тебя долго не было, — мягко проговорил Энефрей. Мужчина погладил сына по лицу, внимательно глядя на него.
У него мог бы быть такой сын от нее. С таким же небесным ликом.

— Все, дела, красавицы. Но я еще вернусь, — Амелик швырнул за спину ворох цветов, срезав их с клумбы своим кинжалом.
Девичий смех обласкал его слух. Амелик самодовольно улыбнулся и направился в дом, куда пошел Искандер.
Эйшан, темноглазая, красивая либийка бросилась к мужу, как ласковый котенок, прильнув к нему. Джаллал убежал к каравану, первым смотреть подарки.
Энефрей посмотрел на мать, на отца, к которому льнули со всех сторон любящие родственники, тихо, остро попросил:
— Поставь меня, тебе же неудобно. Я маме мешаю.
— Как долго тебя не было… — эти три дня были вечностью для нее. Как ему рассказать, что она не могла уснуть, что ночи были душными и холодными, что дни были пустыми и ненужными? Эйшан побаивалась своего сурового мужа, он казался всегда таким далеким. Но ночами, когда он ласкал ее, и они становились одним целым, она понимала зачем живет.
— Фрей, отойди от отца, — позвала Энефея, — дай им поздороваться с матерью.
Искандер вздрогнул, поцеловал в висок сына и отпустил его. Каждый раз, когда он слышал это имя, он невольно сжимался, вот и сейчас оно остро хлестнуло по памяти. Мужчина ласково обнял жену, поцеловал ее.
— Пришлось ненадолго задержаться.
— Султану нужно найти какие-то другие развлечения, а не отрывать мужа от семьи, — от поцелуя у Эйшан закружилась голова, темные глаза подернулись поволокой. Ей хотелось утащить Искандера в спальню, от всех, от Амелика, с его идиотскими шутками, от братьев, которые будут задавать глупые вопросы, от детей, которым пора бы заняться какими-нибудь своими делами. Но она не могла, она знала, что муж устал, ему нужно в купальню, потом пообедать, отвечая на все расспросы, и лишь потом, возможно, он сможет остаться с ней наедине.
Амелик, роскошно улыбаясь, подошел к Искандеру, распахнул объятия.
— Уйди, женщина, не искушай на грех! А то скажет потом Искандер, что я обнимал его жену.
Эйшан тихо отошла. Друзья обнялись.
— Три дня шли так долго, расти скорее своего наездника, чтобы он мог оборачиваться за день. – Амелик повел Искандера в купальню, не спрашивая о том, что хотел сделать сам мужчина.
— Султан готовит поход на Айсланд. Богатый северный остров. Неверным неоткуда узнать волю Элоха. – сказал Искандер в купальне.
Амелик покивал.
— Туда можно будет ссылать недовольных, пусть мерзнут на севере. Караван оружия из Лейвана и Аравии на подходе.
— Да, — кивнул Искандер. – я заверил султана в нашей лояльности.
— Кроме благодарности Элоха и султана, что получат Аль-Толь и Аль-Дива? – Амелик сидел в неглубокой нише бассейна, дал девушке наложнице вздохнуть, и та снова склонилась к паху мужчины, ублажая Амелика.
— Земли. Нам отойдет побережье юго-востока и юго-запада.
— Что там есть, кроме снега? – шутил Амелик, но темные глаза уже думали, сколько торговых портов можно будет поставить на побережье острова, сколько складов оружия, сколько…
— Леса, горы.
— Горы? – заинтересовался Амелик, думая о добыче руды. — М…
Стоном выдохнул мужчина, изливаясь в горло наложницы. Не замечая более девушку, он нырнул в глубокую чашу бассейна, выныривая рядом с Искандером. С улыбкой провел ладонями по мокрым волосам.
— Там много рек и рыбы.
— Как ее транспортировать в Либию?.. Разве что можно устроить торговлю со всем миром.
— Можно. – Искандер жестко усмехнулся, окунулся с головой в теплую воду, смывая с себя соль и пену. Мужчина мылся всегда сам, без помощи девушек.
Порезвившись еще в воде, они вышли, довольные и утомленные. Их уже ждал накрытый стол. Тело Амелика было гибким, гладким, точеным, шейх Аль-Толь двигался, словно танцевал, какой-то хищный танец, тело Искандера же было все испещрено шрамами, ужасающими следами пыток. На груди, на сердце, красовался ожог, клеймо, какой-то витой орнамент, след плена, в который он угодил больше десяти лет назад, в котором жил ради нее. Искандер производил жуткое впечатление, но Эйшан не боялась, ее губы наизусть знали на вкус каждый его шрам. На мужчинах сейчас ничего не было, кроме полотенец обернутых вокруг бедер. Поэтому Эйшан не могла вбежать в столовую, ей нельзя было видеть голым другого мужчину, кроме мужа.
— Ну, иди же, тебе дадут, конфеты бери темные, и рахат-лукум, — услышал Искандер голос Джаллала. До него доносились голоса мальчишек, сыновей братьев и сестер. В столовую вошел Энефрей, красиво охнула за дверями Эйшан:
— Куда?..
Мальчик двигался мягко, как котенок ирбиса, гордо, как хозяин жизни. Искандер поднял его, усаживая себе на колени.
— А, лучший наездник Либии, — улыбнулся Амелик.
Энефрей улыбнулся Амелику. Вежливо, как делая одолжение. Мужчина развеселился. От умиления взрослым поведением ребенка, схватил его с колен отца, поднимая на вытянутых руках вверх, и тряся его. Искандер знал, что все достойные мужи Либии в восторге от его младшего сына. Сам султан, Оснан, у которого гибли наследники, часто не успев выйти из утроб матерей, говорил, чтобы Энефрея начинали воспитывать как наследника султана. Все равно честь семьи и рода Аль-Дива перейдет к старшему, пусть что-то достанется и младшему сыну. Что-то – было великой оснанской империей. Конечно, если на момент старости султана, никто не подарит ему наследника. Иногда, Оснан повелевал Искандеру приехать с сыновьями. Шейх Аль-Дива знал, что султан не прочь бы забрать Энефрея к себе, на воспитание и в постель, потому ограничивал их общение и встречи, как мог. И, видимо, что-то было в звериных, цвета плавленого золота, глазах Искандера, что не давало султану просто повелеть свое желание.
Энефрей сверху смотрел на мужчину, покорно ожидая, пока тот справится со всплеском нежности, и вернет его на землю. Амелик не дождавшись вереска, свойственного всем детям, опустил его себе на колени.
— Ешь, Энефрей, раз пришел, раздели с нами трапезу. – серьезно сказал Амелик.
Искандер кивнул. Мальчик был немного обескуражен, взрослые редко звали детей за свой стол, а его во дворе ждали мальчишки, не смевшие пойти и попросить сладостей, ибо не следует бегать с едой по двору, неуважительно. Энефрей не мог просить, что-то мешало, слава Элоху, взрослые решали, обычно за него сами, и давали, все, что было нужно.
— Спасибо, — мягко, остро сказал мальчик, — но у меня нет прибора.
Стол был накрыт на двоих, Амелик предлагал есть из его тарелки. Искандер замечал в младшем сыне безудержную гордыню, как будто она не вмещалась в него и ему все время приходилось с ней справляться. Мужчина вздохнул, такая гордость могла принести много бед. Может, с годами это пройдет. Искандер потакал детям, их капризам, если они не выходили за рамки разумного. При Искандере мало у кого возникало желание перейти за грань разумного поведения.
— Возьми сладости и беги, — сказал мужчина.
Энефрей ловко смел сладости в игрушечный кисет, великодушно оставив мужчинам часть.
— Спасибо, — мягко царапнул он, скользнул с колен Амелика и скрылся за дверями.
Аль-Толь с досадой посмотрел на удаляющегося мальчика, перевел темные, с веселым упреком, глаза на друга.
— Бегать с едой – грех. – назидательно сказал он Искандеру.
— Незачем детям подслушивать разговоры взрослых.
Амелик вздохнул.
Искандер и Амелик погрузились в обсуждения деловых деталей предстоящей священной войны.

