M(u/a)mmy

Глава 1
Воскресенье. Одно только слово означало праздник. Сегодня вся семья дома. Будет вкусный завтрак, и мама с папой рядом, и шутки, и торжественные сборы на прогулку, и парк, и сладкая вата, и пони, и карусели! Здорово! Маленький Максим приоткрыл глаза – пора будить родителей. Но вместо радости это стало самым тяжелым и жестоким пробуждением за многие месяцы. Сон. Всего лишь сон. На смену нахлынувших теплых, нежных, детских воспоминаний о минувших днях пришла суровая реальность. Сорокалетний Максим Викторович Рыбников больше не маленький мальчик. По ту сторону зеркала – поседевший мужчина с ярко выраженными морщинами на лице и грустными потухшими глазами. Детство в прошлом. Нет больше папы. Мама тяжело больна. И хоть сегодня и Воскресенье, это теперь не праздник и не особенный день, как это было раньше. Не будет ни семейного завтрака, ни прогулки в парке, ни сладкой ваты. Ничего. Подавив подступивший к горлу ком и сдержав готовые выкатиться слезы, Максим Викторович сделал над собой усилие и вышел из комнаты.
-«Доброе утро, мама! Как спалось? Снилось ли тебе что-нибудь?» — начал он свое утро с дежурных вопросов.
Однако, вместо ответа – пустой, растерянный взгляд куда-то вдаль, будто сквозь него. Вот уже пять лет Антонина Семеновна живет в своем собственном мире. Мире, доступном и понятном лишь ей одной. Умственное помешательство на фоне переживаний, связанных с потерей супруга, сделало свое дело. Редкие проблески сознания время от времени возвращали ее к реальности. Эти самые моменты были для сына Максима «светом в окошке», даруя надежду, вселяя уверенность. Увы, ненадолго. Пять лет. Пять долгих, мучительных лет. Мучительных не потому, что уход за матерью был обузой – нет. Мать была есть и будет для него высшей жизненной ценностью, смыслом жизни. Мучило осознание происходящего с единственным оставшимся у него родным, любимым и близким человеком.
И вновь все как всегда, как каждый день – накормить, искупать, переодеть, массаж, лекарства, прогулка во дворе, обед, сон, телевизор, ужин, сон… Иногда в этом круговороте Рыбников сам терял чувство реальности, зачастую не веря в то, что происходит вокруг. Во что превратилась их семья, он сам…… Этот гнетущий страх перед будущим – черной пропастью, приближающейся к нему с каждой прожитой секундой. Но это был его крест, святой долг, жизнь, реальность. А ведь все когда-то было не так как сейчас……

Глава 2
Рыбниковы были образцовой семьей. Уважение, любовь, взаимопонимание – вот те основные принципы, на которых строились их жизненные устои. Помимо семейного благополучия значимо было и положение в обществе. Отец – Виктор Алексеевич Рыбников был ведущим инженером на машиностроительном заводе, мать – Антонина Семеновна занимала должность заведующей продуктового магазина. Рыбниковы всегда жили в достатке. Родители души не чаяли в сыне Максиме – лучшие игрушки, лучшие учителя и репетиторы, лучший университет, помощь в трудоустройстве на престижную должность. Для них всех семья была нерушимой скалой, неприступной крепостью, надежной опорой до конца дней. Кто бы мог подумать, что эта нерушимая скала рухнет в одночасье.
Личная жизнь самого Максима не складывалась. Он не пользовался популярностью у девушек – слишком робкий, чтобы познакомиться и нерешительный, чтобы, познакомившись с дамой, завязать с ней продолжительные отношения. Однако, отсутствие второй половины не заботило Максима. «Я еще слишком молод для семейной жизни» — говорил он. Родители не настаивали и не давили на сына. Так они и жили. Одной дружной семьей.
Весть о болезни главы семейства обрушилась на дом Рыбниковых как лавина, безжалостная и беспощадная, сметающая все на своем пути. С тех самых пор все потеряло смысл. Абсолютно все. Работа, деньги, успех – все это уже не имело никакого значения. Единственной целью было спасение любимого и дорогого человека. Любой ценой.
Рыбниковы сбились с ног в поиске врачей, лекарств, больницы. Деньги не имели значения. Любая цена в обмен на малейшее облегчение, малейшую надежду. В ход пошли все имевшиеся связи, все сбережения. Но тщетно. Этот бой был проигран. Виктора Алексеевича вскоре не стало.
Этот удар судьбы стал роковым. Максим, как единственная опора и защита матери, держался изо всех сил. А вот Антонина Семеновна не смогла вынести разлуку с мужем. С того самого дня она медленно угасала. Полностью отгородившись от сына и знакомых, она замкнулась в себе. Постепенно затворничество стало сказываться на ее психическом состоянии – крики во сне, кошмары, путанность сознания. Максим с ужасом смотрел на мать, не в состоянии поверить в то, что весь этот кошмар разворачивается на его глазах, что он, сам того не желая, стал участником всего происходящего вокруг. Однако, несмотря на все приложенные усилия, его попытки воззвать к разуму или материнским чувствам Антонины Семеновны были тщетны. К психическому помешательству вскоре добавились сердечная недостаточность и мышечная атрофия. Максим понял что, остался один в этой неравной схватке с судьбой.
«Это конец. Больше ничего нет, и уже никогда не будет. Все кончено…… Мама еще жива, она здесь, она рядом со мной. Но это уже не она. Папа…… » — с этими мыслями он засыпал и просыпался. День ото дня.

Глава 3
Уволившись с работы, он стал зарабатывать подготовкой архитектурных проектов под заказ, дабы иметь средства к существованию и возможность круглосуточно ухаживать за мамой. Друзья, связи, положение в обществе – все это постепенно стало исчезать из жизни Максима Викторовича – никому не нужны и не интересны затворники. Он остался один. С мамой.
С каждым днем рутина все больше и больше окутывала Рыбникова. Он потерял счет времени – дни, похожие один на другой, словно проносились мимо. Год, второй, третий…. Пять. Пять лет. Если кто-либо спросил бы его, как прошло это время, вряд ли бы он смог сразу ответить. Да и ответил ли бы вообще? Единственное, что он знал наверняка – время – коварная штука. Оно лечит. Оно же и губит. Рыбников сам испытал это в действии. Боль от утраты отца больше не жгла сердце как раньше. Она угасла, отошла на задний план. Время исцелило его. Но, глядя на маму, ему хотелось выть как воют волки или собаки предчувствуя чью-то скорую смерть. И с каждой прожитой минутой эта гнетущая пустота затягивала его все больше и больше. Это было невыносимо. Он полностью утратил истинный смысл слова «жить». Реальность, в которой он пребывал, была чем – то иным, не жизнью. Осознание собственной беспомощности и незначительности в противопоставлении Миру тяготило, пугало. Пугало и понимание неизбежной развязки всего происходящего, которая настигнет его рано или поздно. Выбор невелик – ожидание. Финал один – смерть. Рыбников всячески пытался не думать об этом. Он гнал дурные мысли прочь, но это было сильнее усилия воли. Мысль о неизбежной смерти единственного оставшегося у него родного человека прочно сидела в его голове.
«И что тогда? Куда идти? Что делать? Как жить? Что будет со мной, останься я один?» — думал он. Он не знал иной жизни, не был один никогда. Страх одиночества был его пыткой, медленной, жестокой и постоянной.
Тем временем Антонине Семеновне становилось все хуже и хуже. Силы медленно покидали ее. К участившимся сердечным приступам добавились регулярные вспышки неконтролируемой ярости. Одному Богу было известно, что творилось у нее в голове, когда она, собрав остатки сил, словно дикая кошка, кидалась на сына при его попытках покормить или переодеть ее. Врачи разводили руками, лишь озвучивая примерное количество оставшихся старушке дней.
Однажды, возвращаясь домой из магазина Максим увидел траурную процессию, медленно двигающуюся вдоль улицы. Хоронили какого-то мужчину. Впереди траурной колонны медленно двигался черный катафалк, за ним сопровождающие покойного в последний путь близкие. Из окна одной из следующих за катафалком машин какая-то женщина выбрасывала гвоздики. Один цветок упал на дорогу, затем еще один, еще и еще… Рыбников как завороженный смотрел на один из выброшенных цветков. Отец. Это слово вихрем кружилось в его голове. В секунду он перенесся в тот день – самый страшный день в его жизни. Похороны отца. Он вспомнил все — толпу народа в доме, гроб посреди комнаты, плачь, отпевание, кладбище, резкие порывы ветра, стегавшие его по лицу, последние слова прощания, погребение, венки, слезы, землю, стучащую по крышке гроба – абсолютно все.
Резкий сигнал автомобиля и брань водителя, под машиной которого он едва не оказался, вернули его к действительности. Он стоял посреди дороги. Выкрикнув «Извините!» Рыбников бросился бежать. Он бежал изо всех сил вдоль улицы, не понимая куда. Словно пытался убежать от самого себя. Окончательно выбившись из сил, Рыбников остановился. Дыхание сбилось, сердце бешено колотилось в груди, во рту был отвратительный привкус крови, голова кружилась. Немного придя в себя, он сам удивился своему поведению. «Что это ты, старый дурак, делаешь?» — обратился он к себе мысленно. «Да еще среди бела дня. Что выдумал – по улицам бегать! Что люди подумают? Стыдно!».
Окончательно успокоившись, Рыбников огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда привел его тот внезапный порыв. До дома оставалось пройти две улицы. Максим Викторович медленно двинулся вперед.«Домой! Надо идти домой, там мама одна!» — повторял он про себя. Все еще удивляясь произошедшему с ним, он вдруг поймал себя на мысли, что после похорон отца он был на его могиле всего пару – тройку раз. Ни он, ни Антонина Семеновна не приходили на кладбище. Слишком сильна была боль от утраты. Они оба решили, что будет лучше не посещать это жуткое место. Слишком глубока рана на сердце. Они хранили память об отце, поминали его по всем христианским канонам. Но не приходили на кладбище. Даже на Пасху — раз в год. Рыбников не раз испытывал угрызения совести из-за этого. Он понимал, что они с мамой поступают неправильно, что это грех. Но ничего не мог с собой сделать, не мог пересилить себя. Продолжая идти по улице, он вдруг стал размышлять о том, что если окажется на том кладбище, то не сможет найти могилу отца. Да и есть ли там еще хоть какие-то следы от нее. Он четко помнил и холм, и крест, воткнутый в землю, и табличку с надписью. Но где теперь это все…
«А мама? С ней как? Ведь рано или поздно я вновь пройду через это» — вдруг пронеслось у него в голове. Он резко остановился. Ответа на свой вопрос он не знал. Спустя какое-то время он вновь обругал себя за странное поведение в общественном месте и продолжил путь. Следующей его остановкой был магазин, в котором Рыбников приобрел, как ему в тот момент казалось, освобождение от мыслей – бутылку водки. «Хватит! Больше никаких мыслей, иначе я с ума сойду! Выпью и усну. Утро вечера мудренее» — повторял он себе всю оставшуюся дорогу домой.
С абсолютной уверенностью в правильности принятого решения, придя домой, Рыбников приступил к своим ежедневным обязанностям – приготовил обед, покормил и переодел маму, обязательная прогулка с ней в парке, ужин, просмотр телевизора. Когда Антонина Семеновна уснула, Максим Викторович тихонько вышел из комнаты и, плотно закрыв дверь, направился на кухню. Он уже не ощущал потребности в алкоголе как в источнике забвения и избавления от дурных мыслей– в уходе за мамой и суете по дому он перестал думать. Но, все равно достал купленную бутылку. «Мужик я или нет?» — спросил он себя. «Конечно мужик! А что, мужик не может выпить? Может! Еще как может!». С этими словами Рыбников открыл водку и налил себе половину стакана. Держа стакан в руке, он вдруг вновь почувствовал укор совести: «больная мать в комнате, а ты тут пьянствуешь» — пронеслось в голове. «А, к черту все!» — произнес он, и залпом выпил все содержимое стакана. Жгучая жидкость отозвалась теплом в теле. «Начало положено!» — торжественно заявил Рыбников и, собрав на стол закуску, продолжил пить. К полуночи он уже ничего не соображал. Все плыло вокруг. Алкоголь сделал свое дело, цель –«не думать» была достигнута. «Вот это я дал маху!» — с этими словами Рыбников добрел до постели и рухнул. «Да здравствует крепкий сон!» — пробормотал он в подушку и уснул.

Глава 4
Утро встретило Рыбникова нестерпимой головной болью, тошнотой и сухостью во рту. С трудом разодрав глаза, Максим Викторович какое-то время не мог понять, где он и что привело его в такое состояние. Постепенно восстановив хронологию событий минувшего дня, Рыбников, браня себя, встал с постели.
«Ну и что ты получил?» — спросил он у своего отражения в зеркале. Махнув рукой, он принялся приводить себя в нормальное состояние. «Нельзя чтобы мама заметила, что я пил вчера»- думал он умываясь. Закончив с утренним туалетом, Рыбников направился в комнату к маме. Осторожно отворив дверь, он вошел внутрь. Антонина Семеновна лежала как обычно – на боку лицом к стене. Взгляд Рыбникова упал на висевшие на стене часы – половина десятого. «Вот это я разоспался с водки» — ухмыльнулся он про себя. И вдруг его сердце замерло. Огненная волна прокатилась по телу с головы до ног, словно разряд молнии поразил его.
«Мама!» — вырвалось у Рыбникова. Он бросился к кровати Антонины Семеновны. Женщина не двигалась. Откинув одеяло, он с ужасом уставился на мертвое тело его мамы. Она умерла ночью. Не помня себя от ужаса, Рыбников опустился на колени перед кроватью матери. Широко открыв рот, он пытался закричать – но лишь жалкое сипение доносилось из гола. Его охватила паника.
«Пока я пил и валялся без чувств, она умирала» — стучало у него в голове. «Мама! Я во всем виноват!» — прохрипел он сквозь слезы.
Он просидел возле постели матери несколько часов. За это время он заново пережил и прочувствовал все, что было в их жизни. Иногда он плакал навзрыд, в остальное время тихо сидел, уставившись в одну точку. Затем просто встал и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Он метался по квартире как загнанный зверь в предсмертной агонии. Несколько раз Рыбников открывал дверь в комнату матери, некоторое время смотрел на нее, словно ожидая, что она проснется, и, не дождавшись ничего, закрывал дверь и уходил в другую комнату.
Пару раз он даже позвал ее: «маааам! Ты проснулась?» — прокричал он с кухни. Ответа не последовало. «Мама! Пора вставать!» — вновь тишина. Рыбников опять подошел к двери в комнату матери и стал прислушиваться. В голове кружилась одна абсурдная мысль – «наверно она просто шутит со мной как шутила в детстве. Она просто притворяется спящей». И это не давало ему покоя. Рыбников решительно открыл дверь комнаты, подошел к постели и начал трясти Антонину Семеновну за плечо. «Мам, ну хватит! Я не хочу больше играть! Вставай!» — настойчиво повторял он. Постепенно до него стало доходить, что он трясет уже холодное, застывшее тело. Осознав это, он отшатнулся от кровати и, зажав рот ладонью, закричал что есть силы. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Немного придя в себя, он выбежал из комнаты.
«Я не смогу расстаться с мамой. Я не смогу. Кто угодно только не она. Она же моя мама. Мама! Что делать? Как теперь жить? Что будет дальше? » — как ребенок захныкал Рыбников.
Решение пришло спонтанно, огненной стрелой поразив его воспаленное сознание. Еще в юности Рыбников страстно увлекался историей древнего Египта. Долгие годы он изучал все, связанное с этим народом – культуру, традиции, образ жизни. Особый интерес Рыбников проявлял к погребальному культу Египтян. Этот народ был убежден в необходимости сохранения тела для загробной жизни. Данная мысль красной нитью прошла сквозь всю их культуру. Культ умерших воспринимался египтянами не просто религиозным ритуалом, а скорее практической необходимостью. Убеждение в том, что человек после смерти продолжает существовать в месте своего погребения, привело к изобретению мумификации — особой консервации тела.
Открыв аптечку, Рыбников достал успокоительные Антонины Семеновны. Проглотив три горьких таблетки, чтобы привести мысли и чувства в порядок, он оделся и вышел на улицу. Через некоторое время он почувствовал облегчение – слезы больше не душили его, он абсолютно успокоился. «Сильное лекарство» — подумал он. Какое-то время Рыбников бродил по улицам. Потом зашел в первый попавшийся ему на пути продуктовый магазин. Войдя внутрь, он взял корзинку и двинулся по залу, по привычке складывая в нее стандартный продуктовый набор для Антонины Семеновны. Для Рыбникова это был обычный поход в магазин, единственным исключением в этот раз стали четыре килограммовых пачки каменной соли. Расплатившись за покупку, он вышел на улицу и двинулся дальше. По пути он зашел еще в два продуктовых магазина и приобрел там еще шесть пачек соли. Поняв, что больше уже набравшегося в пакетах веса он не донесет, Рыбников двинулся к дому.

Глава 5
Открыв дверь и войдя в коридор, он выкрикнул по привычке: «Мама, я дома! Сейчас я тебя накормлю вкусным ужином». Ответом ему вновь была тишина. Сняв верхнюю одежду, Максим Викторович прошел на кухню и принялся разбирать пакеты. Он вытащил и переложил в холодильник все продукты, купленные для Антонины Семеновны, затем составил в шкаф для посуды все десять пачек соли. После этого он вновь направился в комнату к маме. Открыв дверь, он включил свет и вошел внутрь. Взгляду его предстало все то же ужасное зрелище – лежащая на боку мертвая Антонина Семеновна. Он безмолвно стоял в комнате и смотрел на мать. Подойдя ближе, Рыбников наклонился к ее уху и прошептал: «Мама, пора вставать! Пойдем ужинать». Не получив никакого ответа он взял Антонину Семеновну за плечо и потянул к себе. Тело женщины перевернулось на спину, открыв взору Максима Викторовича посиневшее перекошенное лицо. Он вскрикнул и отпрянул от матери. Такого он не ожидал увидеть. На лицо были все признаки трупного окоченения: застывшие конечности, серовато — синюшняя кожа с черными кругами под глазами. Синие, плотно сжатые губы. На левой щеке проявилось почерневшее пятно – результат долгого пребывания покойной на боку. То же самое произошло и с левой половиной тела. Рыбников ужаснулся взгляду матери — мутные широко открытые глаза, смотрящие прямо на него, прожигающие его насквозь.
«Мама!» — выдохнул с ужасом он.
Раньше Максиму Викторовичу доводилось видеть покойников. Но не таких. В его понимании покойный – это похожий на спящего человек. Состояние Антонины Семеновны никак не укладывалось в привычные образ и представление. Пристально всматриваясь в лицо матери, Рыбников с каждой секундой убеждался в том, что это не сон. Наконец он полностью осознал что произошло.
Окончательно успокоившись, Максим Викторович вышел из комнаты. В голове сформировался четкий план. Он стал ходить по квартире, собирая нужные ему вещи. В ванной – большой таз для стирки, в него же он сложил всю принесенную из магазина соль, на кухне – мусорные пакеты, полотенца и табурет, в шкафу в комнате – мамино платье, в кладовой – воздушный нагреватель воздуха и рулон клеенки. Рыбников носил все эти вещи в комнату с покойной Антониной Семеновной и составлял возле кровати.
«Ну вот, кажется, и все» — вымолвил он, оглядев комнату.
Сначала он начал вытаскивать постельное белье из-под тела матери, постоянно ее переворачивая и двигая из стороны в сторону. Это далось ему нелегко, но он справился. Одеяло, подушка и простыни легли на пол одной кучей. Настала очередь клеенки. Рыбников развернул рулон и застелил ей свободный край кровати. Далее, вновь переворачивая и двигая Антонину Семеновну, он покрыл клеенкой всю поверхность кровати. Немного отойдя от постели, чтобы перевести дух он оценивающе посмотрел на проделанную работу.
«А клеенки –то мало будет» — произнес он и вышел из комнаты. Отыскав в кладовой еще два рулона, Рыбников вернулся в комнату и проделал аналогичные манипуляции с принесенным материалом. Далее – переодевание. Рыбников разрезал ночную рубашку на теле Антонины Семеновны и бросил ее в кучу с постельным бельем. Держа в руках принесенное платье, Максим Викторович не мог сообразить, как будет удобнее его одевать. Застывшее тело никак не располагало к привычной процедуре переодевания. «Начнем с головы» — определил он начало процесса. Скатав платье в кольцо, он продел в него голову Антонины Семеновны и распрямил ткань на груди. Не желая резать платье на спине, как обычно поступают в морге и похоронных бюро, Рыбников одной рукой схватил мать за запястье и потащил по направлению к прорези для рукава. Рука потянула за собой и все тело. «Так не пойдет» — выдохнул Рыбников. Вернув Антонину Семеновну в «исходное» положение, он попытался просунуть ее руку в рукав подтягивая ткань платья к запястью. Но окаменелая рука не позволяла сделать и это.
«Как же быть? Не хочется портить нарядное платье. Мама очень любила и берегла его» — проговорил он. На ум пришло попробовать «разработать» застывший сустав, двигая его собственными руками. Одной рукой он вновь схватил Антонину Семеновну за запястье, второй – уперся ей в плечо и, что есть силы, потащил на себя. Он почувствовал, как рука слегка потянулась в суставе и медленно начала разгибаться. Рыбников надавил и потянул сильнее и вдруг, его рука с зажатым в ней запястьем мертвой матери резко, с гулким и глухим хрустом ударилась о постель. Он сломал ее. Рыбников испуганно отскочил от постели. К горлу подступила тошнота. «Что я творю!?» — стучало у него в голове. Он смотрел на лежащее на постели беззащитное и измученное тело матери.
«Отступать некуда! Продолжай, раз начал » — скомандовал он сам себе. Аналогичная процедура постигла и вторую руку. Это искалеченное тело больше не было его любимой мамой. Теперь это лишь рабочий материал в руках мумификатора. С платьем было покончено.
Со словами «вот так тебе будет удобнее, мамочка» Рыбников слегка приподнял Антонину Семеновну и подсунул ей под спину подушку. Отойдя от кровати на несколько шагов, он взглянул на лежащую на кровати маму. «Отдыхай, дорогая» — произнес он и принялся собирать в огромный мусорный мешок разбросанные по комнате вещи.
Закончив с уборкой и вынеся все ненужное из комнаты, Рыбников приступил к главной процедуре. Он пододвинул табурет вплотную к кровати, установил на него принесенный из кладовой обогреватель, воткнул вилку в розетку и принялся за соль. Открывая одну за другой пачки с солью, он равномерно посыпал их содержимым тело Антонины Семеновны. «Все будет хорошо, мамочка. Я не позволю закопать тебя в холодную землю. Здесь твой дом, здесь твое место. Со мной» — приговаривал он, высыпая соль из очередной пачки. Когда последняя щепотка соли покинула коробку, Рыбников запихал разорванный картон в мусорный мешок и вынес его из комнаты. Вернувшись обратно, он включил обогреватель и направил его в центр кровати. «Так процесс пойдет быстрее» — подумал он. Внезапно он почувствовал ужасную усталость. Его клонило в сон то ли он принятых таблеток, то ли от чрезмерной физической нагрузки. Прожитый день казался ему бесконечным.
Рыбников пожелал маме доброй ночи и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 6
Под действием принятых препаратов и усталостью от физической нагрузки прошлого дня, Рыбников спал как убитый. Он проснулся в половине одиннадцатого. Открыв глаза, он сразу же вспомнил о минувших событиях. Лекарственный дурман отступил.
Его терзали смешанные чувства – страх, горечь и боль утраты, отвращение, жалость как по отношению к умершей матери, так и по отношению к себе самому. Перед глазами стоял образ покойной и изувеченной Антонины Семеновны. Рыбников еще ощущал холод ее кожи, твердость конечностей на своих руках. Все проделанное им накануне кололо его память острой иглой. Он даже и не мог подумать, что способен принять подобное решение.
Максим Викторович сел на кровати и ухватился за голову. «Надо посмотреть как там мама» — подумал он и встал с постели. Он всячески пытался оттянуть момент входа в мамину комнату – сначала умывание и бритье, затем душ и завтрак. Когда со всеми утренними процедурами было покончено, Рыбников подошел к двери в комнату Антонины Семеновны и вновь, как и в прошлый раз, стал прислушиваться к происходящему внутри. Но он слышал только шум воздушного обогревателя. Собравшись духом, Рыбников открыл дверь и заглянул внутрь. Положение вещей было таким же, как и накануне вечером. За исключением нестерпимой жары в комнате. Обогреватель работал на полную мощность. Тело Антонины Семеновны пребывало ровно в том положении, в котором он ее оставил. Изменилось внешнее состояние. Бросилась в глаза отечность, ярче проявились трупные пятна, лицо и шея приобрели иссиня- черный оттенок, глаза двумя мутными бусинками смотрели прямо на Рыбникова. Он явно не ожидал увидеть такое внутри комнаты. Жара делала свое дело. Труп начал разлагаться.
«Соль» — промелькнуло у него в голове. «Нужна еще соль». Рыбников выключил обогреватель, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь и начал собираться в магазин. На лестничной площадке он встретит соседку Клавдию Ивановну. При виде женщины Максима Викторовича охватил панический ужас. «Вдруг она увидит то, что я сделал?» — подумал он. Сердце бешено заколотилось в груди, дыхание участилось. Поздоровавшись с соседкой, Рыбников поспешил вниз по лестнице, как вдруг услышал ее голос:
— Как дела у мамы, Максим? Как ее здоровье? Внутри у Рыбникова все перевернулось, но он нашел в себе силы ответить:
— Все также, Клавдия Ивановна. Ни хуже, ни лучше. Все как всегда – проговорил он и попытался улыбнуться. Спасибо Вам, за участие.
— Молодец, что ухаживаешь за мамой, Максим – сказала соседка. Береги ее, кроме тебя у нее никого больше нет.
— Конечно, Клавдия Ивановна. Спасибо вам! С этими словами Максим Викторович ускорил шаг и вышел из дома. Оказавшись на улице, он почувствовал несказанное облегчение.
«Нельзя показывать, будто что-то происходит! Никогда и никому» — повторял он про себя, следуя вдоль улицы по направлению к магазину. Войдя внутрь, Рыбников собрал в корзину привычный набор продуктов, добавив к нему пять пачек соли. «Пока хватит. Иначе вновь будет слишком тяжело » — подумал он. Возвращаясь домой, Максим Викторович начал думать о том, что раньше он приносил маме всякие сладости, готовил для нее что-то особенное, дабы как-то скрасить ее серые будни, старался всячески угодить ей.
«Одно не изменилось» — вдруг сказал он сам себе. «Я как и прежде иду в магазин для мамы, не важно, что я покупаю ей сейчас – все как раньше».
Вернувшись домой, Рыбников первым делом отправился с солью в комнату к матери. Открыв дверь, он уловил непривычный запах – затхлый и слегка сладковатый – запах разлагающейся плоти. Стараясь не обращать внимания на жутковатую картину перед его глазами, Рыбников вновь принялся посыпать Антонину Семеновну солью. С ног до головы, пока не высыпал всю.
«Ты как снежная королева, мама!» — произнес он, взглянув на проделанную им работу. Антонина Семеновна лежала на кровати засыпанная солью — беспомощная, безмолвная, мертвая. Вновь включив и придвинув к кровати обогреватель, Рыбников вышел из комнаты.
Приготовив себе ужин, он принес его в комнату и сел перед телевизором. Наслаждаясь едой и передачей, Максим Викторович позабыл свои переживания и страхи – он вновь обрел свободу и жизнь обыкновенного человека. Он провел за просмотром телевизора несколько часов, после чего отправился спать. Но, не смотря на легкую усталость, сон не шел. Рыбников лежал в кровати и смотрел в потолок. В голове вновь роились мысли, хаотично сменяющие одна другую. Стараясь отвлечься и попытаться забыться сном, Максим Викторович принялся мысленно выстраивать план поведения в обществе:«Первое – не показывать никому, что что-то не так» — начал он. «Это самое главное! Что бы ни случилось! Второе – создавать видимость маминого присутствия. Все должно быть как раньше. Третье – надо покупать соль в разных магазинах. И не часто – так я не привлеку внимание». Обдумывая детали намеченного плана, Рыбников погрузился в царство Морфея.
Он очнулся от крика – крика испуганного человека. Лишь спустя мгновение он осознал, что кричит он сам. Всю ночь его терзали кошмары. Снилось, будто Антонина Семеновна вошла в комнату и, пока он спал – подошла к его постели, села и начала гладить его по голове. Он почувствовал прикосновение и повернулся. Она смотрела на него глазами полными материнской любви и сострадания. Как раньше — красивая, родная, добрая – его мама! Он не мог поверить, что мама вновь с ним. Мама гладила его по голове и вдруг наклонилась к нему, чтобы поцеловать любимого сына – как делала не раз в детстве. Максим тоже потянулся к маме. Он так соскучился по ней. Но на него смотрела уже не мама! А то, что он держал в соседней комнате. Почерневший гнилой труп тянулся к нему со словами: «Посмотри, сынок, что ты сделал со мной! И он закричал.
Соскочив с кровати, Рыбников бросился в комнату. Уже в коридоре он почувствовал тепло и запах – уже ощутимый и отталкивающий запах. Открыв дверь, он увидел еще сильнее обезображенную Антонину Семеновну. Все тело раздулось и еще больше почернело. На клеенке, с левой стороны от тела, поблескивала лужица коричневатой жидкости, выделявшейся из трупа. В некоторых местах на руках и ногах кожа была подернута мелкими трещинами, из которых тоже сочилась жидкость. Рыбников выключил обогреватель и настежь распахнул окно. Свежий воздух ворвался в комнату, частично выдавив гнилостную вонь. Подойдя к кровати и подавив рвотные позывы, Максим Викторович принялся собирать в горсть разбросанную вокруг тела соль, посыпая ей образовавшиеся трещины. Закончив с обсыпкой, он принес с кухни полотенце и стал протирать клеенку вокруг Антонины Семеновны. Махровая ткань моментально впитывала зловонные соки, окрашиваясь в темно-коричневый цвет. Рыбников еле сдерживался – его тошнило, внешний вид Антонины Семеновны ужасал и отталкивал. Завершив очистку клеенки, он принес другое – чистое, смоченное водой полотенце и приступил к протирке лица. Ощущение было таким, словно касаешься наполненного водой пузыря. Все ткани лица налились и вздулись. Рыбников протирал лицо полотенцем с максимальной осторожностью, боясь еще больше повредить и без того обезображенное лицо. «Мама, мама» — приговаривал он. Не в состоянии больше выносить это зловоние и лицезреть процесс телесного распада, Рыбников закрыл окно, вновь придвинул к кровати табурет со включенным обогревателем и вышел.
Закон номер два: создавать видимость маминого присутствия — с этой мыслью Рыбников достал из шкафа некоторые вещи Антонины Семеновны, проследовал в ванную, где замочил в порошке испорченные полотенца, намочил под краном принесенные предметы гардероба, затем – развесил их на бельевой веревке за балконом. «Пусть соседи видят» — подумал он. «Видят висящие женские вещи – значит, ничего не заподозрят. Все как всегда» — размышлял он.

Глава 7
Утром следующего дня Рыбников вновь стоял возле двери в комнату Антонины Семеновны. Он никак не мог пересилить себя и открыть дверь. «Что там внутри?» — думал он. «Открой дверь! Открой!» — мысленно уговаривал он сам себя. Он ощущал исходящее от двери зловоние, его сердце бешено колотилось. Набравшись смелости, он рывком распахнул дверь.
«О, Господи!» — вырвалось у него. Антонина Семеновна предстала перед глазами сына обезображенным, раздувшимся куском плоти, еще сохраняющим форму человеческого тела. Черный, синий, грязно-зеленый, коричневый, фиолетовый – эти цвета распространились по всей поверхности ее тела чередой отвратительных пятен, сменяющих друг друга. Изо рта, носа, глаз и ушей сочилась красновато-коричневая жидкость. Вокруг туловища, поблескивая в лучах утреннего солнца, заглядывающего в окна, простиралась жидкая смесь соли и телесных соков. Помутневшие белесые глазные яблоки значительно выступали из глазниц – как у рыбы телескопа. Ткань платья намокла и плотно прилегала к телу. На руках и ногах, в местах, где еще вчера проступили мелкие трещины на коже, сегодня зияли алые раны — расхождение тканей увеличилось, обнажив подкожную плоть. Волосяной покров на голове также начал отслаиваться – на лбу красными струпьями из-под кожи проступала гниющая плоть. Все это сопровождалось нестерпимым зловонием и жарой. Такого Рыбников не видел даже в фильмах ужасов.
Поборов оторопь, Максим Викторович набрал в легкие воздуха и, задержав дыхание, бросился к окну. Распахнув створки, он ощутил резкий прилив свежего воздуха. Слегка отдышавшись, он вновь повернулся к кровати и взглянул на мать. По телу пробежали дрожь и холод. «Что я натворил!» — пронеслось в голове.
Ему стало страшно. Страшно за самого себя. Он отчетливо понимал, что не сможет обнародовать произведенное им надругательство над телом собственной матери. Предъявить Антонину Семеновну как соседям, так и представителям служб, посещение которых обязательно при организации процедуры погребения человека, в том состоянии, в котором она была, он не мог по причине невозможности адекватно объяснить все произошедшее. «Меня сочтут сумасшедшим и упрячут в психиатрическую больницу. Все отвернутся от меня! Меня даже могут осудить и посадить за решетку за такое» — думал Рыбников. Такого развития событий он допустить не мог.
Вдруг он вспомнил про успокоительные препараты Антонины Семеновны. Поняв, что самостоятельно не в силах взять себя в руки и желая отогнать охватывающий его страх, Максим Викторович вновь извлек из шкафчика аптечку и принял три таблетки. Лекарство подействовало через двадцать минут. По телу прокатилась волна облегчения. Рыбников вдруг поймал себя на мысли о том, что больше он ничего не чувствует. Абсолютно ничего. Все эмоции словно испарились. Ушли и тревога, и страх, и отвращение к увиденному. Он мог спокойно смотреть на Антонину Семеновну – вид ее тела больше не вызывал у него никакой реакции. «В морге доктора смотрят на трупы. И я смогу. Что в этом такого?» — размышлял про себя Максим Викторович.
Он вновь принялся протирать клеенку, убирая жидкость, скопившуюся вокруг тела. «Вот так. Сейчас мы все уберем, и будет чисто. Как ты любишь, мама! Все аккуратно и чисто» — приговаривал Рыбников, водя рукой с зажатым в ней полотенцем по клеенке. Закончив в комнате, он прошел в ванную, где постирал испачканное полотенце и отправился в магазин за новой партией соли.
Впервые за многие годы он наслаждался прогулкой по улице. «Вот что значит свобода» — подумал Рыбников. Он никуда не спешил. Медленно идя вдоль улицы, Максим Викторович с неподдельным восторгом смотрел на окружающее его. Все казалось непривычным и чуждым. Он чувствовал себя словно пленник, долгие годы просидевший в заточении и, наконец, получивший глоток свободы. Он уже и не помнил, когда прогулка приносила ему удовольствие, была радостью, а не обязательством – обычно Рыбников выходил на улицу либо в магазин – один, либо на прогулку с мамой. Сейчас же он мог гулять столько, сколько хотел. Он обошел все окрестности, заглянул на каждую улочку. Прогулка заняла у него около трех часов. Это было чем-то необыкновенным, даже волшебным. Однако, волшебство улетучилось, как только Рыбников переступил порог магазина, который и был основной причиной его выхода из дома. Там продавалась соль. Собрав привычный набор, Рыбников отправился восвояси.
Обратная дорога не принесла ему никакого удовольствия – несмотря на действие лекарства, он знал ЧТО ждет его дома. Это его угнетало. Подойдя к двери квартиры, Рыбников почувствовал, как страх подступает к нему. В голове промелькнула ужасная картинка – мама, стоящая по ту сторону входной двери, в том состоянии, в котором она пребывала, поджидающая его. Рыбников содрогнулся, но все же, открыл дверь. Никого. Все тихо. В квартире ни звука. «А если она спряталась и напугает меня, когда я пройду внутрь?» — с этой мыслью Рыбников наклонился вперед, чтобы обеспечить себе максимальный обзор коридора и стал всматриваться. Пусто. Никого.
«Мама» — прошептал он. «Ты тут?». Тихо. «Мама, это я» — проговорил он вполголоса. Опять ничего. Звук открывающегося замка в соседской квартире заставил его войти внутрь и закрыть дверь. Ему было страшно находиться в квартире, еще страшнее было оказаться замеченным соседями. Неизвестность сводила с ума. Вдруг, решившись, Рыбников швырнул на пол принесенную из магазина сумку с продуктами и бросился в комнату к Антонине Семеновне, по пути включая свет во всех комнатах. