Когда соловьи поют…

На землю спустилась мягкая прохладная ночь, принеся в город тишину и спокойствие. Деревья, изредка покачиваемые ветром, наполняли город сладковатым ароматом розовато-белых звёзд. На небе одна за другой загорались золотые огоньки, а в окнах домов постепенно гас свет. Город плавно готовился к отдыху. Реже ездил транспорт, и не было слышно дневного шума и жужжания, которые отличают город от тихой деревушки.
Город спал…
Но вот в тишину влилось пение соловья. Сидя на цветущей ветке абрикосового дерева, озорник выводил свою песню. Он так искусно переводил дыхание, что в его пении не было пауз. Один, из-за ночи лишённый зрителей, он пел для спящего города, разбавляя безмолвие ночи. Старается, немного наклонив голову, усердно выводит каждую ноту, создавая музыкальный шедевр.
Но, никто его не слышит, все спят. Песня срывается с кончика его клюва, но, не найдя благодарного слушателя канет в пустоте. Хотя… Вот дом, в окне которого ещё горит свет, словно кто-то целенаправленно не ложится спать.
В небольшой укромной квартирке за столом, скудно освещённым мерцающей лампой сидит человек. На столе – ручка и тетрадь с какими-то каракулями. Подперев рукой подбородок, он с доброй улыбкой смотрит в окно, наслаждаясь пением птицы.
В городе ещё остались два бодрствующих жителя: соловей, поющий человеку, и человек – его единственный слушатель. Оба они не могли расстаться и оставить друг друга. Соловью бы не помешал свидетель его песенного творчества, человека вдохновляло пение птицы. Взяв ручку, он быстро начал писать, иногда поднимая голову, прислушиваясь к соловьиной трели.
Звали этого человека Григорий. Он был среднего роста, с внешностью, о которой можно сказать: «симпатичный человек», и, несмотря на то, что было ему далеко за 40, его лицо сохранило свежесть молодости. Единственное, что его подводило — спина (часто работая за письменным столом он подпортил осанку и теперь нередко горбился).
Каждое утро, кроме выходных, он ходил на работу (а по специальности он был электриком). Отработав до четырёх, человек возвращался домой; по пути он мог зайти в магазин, чтобы обеспечить себе ужин, или в библиотеку, что случалось чаще.
Никем не замечаемый проводил он каждый свой день. Ему почти не приходилось говорить с людьми, как-то обходилось без этого, а им и вовсе не нужно было его общество. Их объединяло взаимное равнодушие.
Уже начинало светать. Ночь плавно отходила от города, снимая с него тёмную накидку и предоставляя утру. Откуда-то из земли поднималось бело-жёлтое солнце, раздвигая своими лучами облака и освобождая место для себя. Для тьмы существует ночь. А сейчас уже утро и поэтому не стоит облакам омрачать небо. Лучи преобразили голубую гладь, внося в неё розово-красные оттенки. Медленно озарялись верхушки деревьев, пока, наконец, город полностью не наполнился светом. Запели соловьи, радостно встречая день.
Сон закончился. Люди просыпались, занимались утренними бытовыми делами и бежали на работу.
Григорий проснулся с первыми лучами солнца, как было всегда – он остро чувствовал свет. Тем более, что спал он напротив окна и, как в последнее время получалось, положив голову на стол. Он даже не заметил, как устал, что-то увлеченно записывая.
Сейчас он уже шёл на работу, с интересом наблюдая за людьми. Все они в спешке мчались на работу, и, казалось, не замечали друг друга, не хотелось им обращать внимание и на природу, на эти расцветшие деревья, на пение птиц. Они замечали только ярко выраженные изменения, или то, что касалось их самих. Когда на деревьях появлялись плоды, они громко и с удивлением перешёптывались: «Смотрите, уже и вишни, и яблоки созрели, ведь недавно деревья стояли в снегу, а сегодня уже и плоды есть. Надо же, как быстро летит время!».
Да, время действительно пролетает быстро, но для них оно проходило ещё стремительнее, так как, живя в природе, они не были с ней одним целым.
