Афазия

Этот чёртов механизм не победить. Сколько человеческих судеб он смёл с лица земли одним махом. Как же гадко… Начну с начала. Десять лет назад я работал надзирателем в тюрьме строгого режима. Тогда у нас почти все тюрьмы были такие. И все они были переполнены. Не повезло тебе, если ты попал под следствие. Закрывали по миллиону людей в год без разбору. Процентов восемьдесят к концу года казнили. А потом тюрьмы снова пополнялись. Однажды к нам перевели одного юнца. Говорили, что он не то глухонемой не то просто слабоумный. Что ему ни скажи, он только мычит в ответ. Глаза вроде умные, как будто всё понимает, а дурак дураком. Правда, красивый был. Волосы русые, чуть вьющиеся были у него, пока не обрили наголо. Глаза большие зелёные и весь усыпан был конопушками. Роста был высокого, но сильно горбился, словно уворачивался от чего. Безобидный малый, ума не приложу, как он там оказался. Хотя чему удивляться. Психбольницы для осуждённых давно упразднили. Врачей и медперсонала в стране всё время не хватало. Вот и сидели в одних тюрьмах адекватные с неадекватными. Паренёк тот буйным не был, просто поначалу не понимал приказов, сильно за это отхватывал и всё что-то мычал в ответ. Потом обвыкся вроде. Как-то раз он заговорил. Кое-как объяснился, чуть ли на пальцах, чтобы дали ему бумагу и ручку. Обычно у нас такого не полагается, но ему разрешили. Всем было интересно, что этот слабоумный напишет. Записку мы потом всем служебным составом читали. Вот только из того винегрета слов ничего разобрать так и не удалось. Записку осуждённого я оставил себе, потому что никто из родных к нему ни разу не пришёл. Я уже давно и думать забыл и про парня того и про записку. Но на днях мне позвонили из какого-то института, названия не помню, что-то связанное с мозгом. Всё расспрашивали про него. Как вёл себя, что делал последнее время, не был ли агрессивен. Я им про записку, естественно, рассказал. Мне показалось, что они на том конце провода чуть ли не подпрыгнули от счастья. Через день за запиской приехали, задали ещё пару вопросов и пообещали сообщить, если будут новости. Я не понял сначала, какие могут быть новости. Но буквально вчера они мне из института прислали это. Это расшифровка той самой записки. Теперь не знаю, куда себя деть. Перечитываю её который раз…

“Я пока не знаю, для кого пишу эту записку и прочтёт ли её хоть кто-нибудь. В ней я расскажу всю правду. Всё, что произошло на самом деле. Хотите вы этого или нет, господа присяжные, но я не хладнокровный убийца. Люди часто тайно, чаще даже от самих себя, желают стать свидетелями чудовищной человеческой трагедии или падения на самое дно. Что ж, вам невероятно повезло. Через двадцать четыре часа меня казнят. Настоящая трагедия падшего убийцы. На свой последний ужин я заказал чай с молоком и возможность написать эту записку. Чай заварен и стоит передо мной на столе. Пожалуй, начну.

У меня есть одна особенность. Я с детства не умею различать то, что мне говорят. Я слышу слова, но они для меня лишь набор более менее знакомых звуков. Причина моей особенности кроется во множественном повреждении одного участка мозга. Кажется, это называется афазией, но я не уверен. Сколько меня ни учили, способностью различать человеческую речь я так и не овладел. Родители сдались первыми. Кажется, они считали меня бракованным. Выбросить меня было нельзя, а вот убрать подальше… Из-за меня мама начала горько пить. Ещё в детстве я придумал свой собственный язык, понятный лишь мне одному. Я научился сличать вылетавшие из уст собеседника слова с теми эмоциями и чувствами, которые он испытывает. Полагаю, я научился считывать микромимику лица. Поверьте, это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Люди используют совсем немного слов в своей речи. Тем более если это простые люди, в меру читающие и думающие. Да и спектр эмоций не так широк. Конечно, воспроизводить фразы в точности я не мог, но суть улавливать у меня получалось. Я даже ухитрялся отвечать общими фразами, но разговор обычно на этом и заканчивался.

О, пока не забыл! Кто бы ты ни был, мой читатель, пожалуйста, передай огромное спасибо местному повару! Чай бесподобен. Такой же чай мне делала только мама в детстве перед сном. Кстати, мама на мою казнь не придёт.

В детстве мы часто переезжали. Маме было очень трудно, когда все вокруг тыкали в меня пальцем или соболезнующе качали головой. Меня часто принимали за дурачка, хотя учился я, кажется, неплохо. Математику очень любил. Читал всё, что задавали. Любил писать сочинения, но получал за них всегда одни лишь только двойки. Знаете, очень трудно сойти за умного, когда ты немного затрудняешься с ответом. А ни с того ни с сего выпаливать умные мысли или декларировать стихи значит снискать себе славу сумасшедшего дурачка. Поверьте, я пробовал. Ничего хорошего из этого не вышло. На меня смотрели как на умалишенного. Я редко выходил гулять. Хотя дома мне приходилось несладко. В семье со мной почти не разговаривали. Однажды я даже решил, что меня больше нет. Ну мне тогда всего лет шесть было. А вообще выдуманный язык мне в детстве очень помогал, особенно давать дёру прежде, чем меня хватали злобные мальчишки. Иногда я даже мог сойти за абсолютно нормального. Правда, через минуты две сверстники непременно догадывались, что со мной что-то не так, и начиналась очередная травля. Кстати, злобные дети не такие уж и оригиналы. Как правило, я у них был недоразвитым, кретином или придурком, чаще придурком. До определённой поры мой язык работал, но чем старше я становился, тем хуже понимал окружающих людей, особенно близких. Мама меня стыдилась, поэтому я очень часто пропускал школу. После шестого класса меня отчислили. Практически сразу после этого от нас ушёл папа. С тех пор я его больше никогда не видел. Мама начала пить сильнее, и я совсем перестал её понимать. Её красивое лицо до неузнаваемости исказили злоба и отчаяние. А звуки, вылетавшие из её рта, теперь казались мне рёвом раненого животного. После очередного переезда я решил, что больше никогда ни с кем не заговорю. Я выучил язык глухонемых и стал выдавать себя за глухого. Кстати, глухонемые люди очень часто бывают невыносимыми болтунами. Руки собеседника, без остановки мельтешащие перед твоим носом, порой раздражают куда сильнее самого нудного из всех голосов. Лет с пятнадцати я стал подрабатывать разнорабочим на стройках и рынках. Там понимать людей было попроще.

Занимательный выходит парадокс. Я ведь когда думаю, у себя в голове тоже слышу слова. Те же самые слова, что произносятся другими людьми. Но свои слова я определённо точно пониманию, а вот чужие — нет. Есть подозрение, что внутри самого себя разум работает немного иначе, чем при взаимодействии с внешним миром. Как будто на выходах и на входах теряется часть информации. Может, это связано с большими затратами энергии? Считается, что мы тратим не так уж и много энергии на умственную деятельность. Хотя, если бы появилась возможность воссоздать мозг человека, то, чтобы обеспечить его энергией для работы, пришлось бы оставить без электричества целый город. Свой мозг я завещал одному известному институту. Подумал, мой мозг им может пригодиться.

Чай почти закончился. Нужно торопиться. Думаю, скоро у меня отберут записку и отведут обратно в камеру. Удивительно, что камера смертников абсолютно не примечательна. В ней нет ни надписей на стене, ни следов ногтей или пятен крови. Неужели никто не желает оставить последнюю метку на этой земле? Или они смиренно принимают тот факт, что никому нет дела до их последних мыслей?

Кажется, меня уже зовут. В общем однажды вечером я убил маму. Я вошёл в кухню, потому что услышал странные звуки. Звуки были протяжные, слов разобрать я не мог, наверно, потому что совсем отвык. Когда мама повернула ко мне своё лицо, я увидел заледеневшую маску безумия и животной ярости. В руках у неё был длинный нож. Она что-то крикнула и занесла его надо мной. Конечно, я схватил её за руку и уже почти выхватил нож. На долю секунды мы были похожи на знаменитую скульптуру Мухиной, только прославляющую холодное оружие. Мама вдруг зарыдала и обмякла. Она заговорила, и я впервые за последние годы вдруг снова её понял. Она просила закончить мучения. Мои или её — разобрать я так и не смог. Потихоньку мы начали опускать нож, но тут она снова сжала рукоять и начала размахивать рукой в опасной близости от нас. Один из нас в ту минуту был приговорён моей матерью к смерти. Удар ножа пришёлся ей в живот. Нож вошёл не очень глубоко, но смерть наступила почти мгновенно. Обладающая отменным слухом соседка вызвала полицию. Я не слышал, как они выломали дверь. И ни слова не понял из того, что они мне говорили. На допросе мне дали лист бумаги и ручку. Я написал чистую правду, но это не помогло. Наверно, я и вправду был виновен в её смерти. Тем, что однажды родился. Меня увезли. И вот я здесь. Что ж, завтра в четыре часа пополудни, вынесенный тобой приговор, мама, будет в полной мере исполнен”.