Один день пьянюшки.

Видно всё смешалось в этом доме. Словно снежный ком обрушился на середину первого этажа и смёл каждого со своего пути. Наступило обледенение. Такое необыкновенное: с горящим котлом изнутри. Нет, ни одна льдинка не таяла, на удивление. Словно в тот самый момент разгара пекла, холод добирался до каждой жилки твоего тела-получалось нечто жуткое, как камень твёрдое, как топор острое. Один раз попав сюда, уже не забудешь. Каждый день похож на новый, а приходящий на старый-и опять по новой. Солнце встало -он лёг. Наконец старики, дети и главная виновница всей бесовской свистопляски, женщина с глубокими черными, сильными глазами, успокоились. Наступили блаженные, тихие, утренние часы, когда без замирания сердца и дрожания рук, они садились за огромный деревянный стол пить Краснодарский чай. К чаю относились особенно трепетно, как к старинной, традиционной трапезе и, потому заваривали его сами. Сначала выходил седой лысоватый мужчина, отец, пропивший и прогулявший свою жизнь беззаботно и красиво, но, видимо, когда-то упустивший своего младшего сына. Он небрежно и строго садился на диван(всегда около пианино), брал в руку уже подготовлено лежащую в нужном положении чайную ложку и доставал из банки своё любимое варенье из алычи. Когда он пил, все молчали. Только после ухода главы семейства, к трапезе приступали все остальные. Семья была большая, что может дать основное подумать о великом дружелюбии, теплоте и любви между каждым. Однако за действительно широкими и красивыми улыбками скрывалась невыносимая боль и утрата.
«Доброе утро»-поздоровалась бабушка.
В два слова вложены были такие надежды на вселенскую доброту, на взаимопонимание. Тонкой струной натянутые надеждой два слова.
«Доброе»-ответили ей.
Было у этой женщины два сына: один толковый, другой дурак(так родители сами его и обозначили). Как и полагается привели жён когда-то: одна толковая, другая дура(так уж повелось). Понарожали детей (тут уж получились толковые все)… Только вот у дураков с жизнью редко складываются ладные отношения. Пил дурак, так пил будто и не живёт вовсе, будто всё его существо рыдает и кричит «ну его всё и всех к черту ». Сердце изнывало у дурака от тоски. Бывает лежишь ночью и слышишь, как воет словно волк, и ты постанываешь вместе с ним, стараясь, заглушить свою боль молчанием. Думаешь тщетно «а вот разделю вместе с ним страдание, и отпустятся ему грехи мирские, и завоет глядишь по-другому, по-человечески» Тут ты и ошибаешься: человеческий стон страшнее животного-у этого дикий, охотничий, даже если грустный. У человека другой: окутывающий, заражающий, многоголосый… Бежишь, сломя голову, авось почувствует, что рядом, что вместе. Смотришь в глаза, и где-то там за пеленой стенок зрачков виднеется облик, похожий на человеческий… ты его ищешь, зовёшь, пытаешься запечатлеть, а он оказывается так далеко… Эх, и звезды с неба не надо, только бы увидеть снова его тёплый взгляд. Никто бы не мог подумать, как бывают безутешны слова родных людей. «В человека словно вселяется нечистая сила. Нет. Точно вселяется.»