Григорий почувствовал толчок в спину, за которым последовало: «Можно не плестись под ногами!» Женщина «рубенсовских форм», задев его, промчалась дальше, даже не извинившись.
Как ему надоело это равнодушие! Нет, он имеет ввиду равнодушие не по отношению к себе, а, в общем, между всеми людьми, без которого они не могли обходиться.
«Что же нужно, чтобы они немного, нет, кардинально изменились? — думал он. Хотя, что же я думаю, я ведь давно уже решил, что с этим делать, но только… Так, нужно постараться не думать об этом». Чтобы отвлечься, он посмотрел на цветущие ветки деревьев. На одной из них сидел воробей и прерывисто чирикал, желая привлечь к себе внимание самки, которая расположилась неподалёку и внимала песне воробья, иногда поворачивая голову в его сторону. «Уж слишком пронзительно поёт, — подумал неприметный человек, — с соловьём не сравнится!»
Так дошёл он до заводу, где работал электриком. Рабочий день продолжался, как и всегда. Поздоровавшись с сотрудниками и услышав тишину в ответ, он последовал к своему месту. Когда, наконец, рабочий день закончился, он отправился домой, решив по пути зайти в магазин.
Возле большого супермаркета кишели люди. Одни заваливались в магазин, другие выкатывались из него. Возле ступенек, которые вели в супермаркет, Григорий увидел нищего. Тот сидел на корточках в засаленной одежде, которая в некоторых местах уже покрылась дырами, выдававшими его отощавшее тело. Чёрные, седые возле корней волосы доходили ему до ушей. Грязной дрожащей рукой держал он пластмассовый стаканчик – ёмкость для монет, которых там ещё не было. Он смотрел на каждого проходящего мимо человека, пронизывая его умоляющим взглядом. Но люди проходили, не замечая его, другие смотрели с пренебрежением, перешёптываясь между собой.
Не от хорошей же жизни он стал на тропу коробочки для монет? По крайней мере, не так хотелось устроить ему свою жизнь.
Григорий направился к этому, отверженному всеми человеку и бросил в стакан пятидесяти гривневую купюру. Тот недоверчиво посмотрел на деньги, после, благодарно — на Григория и почти шёпотом сказал: «Спасибо».
Григорий зашёл в магазин и после того, как совершил некоторые покупки, вернулся домой. Поужинав, он взял книгу и погрузился в чтение.
А за окном уже смеркалось. Сегодня ночь обещала быть холодной, может, даже дождливой. Небо затянулось тучами, пока, наконец, не превратилось в серое полотно. Солнце уже опустилось за горизонт. Стало темно. А звёзд все не было, их закрыли тучи, не выпуская осветить город. Не понятно, откуда появился ветер, сильный он растревожил ветви деревьев, сдувая с них белые цветы и рассыпая лепестки по воздуху.
Запел соловей. Эта погода не мешала его песне. Наверное, он продолжал бы её даже если бы на улице шел дождь. Это было для него обязательным обрядом, повторяющимся каждую ночь.
Григорий оставил книгу и начал писать.
Работа скоро должна быть окончена. Осталось написать заключение, но он ещё сомневался в некоторых деталях. Ему казалось, что получается что-то не то, и поэтому он всё чаще и чаще чёркал написанное.
А соловей пел так звонко и пронзительно, что его песня могла дойти до сердца каждого, если бы его слышали, изменить душу. Его песня очищала и вдохновляла, может, потому, что пел он от чистого сердца, пел потому, что ему хотелось петь, пел без слушателей, но старательно.
Григорий внимал пению соловья, делая перерывы на то, чтобы записать. Песня должна была помочь ему. Сегодня он тоже заснул на рабочем месте, устав настолько, что не смог дойти к кровати.
Светает. Встречают наступающее утро соловьи, хором даря ему свою песню. Город просыпается. По дороге проехала первая машина, дав начало дневному грохоту. Позже пронеслась целая вереница машин, поражая улицу шумом. Город оживал и раскрепощался.