Искандер вошел в спальню, Эйшан легко вздрогнула, замерев от его животной тяжелой красоты. Молодая женщина лежала в постели и ждала мужа. Искандер лег в постель, начал осыпать по-девичьи упругое, несмотря на двоих детей, тело жены. Эйшан была нежной и хрупкой, в объятиях мужа она растворялась в наслаждении, вся, без остатка, превращаясь в сладость. Мужчина испытывал к этой верной женщине безграничную нежность, но он не мог дать большего, даже в постели, в самые яркие моменты близости, иногда вдруг в памяти всплывал небесный лик другой. А Эйшан словно чувствовала это, но не могла добраться до этого лика, чтобы растоптать его, вырвать из сердца и памяти мужа. Она не знала об этом образе ничего, кроме того, что он есть.
Искандер бережно двигался в теле Эйшан, а перед глазами закусывала губу, вскидывала глаза, ежилась под его руками, когда он касался ее плеч, ласкала шрам на его щеке синеглазая, златовласая северянка. Иногда, жестокая память подкидывала другой светлый взгляд, злой излом усмешки, горечь тут же отравляла разум и сердце, вожделение гасло, бессильная досада мешала проводить Эйшан в мир райского восторга. Жена, чувствуя как Искандер, замерев, задумывался о чем-то своем настолько, что забывал о ней, стискивала зубы, чтобы не вырвался стон обиды.
— Все хорошо, милый, я рядом, — шептала она, гладя изрубцованную спину Искандера.
— Прости, — хрипло отзывался мужчина, и снова начинал танец любви, пытаясь вышвырнуть прошлое из памяти.
Эйшан столько раз пыталась поговорить с Искандером, но муж обрывал разговоры о своем прошлом, не помогали ни слезы, ни обиды. Была война, был плен, об этом знали все. Но в свои кошмары Искандер никого не пускал.
Все мужчины семьи Хуруй погибли в той же войне, у Эйшан остались мать, бабка и три сестры, теперь все жили в доме Аль-Дива. Эйшан боготворила мужа, но ей хотелось владеть его сердцем полновластно. А она не владела им ни на песчинку.
Сейчас она не думала, она плакала от наслаждения. Муж знал ее хорошо, знал, как заставить ее умирать от счастья в своих объятиях. Эйшан всхлипнула особо громко и затихла, она даже не успевала подумать, а как ему, в какой момент Искандер вознесся на вершины блаженства. Мужчина властно, надежно обнимал ее. Эйшан ласково, задумчиво водила пальцами по израненной спине мужа.
Искандер откинулся на постели, устраивая жену на своем плече, и, гладя ее шелковые волосы, шелковую нежную кожу, мужчина думал о предстоящем походе, в который он не пойдет, а Эйшан думала о нем.

Глава 2. Победа.

