Прощение

Андрей шел по белому снегу, жмурясь от яркого солнца, тревожно озирался по сторонам и прерывисто дышал, жадно проглатывал ртом воздух, словно каждый раз откусывал от него по большому куску горячего жареного мяса и обжигался, оставаясь голодным. Он шел медленно, нехотя, тяжело переступая босыми ногами, и проваливался по колено в снег, падал, усилием воли поднимался и продолжал идти. Он шел, повинуясь давней, полученной еще в детстве, привычке идти даже тогда, когда было нестерпимо трудно, вот и сейчас шел, не останавливаясь, вперед. Белая длинная рубаха висела на его тонком, иссохшем теле, обнажая впавшую слабую грудь и скрывая худые жилистые руки. Голенища его черных брюк были закатаны по щиколотку. От облысевшей головы и плеч Андрея шел белый, кислый пар.

Он сделал еще несколько шагов и неожиданно остановился, отдышался, прикрыл рукой глаза от слепящего солнца, прищурился и посмотрел вдаль. Бесконечная равнина без единого холма или дерева тянулась белым саваном, теряясь на горизонте в таком же бездонном, абсолютно белом, как чистый лист бумаги, небе. Андрей наклонился, упал на колени, вскинул руки к небу, открыл рот и что-то беззвучно прокричал, затем упал в снег, вздрогнул плечами и зарыдал. Слезы текли по его впавшим щекам к губам, но тут же высыхали под палящим солнцем, оставляя мелкие, едва заметные соленые крупинки. Андрей присел, вытер рукавами рубахи слезы, зачерпнул ладонью снег, жадно проглотил его и поперхнулся. Снег оказался необычайно сухим, похожим на вату. Он почувствовал, как плотный кусок прошел по горлу вниз и застрял где-то внутри. Он слегка постучал в грудь, прикрыл глаза, резко вдохнул несколько раз и постепенно пришел в себя.

Андрей закрыл глаза, едва шевеля пересохшими губами, невнятно бормоча себе что-то под нос, не спеша и не смело, как будто ожидая внезапного удара, он повернул голову и медленно открыл веки. Здесь солнце слепило не так ярко. Он опустил голову, с досадой ударил кулаком по снегу, глубоко вздохнул и издал глухой стон. Впервые он рискнул обернуться назад и понял, как он ошибся. Солнце на другой стороне слепило не так ярко и не так беспощадно, как ему показалось. Он посмотрел на снег и на ровную, без единых следов искрящуюся белую поверхность, словно не было такого мучительного пути сюда. Его следов не было. Андрей почувствовал, что теряет силы, он согнул ноги в коленях, обхватил их руками, опустил голову и прислушался. Ни шума ветра, ни крика птиц и ни одной живой души вокруг. Холодная и немая тишина впитывалась в каждую клеточку его существа, разрастаясь в нем жгучей, нестерпимой болью, от которой хотелось кричать, реветь как дикий зверь, но на это не было никаких сил, и Андрей стонал как старый, бездомный пес, выброшенный бездушным хозяином на обочину дороги. Нет, не о такой смерти он думал, когда стоял на старом, расшатанном временем стуле в полупустой душной комнате с закрытыми окнами и пожелтевшими обоями, пыльной мебелью и обшарпанным, местами рваным линолеумом, с веревкой на своей шее.

Андрей сделал над собой усилие, встал на четвереньки и прополз немного назад, наклонился и внимательно посмотрел на снег, чтоб еще раз убедиться, что позади не осталось никаких следов. Он увидел что снег как голодное животное, после каждого его шага, немедленно пожирало за ним следы, оставляя ровную, мерцающую под лучами солнца белоснежную пустыню.

Андрей встал и как-то смело посмотрел вокруг, ухмыльнулся серыми глазами и зашагал туда, откуда пришел. Он выпрямил сутулую спину, снял рубаху, задорно, как ребенок, покрутил ей над головой, беззвучно свистнул и со всего маху швырнул её в сторону, подставив солнцу свой еще волосатый затылок. Он шел некоторое время расслабленно и вальяжно, пока не увидел неподвижную чёрную точку на горизонте. От удивления он приподнял брови и немного прибавил шаг, потом нетерпеливо побежал вперед, местами пропадая по пояс в снегу, позабыв об усталости и палящем солнце, но затем резко остановился — перед ним была все лишь его меховая шапка, которую он снял с себя и выбросил, как и белую рубаху, когда проходил здесь. Он поднял шапку и повертел её в руках. Она была совсем еще новой, её красивый, нежный мех переливался на солнце, на плотной подкладке стоял заводской штемпель. Андрей поднес её к носу и понюхал, не ощутив никакого запаха. Он обернулся в сторону солнца, закинул руку за спину и бросил её что есть сил в небо, прорычав что-то ей вслед. Она закружилась в воздухе и плавно, будто на парашюте, беззвучно опустилась вниз.

