Агат, пластмасса

1.
5:30 утра. Дерьмо. Мне показалось или я только что слышал эту проповедь из склепа? …Джефф, черт бы тебя побрал! Я отлично спал на своей мягкой теплой кровати и хотел бы продолжить делать это, но нет, ему нужно было снова забыть про свой телефон, хотя я просил, просил и не раз избавить меня от этих проблем.
Пожалуй, мне нужно было отлить и выпить обезболивающих вкупе с успокоительным, чтобы прийти в норму. В голову будто вбили длинные ржавые гвозди, которые теперь щекотали мои трепещущие извилины, а во рту стоял тошнотворный вкус вчерашних объедков. В холодильнике было пусто как на будничном кладбище; должно быть, вечером я открыл последнюю бутылку пива. До чего же поганое утро…
Я взял таблетки, стакан воды и уселся в кресло. Жизнь – сплошная ирония, и как бы я себе не клялся в том, что после всего, что случилось, больше никогда не вернусь в эту гнилую дыру, сама судьба возвратила меня сюда снова. Ну не смешно ли? И стоило ли так злиться из-за чужих звонков, если я сам уже как месяц, независимо от того, был ли повод проснуться, страдал бессонницей? Мне было сложно, практически невыносимо думать о том, что больше у нас, кроме маленькой студии в моем доме и, пожалуй, этой бутылки джина, ничего не осталось. Я и прежде копался в своих мыслях, пытаясь найти ответ на вопрос, почему все это случилось с нами, и чем конкретно я это заслужил, но сейчас, казалось, волной беспросветной депрессии меня накрыло окончательно. Что хуже, я предельно ясно отдавал себе отчет в том, что нас ждет впереди. Месяц судебных тяжб и грязных разбирательств, а потом, к тому же, никакого облегчения. Никаких перспектив, и снова безденежье, серые понедельники, размеренно, пожалуй, даже слишком, перетекающие в субботу и безнадежные попытки сделать хоть что-нибудь в этом паршивом городе.
Судя по грохоту, проснулся Джефф, и теперь он, видимо, никак не мог отыскать свой мобильный. Однако пару минут спустя я уже наблюдал за тем, как он с голой задницей стоял перед холодильником и материл все, на чем стоял белый свет.
— Прикройся, — сказал я и кинул ему халат, на который до этого незаметно уселся.
— У нас остался только джин, — заметил он и, взяв бутылку, уселся напротив.
— Кто на этот раз?
— Сам как думаешь? Чертова сука не дает мне покоя ни днем, ни ночью, — простонал он. – Ты просто взгляни на меня. Я не вынесу еще одних воплей насчет того, что мне плевать на нее. Хотя вообще, это так и есть.
— Почему бы тебе просто не съездить к ней? Объясни все, и дело с концом.
— Ага. Я только что оттуда. Может, лучше ты? Получилось бы на раз-два. Это не касается лично тебя, в особенности твоего дома и порядком трехсот тысяч долларов, половину из которых придется отдать этой вшивой кобыле. Знаешь, мне пока и так неплохо.
Пустой разговор. Хотя мы оба понимали, что это не может продолжаться вечно. Я знал Джеффа с раннего детства, и пусть долгое время он пытался быть обычным парнем с прилизанной головой, обзавестись семьей и хотя бы относительно стать похожим на других, ничего из того не вышло. Два года назад, когда мы собрали свою группу, он отказался от этого, поскольку, как и я, в конце концов, счел эту затею неудавшимся экспериментом, утопической агонией, абсолютно не применимой к нему, и решил с тем свыкнуться. Все, что осталось от прошлых устремлений – его жена, так сказать, побочный эффект и малоприятное последствие, и нужно было что-то с этим решать. И чем скорее, тем лучше.
6:00. Джеффу понадобился ковер — ему жутко не нравилось то, что после сна всегда приходилось вставать на холодный бетонный пол, хотя лично мне было на это плевать. Поверх халата он накинул свое длинное черное пальто и вместе с остатками джина направился к двери.
— Это не забудь, — сказал я и бросил ему очки, без которых он редко когда выбирался в город. У него были «American Optical Sirmonts» с черными линзами — настоящий раритет шестидесятых, и признаться, я уже давно намеревался их стащить.
— Пройдешься со мной до “Рутс”? Вдруг с выбором станет уж совсем тошно, — предложил он. Но я знал, что он просто не любил выходить на улицу один.
Собственно, мы выбрались в отличное время. Цитрусовый рассвет прохладного августовского утра — отличная ванная для тех, кого едва не переломило надвое от тяжести бытия. Мамаши еще не проснулись, чтобы выгуливать своих детей-собак, а у их честолюбивых мужей еще недостаточно свело желудки, чтобы они стали выползать из офисов в поисках удачного завтрака. У нас в запасе было три, может даже четыре часа.
Идти было недолго — мимо заправки и дальше через перекресток на широкую дорогу, за которой виднелась огромная едко-лиловая надпись: «Мы рады видеть вас снова». Так «Рутс» встречал тех, кто был готов внести свой вклад в их спекулятивное предприятие.
— Как бы не сдохнуть от радости, — сказал Джефф и швырнул пустой стакан из-под джина в витрину. На деле она смогла выдержать намного больше, чем я думал.
Итак, все проявления жизни, которые в иных обстоятельствах я предпочитал игнорировать, поскольку считал их далеко не лучшим выбором слабоумных представителей человечества, нашли свое место здесь. Круглосуточный слив помоев по скидкам — от подвесного холодильника до миксера со встроенным радио под фатальные ритмы техногенных катастроф – это было сродни тому, как побывать на вечеринке какого-нибудь психопата-извращенца. Люди-собаки, люди-медведи, люди-хот-доги – средоточие апокалипсического безумия, в котором ты должен чувствовать не что иное, как уверенность в сегодняшнем дне, хотя бы в теории. Разумеется, если в кармане найдется хотя бы с полсотни долларов.
Мы думали, что зайти в «Рутс» в такое время было отличной альтернативой сунуться сюда вечером, когда людям обычно нечем себя занять. Тогда мы бы рискнули увидеть идиотов всех мастей любой национальной принадлежности. Логика наша была ясна, а надежды весьма оправданы, но в семь утра все двадцать касс были оккупированы одной большой потребительской сворой. И откуда только берутся эти дикари?
— Пошли отсюда, — сказал Джефф и развернулся к выходу.
— Завтра будет не лучше. Смотри, вон у них отдельная касса для одного товара, и она пустует. Давай все быстро провернем и свалим, — предложил я. Как оказалось, мы попали на ночь распродаж, и она объявлялась последней в этом сезоне. Но мы-то знали, что не последней.
Трудность заключалась в том, чтобы среди этой паршивой свалки отыскать ковер. И пусть я даже припоминал, что он висел рядом с отделом вьетнамских сандалий, эти злодеи наверняка все давно поменяли местами. У Джеффа была удивительная способность в таких скверных ситуациях не обращать на подобные вещи внимания, хотя возможно, так на нем сказывался стресс вследствие полученных травм от увиденного. Но я, как бы ни старался, не мог не замечать этого, равно как и тех, кто нас окружал. Порой они были так друг на друга похожи, что мне казалось, будто их всего-навсего человек пять, и они просто нарезают тут круги. Только какого-то слюнтяя с женой и ребенком я видел раз десять, хотя навряд ли то были одни и те же люди. Лица женщин сливались с их застиранными джемперами, а затертые лакированные сумки с блестящими туфлями в тон и отросшие корни выдавали их домохозяйские натуры с головой. Со стороны они выглядели совсем уж потасканно, но внутри семьи явно всем заправляли. Их мужья, рослые, но сутулые, похоже, работали и днем и ночью, чтобы позволить своей избраннице вольно ходить хотя бы по распродажам. Они не отводили от нее своего испуганного взгляда, стараясь не упустить ни одного слова, вылетающего из этого хищного желтозубого рта. Их дети, которых, видимо, и одевали на этих самых распродажах, были здесь чуть ли не единственными благоразумными существами, и они, как и мы, не особо понимали, чем вообще можно было заниматься в таком прискорбном месте, притом в семь утра. Потому-то они без конца кричали, а их мамаши кричали на них, и так повторялось из раза в раз.