Корабли Оснана вели ожесточенные бои с Айсландом, горным островом, уже который месяц. Каждый день поступали новости, во всех домах Либии обсуждалась война с неверными. Северные воины сражались яростно, диверсионно, полностью поправ понятия честного боя.
Женщины спрашивали мужей: скоро ли кончится война? Не придется ли воевать детям?
Амелик и Искандер сидели во дворе, и пили чай, когда во двор въехал вернувшийся из города слуга.
— Победа, хозяин! Сегодня подписали договор. Хевдинг сдал Ховн. Остальные, говорят, тоже начали сдаваться, у Хевдинга был авторитет…
— Это сплетни или факты, откуда ты это узнал? – спросил Амелик недоверчиво.
— Ты принес хорошие вести, — похлопал слугу по плечу Искандер.
— Спасибо, хозяин.
— Э? – вскинул бровь Амелик. – Я с кем разговариваю?
— Простите, ваша светлость… я слышал это от Улиха, он служит во дворце султана. – поклонился слуга.
— Ладно, — сделал выметающий жест Амелик.
— Отдохни, за вести, скажи выдать тебе семь золотых, и тебя накормят. – сказал Искандер.
Слуга ретировался, кланяясь и благодаря. Амелик вскинул бровь. Искандер, несмотря на суровость был слишком добр к беднякам и слугам. Может, потому что именно они помогли ему добраться до дома из северных стран.
— Это добрые вести, если он не врет. – сказал Амелик другу. – А с чего бы Хевдингу сдавать Ховн?
— Наверное, султан предложил ему что-то очень выгодное.
Амелик усмехнулся.
— Все-таки северяне идиоты.
— Нет, Амелик, северяне не идиоты. Просто они больше времени сражаются с немилостью природы, и поэтому меньше думают о философии. Но выживать они умеют получше нас, думаю, султан предложил им что-то действительно выгодное.
— Оснан не мог предложить им договор свободы. Как бы то ни было, они будут подчиняться султанату.
— Оснан надеется найти в их горах золото.
— Золото… если все так, надо ждать вызова во дворец, получить свои земли.
Эйшан вышла во двор.
— Искандер, это правда? Мы победили?
— Да, но пока это неофициально.
Девушка кинулась мужу в объятия, хотя боялась, что он оттолкнет ее.
В тот день многие слуги привезли эту новость хозяевам, дети носились по улице вопя о победе. Только Энефрей сидел на балконе и как-то задумчиво, тоскливо смотрел вдаль. Рядом с ним сидела прабабка и что-то говорила.
Искандер поднялся к ним. Энефея что-то пела на своем северном языке. Мальчик обернулся на отца, Искандер кивнул ему, чтобы тот вышел. Энефрей выскользнул за дверь.
— Он мусульманин, бабушка. Не стоит осложнять ему жизнь.
— Он должен знать историю всех своих кровей. – гордо сказала бабка.
— Рассказывай тогда обоим истории. Ты не будешь разделять моих сыновей.
— Джаллал вырос, ему неинтересно слушать старые сказки. Вырастет и Фрей. Тогда я замолчу навсегда.
— Обоим или никому. – настойчиво повторил Искандер, разозлившись, на ставшую, похоже, постоянной манеру бабки называть его сына Фреем.
Энефея отвернулась к улице. Искандер вышел с балкона. Мальчик вскинул синие глаза на отца. Мужчина опустился на пол, перед сыном. Энефрей тоже опустился, сложив длинные ноги.
— Послушай меня, мой мальчик, светлые волосы, голубые глаза, знание языка и сказки бабушки Энефеи не сделают тебя северянином. Для того чтобы им быть, надо родиться в той стране и у тех родителей, впитать в себя с молоком матери их историю и привычки. Бабушка Энефея говорит, что ты особенный, потому что по воле Одина в тебе сильна кровь ее предков. Но в Джаллале тоже течет кровь ее предков и если приглядеться к нему повнимательнее, то увидишь, что движения, повадка и манера держаться Джаллала похожа на утонченные манеры кельтской знати.
Искандер замолчал ненадолго, давая Энефрею возможность возразить и, не услышав возражений, продолжил.
— Ни арабская, ни кельтская, ни мавританская кровь не может быть лучше другой она у всех одинаковая, алая.
Искандер вытащил кинжал и сделал небольшой разрез на ладони, показал ее Энефрею. Мальчик протянул ладонь отцу, мужчина сделал менее глубокий надрез на ладони сына. На молочной коже выступила кровь, мальчик прижал свою рану к ране отца.
— Ты сомневаешься в том, что я твой отец? – на миг поразила возможная догадка Искандера.
— Нет. – Мягко, ровно ответил мальчик.
— Джаллал знает язык Одина?
— Нет, ему неинтересно.
Искандер вздохнул, скорее всего так и было, слишком неусидчивым он был.
Мужчина притянул к себе Энефрея.
— Я люблю тебя.
— И я тебя люблю, папа. – мягко сказал мальчик.
Искандер отпустил мальчика, он хотел сначала принудить его пойти играть с Джаллалом и его друзьями, но решил, что насилие – это всегда ошибка.
Энефрей вернулся на балкон.
— Вернулся? – тепло спросила Энефея на кельтском. – Так что там дальше?
— Что воин был похож на меня. – на чистом кельтском ответил мальчик прабабке.
— Да, так вот, воин Фрей был потомком бога и эльфийской принцессы, он был храбрым, красивым воином… — запела Энефея очередной рассказ.
Искандер тихо выругался, прося у Элоха терпения.