Люди толпами шли на работу. Вышел из дома и Григорий. Ночью, по-видимому, прошел дождь – трава покрылась крупными прозрачными каплями росы, земля была мокрой. Отметив это, он отправился на работу. Вокруг него проходили люди. Но, он шёл, стараясь не задевать их…
Рабочий день прошёл быстро, как всегда обошлось без общения с окружающими.
Придя домой, Григорий взял рабочую тетрадь и вышел в беседку. Деревянная уютная беседка находилась возле его дома. Она была обсажена вьющимися розами, которые, оплетая её, делали беседку похожей на шатёр из цветов. Сейчас розы еще не цвели. Зато возле беседки росла дикая алыча, сейчас покрывшаяся белой пеной цветов, дурманящий аромат которых притягивал к себе, из-за чего он казалась средоточением гармонии и источником вдохновения.
Здесь к Григорию должна была прийти муза, которая помогла бы ему закончить рассказ. Осталось ведь совсем немного. И он думал, что это должно помочь городу изменить отношение людей, искоренить безразличие, но пока он писал…
Увлечённый своей работой, он и не заметил, как в беседку зашёл человек. Став позади Григория, он с любопытством смотрел в его записи. Мужчина почувствовал посторонний взгляд и, повернув голову, увидел светлого мальчика. На вид ему было лет десять — одиннадцать.
– Здравствуй, присаживайся, как зовут тебя? – спросил Григорий.
– Саша, – ответил мальчик, улыбнувшись, и примостился возле него. – А что Вы пишите?
– Рассказ.
– Ой, здорово! А можно я прочитаю?
– Конечно, если тебе интересно – прочти.
– Очень интересно.
Григорий пододвинул мальчику тетрадь, а сам, наблюдал за тем, как он читает.
Да, он был удивлён. Писал он давно, и не первый раз приходил в беседку, но к нему еще, ни разу не подходили. И кто бы мог подумать, что первым читателем его рассказа будет ребёнок, а тем более, ребёнок, захотевший прочесть сам.
Ему было безумно приятно. Глядя на этого белокурого мальчика, внимательно читающего его записи, он в душе радовался тому, что в городе, таком жестоком и безразличном, есть этот искренний ребёнок, что его ещё не успели изменить алчные стальные руки города. Григорию казалось, что этого и не случится: светлая душа Саши сияла настолько ярко, что ослепляла все разрушающие человека черты, лишая их возможности найти к ней дорогу.
– Я прочитал. Здорово!
– Тебе понравилось?
– Да. Только что будет дальше?
Григорий улыбнулся и сказал:
– А дальше люди изменятся.
– И перестанут быть безразличными?
– Конечно, ведь лучше всего учит книга.
– Да, это правда
Тихо начал свою песню соловей, потом, перелетев на ветку, которая выходила прямо в беседку, усилил пение. Всё громче и громче, выводил каждую ноту, пел так, будто плёл кружева.
– А ведь сейчас не время петь соловью, — сказал Григорий.
– Да, соловей же обычно поёт ночью, как только наступит темнота. Я каждую ночь засыпаю под его пение.
А соловей всё пел и пел, иногда взмахивая крыльями, иногда пересаживаясь на другую ветку.
Постепенно площадь возле беседки заполнялась людьми, они выходили из домов, бросали все свои дела, и шли сюда. Казалось, здесь собрался весь город, возможно, так это и было. Они стояли, обмениваясь репликами, и слушали соловья, с удивлением показывая на него.
А он пел, пробираясь своей песней в душу каждого, пробираясь, бередя её и вытесняя пороки, освобождая место для светлых мыслей и чувств.
Как же раньше они могли не замечать его, когда он находился среди них, был рядом, а они…
– А ведь раньше такого не было, – перешептывались люди.
– Было,- сказал Григорий серьёзно,- вы просто спали.
Радостно пел соловей, пел для города, пел для природы, пел потому, что ликовала его душа. Рассказ, задуманный писателем, был написан не зря.
Расцветали розы, покрываясь свежими благоухающими бутонами, с прозрачными каплями росы…