-проснулась в поту от тяжелых мыслей его дочь. Долгие детские годы её мучает причина болезни своего отца. Она так наивно, по-доброму верит в его исцеление, что сама можно подумать заболевает. Вспоминая отрывками театральные сцены черные человечков, ярче всего в её сознании всплывает одна. Короткая, но до того жуткая, до того брезгливая: хорошо прижившаяся в лабиринтах мозга. Пару лет назад, занимаясь обыкновенными делами, когда ещё квартира второго этажа была похожа на что-то живое и пахла пусть не свежими, но тюльпанами, девочка сидела за кухонным столом и строчила новое сочинение по литературе, искренне веря, что если на среднем пальце появится мозоль-она станет настоящим, а главное заслуженным журналистом. Тем временем внешние шумы были такими же обыкновенными: мама вешала белье, пока ее супруг искусно изображал змею на холодном полу холла. Его ноги, как лапша извивались и никак не могли «найти в себе» силы подняться и лечь наконец на долгожданную кровать. Зачем-то понадобился весёлому пьянюшке третий этаж, и он решительно напряг все свои мышцы, чтобы преодолеть высокую, вздёрнутую лестницу. Однако с каждый попыткой не выходило. Тяжело вздыхая от заедающей усталости, мама тщетно уговаривала пьянюшку бросить это сомнительное дело и уложиться спать. «Не знаю.не помню. В какой момент моё дыхание вдруг остановилось, жизнь будто перестала существовать, и временные рамки расширились.Резко сердце прижало утюгом, не поворачиваясь, я ощутила адский страх и холод. Мама продолжала вешать белье. Обернувшись интуитивно в бок, как раз туда, где должен был также лениво валяться пьянюшка, что-то завыло изнутри всей моей души так звонко и отвратительно. „Это не он! мама, это не он!“. Горящий, пустой, жаждущий новой чистой крови взгляд испепелял всё вокруг. Черный омут, бесчувственный, лукавый созывал девочку в свои объятия. Человек, который не мог контролировать свой язык и все конечности тела, вдруг встал на кончики пальцев рук и ног и вывернул шею, как настоящий змей. „Молись“-призывно крикнула мать. „Отче наш“ теперь звучало смело, твёрдо и уверенно. В этот момент ни на кого не надеешься, кроме Бога. Вера что ли истинная обретается в этот момент. Происходит настоящая борьба двух миров: света и тьмы. Чувствуешь оберегающий круг, начертанный вокруг тела ангелами, а все равно кричишь ещё громче, боясь, что сил твоих никчемных и грешных не хватит справится с ним. Обстановка накаляется. Ожидаешь фееричной победной завязки. Но не переносит бес ни одного светлого слова, думы, чувства, взгляда. Его начинает трясти, как лихорадочного. Он сворачивается в кривой узор и готов уже наброситься на свою добычу. Скрип двери. Выходит брат обезумевшего пьянишки. Кто бы мог подумать, насколько ничтожно актерское мастерство в современном мире. Я не видела, чтоб кто-нибудь из мастеров театра и кино так искусно и стремительно мог принимать разные маски. Ноги и руки подкосились и отбросили тело на лестницу, как ненужную материю. Пьянюшка вернулся.

||
Мытарства.
Ночь коверкает,» добивают" душу наизнанку, словно выворачивает все страхи и боли в реальность… Порой лежишь и думаешь, а ведь не зря тьма названа тьмою, а день светом. Не спят черти, распространяют свои гнилые запахи. Тогда почему и мне не спится? Не уж то страхи сильнее меня!? Чем больше думаешь, тем быстрее попадёшь в дебри. Ах вот он стоит,
дышит так тяжело! «Душенька спи, никого тут нет»-шепчет мама.