Вечером по улицам разливался запах праздничных яств. Все праздновали победу. В доме Аль-Дива тоже был праздник. Отец и братья Искандера праздновали победу. Амелик праздновал у себя. Но спустя несколько часов, семья Аль-Толь пришла поздравлять с победой Аль-Дива.
Энефея сказалась больной и ушла к себе рано. Северная принцесса не могла себя заставить праздновать победу над своим народом.
Эйшан сидела рядом с мужем, счастливая, надеясь, что теперь Искандер оттает. Ведь враги завоеваны.
Энефрей сидел за отдельным столом, с детьми. Он то живо принимал участие в разговоре, то задумчиво замолкал, глядя перед собой. Джаллал выгодно выделялся среди остальных детей, он был душой компании, его шутки были самыми искрометными и зрелыми, он был горд, справедлив и великодушен. У Искандера были красивые, достойные дети.
После угощения, начались танцы. Эйшан, как многие в семье Аль-Дива, свято блюла канон – не пить вина. Гости, кто не считал это грехом пили молодое виноградное вино, сама Эйшан, как и ее муж, пили молодой виноградный сок со специями. Напиток не туманил мозг, но возбуждал чувства и легко веселил.
Дети ушли играть, Эйшан позвала мужа танцевать, Искандер, чтобы не обижать жену, согласился. Парой они были красивой.
Танцы во дворе знойной южной ночью, смех, эйфория казалось осязаемо висящая в воздухе, и в голову Искандера ударил хмель. Многие были откровенно пьяны. Эйшан смеялась, раскраснелась, она, всегда выглядевшая юной девочкой, сейчас словно бутон красивого цветка распустилась и заблагоухала. Эйшан звала Искандера в дом, томно, тяжело и пьяняще обещая радости рая. Мужчина шепнул, чтобы она ждала его, и ушел проветриться. Иначе грезам Эйшан грозило остаться без воплощения, Искандер, коснувшись головой подушки, сразу бы уснул.
Шейх вышел к фонтанам, плеснул воды себе в лицо. В голове вроде сразу прояснилось.
— …Я, когда тебя вижу, с ума схожу, Энефрей, — услышал Искандер голос своего родного брата – Халима. Кровь Искандера тут же вскипела, он бросился на голос.
— …Да перестань же ты вырываться, дурачок, поцелуй меня, я же тебе дядя… — голосом, севшим от страсти, шептал Халим.
Искандер увидел, что Халим сидит на скамье, удерживая извивающегося Энефрея у себя на коленях. Возбужденная плоть Халима, это было видно через белую тонкую ткань шаровар, упиралась аккурат между ягодиц мальчика.
— О… что ты со мной делаешь, Энефрей…
— Ты что творишь, собака?! – подлетел Искандер к брату, вырвал сына из объятий Халима. Мальчик встал рядом с отцом. Мужчина угрожающе поднялся со скамьи. Улыбнулся.
— Я хотел приласкать его, Искандер, но змееныш бежит любых ласк, как иблис.
— Он не девка, чтоб его приласкивать, — голос Искандера был угрожающим.
— Что такого? Джаллал воин – с двух лет было видно, и тот не чурается! А этот, словно змей пригретый!
Искандер хлестнул Халима по щеке.
— Да что ж ты делаешь, брат?! – вскричал Халим.
— И зачем тебя земля носит, отребье, как только в твою шакалью голову пришло касаться внука бога. – прошелестел Энефрей на кельтском, облизнул пересохшие губы.
Искандер потерял дар речи. Фраза, интонация, тембр голоса напомнил прошлое. Шейх уже слышал эту фразу, почти слово в слово,… мужчина склонился к сыну.
— Я хочу поговорить с тобой, жди меня у себя в комнате. – Строго сказал Искандер.
Энефрей не знал, что отец знает язык Одина, мальчик знал, что так говорить взрослым он не имеет права, но мать, если бы была рядом, вряд ли захотела скандала, а бабка бы тоже никогда не выдала внука. Больше некому было знать этот язык. Мальчик не двинулся с места.
— Иди в свою комнату. – повторил Искандер настойчиво. Энефрей быстро исчез за деревьями.
Искандер развернулся к брату и сдавив его плечо, повел за собой, вглубь сада, чтобы не скандалить прилюдно.
— Опомнись, брат, Элох все видит. – предупредил Халим.
— Детей не приласкивают со стоящим членом! Не черни имя Элоха, — Искандер говорил сдавленно, от сдерживаемого гнева.
— Да оглянись вокруг! Кто не теребит Энефрея? Сам султан вожделеет его, и ласкает, и такова уж природа, чтобы держа в руках красоту, член восставал.
Искандер снова хлестнул брата по щеке.
— Он мальчик, Халим. Это богохульство.
— Да брось, — рассмеялся Халим, — вся Либия занимается подобным богохульством и никого еще не наказал Элох.
— Не смей подходить к моим сыновьям, шакал. – прорычал Искандер уходя, невольно отмечая, что ругательство он выбрал то же, что и Энефрей, а еще раньше Фрей…
Халим рассмеялся вслед брату.
— Так запри его в башне, Искандер, ты не запретишь каждому, кто вожделеет твоего младшего подходить к нему! Рано или поздно все равно султан распечатает его.
Искандер стремительно вернулся и кулак мужчины впечатался в лицо Халима. Халим удар пропустил, потому что не ожидал его.
— Двуличная тварь, как ловко ты вспоминаешь о братстве, и гадишь в душу. Если я тебя распечатаю, ты все так же будешь ратовать за мужеложство?
— Подлец, — Халим бросился на брата.
Завязалась драка. В какой-то момент, Искандер заломил руки Халима, тыкая его лицом в траву, стянул с него шаровары. Халим возмущенно застонал.
К ним уже бежали люди, услышав крики, разнимать дерущихся братьев.
— Это Элох тоже одобрит? – прошипел на ухо брату Искандер, он уперся пальцами в афтер Халима.
— Ммм, — замотал головой Халим.
— Искандер! Побойся Элоха! Что ты делаешь? – сложил руки как для молитвы второй брат Искандера – Ашид.
— Что тут случилось? – спрашивали женщины друг друга. Чтобы ни происходило, они всегда все спрашивали друг у друга.
— Кто желает моего младшего сына, может прийти ко мне, я распечатаю любого, и решу достоин ли он владеть Энефреем. – прорычал Искандер, отшвырнул от себя Халима и пошел прочь, в дом, оставив гостей охать и разбираться в случившемся.

Искандер постучался в комнату Энефрея и вошел, не дожидаясь ответа. Мальчик лежал, раскинувшись на постели, чувственно и необычно. Руки за головой, одна нога вытянута, другая ровно поджата. Неудобная поза, если не привыкаешь так лежать. Так лежал Фрей. И так теперь, оказывается, удобно Энефрею. Искандер сплюнул: вот напасть, ему только сейчас зло ухмыльнуться. Внутри шевельнулся невольный страх… на мгновение. Энефрей дремал. Сын Искандера, действительно, был красив. Такие дети могли бы быть у него с Фреем. Искандер ужаснулся своим мыслям.
Мужчина сел на кровать, невольно любуясь Энефреем. Мальчик открыл глаза и легко ожидающе улыбнулся. Так Фрей не улыбался, нет, тогда однажды…
…Фрей спал на лежаке, в своей комнате, Искандер лежал рядом, в ногах Фрея. С тех пор, как викинг перевел его к себе в спальню и начал укладывать его спать с собой в одну постель, спать стало тепло и удобно. Лежак был широкий, поэтому, даже поперек места Искандеру было достаточно. Фрей приказал разбудить его через два часа, у него было свидание. Наверное, с ней. Искандер умел определять время по луне и солнцу. Поэтому ему не сложно было проснуться через два часа самому и разбудить Фрея.
— Хозяин, уже два, — Искандер не касался воина. Но на слова тот не отреагировал. Тогда Искандер потряс ногу мужчины. Фрей снова не отреагировал. Тогда Искандер решился, он подполз выше, и положил руку на голое плечо Фрея. Воин открыл глаза, мазнул светлым взглядом по Искандеру и вот так же, как сейчас его сын, улыбнулся мужчине…
— Энефрей, то что ты сказал Халиму сегодня, нехорошо.
Мальчик молчал. Приставания были частыми, Энефрей стыдился о них рассказывать. Но виноватым он себя не чувствовал.
— То что сделал Халим очень плохо, но не потому что он шакал, а ты внук бога, а потому что насилие над чужой волей это недостойно.
Мальчик молчал. Искандер вздохнул, сложно было, что-то предъявить Энефрею, все когда-то считали себя сыновьями Бога, нельзя было отнять у него право быть северянином, да и жена его заждалась в постели.
— Я научу тебя защищаться от шакалов. – Искандер склонился и поцеловал лоб сына. Энефрей чувственно положил руки на плечи отца.
— Спасибо, папа.
Суровый мужчина ласково улыбнулся Энефрею: «ох, и правда влечет мальчишка», — с неудовольствием подумал Искандер, покидая комнату сына.

Эйшан верно и покорно ждала мужа. Несмотря на хаму, настроение снова упало. Она думала об Искандере. Они жили уже десять лет.
За все это время они не стали ближе, Искандер не оттаял. Что бы там ни было в его прошлом, за десять лет пески должны были унести это. Если только Искандер не оставил там свою жизнь. Если б только она знала, если б только он доверился ей, она бы вырвала эту боль из его сердца, убила бы эту злую память…
Мужчина вошел в спальню. Эйшан вскинула свои огромные глаза на Искандера. Мужчина ходил, как матерый хищник, бесшумно и тяжело. Эйшан всегда чувствовала, как дрожит, когда видела его со стороны. От страха или от страсти, она не могла понять сама.
Искандер подошел к окну. Южное небо серебрилось от звезд, ветер танцевал с тонкой занавеской, и воздухе пахло ночными цветами. Из сада доносилась музыка. Мужчина качал головой.
— Как же похож… тоже светленький, голубоглазый, еще и Фрей…
— Что с тобой, Искандер? – тихо отозвалась Эйшан, — Тебя расстроил наш младший сын? Ты же знаешь, что он светлый в бабку…
— Кто дает такие имена сыновьям!? – раздевался Искандер.
— Северяне. Моего прадеда звали Фей. – свела брови Эйшан, ей показалось, что Искандер все-таки скрывал упреки, что она родила ему светлого сына.
— Халим, шакал, склонял к греху Энефрея. – словно сплюнул Искандер.
Женщина выдохнула испуганный стон.
— Как такое возможно? Он же твой брат!
— Шакал говорит, что не он один вожделеет нашего сына.
— Боже, помилуй Элох! – вскинула руки к лицу Эйшан. – Энефрей красивый мальчик… его все любят, и слуги, и господа, и султан хочет сделать его своим наследником… но вожделение мужчины к мужчине – это же грех! Я знаю, что мужчины хотят иногда мальчиков… но не в нашем же доме!
Искандер вскинул руку к небесам.
— Следи, чтобы мужчины не оставались с ним наедине. От греха. А я буду учить его защищаться.
— Тогда учи и Джаллала! Ему будет обидно иначе, что ты учишь быть мужчиной сначала младшего.
— Ладно, — примирительно сказал Искандер, потянулся к губам жены. Эйшан знакомо, умело подалась навстречу.

Глава 3. Предательство.

В доме Хевдинга горел очаг. Зима выдалась лютой, но в доме было тепло. Старый викинг сидел у огня в своем кресле. Тут же в гостиной играла красивая светловолосая девочка с деревянными, яркими игрушками и драгоценностями.
Дверь открылась, и словно принесла с собой чудо или праздник. Запахло морозом и чем-то невыносимо пьянящим, свежим. Светловолосый воин обвел всех морозным взглядом, ярко улыбнулся и прошел к огню, скидывая одежду, и падая в кресло, он швырнул на пол, перед Хевдингом окровавленную голову. Воин вошел не один, за ним шел мальчик. Довольный и похожий на отца. Это был сын воина – Айваз.
— Мы вырезали скот под корень. Никого не осталось. Это их воевода. – Фрей жестко, зверино усмехнулся. – Он пожалел, что родился. Перед смертью.
— Под корень! – пьяно и счастливо повторил Айваз. Фрей брал старшего сына с собой в бои. Несмотря на возражения матери. Родился мужчиной – будь им. Или будь рабом.
Мужчина окинул взглядом комнату.
— Чем ты недоволен, Хевдинг? Скотский отряд султана мы вырезали за один день. Или остальные бьются недостаточно смело?
Девочка робко подползала к ногам отца, несмело вскинула глаза, звериные, цвета плавленого золота, на Фрея. Она даже не посмела сказать, что наряжалась целый вечер для него, и что она совсем не боится мертвой головы араба. Фрей увидел, что Лима смотрит на него, и поднял ее с пола поцеловал в глаза, он всегда целовал ее в глаза, Лима тогда замирала, стараясь продлить момент. Часто, это была единственная ласка от отца, достававшаяся ей.
Она так хотела ходить с ним в бои, пусть ее там убили бы лучше, чем видеть презрение в глазах сиятельного отца. Она старалась к матери даже не подходить. Именно тогда он сравнивал их. Лима гордилась своими глазами, именно их любил в ней отец, именно за них почему-то не любил мать. Лима не разбиралась, она просто хотела быть рядом.
— Что, боишься? Вот рабская натура, — хмыкнул Фрей. – Это же мертвая голова скота.
Лима задохнулась от обиды. Почему, почему она не посмела сказать, что вовсе не боится?
В комнату вошла красавица. Она была беременная. Тристакинния. Дочь Хевдинга и жена Фрея. Фрей окинул ее взглядом, она оставалась такой же юной и красивой, хоть и беременела как кошка. Роды не портили ее фигуру, кормление не портило грудь.
— Айваз, с тобой все в порядке? – подскочила женщина к сыну.
— Да! Мы их вырезали! – оживленно махал руками, изображая бой, мальчик.
Фрей похлопал по колену, подзывая жену. Тристакинния свела брови и подошла. Мужчина отпустил дочь, и усадил жену на колени, почесывая ее по загривку, как кошку.
Хевдинг все это время молчал, он не знал, как отреагирует этот красивый зверь на новости.
— Мы заключили мир с султаном Оснаном. – сказал Хевдинг.
Фрей рассмеялся. Но Хевдинг молчал, серьезно глядя на зятя. Воин свел брови.
— Ты не шутишь?
— Нет. Я стар, и хочу, чтобы моя дочь не вздрагивала во сне, чтобы внуки могли жить, а не прятаться в горах. Лучше худой мир, чем добрая ссора. Мы теперь султанат.
— Что? Да ты из ума выжил! – Фрей сбросил Тристакиннию с колен, вскакивая. – Какой может быть договор со скотом?!
— Фрей, ты молод и горяч… — начал Хевдинг.
Но мужчина не слушал, авторитет Хевдинга тут же упал в его глазах ниже земли.
— Что дал тебе султан такого, что ты продал ему своих детей и внуков?! Подчиняться скотам? Ты же сдал Ховн!
— Фрей! – истерично начала Тристакинния, вступаясь за отца.
— Держись от меня подальше. – тихо прошипел ей Фрей, почти спокойно, и вышел из дома.
Айваз непонимающе смотрел на скандал.
— Дед, куда отец?
— Ему надо успокоиться, — вмешалась мать, пытаясь обнять сына.
— Я с отцом. – буркнул Айваз, вырываясь и выходя из дома.
Тристакинния закрыла глаза руками. Хевдинг тер переносицу. Фрей потом поймет. Старый опытный воин понимал его, сам Хевдинг в молодости поступил бы так же.
Лима тихо выскользнула из дома. Она не могла сказать, как Айваз, ее бы не отпустили. Девочка видела куда идет Айваз и бежала следом.
Фрей сидел в палатке воинов и пил, он праздновал свою победу. Хотя султанат выиграл, никто не сможет обвинить его в поражении.
— Дружить со скотом… это же надо, мирный договор с рабами! – возмущались воины.
В палатку вошел Айваз.
— Отец! – мальчик прошел к воинам.
— Ты чего тут?
— Я тоже победил, я тоже воин. – хмуро сказал мальчик.
— А, налейте воину, — рассмеялся Фрей, поднимая мальчика в высоту.
Воину налили сок ягод.
— За победу, и пусть рабы остаются рабами! – стукнулись кружками воины, включая Айваза.
В палатку ввалился еще один воин. Который выходил в туалет. Он завел Лиму в палатку.
— Фрей, твоя красавица.
— А, — Фрей усмехнулся. – Ты чего? Мать послала? Приду я. Позже, пусть спать ложится, нечего ерунду думать. Попрекать не стану.
— Я… — Лиму колотило от адреналина и страха. Так страшно было сказать хоть одну мысль. Над ней будут смеяться. – я тоже не хочу подчиняться рабам…
Воины расхохотались, но не понятно, одобрительно или насмешливо.
Фрей поднял девочку на руки, поцеловал в глаза. Лима привычно замерла.
— У меня хорошие дети, молодец. А теперь иди домой. Нечего женщине делать среди воинов. Ты же не рабыня.
Лима поняла, что попалась в ловушку. Остаться нельзя, а уйти не хотелось.
— Айваз, проводи сестру домой. И ждите меня. Пусть дома будет хоть один мужчина.
Айваз недовольно скривился, ему хотелось послушать рассказы воинов про любовные похождения, хотелось посмотреть на красивых голых рабынь, может даже ему бы дали какую-нибудь ублажать его… а теперь нужно идти домой, слушать квохтанье матери, суровое молчание деда – не спроси ничего! И расспросы сестры – попробуй, не ответь! Но ему очень льстило, что отец считает его достойным воином, и отправляет следить за порядком.
— Ладно, пойду. – недовольно взросло протянул Айваз. – Ну вот чего ты пришла, сидела бы дома со своими куклами.
С досадой сказал он сестре.
— Я тоже хочу быть воином, — обиженно проговорила Лима, по дороге.
— Ты девчонка. Прекрасная женщина, которая будет дарить своему мужу эээ…себя. – повел сестру домой Айваз.
Лиме было восемь, Айвазу девять. Лима нахмурилась, ей пришла в голову, как ей казалось, хорошая мысль, а почему бы ей не стать прекрасной женщиной для отца? Раз она не может быть воином.

Глава 4. Прошлое

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Хевдинг передал Оснану Ховн. Остальные северяне сражались, но правители без поддержки Хевдинга и отряда Фрея понимали, что они могут или погибнуть всем родом в бою, или сдаться на мир. Фрей постоянно пребывал в раздражении. Сердце рвалось к остальным воинам, помогать и побеждать. Но он был наследником дома Хевдинга. Для того, чтобы продолжить воевать, Фрею нужно было стать повстанцем, объявить Хевдинга предателем и вести викингов за собой. Он несколько раз думал так и поступить. Убить отца жены, притащить его голову на вечерище и продолжить войну, пока чужаки не покинут Айсланд. Но он не сделал ничего из этого. Была причина. Гораздо более важная. Он победит иначе. И сможет посмотреть после смерти Тору в глаза, не пряча взгляда.
Еще несколько месяцев длился обмен жителями, конунги отправляли своих родственников, сыновей в Либию, и другие страны Оснанской империи. Оснан жил сейчас в Либии, поэтому негласно, все стремились туда. Шейхи и просто подданные султана ехали в северные земли, осматривать новые владения.
Это была безоговорочная победа, северяне, несмотря на мирный договор, были подчиненными султанов и шейхов, их родовитость не имела ценности для Оснанской империи.

Эйшан и ее сестры сплетничали во дворе, чему-то смеялись. Эйшан разговоры казались глупыми, у нее тяжелой змеей на сердце лежало прошлое мужа. Девушки так были заняты обсуждением Амелика, что не заметили, как их замужняя сестра исчезла.
Красавица цепко осматривала кабинет мужа своими внимательными темными глазами. Должно быть что-то, письмо, картина, может, медальон… что-то должно хранить ключ к кошмарам Искандера. Эйшан никогда не рылась в вещах мужа, но дальше так продолжаться не может, она должна получить ключ к его кошмарам. Женщина открыла шкаф с книгами, начала торопливо и аккуратно перелистывать их, выборочно, все книги мужа она просмотреть не могла, поэтому оставила эту идею, и занялась осмотром стола. Жена шейха провела по внутренней стороне столешницы, но не нашла никаких тайников, она взяла ключи от ящиков, и отперла стол, достала шкатулку из нижнего ящика, перетряхнула бумаги, но ничего незнакомого не нашла. Эйшан рылась торопливо и методично, стараясь все складывать обратно на свои места. Красавица нашла еще одну шкатулку, которая была заперта. Эйшан потратила много времени, чтобы найти ключ от этой шкатулки, но он был тоже здесь, в кабинете. Искандеру в голову не приходило скрывать что-то настолько изощренно, чтобы никто не мог добраться до его тайн. Эйшан на миг испугалась – а вдруг он держит свои тайны в голове, и у нее, Эйшан, не будет никогда к ним доступа. Но Искандер был ее мужем. Ей хотелось быть частью его. В шкатулке лежали свитки, женщина бегло пробежала один глазами, он был начат арабицей, а потом следовало руническое письмо. Сердце Эйшан забилось сильнее. Кто мог писать Искандеру рунами? Женщина жадно впилась в свиток глазами.

«Я в плену у северного народа. Всего несколько месяцев прошло, как я здесь. Решил писать, чтобы не забыть буквы. Меня зовут Искандер Аль-Дива. Я древнего благородного рода. Теперь у меня на груди, со стороны сердца, выжжено клеймо хозяина, а на шее ошейник, иногда хозяин сажает меня на цепь. Из одежды на мне только длинная рубаха. Зимой в ней холодно тут, на севере, но так я не могу убежать. Да и на улице я нахожусь редко, не успеваю замерзнуть. Если хозяин берет меня с собой, он кутает меня в мех, но я босой, чтобы, опять же, я не смог убежать. Их государство зовется Айсланд. Ледяное царство, где снежная долгая зима, пронизывающие ветра, и холодное море. Лето, весна и осень тут короткие, но очень красивые. Здесь все отличается от моей родной Либии. И жизнь моя отличается, конечно. У меня отняли в плену все, даже имя. Хозяин называет меня — Иска. Это такая птичка у них тут. У меня отняли мое лицо, изуродовав меня, хозяин сказал, чтобы женщины не засматривались на меня.
Почему я не прекращу свой жизненный путь? Потому что есть солнце, которое освещает мою жизнь в плену — Тристакинния.»

Эйшан вздрогнула. Она не знала, о чем читает, но клеймо на груди мужа было, и если это не попытки Искандера стать писателем, то это и есть его кошмар, записанный здесь. Иначе, зачем хранить это в запертой шкатулке?

«Хозяин увидел, что я пишу. Он не знает моего языка, и когда он приказал мне прочитать ему то, что написано, я хотел соврать. Но хозяин сказал, что у него есть знакомые арабы, которые проверят, правду ли я сказал. Я прочитал, как было. Я ожидал, что он взбесится, как обычно. Но он кивнул и сказал, чтоб я продолжал, только на его языке. Теперь у меня есть на чем и чем писать. Единственное, я должен
читать ему все, что пишу.
Меня взяли в плен, ранив ядовитой стрелой. Я хотел умереть, как полагается воину, в бою, и потерял сознание от попавшей в меня стрелы. Стрелы моего будущего хозяина. Очнулся я уже у него в доме. Он сильный воин, я помню его в бою. Фрей. Так его зовут.»


Почему-то Эйшан вздрогнула. Она словно увидела этого воина, который изуродовал лицо и душу ее мужа.
«Будь ты проклят, Фрей, где бы и кем бы ты ни был сейчас, будь ты проклят…» — подумала Эйшан, сглотнув комок слез. Она знала, что дальше будет описан плен Искандера. Теперь она понимала, почему муж вздрагивал, когда бабка звала младшего Фрей. Нужно запретить это. Мальчик с северной внешностью и похожим именем, наверняка постоянно напоминает Искандеру кошмар. А он так добр, он никогда не делил детей, и не любил одного больше другого. Эйшан коротко, навзрыд расплакалась, и глубоко вздохнув, продолжила читать. Она должна знать, что там было. И кто такой или такая Тристакинния. «Милый, как хорошо, что ты не умер…» — с бесконечной нежностью подумала она.

«Фрей спросил, как меня зовут, на ломаном арабском, я ответил, сказал, что я из старого рода либийских воинов. «Иска,» — кивнул Фрей, отбирая имя. – «что это?». Он указал кольцо на моем пальце. Это семейное кольцо, передается от отца к сыну, который отличился наибольшим благочестием. Я объяснил. Он снял кольцо, я удивился, как легко ему это удалось, я попытался помешать ему, но он ударил меня в солнечное сплетение и когда я согнулся, за волосы прижал лицом к полу, наступив на шею. «Если ты дернешься, я перебью тебе хребет. Ты не умрешь, но останешься калекой.» — прошипел он, все так же, на ломаном арабском. Я застыл. Я хотел проследить, куда он дел кольцо, кажется, он отдал его служанке, та захохотала и что-то сказала на северном, указывая на меня. Остальные воины тоже рассмеялись. У меня было много времени, чтобы выучить язык своего хозяина, и вспомнить все разговоры. Она сказала, может ли она получить меня, вместе с кольцом, или хотя бы поцеловать красавчика. На что Фрей сверкнул своим холодным взглядом и прошипел сквозь зубы, чтобы отнесла кольцо – я не понял куда, и не смела больше смотреть в мою сторону. За это я сейчас благодарен ему, я видел, как слуги вымещают злобу на пленных. Им было можно плевать, насиловать и издеваться над рабами. Так и не убирая ноги с моей шеи, он обрил меня ножом. Я старался не расплакаться от унижения. Мне всегда внушали, что бреют только рабов. Потом нас клеймили, заставляя встать на колени перед хозяином. Фрей сам клеймил меня, хотя остальных пленных клеймил специальный человек. «Ты мне не хозяин. Я в плену, но ты мне не хозяин.» — отказался я признать его. Глаза Фрея зло сверкнули и он, стукнув меня лицом об пол и разбив мне нос, поволок меня куда-то в комнаты. Он сунул меня в небольшую клетку, которая стояла рядом с лежаком. «Будешь жить здесь, пока не признаешь меня хозяином» — сказал он и ушел.»

Эйшан заплакала, но продолжала читать. Она понимала, что плен – это всегда пытки и унижение, но похоже этот сын шакала Фрей взъелся именно на Искандера. Она иногда слышала рассказы своей бабки, про плененных арабов, гарамантов и либийцев, и прочих. Их обривали, отбирали драгоценности, клеймили и давали какую-то работу по дому, не обращая на них внимания больше, чем на убранство дома. Укрощали строптивых рабов плетью, но никто не пытался изощренно сломать человеческое достоинство раба, как добивался этого Фрей.