Андрей взревел так, что все вены и сухожилия очертились на его шее, несколько раз он ударил себя кулаками по голове, приложил пальцы к глазам и начал что есть сил вдавливать их в свой череп. Пальцы прошли внутрь глазниц и исчезли в бездонной пустоте. Он попытался откусить зубами пальцы рук, но и зубы тоже проваливались в вязкую, безжизненную субстанцию. Отсутствие физической боли причиняло ему нестерпимую, сверлящую боль в груди. Измученный своей беспомощностью, невозможностью что-либо поменять Андрей почувствовал, как все внутри него переворачивалось и холодело. Он решился на последнее. На лбу мелкими холодными каплями проступил пот, губы, руки и тело задрожали от несчастья, в котором оказался. Он стал руками разгребать снег, запуская их все глубже и глубже в бесконечное безмолвие. Когда яма была готова, он сел на её дно, засыпал сначала снегом свои ноги, а затем не без труда накрыл им свою грудь и голову, и, закрыв глаза, погрузился в сон.

Ему снилось, что он стоит в предрассветной дымке на песчаном берегу лесного озера. Со всех сторон доносились протяжные крики жаворонков, в тростнике, среди кувшинок квакали лягушки, тоскливо летали худые комары и мелкие мошки, по ровной голубой глади наперегонки бегали водомерки. От холодной воды поднимался синий, с проседью, через которую можно было видеть другой берег озера, туман. В густом сером небе постепенно исчезали звезды, и луна медленно таяла в тонких молчаливых березках, уступая утро солнцу.

Он подошел к воде, зашел в сапогах в прозрачную воду, наклонился, опустил руки, умыл лицо и шею, довольно крякнул и, оглянувшись, увидел на берегу старика с удочкой в руках в светло-сером костюме и синем шерстяным свитере под ним. Андрей неловко улыбнулся и виновато проговорил:

— Простите, что распугал рыбу.

Старик взглянул на него, поправил темно-коричневую кепку на голове, слегка дернул плечами, будто сбрасывая с себя извинения Андрея, и промолчал. Андрей медленно вышел из воды, посмотрел на неподвижный поплавок удочки, морщинистые руки рыбака с черной грязью под ногтями, перевел взгляд на противоположный берег, прихлопнул рукой назойливого комара, присел на камень и закурил, наблюдая за водомерками.

— Не спится? — неожиданно спросил его старик.

Андрей брезгливо поморщился, вытянул вперед начисто выбритый подбородок, раскрыл рот, словно хотел сказать, но, не проронив ни слова, выпустил перед собой клубок табачного дыма.

— На что клюет? — поинтересовался Андрей.
— На жмых.
— И как улов?
— Два карпа, — сказал старик и заглянул в небольшое синее ведерко, словно убеждаясь в истинности своих слов.
— Не люблю рыбачить, — бросил Андрей и нахмурил лоб.
— Какие ваши годы, — усмехнулся старик.

Андрей задумчиво посмотрел на тлеющий пепел сигареты, не докурив, затушил окурок, притоптав его каблуком сапога, и собрался уходить, но остановился и спросил:

— С чего вы взяли, что нужно время на это?
— На все нужно время, Андрей.
— И сколько? — спросил Андрей, ничуть не удивляясь тому, что старик назвал его по имени.
— У всех по-разному. Главное знать, что ты любишь.
— Но я не знаю, что я люблю, — с легким раздражением в голосе проговорил Андрей, развел руки в стороны и безвольно опустил их, хлопнув по бедрам.
— В этом и проблема. Вы боитесь признаться себе в том, что любите, оттого и скучаете, не знаете чем себя занять, совершаете глупости, за которые вам стыдно, но не признаетесь даже в этом.
— И что же я должен признать?
— Вы лучше меня знаете.
— Но все же, — твердо сказал Андрей, засунул руки в карманы и выпятил живот вперед.

Поплавок ненадолго ушел под воду. Старик привстал с места, опрокинув раскидной стул на землю, поудобнее взял в руки удочку, согнул ноги, наклонился и сосредоточенно посмотрел на воду. Лицо его было спокойным. Он ждал, когда рыба проглотит наживку и потянет её вниз за собой вместе с крючком. Поплавок несколько раз дернулся, ушел под воду, натянув леску с такой силой, что удочка, изогнувшись, стала похожа на тетиву лука, который вот-вот выстрелит. Старик потянул её на себя и стал уверенно наматывать леску на катушку. Из воды показалась голова рыбы, она мотала хвостом из стороны в сторону, изгибаясь всем телом и стараясь высвободиться. Рыбак оттащил её на мягкую траву, прижал рукой, вытащил из пасти крючок и, не церемонясь, бросил свою добычу в синее ведро.

Андрей увидел себя на месте этой рыбы. Старик бросил ему наживку, которую он охотно заглотил, и теперь беспомощно барахтался в воде, чувствуя, как крючок всё больше цепляется за его внутренности и тянет Андрея все ближе в руки к рыбаку.

Старик присел, достал сигарету, закурил, будто празднуя победу, лениво посмотрел на ведро, в котором в отчаянии билась хвостом рыба, и исподлобья, не отводя глаз от Андрея, проговорил:

— Хорошо. Вы пришли в тот день домой вечером, около восьми. Не разуваясь, прошли на кухню, достали из холодильника бутылку пива, откупорили её о край стола, отхлебнули прямо из бутылки и закурили, поглядывая на выцветшую тюль в вашей съемной квартире. Одной бутылки вам стало мало, и вы достали ещё, а потом ещё. Продолжать?

Андрей стоял, нахмурив брови, смотрел на старика. Он почувствовал, как под мышками выступил холодный пот. Тонкой струйкой он стекал по его туловищу, заползая под брюки. Ему захотелось подойти и врезать этому старику, но что-то удерживало его. Он нагло вздернул кверху подбородок, мол, продолжай!

Туман постепенно рассеивался. Из густых зарослей ивы с криком вылетела утка, пролетела рядом с собеседниками, присела недалеко от них и поплыла к камышам.

— Знаете Андрей, я все же иногда удивляюсь тому, насколько вы жестоки по отношению к себе, — проговорил старик, зажал сигарету во рту, достал из сумки небольшую банку с приманкой, бросил немного крупы в воду, взял из другой банки наживку, насадил на крючок и забросил леску в воду. — Вы бросили мне вызов, заранее зная, что проиграете.
— Но я не знал! — вскрикнул Андрей. — Я не знал, что все так обернется!

Старик наклонился над ведром, достал только что пойманную рыбу, показал её Андрею и сказал:

— А она? Она знала, что под приманкой будет крючок? Или вы хотите сказать, что вы — рыба, которая тоже не знала? Я могу её отпустить, но она молчит так же, как и вы, Андрей.

Он бросил рыбу ведро. Она несколько раз взмахнула хвостом и замерла.

— И о чем же я должен вам сказать? Как мне было плохо? Как я остался совершенно один, без единого шанса на…
— Не продолжайте, — резко одернул его старик. — Вы остались без веры, Андрей, и вы хотите мне сейчас доказать обратное.

Андрей покачал головой. Где-то в глубине своего сна он не хотел возвращаться назад холодную в снежную яму, на дорогу без начала и конца, под обжигающее солнце и мёртвую беспощадную тишину. Он цеплялся за каждый образ, как за последнюю возможность что-либо изменить. Здесь на берегу озера он неожиданно для себя почувствовал, какой приятной и завораживающей может быть жизнь с её переливами в виде криков птиц и лягушек, жужжанием комаров и мошек, всплеском рыбы над гладью воды. Какой манящей бывает живая душа, которая может говорить с тобой, дышать единым воздухом, сопереживать, проживать каждое мгновение, надеяться, мечтать.

— Простите, я не знаю, как вас зовут? — обратился Андрей к старику.

Но старик резко встал, вытащил удочку, намотал леску на катушку, сложил походный стул, закинул на плечо сумку и, не проронив ни слова, пошел по узкой дороге, тянувшейся вдоль берега озера и уходившей в лес.

— Постойте! Куда же вы? — крикнул Андрей. — Вы не договорили! Прошу, постойте!

Старик не обернулся, никак не отреагировал на эти слова и шел вперед, не оборачиваясь. Андрей бросился бежать за ним вслед, споткнулся о торчавшую из-под земли палку, упал, мигом вскочил на ноги, но все же догнал старика и проговорил:

— Остановитесь, прошу! Я не хочу возвращаться назад!

Старик остановился посреди дороги, поставил ведро на землю и посмотрел на Андрея. Андрей заметил во взгляде старика что-то до боли знакомое и родное. В его светло-голубых глазах танцевала и пела душа Андрея.

— Прошу, останьтесь. Я не хочу возвращаться назад, — повторил Андрей. — Я никогда ни с кем так не говорил, отец. Ни с кем и никогда.

После этих слов он упал на колени, опустил голову, закрыл лицо руками и зарыдал. Старик снял кепку, выронил из рук удочку, положил руку на голову Андрея и погладил его.

— Встань, Андрей, — сказал старик и посмотрел в серые глаза мужчины. От этого взгляда Андрею стало неловко, губы тряслись, по щекам текли слезы. Он отвернулся, прикрыл глаза и прошептал:

— Прости меня, отец.

Старик обнял его, с трудом удерживая на руках тяжелое тело Андрея. Затем мягко отстранился, достал из ведра, последнюю пойманную им рыбу, подошел к берегу, отпустил её в озеро и проговорил:

— Ступай, Андрей.

Андрей увидел как старик в светло-сером костюме, сочная листва деревьев, прозрачная вода в озере, песчаный берег, пушистые ивы растворились в воздухе. Он почувствовал, как у его шеи привязана веревка, а он стоит посреди полупустой комнаты с пожелтевшими обоями на старом, расшатанном стуле.