«Ну как же и цепь затрещала, ходит… слушает с завистью, как мы дышим. Невыносимо, мама, ему слышать спокойное ровное человеческое дыхание: он желает, чтобы и мы изнывали от гнева. Он ведь и есть этот гнев. И когда-нибудь всё наладится! не унывай! они ждут твоего падения… не унывай»-наконец заснула девочка. Спит, как парализованная, автоматически выполняя роль тихого солдатика. Не хочется мне читатель вызвать у тебя жалость, ибо это не та история. Вспоминая князя Мышкина, девочка отбросила с себя страшный порок, не жалеет больше и не жалуется. Человек ко всему привыкает. Вот и она привыкла. Как когда-то Адаму и Еве было стыдно предстать перед Господом нагими, так теперь ей стыдно представить свою семью обнаженной: порочной. Ведь собираясь в общий круг, по отрешённому совершено от веры состоянию, члены знакомой вам уже семьи, не находят общий язык, а только скалят друг на друга зубы, перекладывая вину с одного на другого, чтобы как бы снять с себя тяжкий груз и так называемую отвественность. Народ любит тюрьму, доказано. Низко кланяется тузу власти, если тот поощряет его страсти, жалеет его, леет, поет красивые песни, пока народ вяло тухнет и утрачивает свою силу воли, свободу духа… Как же жалок порою человек, ничтожен. Ему легче снизойти до рабского трепетания, нежели вкусить истинный запах свободы. Животное, скажете вы. А нет, не животное. Животные законам своим верны и у каждого свои ведь. Тут слабость. Обнаженная слабость во всей красе. Впрочем не будем о грустном
Бывали у Арунов и чудесные дни. Беззаботные, летние. То ли солнце было настолько яркое, что добиралось лучами до их дома и пронзало насквозь сердца, то ли просто каждый впадал в детство. Ух, и замечательная всегда была пора. Детские голоса и их извечные проказы только украшали старую каменную клячу на четырёх ножках. Разукрашивали её яркими красками, звуками. Утро казалось особенным. А ещё ведь каникулы,«ребзня», настоящие каникулы у бабули в деревни с парным молочком, с домашней колбаской, с вот-вот испечённым хлебом и таким неповторимым запахом земли, Русской земли. Так жить хотелось и жилось у бабули то. Разницу ощутили маленькие сердечки от обитания и жизни. Вдохнули, а выдыхать не хочется. Ну а дед с бабушкой спокойствия душевного требовали и ждали. Собирались и уезжали в свою отдельную страну Муравию, беззаботно наслаждаясь бестолковыми вечерами, трепетно держась за горячие руки и тихо прижимаясь сердцами. Брат пьянюшки, уделяя внимание работе, и не замечал, как лето пролетало. Семья его мирно и привычно принимала каждый день таким какой он есть, не обретая в нем ничего ровно как и не отдавая ему ничего. В общем каждый в доме находил свою идиллию и счастье. Кроме него.
Из под большого одеяла вылазила голова испуганного пьянюшки, словно боялся солнца, тепла, счастья. Чувствовал себя ненужным, как лишний чёрствый кусочек хлеба для этакого барина. Впадал в долгую, непримиримую спячку. Ходили слухи, что он просто сошёл с ума. Но до того не хотелось в это верить, что становились горько. Готов молчать, исчезнуть ради искры в его глазах. А он как воды жаждет, чтобы и они почувствовали: не одному же ему ненужным ходить. Не один же он такой видит мир истомными серыми красками. Ох не один. Таких одичалых много. А мудрецы дельные из них. Во какие! Это ж надо умудриться в жаркую тополиную пору отыскать мрачные краски. В общем деньки у пьянюшки отнюдь не были летними: он закрывался всё чаще теперь на замок, предполагая, что страхи вживаются в него извне. На самом деле же они сидели изнутри и ликовали его небывалому одиночеству. Устраивали пиры дневные, ночные и даже утренние. Человек борется, терзается, брыкается, а им хоть бы что, продолжают твари веселье бить. Прямоточно по дымовой трубе дома вниз доносились разговоры. Странность была их только в том, что голоса у собеседников были одинаковые. Они закрыли его в одиночестве, чтобы скорее им одолеть. Твари. Не знаю, что я и всё человечество могут больше всего на свете ненавидеть, кроме как этих злых выродков. Ты один раз оступишься, допустишь в своё чистое сердце, а они, неблагодарные, вцепятся в него когтями. И всё тут. Либо ты, либо они.

|||
Иллюзии.

-Алло. Где тебя, дура носит?
-Ну а что случилось? ты носки не можешь найти?
-Ты время видела? лекарство пить пора!
Скоротечно вернувшись бабушка прихватила с собой новоиспеченный аджарский хачапури, разделив четвертую его часть на мелкие кусочки и раздав это квартирантам по крови, то бишь своим же внукам и в знак одолжения невестке. Выпила таблетку-как положено. Выпила чай с вкусностями и, хлопнув дверью, ушла. Как обычно. Они продолжали жить размеренно и спокойно, находя себе утешение. А девочка не могла никак и ничем их утешение оправдать. Сердце будто шкарябали кошки всё сильнее и резче. Глаза становились шире. Трагедия больше. А они просто не хотели замечать. Как им это удавалось? «Отнеси отцу свёклу в ткемали, он ждёт»-приказывающим тоном прозвучала просьба. Девочка молча наполнила поднос. Поднялась по длинной накатанной и тяжелой лестнице. Крепко обняв отца, поцеловала его в лысину и в знак отцовской любви получила горячую пощечину. Удивительной особенностью было её красивое детское трепетание и любопытство каждой мелочи. Кажется именно умение видеть в самом порочном свет, находить в самом черном белое, радоваться и любить жизнь такой, какой она пред ней предстала и спасало самодельно созданную страну счастья. Благодарность наполняла душу девочки. Ведь всем неловким давно известно: легко приходящее умиротворение и счастье, также легко и уходит. Я не видела, чтоб кто-нибудь из искусственно выращенных деток, у которых всё на ладонях, кажется мир прекрасен и создан для тебя эгоиста, был бы способен мудро и просто воспринимать неудачи, падения и разочарования. Самое глупое суждение -мир для тебя. Это ты для мира. Это ты и есть мир. Довольствуясь малым-человек действительно обретает всё. Возьмёшь палочку, потыкаешь в некоторых человечков, а они разбежались в разные стороны, словно муравейник. Чудачки ахали да охали. Мол притворство всё и театр. Многие жаждали, чтобы страдания и уродства отразились на внешнем виде детей и их родительнице. Невозможно жить в таких условиях, как сейчас любят изъявлять «деловые» людишки. Другие трезвонили: «дура мать её! вот и всё тут». Судей находилось много. Не упустит людишка случая интересного для новых обсуждений за кружкой чая. Есть просто порода людей, требующая от всех, а от себя ничего. Живешь ради человека, вытаскиваешь его из тюрьмы, вкладывая все силы, любишь рожаешь ему, ждёшь… Кому надо это? Разве только этому самому и пьянюшки надо. Оказывается у человека есть кнопка, стирающая всю память и он-бац и не помнит ничего. Мы ведь привыкли на доказательствах жить, а доказательств по их хотению и нема. Приспособленцы -обзываю их я.
Автора мнение никто не спрашивал, однако подумала-вдруг интересно.
Откровенное предложение со стороны всей большой семьи пьянюшки, вечно жалующейся на жизнь,(замечаю: люди, ноющие по поводу и без повода имеют материальные блага, в основном имеют всё, просто создают иллюзию в ваших глазах, чтобы не дай Бог никто не позарился на их блага, ибо скупы.,)выглядело таким образом: ты и твои дети-ничто в огромном круговороте жизни, оступитесь -забудем навсегда как когда-то отца и мужа твоего, мешаете только воздухом дышать и объедаете нас лишним куском хлеба. Плевать мы хотели, что станется с вами без нас, ни гроша помощи не получите. Это мы имеем право жить, как хотим и где хотим, и сыновья наши, как и пьянюшка занимают лучшие части большого дома, а вы, обитающие в пятером в малюсенькой холодной комнатушке и трясущиеся от страха за свою жизнь, только занимаете место и препятствуете лишнему заработку, ибо никому не хватает. Мама у девочки всегда была сущим дьяволом, который может отобрать всё на свете у родственничков, однако клоунадой попахивает: сидишь у разбитого корыта, пашешь и терпишь всё ради детей, ни разу в жизни не оскорбишь мужа своего пред детьми-а в итоге ты сущий дьявол. Мораль басни такова: не крути у виска, когда у самого ни гроша ума.