Еще один популярный вид человеческой особи на той распродаже – перетянутая нимфа в трещащем люрексе, навязчивый образ из журналов и телевизоров, которой явно не хватало чужого кошелька, чтобы соответствовать параметрам, которые она сама себе придумала. Рядом с такими созданиями всегда стоял резкий запах самодовольства вперемешку с вьетнамским текстилем. Должно быть, здесь не обошлось без аутотренингов. Ошивались они в основном около синтетических юбок, корзин с косметикой и прочим шлаком, но ощущение их собственной значимости оттого никуда не девалось, наоборот, разрасталось пышным цветником по всему периметру. И в жизни, наверное, я не видел ничего более парадоксального.
Но это не совсем все, что привнесло в мой ум разброд тем утром. В каждый торговый ряд они добавили по звуковой колонке, из которой, как и на входе, вещало жуткое гипнотическое техно с тайной криптограммой «бери-купи», и иногда мне казалось, что я отчетливо слышу эти послания. На самом деле, они ввергали меня в ментальную кому и заставляли нехило понервничать за свои ушные раковины. Что это, если не прямая угроза жизни?
И вот что бы еще я оставил в книге «Отзывы и предложения», пусть она и существовала разве чтобы отвести душу: «Пожалуйста, хватит вешать эти плакаты с гигантскими огурцами и мутировавшими дынями по доллару за килограмм. Да, домохозяйки просто текут от такого дерьма, но лично меня все это слишком пугает. Слишком».
Пока я шатался из ряда в ряд, загорая под люминесцентными лампами, Джефф, оказывается, уже успел с кем-то сцепиться.
— Ты же не хочешь, чтобы я вырвал тебе глаза, — говорил он какой-то тетке, с макушки до пят заплывшей жиром. Я готов был поспорить, что не раз видел ее лицо за рыбным прилавком на пригородном рынке. – Ковер мой, и ты что-то путаешь.
— Я раньше пришла за ним! – кричала она своим грубым, мужеподобным голосом, но я слышал, как неуверенно она это делала, потому что прекрасно понимала — про глаза он не шутил. Выглядел он более чем убедительно.
Дело в том, что Джефф не переносил окружающих на дух, и они были склонны отвечать ему взаимностью. В целом, люди его побаивались – крупный длинноволосый мужик с татуировками по всему телу и массивными кольцами в ушах по пять в ряд, смахивающий не то на уголовника, не то на мясника с соседнего рынка, внушал страх и опасение за собственную жизнь. По виду казалось, что ему ничего не стоило вывернуть кому-нибудь шею. В последнее время он стал даже более вспыльчивым, и я полагал, это связано с тем, что он недавно бросил курить. Хотя, на самом деле, те, кто был с ним хорошо знаком, описали бы его как безобидного сардонического ублюдка. Вполне его типаж.
— Давай, шагай отсюда, — повторял он. От накатившего волнения толстуха изрядно взмокла – пот теперь градом лил с ее покатого лба. Ей не оставалось ничего, кроме как, бормоча себе что-то под нос, потупить взгляд и быстро скрыться в рядах.
— Сюда, — позвал я его к кассе. – Еще пару минут, и я здесь свихнусь.
Мы оплатили ковер и, связав его покрепче, с чувством долгожданного облегчения рванули к выходу. Всю дорогу обратно Джеффа безумно раздражало то, что его пальто вместе с халатом постоянно цеплялись за ворс. К тому же он забыл про осколки у витрины, которые теперь нехило впились ему в подошву, так что до дома мы добрались быстрее обычного.
Джефф тут же улегся в комнате и в обнимку с ковром выключился уже через пять минут. Меня поражало его теперешнее спокойствие, равно как и Рэда, нашего басиста, который до сих пор даже не просыпался. Мы лишились всего в одну минуту, а они просто продолжали упиваться своими летаргическими снами. Мне, откровенно говоря, было от этого всего не по себе. Зная, что нужно явиться в суд уже в районе одиннадцати, я не мог так просто уснуть, так что даже не стал пытаться, а вместо этого с джином уселся обратно в кресло.
Но чертовы воспоминания даже не собирались отпускать меня. Собственно, кто мы такие и откуда взялись? С Джеффом я познакомился еще в школе, он всегда приезжал из пригорода на электричке в Рино, чтобы вместе прогуливать уроки и шляться по заброшенным заводам. Школу он ненавидел; мы учились в разных классах, но я был наслышан о том, что там его считают отморозком, потому что он все время молчал, и ровно с тех пор, как он спустил с третьего этажа одного авторитетного придурка школы, никто к нему больше не обращался. Я был чуть ли не единственным, кто в то время решился к нему подойти, и когда нас стали часто видеть вместе, на меня быстро распространилась его неприкасаемость. Примерно в то же время у Джеффа в наушниках я впервые услышал «Black Sabbath» с их альбомом «Paranoid» и уже на следующий день рождения получил свой первый «Fender Squirer SA100». Джефф тогда же увлекся барабанами.
С Рэдом мы познакомились несколько лет назад в одном летнем баре на южном побережье, когда вместе с Джеффом застряли там на музыкальном фестивале. Южное побережье славилось своей развязной атмосферой джем-сейшенов и бодрящих коктейлей, что для таких как мы являлось более чем подходящей средой обитания. Это был кластер чистопробного созидания, куда с разных концов земли стекались свободные музыканты и просто фрики, чтобы посоревноваться друг с другом и поучиться чему-нибудь новому. Я знал, что подобные объединения на собственной инициативе имеют свойство рано или поздно превращаться в обычные кислотные прибежища для торчков и прочих бездельников, но вот уже лет десять здесь ни на минуту не утихал скрежет гитар и стук барабанов. И как по мне, это не поддавалось никакому объяснению.
У Джеффа и Рэя было нечто общее – они жили в одном пригороде, так что я смог легко найти тему для разговора. Рэй мне пригляделся с первой минуты – состоящий на четверть из индейской плоти (потому его звали Рэд), этот невысокого роста парень с длинными каштановыми волосами, бородой по пояс и вплетенной в нее уймой талисманов оказался на поверку открытым и очень искренним малым. Вообще, Джефф таких недолюбливал, считая их абсолютно не сведущими в сути человеческой природы, а проще сказать, недоумками, но технику на фестивале Рэд продемонстрировал невероятную, и на Джеффа это сильно подействовало. И мы таки заманили его играть с нами.
Следующий год мы все просто разыгрывались. Нам подфартило, так как к тому времени у меня уже был собственный дом с небольшой репетиционной базой, который мама вручила мне еще на совершеннолетие, а сама отправилась копать землю на другой конец земного шара. И мы практически не выбирались из него в течение года. Джефф придумывал ударные партии, слушая на повторе «Freak Out!» Фрэнка Заппы, что я не особо-то разделял, Рэд постоянно наяривал на своей шестиструнной гитаре и в перерывах ездил проведать семью, а я все время придумывал тексты и иногда просто наблюдал за всем этим. Честно говоря, это смахивало на одно большое помешательство… И это было то, как я всегда хотел жить.
И все же, на второй год все мы начали немного закипать и стали куда-то выбираться по отдельности. Тогда Джефф и познакомился со своей будущей женой. Я уже привык наблюдать за тем, как талантливые парни всегда женились на каких-то, скажем так, недалеких женщинах, и мне навряд ли это было дано понять. Я не хотел никого обидеть, но уже после десяти минут знакомства мне стало ясно, что Эрика относилась к тем социальным экземплярам женского пола, которые с подросткового возраста только и делают, что ждут своего донора спермы. Жизнь Эрики, как и подобных ей, в ее же планах делилась на «до» и «после» замужества. И конечно, она стремилась к тому самому «после».
Странно, но я замечал, что в момент преодоления этого рубежа со всеми такими женщинами происходили необычайные трансформации. Знакомишься ты с вожделенной самкой с огромной перетянутой грудью, но потом она, называя себя твоей женой, начинает отращивать себе брюхо в геометрической прогрессии, и от былых чар не остается и следа. На лице проступают морщины, и теперь ее грезы сводятся не к венцу, но ожидаемо к тем самым распродажам. Правда, я никак не мог представить себе рядом Джеффа, который расхаживал бы по «Рутс» с чувством нахлынувшего восторга при виде трех коробок стирального порошка по цене двух.
К моменту их знакомства она работала парикмахершей в салоне неподалеку от моего дома, и полагаю, своим цепким взглядом не раз пыталась выловить удачную партию, но у нее это видимо не особо получалось, и честно признаться, я понимал почему. Думаю, на безызвестного музыканта она согласилась разве что от безысходности.
Намерение Джеффа стать, в конце концов, «нормальным» и желание Эрики поскорее обзавестись семьей привело их обоих к алтарю вечной клятвы уже через пару месяцев. Никакой свадьбы с фотографами, каретами родственников, фуршетами формата «масс-маркет» и прочей лобудой – на этом настоял Джефф, и хоть на том я был ему благодарен. Навряд ли бы я вынес хоть половину той вакханалии с ее подружками из салона.
В это время Рэд в очередной раз решил проведать родительский дом и вернулся в Рино только через неделю. С новостью, однако, совсем не воодушевляющей. Он признался, что очень скучает по дому и принял решение вернуться в Олд Саут на пару месяцев. После женитьбы Джеффа я был, мягко говоря, не в духе, так что найти одобрения у меня он не смог. Музыка, как я думал, значила для всех нас очень много, но на моих глазах происходило нечто, опровергающее это мое убеждение. Нечего было таить – меня просто разрывало от злости. Конечно, мы договорились всегда быть на связи, но по сути, всем по умолчанию было ясно, что это могло значить.
После свадьбы Джефф вместе с Эрикой вслед за Рэдом уехали в пригород, где они с помощью родителей Джеффа обзавелись отдельным домом. К тому времени я уже мысленно с ними простился и начал думать о том, чтобы найти других парней и попробовать с ними что-нибудь.
Но из того мало чего вышло; большинство моих приятелей было тогда занято своими проектами, а объявления в газетах не дали каких бы то ни было результатов. В конечном счете, я решил извлекать всевозможные преимущества из своего положения одиночки. Я не оставался один в собственном доме почти два года, и теперь мне было по кайфу бродить по комнатам в чем мать родила, не наступая при том на чужие грязные носки. Джефф и Рэд оставили много своего хлама, но теперь у меня было время, чтобы разгрести его по коробкам и отправить подальше отсюда. Вопреки собственным ожиданиям, я ни разу не страдал припадками ностальгии, да мне и некогда было этим заниматься — я планировал пересмотреть наш материал и написать что-нибудь новое. Прежде ночью я закупился в «Рутс» на несколько сотен, так что теперь можно было основательно засесть дома. Десять кило арахисовой пасты, три пакета мятных пирожных, пакет лаймов, шесть ящиков пива, столько же минералки, пять блоков «Newport» и другие штуковины, без которых жизнь едва ли представлялась мне успешным предприятием, были призваны поддерживать мое жалкое существование в этих четырех стенах. Вставал я рано – где-то в семь, ложился ближе к полуночи и таким образом успел набросать несколько оригинальных партий и аранжировок.
Но это не совсем все. Этот обрюзгший алкотрудоголик, в которого я превратился, также научился готовить пьяных мармеладных мишек в джине, зашивать носок без ниток, заставлять сгоревшую лампу гореть, и теперь ему точно можно было гордиться собой. На улицу он вышел всего один раз, когда последний ящик пива был уже опустошен. Затворником он провел три месяца.
На исходе сентября лень взяла надо мной верх, и вставать я стал только к полудню…ровно до того дня, когда на рассвете кто-то бесцеремонно стал названивать мне на домашний. Я полагал, что мне начнут нагло впаривать новый тариф или пылесос, а может быть, просто объявилась моя мама – она, похоже, так и не привыкла к мобильным. И в пять утра я был близок к тому, чтобы перерезать этот чертов провод. Как ни странно, это оказался Джефф, и, судя по его мертвецкому голосу, он был явно не в себе.
— Иззи, спасай. Я тут дохну как муха, — говорил он шепотом. Его учащенное дыхание било прямо мне в трубку, а помехи только усиливали всю угнетенность сложившихся обстоятельств.
— Я, конечно, предполагал, что все так и будет. Но не через три же месяца, — ответил я, едва сдерживая смех.
— Почему ты меня не отговорил?
— Ты всегда этого хотел.
— Ублюдок!
— Ничего особенного.
— Горела бы эта сука в аду. Я возвращаюсь к тебе.
Много мыслей в ту секунду пронеслось в моей голове. Все же я был зол на него, равно как и на Рэда. Нельзя бросать все на произвол судьбы только потому, что твоей жене приспичило уехать из города или потому, что тебе внезапно стало удобнее жить с родителями. Но, в конце концов, одно я понял точно – я действительно жаждал того, чтобы мы снова играли вместе.
— И не забудь захватить Рэда по дороге.
Они оба были у меня уже к вечеру. Рэд совсем не изменился, разве что выцепил где-то новую красную жилетку с мексиканскими нашивками из замши, а вот Джефф выглядел ни много ни мало как побитый арматурой пес. И хотя при мне он какое-то время старался держаться бодро, черные мешки под глазами свидетельствовали о длительной бессоннице, да и стойкий запах перегара выдавал его с потрохами. Мне хотелось как-то его подбодрить, но я не стал, ибо надеялся, что музыка сделает это за меня.
Около недели мы разгребали наши наработки, и я был весьма впечатлен, когда узнал, что в Олд Сауте Джефф успевал не только удовлетворять свою жену, но также работать над материалом и делать новые наброски. Рэд, видимо, тоже не терял время зря, ибо, когда мы начали разыгрывать, я слышал, как от выверенной, монотонной игры он, наконец, осмелился сдвинуться в сторону импровизации.
Из всего хаоса, что мы породили, для альбома было выбрано пять композиций, на две из которых я сам написал все партии. Джефф и Рэд предлагали подобрать еще три песни из моих наработок и включить их в альбом, но я настоял на том, чтобы они взяли что-то из своего. И, если бы они сочли это «что-то» все равно не слишком сильным, пускай бы дорабатывали все самостоятельно. Я не собирался делать группу исключительно своим детищем. Мне в самом деле нравилось то, что они оба могли предложить в плане композиции – Джефф отлично умел выстроить динамику, в то время как у Рэда получалось продумать глубокую и мощную ритм-секцию. Между нами не было какой-то разобщенности, так что вместе, друг за другом эти песни слушались на одной волне. Полагаю, что одной из причин, по которой мы были настолько слажены, было то, что каждый из нас писал музыку о настоящем, а не копался в проблемах прошлого, как это бывает у многих. Черт побери, какие бы трудности у каждого из нас иногда не возникали, нам нравилась наша жизнь, так почему бы не рассказать об этом?
То, что мы делали, не попадало ни под один из существующих стилей – просто для этого не нашлось подходящего слова. «Гранж-фанк» — вот что бы я, вероятно, ответил на вопрос о том, чем мы на самом деле занимались. Хотя этот ответ мог удовлетворить только тех, кто хотел знать о нас лишь в самых общих чертах. А вообще, как правильно однажды кто-то заметил, говорить о музыке — всё равно что танцевать об архитектуре.
Но для кого-то даже это разъяснение оставалось пустым звуком. Казалось бы, как это вообще можно объединить? Гранж и фанк совсем не одно и то же по подаче. Но мало кто знает, что в свое время только они открыто заявили: виртуозность исполнения еще не означает того, что перед вами хорошая музыка. Для этого всегда требуется нечто большее.
Их обоих волновало то, что музыка все меньше отличалась от товара и утрачивала живое звучание, и я в той же мере презирал прилизанность и чрезмерную выверенность, присущую мейнстриму. Помимо того, что нам безумно нравилось то, как гранж и фанк звучали вместе, интуитивно нам была близка эта проблема. Да и в техническом плане «Black Flag» и Джими Хендрикс были для нас равнозначны.
Материал был подобран, но у нас до сих пор не было названия. Вариантов было несколько – от «The Creature From The Black Lagoon», что было идеей Джеффа, поскольку он сходил с ума по киноужасам пятидесятых, до «The Sunday Murder», отсылающая к какому-то загадочному воскресному убийству, что лично мне казалось весьма романтичным. Рэд настаивал на своем и требовал, чтобы мы назвались «Vako» в память о его умершем попугае. Мы не стали особо заморачиваться и альбом назвали так же. Так что, если бы нас когда-нибудь спросили о том, что это вообще значит, нам бы пришлось рассказать историю об одном безвременно ушедшем друге из семейства пернатых.
И нам действительно повезло, поскольку у нас не возникло проблем с тем, как и где записываться. Еще пару лет назад при весьма странных обстоятельствах я познакомился с одним звукорежиссером по имени Кит. Ходили слухи, что он успел поработать на «Hansa Tonstudio», но особенно хорош был тем, что теперь у него неожиданно появилась собственная студия, так что я знал, что он устроит нам все не просто на высшем уровне, но ровно так, как оно было нужно. Я бы всерьез беспокоился за наш звук, если бы не этот хитрожопый британец. Джефф, конечно, смог бы отредактировать партии, но это не совсем то, что нам было нужно. Помнится, как он однажды сводил записи для младшей сестры Рэда, и вышло как-то совсем дерьмово. Воспользоваться его навыками в этом деле, а точнее сказать, их отсутствием, можно было бы только по неведению или тотальному безденежью.
Конечно, я мог бы устроить все у Кита за просто так, поскольку он стал мне должен ровно в ту минуту, когда я помог вытащить его из одной неприятной истории с местными законниками. Тянуло лет на семь, а может и все пятнадцать – нападение, рэкеты и прочие асоциальные шалости. Но сейчас я решил воспользоваться этим наполовину, а вторую приберечь на потом, да и Кит был не самым плохим парнем, которого я когда-либо встречал. Да, он был чересчур увлечен этими гонками за властью и переделом музыкального рынка, но своих он не трогал, так что не хотелось открыто его шантажировать. К тому же, он находил слова, чтобы себя оправдать – все, ради хорошей музыки. И если не вдумываться, то это, конечно, подкупало.
Вместо этого по телефону я договорился с ним лишь на скидку как «старому хорошему другу». Поскольку случай был особо грязным, Кит помимо всего прочего предложил нам бесплатно пожить в доме за его студией и без вопросов согласился взять на себя всю запись. Я знал, что ему пришлось кого-то двигать в записи, но не знал, кого именно, хотя был уверен, что не раз слышал этих ребят по радио.
Не раздумывая, мы приняли предложение пожить у него, иначе нам пришлось бы каждый день таскаться до студии на другой конец города. К тому же у Кита оказалась «Peace Echoplasma», единственная установка, на которой Джефф мог играть с полной отдачей. Кит встретил нас с присущим ему радушием – точнее сказать, профессиональным лицемерием, которое вырабатывается годами и имеет свойство въедаться в тебя, как ржавчина в металл.
— Хэй, Иззи! Сколько мы не виделись? Все так же отлично выглядишь, — сказал он и взглянул на меня своим привычным еврейским прищуром. Но я не мог сказать о нем того же. Мы не виделись около года, но он так и не додумался снять с головы эту дурацкую соломенную повязку и все продолжал носить этот блестящий джинсовый костюм. Но чего у него не отнять, так это того, что он действительно умел располагать к себе – необходимый навык для людей, предпочитающих проворачивать свои дела в темное время суток.
— Знакомься, это Джефф, наш барабанщик и Рэд, басист и просто классный малый.
— Много о вас наслышан, — ответил он. На самом же деле, он ни черта не был о них наслышан. И вот с таким человеком нам предстояло провести ближайший месяц. Непростая была перспектива. – Я Кит. Можете оставить свои вещи здесь, а сами пойдем за мной на студию.
На той студии я оказался впервые, но, хорошо зная Кита, понимал, что здесь все было обустроено в точности по его запросам. На полу лежали пестрые меховые ковры, а на стенах красовались платиновые альбомы в золотых рамах, тошнотворные репродукции Боттичелли и да Винчи, фотографии себя со звездами по всему периметру — он был неравнодушен к топорной роскоши. Но что действительно было достойно внимания, так это его огромная коллекция инструментов. Мне не часто выпадал шанс подержать в руках сразу несколько лучших гитар за один вечер. Кит рассказывал, что здесь когда-то даже побывала «Gibson Robert Johnson L-1 Acoustic», но теперь, по слухам, она у Джека Уайта.
До конца дня мы вместе с Китом настраивали барабаны, расставляли микрофоны и занимались пробными дублями. К счастью, выяснилось, что у него была привычка работать во время работы, и своими рассуждениями и вопросами в наш адрес он не утруждал. Я боялся только одного – как бы с ним не сцепился Джефф, поскольку он однозначно таких фальшивых британцев недолюбливал. Но мы были полностью вовлечены в процесс, и пообщаться с глазу на глаз у них не представилось возможности. Кит попросил расписать нас следующую неделю, которые мы, как ожидалось, должны были провести в поте лица. По этой же причине он попросил отмечать наш старт именно сегодня, потому как работу на исходе своих возможностей и алкоголь он считал вещами несовместимыми.
Кит уехал раньше всех, а мы еще немного побродили по студии и затем двинулись к дому, который для нас должны были подготовить его помощники. Конечно, после такой студии все мы ожидали увидеть никак не меньше премиум-апартаментов с бассейном. Однако, как я понял Кита, его всерьез волновала сама музыка и качество записи, но никак не условия, в которых жили музыканты. Может быть, он считал, что так мы не будем расслабляться и станем лучше держать концентрацию. Дом этот оказался всего-навсего ледяной коробкой из газобетона без малейших намеков на какие-либо удобства, и нам предлагалось жить втроем в одном помещении.
— Мы еще можем отказаться? – спросил Рэд, едва переступив порог. – Я готов платить за аренду тачки и тратить час своего времени, лишь бы не засыпать с вами в обнимку.
— Остаемся здесь. Возможно, так нам будет лучше, — ответил я. Тогда мне пришлось переступить через себя, поскольку я не хотел обидеть Кита, нам это не было на руку. Судя по тому, что у Джеффа не возникло каких-либо возражений, он меня поддерживал. Либо ему вообще было плевать, где находиться.
— Я в бар, — сказал он и направился к двери. С собой он нас не звал. Мне вообще казалось, что он до сих пор грузился насчет всей этой истории с женой и хотел только как можно скорее употребить в грязном сортире одного из ближайших баров.
Все эти вещи с кокаином и Джеффом вскрылись случайно. Я не знал, когда это точно началось, и где он его мог достать, но впервые подловил его через пару дней после того, как он последний раз вернулся в Рино. Мне оставалось лишь смотреть на то, как далеко это может зайти, поскольку заговорить с ним об этом было бы дохлым номером. Большая удача, что Джефф решил завязать через месяц, так как счел это «слишком своеобразным удовольствием», которое вряд ли было ему по карману.
Тот вечер мы провели порознь, да и это было по существу неважно. Единственное, о чем я попросил Рэда — не приводить сюда девочек, а Джеффа – просто вернуться. За Джеффа я беспокоился особенно, ведь из всех нас у него была первая запись. Сам же я двинулся обратно в студию. Я не хотел упускать шанс побыть наедине с гитарой.
Нужно было отдать парням должное – не знаю, чего это им стоило, особенно Джеффу, но они оба вернулись к полуночи абсолютно трезвыми и смогли продолжать в том же духе в течение всей записи. Всю следующую неделю мы работали с утра и до глубокой ночи. До обеда Джефф редко терял самообладание, но конец дня давался ему тяжко. И я, и Рэд всячески старались его подбадривать – отчего-то запись давалась нам легче — и в перерывах мы все время дурачились и исполняли множество его прихотей. Мне не раз приходилось бегать по супермаркетам в поисках ананасов и несладкой газировки.
После того, как все партии были записаны, Кит дал нам немного передохнуть и послушать, что вообще из этого получалось. С нами работал, разумеется, не только он, но целая команда его помощников, которая сидела в соседнем здании, иначе мы бы просто не уложились в сроки. Он смог предложить именно то, чего мы хотели – припадочные, задыхающиеся ритмы с резкой сменой на медленный и тягучий темп звучали как сущее безумие, как разъяренный дух и сокрушительный взрыв, и Кит смог подчеркнуть это при заключительной полировке звука.
Он категорически отказывался от записи на обычные диски, так что вскоре мы вместе с тремя сотнями виниловых пластинок в разваливающемся автобусе уже мчались обратно ко мне. Нам пока еще не было до конца ясно, как можно было организовать первый тур. Мы много думали об этом во время записей, и единственное, к чему пришли, так это к тому, что Рэд и я должны были взять это на себя, поскольку Рэду легко давалось общение даже с теми, с кем он не был знаком, а у меня накопилось не так мало связей. Джеффу мы предложили заняться листовками, мерчандайзингом, расходами и местным форумом, где в онлайне находился каждый третий житель Рино. Что-то по типу: «Вы слышали о Vako? Как так? Приходите к ним на концерт в ближайшую субботу, и я там тоже буду».
Мы смогли договориться о шестнадцати концертах в различных барах Рино, которые предполагалось отыграть за три недели. Для понимания, в Рино насчитывалось порядком пятидесяти баров и почти треть мы смогли охватить, что было совсем неплохо для группы, о которой никто никогда не слышал. Разумеется, на звук мы не могли особо претендовать – акустика в таких заведениях оставляла желать лучшего, да и барные установки – особая разновидность дерьма, так что Джеффу пришлось не раз переступить через себя.
Странные ощущения остаются после выступлений, когда ты еще никому не известен и имя работает совсем не на тебя и даже скорее против. Конечно, было бы как минимум странно просить деньги за входной билет на концерт, где самым популярным вопросом было бы: «А кто это?». Большая часть баров согласилась платить нам по ставке играющих фоновую музыку, с других же выступлений мы получали только с покупок наших пластинок. Представить только, кто-то их покупал. Джефф договорился с какой-то девчонкой, чтобы она помогла нам с их распространением и постояла на продаже, но я не знал, платил ли он ей за это. Вероятно, они просто развлекались после в мотеле, и ей этого было вполне достаточно.
С учетом того, что в бар приходят в первую очередь за выпивкой, мало кто открыто интересовался нами. Но пусть мы и были простым сопровождением к чьему-то коктейлю, все же никто не закидывал нас бутылками и не просил убраться со сцены. Мы отлично вписывались в обстановку. Все шло более-менее гладко, и примерно с восьмого выступления мы смогли обеспечивать барам достаточную клиентуру. В определенных кругах мы стали на слуху и теперь замечали, что многие приходили послушать именно нас.
Как-то после очередного выступления мы привычно уселись за барную стойку, чтобы расслабиться и немного выпить. Джефф занимался той девчонкой, которая помогала нам с продажами, а я вместе с Рэдом покорял барную карту, когда к нам подсел какой-то тип в гавайской рубашке, и хотя в таких здесь расхаживало чуть ли не полбара, он все равно сюда не вписывался. Вдобавок, у бармена он заказал «Космополитен» и тем окончательно себя выдал. Наверное, он любил покрасоваться с мартиницей в руках или же просто был завсегдатаем гей-баров.
— Отличное выступление, — сказал он, обратившись ко мне.
— Чего тебе? – спросил Джефф и уставился на него своими красными бешеными глазами. Будь я на месте этого парня, уже бы начал подыскивать других собеседников.
— Извини моего друга, он немного устал, — вмешался я. – Кстати, я Иззи.
— Очень приятно, Пол, — сказал он. – Я уже второй раз у вас на концерте, отыгрываете просто на высоте. Не сочтешь за наглость? — спросил он, указывая на мой эль. Но я не собирался записывать его в друзья. Пускай дождется своего «Космополитен».
— Не советую, та еще дрянь, — ответил я, отодвигая стакан. Выглядел он действительно скользко, и совсем не казалось, что он подсел к нам просто из любопытства. Интересно, думал я, что ему было от нас нужно. – Чем занимаешься, Пол?
Похоже, он быстро понял, что я не собирался вести с ним разговоры за душу и, дождавшись коктейля, впился губами в полосатую трубочку.
— В основном, испытываю судьбу на прочность, в свободное время ищу таланты для «Granate Label», — ответил он. – Хотя вы навряд ли даже слышали о таком.
Конечно, этот ублюдок просто хотел казаться скромным. «Granate Label» был третьим по величине лейблом в Рино и имел связи на всем побережье. Заправлял там всем некто Шон «Лорд» Фредрикссон – на самом деле, его звали Ринго Дик, и в принципе ясно, почему он решился на смену инициалов. Лейбл был полностью его детищем, так что он мог представляться как угодно – от учредителя до исполнительного директора.
Я знал о стиле работы его компании, но мало чего лично о нем. Однако, я хорошо себе представлял, какой тип людей берет родословные шведские фамилии. Говорят, что судить по мелочам значит судить поверхностно, но я был абсолютно с этим не согласен. Много чего в людях напускного, и только по едва заметным деталям можно понять, кто есть кто на самом деле.
— Разумеется, слышали, — ответил Рэд. Появление Пола не на шутку его возбудило, ведь сейчас рядом находился тот, кто мог в одночасье выписать нам счастливый билет. Должно быть, Пол на то и рассчитывал.
— Кстати, на каком лейбле записываетесь? – спросил Пол, теперь повернувшись к Рэду.
Рэд, конечно, принимал все его расспросы за чистую монету, не видя в том никакой подоплеки. Пол открыто пытался нам льстить, и теперь я стал догадываться, зачем. Из всего, что он тогда говорил, я понял, что «Granate Label» нужны были новые лица, и Пол был близок к тому, чтобы получить от нас свои дивиденды. Мы же, никому не известная группа, по идее должны были сейчас ссать кипятком от счастья. Я был хорошо осведомлен о том, как устроен этот бизнес. К тому же, Пол был отличным манипулятором, и ему весьма подходило то, чем он занимался. Я все выжидал, когда он напрямую заявит о том, что ему было нужно. И решил приблизить этот момент.
— Пол, слушай, без обид. Мы очень устали после концерта, нам бы выпить хорошенько. Не то, чтобы ты нам мешал. Просто я о тебе же забочусь. Не знаю, как ты вынесешь зрелище трех пьяных матершинников, — сказал я. Он быстро сообразил, к чему я клоню.
— Да, какие вопросы. Мне тоже пора. Возьмите мою визитку на случай, если из всех предложений решите выбрать именно нас. Будем приятно польщены, — ответил он и через секунду уже слился с толпой поющих пьяниц и зевак. Я засунул золотую картонку в карман и заказал еще пива.
— Джефф, этот тип только что предложил нам записаться на лейбле. Ты пропускаешь все самое интересное, — сказал Рэд, пытаясь привлечь его внимание. Джефф сбросил девчонку с коленей и сказал ей остыть и прогуляться, а сам уставился на него.
— Эта сволочь из лейбла? Откуда он вообще тут взялся?
— Granate Label, — ответил Рэд.
— Да это ж дерьмо какое-то! – закричал Джефф. – Ничего не понимаю. И зачем лейблу, который записывает всякую диско-шваль, нас звать, скажи мне? Он хотя бы слышал нас? Или теперь им плевать, кто к ним идет? Видимо, плохи у Шона дела.
— Чего завелся? Не кипятись. Протрезвей на минуту. Мы только начали выступать, а нас уже заметили, представь себе. Предлагаю тебе об этом подумать, и хорошо. Когда нам подфартит так еще, — заметил я. Рэд все время кивал и поддакивал. И я мог его понять — его мечта детства только что стала вполне осязаемой.
— Давайте, валим отсюда, — предложил Рэд. – Завтра у нас последнее выступление и хотелось бы отыграть как следует. Возможно, этот самый Пол придет посмотреть на нас и туда.
— Ты забыл про девчонку, — сказал я Джеффу, когда мы уже были у выхода. Но ему, похоже, хотелось смотаться оттуда как можно скорее.
— Я не в том настроении. Нужно проследить, чтобы она не увязалась за нами, — прошипел он.
Последний наш концерт прошел на «ура». Мы выступали в баре «Soko», и он был битком в тот вечер. И это было отнюдь не из-за выпивки, которая на поверку там оказалась дешевой дрянью. Мы нравились публике, раз даже без рекламы и продажных эфиров нас приходили послушать. Удивительно, но к концу нашего небольшого барного тура были распроданы почти все пластинки.
Через пару дней мы уже поднимались по лестнице «Granate Label». Несмотря на то, что вокруг него ходило много слухов не самого приятного толка, мы все же решили попытать удачи. Перед дверьми нас встретил Пол и проводил в кабинет.
Тогда мы впервые увидели Шона «Лорда» Фредрикссона. За столом сидел худощавый темноволосый тип, на вид около тридцати — тридцати пяти, с выбритыми висками и ультрамодной стрижкой, в приталенном дорогом пиджаке и что-то внимательно рассматривал в своих бумажках. Теперь я бы не удивился, если узнал, что идея оформить офис в стиле удушающего барокко, равно как и остальные интерьеры в здании, принадлежала ему. Со стен на нас смотрели картины в позолоченных рамах – репродукции Караваджо, Веласкеса и Уорхола, что я счел весьма странным, но ожидаемым выбором для человека, который хотел выглядеть как истинный ценитель классического искусства, который, однако, был открыт и для новых направлений. Пол здесь выместили дорогой разноцветной плиткой с изображением английских флагов и гербов, а мебель наверняка взяли в аренду у музея эпохи Людовика пятнадцатого. Как и сам Шон, все здесь было слишком ослепительным, и должно было производить на окружающих соответствующий эффект.
— А, это вы. «Voko», если не ошибаюсь, — сказал Шон.
-«Vako», — поправил его Рэд.
— Да, точно. Располагайтесь, чувствуйте себя свободно. Может, выпить?
Я мельком взглянул на его бар. Дорогой бурбон известных марок, коньяк, текила в изящном хрустале… Я искал нечто определенное, но, конечно, откуда там было взяться мескалю или моему любимому джину?
— Благодарю, не стоит, — ответил я.
— Давай сразу на «ты», — предложил он. Я чувствовал, как он получал удовольствие от каждого сказанного им слова, которое было продумано на несколько предложений вперед. Шон наверняка гордился своим «стилем общения», так что случай был совсем запущенным. – Как вас зовут?
— Джефф, Рэй и я – Иззи.
— Отлично. Ну что, тогда к делу? Вчера послушал ваши записи. У меня нет слов, такой драйв, энергия, сила… Кто из вас фронтмен?
Я всегда с трудом переваривал это слово, и, тем не менее, этим словом обозначали меня.
— Я.
— Рискну предположить, что ты и придумал все эти проникновенные тексты про философию жизни и светлое будущее. Людям такое нравится, — сказал он, пытаясь мне тем польстить. – Ладно, окей. Вы все мне однозначно нравитесь, иначе вас бы здесь не было. Это то, что мальчики и девочки стали бы слушать в плеере на повторе. И я готов за вас как следует взяться, — сказал он и для большего эффекта сжал кулаки. Шон был уверен в том, что мы, никому не известные парни, тотчас же согласимся, поскольку для нас это должно было выглядеть как самая потрясающая возможность в жизни. — Мой ассистент подготовил договор, один экземпляр на вас. Можете просмотреть, задать вопросы, и тогда готово!
— Мы возьмем его с собой, — сказал Джефф. Шон резко взглянул на него. Этой выпадкой он ему явно не понравился. Разумеется, Шон счел его слишком своенравным для парня, которому выпадает такой шанс.
— Конечно, без проблем, — ответил он, стиснув зубы.
Нужно признаться, тогда я действительно чувствовал себя богом или по меньшей мере приближенным к нему. Мы понимали, что выиграли в лотерею. Разумеется, ведь мы были еще одной местной группой с маленькой кучкой фанатов – завсегдатаев баров, а теперь нам предстояло покорять стадионы.
Джефф и Рэд вернулись в дом, а я решил проветрить мозги и прогуляться за выпивкой. Но когда вернулся обратно, обнаружил, что они уже успели разругаться.
— Читай пункт три-два. Внимательно, — говорил Джефф. Но Рэду похоже, не особо нравилось то, на чем он настаивал.
— Зачем ты вообще взял его с собой? И что, для тебя три года много? Да остальные бы удавились за такой шанс, будь у них выбор, — сказал Рэд.
— За шанс отдать за просто так все то, над чем мы работали? Да разумеется, это мечта каждого.
— К чему эти преувеличения?
— Подай мне договор, — сказал я Джеффу. – Так, что тут тебя смущает?
— Ты сюда смотри, что нам этот ублюдок подсунул.
— Да тут даже телескоп не поможет, — рассмеялся я.
Я собрался с силами и принялся целиком перечитывать договор. Итак, вот что нам предлагали: надежные дистрибьюторы, промоушн с привлечением сторонних специалистов, достойные концертные площадки, фиксированные роялти. Все отлично, за исключением одного «но»: права на нашу музыку полностью переходили к лейблу в случае, если договор будет расторгнут по инициативе любой из сторон ранее, чем через три года. На самом деле, вот что я читал между строк: «Либо ваши задницы становятся моими на тысячу девяносто пять дней, либо можете вставать на биржу труда, как еще одна группа-однодневка, если вам что-то не нравится».
Это вызывало много проблем. И вопросов. То есть они могли бы нас раскрутить, а потом бросить как вшивых собак и, не платя процент с продаж, продолжать торговать нашей музыкой. Кто-то вообще предлагал подобные договора? В любом случае, ничего хорошего в голову тогда не лезло, и я понимал, почему Джефф так завелся. Здесь действительно было о чем подумать.
— Это просто дерьмо какое-то, — заключил я.
Я забрал бутылку пива и уселся на диван. И что было с этим делать? У нас не было ни менеджера, ни юриста, который мог бы хоть как-то порешать этот вопрос. И да, признаться, меня смущало не только это. Я снова вспомнил все то, что знал о них прежде. Шон сам продюсировал инди-поп и дэнс-рок группы, которые сменяли друг друга каждые полгода, и теперь, похоже, мы увидели всю подноготную. Мы играли гранж-фанк, что совсем не вписывалось в формат «Granate Label», но это я хоть как-то мог объяснить. Многие продюсеры и лейблы так делали, чтобы отмыть ярлык и избавиться от стереотипов. Но вот то, что почти у всех групп так часто менялся состав, а некоторые из них вообще пропадали с горизонта через пару месяцев, меня озадачивало. Я должен быть дать себе какой-то ответ, потому как от него зависело, как мы в итоге поступим.
— Как по мне, здесь все ясно, — продолжал Джефф. – Это просто банда мошенников во главе с лощеным гавнюком. Переждем, и найдем что-нибудь стоящее.
— Ты прав, — ответил я. – Но я действительно скептически настроен насчет того, что нас кто-нибудь еще позовет. Возможно, это отличный шанс привлечь к себе внимание.
— Я про то же, – поддержал Рэд. – Кто знает, когда к нам еще подсядет какой-нибудь Пол. И да, Джефф. Два против одного.
Еще час мы ругались, пытаясь прийти к общему решению. За себя и Рэда я был уверен — перетерпеть три года и избегать конфликтов было для нас вполне возможным, да и за работой мы бы наверняка не заметили, как пролетело время. Все ли здесь зависело от нас? Конечно, нет, но я просто не мог попрощаться с возможностью стать чем-то большим, чем просто еще одной никому не известной группой из Рино.
Надо было только придержать Джеффа, и для этого нужен был веский аргумент. Он как никто знал, что наш тур, созданный своими руками, едва ли смог перекрыть расходы на него, и я решил ему об этом напомнить. Продолжая в том же духе, вскоре каждый из нас обнаружил бы «ноль» по счетам, и мы нуждались в финансовой поддержке со стороны. Это сработало.
Мы пришли к Шону следующим утром. Признаться, у нас не было плана насчет того, как вести разговор; единственное, на чем мы сошлись — на том, что договариваться с ним буду именно я. Джефф для этого был слишком резок, а Рэд, наоборот, порой слишком уступчив.
— Рад вас снова видеть. Ну, так, что решаем? – спросил он, уже зная ответ. – Вы готовы стать одной из самых успешных рок-групп?
Я видел, как Джеффа выводило из себя каждое его слово, и казалось, что на словах об успешной группе он вот-вот взорвется. И я поспешил ответить, пока этого не случилось.
— Да, мы согласны, — ответил я. – Правда, нас немного обескуражил тот пункт с правами.
— Парни, да это просто формальность, — ответил он подчеркнуто равнодушно. Он явно был готов к этому вопросу. – Договоры у нас типовые, спросите любого, кто с нами имеет дело. Мы всегда работаем на таких договорах.
В этот момент мне ясно представилась толпа неудачников, которых с такой вот формальностью просто пнули под зад, и теперь они стали еще одной бандой уличных торчков, погрязших в долгах. Я видел, как с плакатами из картонных коробок они уже пикетировали белый мрамор здания «Granate Label» с требованием вернуть назад то, что у них украли. И среди них я порой отчетливо видел наши лица.
Вообще было ясно, что Шон не собирался обсуждать этот пункт. Все, что угодно, только не его. Конечно, он понимал, в какой соблазн мы впали, и теперь открыто этим пользовался. Он был из тех, кто любил власть над людьми, да и власть вообще. Я отлично себе представлял, как он сидел в своем кабинете и с авторитарной физиономией вслух рассуждал о том, кого бы еще уволить.
Из бокового кармана я достал ручку, и каждый из нас по очереди поставил подпись в договоре.
— Отлично. Давайте теперь к делу, — сказал он и пододвинулся к нам на своем леопардовом кресле. – Я думаю, все из вас понимают, что ваш этот альбом требует доработки. Для полноценных выступлений нам с вами нужно не меньше лонгплея. И конечно, нужно решать что-то со сценическими образами. У меня уже появилось пару идей.
Я видел, как лица парней вытянулись. Они, как и я, не намеревались натягивать лосины и делать модные стрижки.
— Послушай, Шон. Мы вполне бы могли обойтись без этого, — сказал я.
Лицо его напряглось. Он осматривал каждого из нас и о чем-то всерьез раздумывал.
— Парни, просто доверьтесь мне. Я знаю свое дело. Хотя здесь, конечно, ты прав. Без обид, но выглядите вы все колоритно, — сказал он. – Тогда давайте договоримся о записи. Я не особо хочу затягивать с этим. Чем быстрее начнем выступать, тем лучше. Получается, у вас уже есть пять композиций, и их качество вполне удовлетворяет, можно будет немного подшлифовать. У вас есть еще какие-нибудь наработки?
— Да, у нас есть исходники еще к восьми песням, — ответил я.
— Отлично, пришлите мне их. Выберем шесть, добавим сверху ремикс, а остальным займется моя команда. И никакого винила, прошу. Мы все-таки не в шестидесятых, — сказал он и улыбнулся своими белыми ровными зубами. – Это будет даже быстрее, чем я думал. Но обложка, конечно, никуда не пойдет. Мы вам все перерисуем.
Обложку делал Рэд, и я считал, что она нам очень подходила. На черном фоне он нарисовал мятую красную алюминиевую банку колы, которую мы имели привычку использовать дома как пепельницу. И то, пожалуй, было лучшее выражение наших будней – сумасшедших и грязных, в которых мы барахтались изо дня в день в поисках чего-то лучшего.
Не стоило даже подвергать сомнению то, что в «Granate Label» все, включая иллюстрации, было поставлено на конвейер, и на нашей новой обложке мог появиться кто угодно. Например, мальчик с огненным шаром в руках или девочка, собирающая в поле тюльпаны. Какое отношение все это имело к нам? Да никакое, по сути, но людям всегда нравилось подобное дерьмо, а их предпочтения прямо влияли на продажи.
Не уступать по этому пункту я счел излишним и с тех пор начал придерживаться следующей тактики – идти на уступки в мелочах, но все, что касалось выступлений, как в случае с костюмами, не подвергалось обсуждению. Навряд ли бы Рэд стал настаивать на обложке. Тогда его больше беспокоили наши перспективы на сцене, которые напрямую зависели от Шона.
— Хорошо, — ответил я.– Так, к чему нам готовиться?
— Скоро у вас начнутся выступления. Сейчас главное, не расслабляйтесь и готовьтесь. Первые два раза выступите на разогреве. О вас должны узнать. Может, заключим контракт с каким-нибудь брендом, и потом уже поедете со своими концертами. Мы поработаем над тем, чтобы все билеты к тому времени были распроданы. Куда именно – сообщу позднее, — сказал он. Я чувствовал, что ему приходилось говорить это далеко не в первый раз. – Теперь прошу меня простить. Мне нужно закончить другие дела.
Я уже видел, как во всех таблоидах нас называют «Дебют года» и публикуют положительные рецензии продажных критиков, печатают интервью, на которых нас не было, крутят в телеке и днем и ночью. Разве не этого мы хотели? Я смотрел на Рэда и не видел в нем ни тени сомнения. Правда, что мало кто мог устоять перед славой. А Джефф, похоже, примирился с тем, что нам придется с кем-то считаться. «Такова цена успеха», — как сказал он мне потом.
До первого выступления оставалось около трех недель, и мы решили как следует порепетировать. Нам хотелось, чтобы публика по достоинству оценила все то, над чем мы трудились. Тогда мы еще не знали, что эта публика была готова слушать все, что им предложат, если об этом хорошо напишут в утренней газете.
Вскоре от Шона мы получили первую версию диска. Мне совсем не понравился звук – он был слишком ровным что ли, и так показалось не мне одному. Но, в конце концов, успокаивал я себя, у нас были концерты.
Мы отыграли на разогреве у двух известных в Рино и за его пределами групп. Это был наш первый опыт игры на площадках, и, конечно, мы были взволнованы. Впервые у нас появилась своя команда техников — нам готовили весь звук и помогали с саунд-чеком. Все это было теперь по-взрослому. Но разогрев есть разогрев, и когда толпа кроваво жаждет зрелища, но не твоего, весь энтузиазм сходит на «нет» и выступать становится не так уж радостно.
После этого, иначе не сказать, испытания мы вплотную подошли к началу тура. С Шоном мы с тех пор не виделись и переписывались в основном только по почте. Он рассказал, что видел наши выступления и остался вполне доволен. И еще попросил предоставить счет для первых перечислений. Через день Пол прислал нам программу тура. Десять городов за месяц – на удивление, нам поставили совсем не плотный график. Хотя я был уверен, что если бы Шон мог поставить тридцать, он бы это сделал. Но он не мог, потому как нас только начали раскручивать, и спешить тут было ни к чему. Несмотря на большой наплыв туристов и прочего дерьма, я давно хотел попутешествовать по западному побережью, и сейчас нам представилась такая возможность. Нам не выделяли автобус, но оплачивали все расходы по транспорту и проживанию. Всю организацию лейбл брал на себя.
Оглядываясь назад, нельзя не сказать, что тот месяц был замечательным. Мы плавали и зависали в барах у океана и пару раз даже выезжали в сафари-парк, перерывы между концертами нам это позволяли. Залы, как и обещал Шон, были большие, публика нас встречала на ура, и я чувствовал, как мы становимся все ближе к тому, что называется мечтой детства. Непередаваемое ощущение.
В целом, все были довольны. У Шона не было от нас убытков, только прибыль – по крайней мере, ему всегда хватало на семейные обеды в его любимом ресторане «Абажур; мы же радовались тому, что диски могли продаваться только с нашими автографами и хотели, чтобы все это продолжалось как можно дольше.
И так продолжалось год. Мы много выступали в Рино и других городах, и через некоторое время нас стали узнавать на улицах. Мы уже начали готовить материал к нашему следующему альбому, когда одним июньским вечером грянул гром. Позвонил Шон и попросил меня приехать к нему. Одному.
Еще тогда я заподозрил что-то неладное. Все то время мы переписывались по почте, и он мог попросить о встрече только по действительно серьезному поводу. По пути к нему в офис я перебирал различные версии, и одна из них заключалась в том, что ему перестали нравиться наши выступления, но ровно потому, что они не приносят ему достаточной прибыли. Это была вполне реалистичная причина, по которой он захотел вытащить меня из дома в такое время.
— А, проходи, усаживайся, — сказал он, указывая на диван. – Очень ждал тебя.
— В чем дело? – спросил я прямо. Я не хотел давать ему шанс отвлечь меня какой-то болтовней.
— К делу, так к делу, — ответил он. – Буду говорить откровенно. Не пойми меня неправильно, но мне недостаточно того, что я имею с вас. В смысле вы работаете в поте лица и все такое, но ваша аудитория слишком мала. В течение месяца мы пытались выяснять, почему вы все-таки не выходите в массы и почему вашу музыку девочки не хотят крутить в плеере. И знаешь, что? Все поголовно говорят о том, что вас слишком уж сложно дослушать до конца. Тяжеловато все, понимаешь? В общем, я понял, что мой долг как продюсера что-то предпринять.
— Подожди, у нас всегда полные залы. К чему ты клонишь? – спросил я, хотя отлично знал, к чему этот разговор. – Послушай, Шон. При всем уважении. Мы не какая-то диско-группа, которых вы здесь штампуете пачками. Для нас очень важно то, что мы играем. Мы и так подписали договор, согласились на ваш гребаный ремастеринг. Живые выступления – это все, что у нас есть.
Шон посмотрел прямо мне в глаза, очевидно пытаясь понять, насколько серьезен я сейчас был. Мои слова, похоже, всерьез его задели.
— Огромное одолжение вы мне сделали, когда подписали договор. Откровенно говоря, сколько еще лейблов вам предлагало записаться? Может пять или десять? Ответь мне. Ты и сам прекрасно знаешь, что я для вас сделал. Вы лишь одна из множества групп, и не думай, что выбор пал на вас, потому что вы такие особенные. Вы просто оказались в нужное время в нужном месте. А теперь вам придется оторвать свои задницы и облегчить звук.
Не то, чтобы сказанное им стало для меня неожиданностью. Я знал, кто такой Шон и думал, что он еще тот дерьма кусок, но не знал, что дела обстоят настолько плохо. В самом деле, стоило ли себя обманывать, когда мы подписывали договор. Я не помнил, счел ли тогда такой исход вероятным. Но теперь лишь стоял вопрос в том, насколько я уважал себя и все то, что мы делали. Проще говоря, сколько мы стоили? За сколько я готов был продаться? Может сто или двести тысяч? На самом деле я понимал, что цена вопроса – это многомилионная перспектива как для нас, так и для самого Шона. И что я сейчас чувствовал по этому поводу?
— Да ладно тебе, чего заладил? Грустные физиономии еще никому не были к лицу. Ты только представь, я недавно смог выйти на крупные компании, действительно большого размаха. Те самые, которые любят устраивать корпоративы с шампанским по пять сотен за бутылку. И они с радостью заплатят таким, как вы. Обещаю, если уговоришь парней, то все будет в лучшем виде. Дороги вам туда открыты. Решение, по сути, только за тобой. И решать нужно прямо сейчас.
Я не верил своим ушам – он что, серьезно? Думает завлечь нас жалкими сборищами лысеющих жирных богатеев? Раз мы согласились подписать этот договор, он может подсовывать нам любое дерьмо? Печальнее всего было то, что если бы я решил заговорить об этом вслух, то он бы ни слова из сказанного мною не понял. Там крутились Деньги с большой буквы, а, по мнению Шона, отказываться от такого было просто безумием. Я понимал, что должен был дать ответ прямо сейчас, и тем на меня ложилась большая ответственность. Я должен был принять решение в одиночку, и если был уверен в том, что Джефф бы поступил так же, то с Рэдом дела обстояли намного сложнее. Конечно, Шон на то и рассчитывал, когда позвал меня одного. Будто бы я не смогу разом лишить всех членов перспектив, успеха и главное – музыки. Сказать, что я сомневался, было бы ложью. Я просто думал о том, как нам теперь выкручиваться и как оттянуть этот момент. Но конечно, я понимал, что это было невозможно. Этот ублюдок создал мне сейчас такие условия, что уйти от ответа означало бы молча согласиться на все это. Ровно в ту минуту я понял, что с Шоном все теперь кончено.
— Нет, Шон. Мы на это не пойдем, — сказал я. – Ты просишь то, чего мы дать не можем.
Он резко встал и подошел к окну, чтобы налить себе виски. Затем он вернулся обратно в кресло, но смотрел уже не на меня, а куда-то в сторону. Не знаю, понимал ли он причину моего решения хотя бы частично. Хотя я был уверен в том, что все, что его сейчас заботило – это то, что ему отказали. Для Шона, должно быть, это было наивысшей степенью оскорбления. Так что он даже не стал пытаться меня смягчить или переубедить – и правильно, потому как это стало бы самой бессмысленной тратой времени в его жизни.
— В таком случае, ты понимаешь, что это значит, — отрезал он сухо. – Вас здесь больше не ждут. Ни тебя, ни Джеффа, ни как его там. Тебя в особенности.
Все, что мне оставалось, это молча встать и уйти. Я знал, что спускаюсь по этим ступенькам в последний раз, но мною неотступно продолжала двигать единственная мысль – я помнил, зачем мы стали играть. И явно не затем, чтобы нас крутили на вечеринках.
Сначала я решил сообщить Джеффу. К тому же я застал его дома одного. Рэд, наверное, снова шлялся с какой-нибудь фанаткой по китайским ресторанам – у него была слабость на сливовое вино – и, должно быть, снова разыгрывал карту бедного индейца, мол прадед его так сильно пострадал от войны, что эта боль не утихает и сквозь поколения. Только с женщинами он мог позволить себе быть не до конца честным. И это работало – каждые выходные у нас была новая гостья. Правда, мне не совсем было понятно, почему он не стыдился приводить их в такой свинарник. Было бы неверно думать о нас как о безалаберных кретинах — скорее мы жили как истинно великие музыканты с бомжатскими повадками.
Как я и думал, Джефф полностью согласился с моим решением. Да, мы потеряли все в одну минуту – но то было на поверхности, а вот идти против себя в таком вопросе он бы даже не решился. И мне бы этого тоже не простил.
— Запишем лучше, — сказал он. – Пусть и дальше продвигает свой шлак в стиле диско. Его история.
— Да уж, извини, что не посоветовался с тобой. Он попросил меня приехать одному и требовал ответа. Я не мог поступить иначе. Мы и так уступили ему слишком многое.
Джефф о чем-то задумался. Должно быть, он вспомнил, кто склонил его к тому, чтобы поставить свою подпись на договоре, но молчал об этом, поскольку понимал, что для взаимных претензий сейчас было не лучшее время. Мы решили выпить и попытаться не думать об этом.
Рэд вернулся к полуночи. Не один, разумеется, с очередным уловом. Но едва он начал подниматься наверх, чтобы предаться любви с этим большегрудым подростком, как я их перехватил на лестнице.
— Извини, что отвлекаю тебя от важных дел. Нам нужно поговорить. Отправляй эту крошку домой.
— С какого черта? Я сам решу, что мне делать, — ответил он, отчаянно пытаясь толкнуть меня в сторону. Рэд уже изрядно набрался к тому времени. – Свали с моей дороги.
— И не подумаю. Детка, тебе пора.
Я взял ее под руки и утащил в гостиную, а Джеффа попросил вызвать такси. Конечно, Рэд был зол на меня, но даже в таком состоянии мог сообразить, что дело, видимо, было очень серьезное. Как только я отправил ее домой, мы собрались все вместе на кухне. Несмотря на то, что он и так был предельно пьян, я налил ему джина и собрался с мыслями.
— Пару часов назад Шон попросил меня приехать к нему, — начал я. — Разговор наш был затянутым, короче, он предлагал нам сделать звук легче, чтобы расширить аудиторию. В случае, если мы соглашаемся, нам открываются дороги к большим деньгам.
Я выжидающе смотрел на Рэда, но не мог понять, соображал ли он, о чем я ему говорил. Может, думал я, было бы лучше выждать до утра, пока он протрезвеет. Джефф хлопнул его по плечу, чтобы тот немного пришел в чувства.
— И, собственно, что? — выдавил он наконец из себя. — Что нам с этим делать?
— Ему нужен был ответ, и быстро. Полагаю, ты представляешь, в какое положение меня поставил этот ублюдок.
— Слушай, моя голова раскалывается к чертям. Мне нужно переспать с этой мыслью, а завтра вместе все решим, хорошо? — спросил Рэд.
— Ты вообще слышишь, что тебе говорят? — вмешался Джефф. — Все уже решено. Нам конец.
Рэд помолчал с минуту, что-то пытаясь откопать в своих волосах. Внезапно зрачки его расширились, и в глазах можно было увидеть только одно — ярость. Он взял стакан и швырнул его на пол, а затем резко обернулся ко мне. Признаться, я редко видел его таким.
— И почему, скажи мне, ты решил все за нас? Думаешь, ты имеешь на это право? И почему он позвал тебя, а не Джеффа, например? Мы теперь ничто. И все из-за тебя.
Я хотел было что-то ответить, но Джефф посоветовал мне этого не делать. Лучше, думал он, чтобы мы отвели его спать и договорили об этом уже утром. Собственно, так мы и сделали.
После длительных утренних обсуждений, взаимных претензий и обвинений каждый из нас принял решение взять паузу. Мы оказались на самом что ни на есть дне, и каждый из нас это прекрасно понимал. Джефф прикрывался тем, что у него остались дела в п ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)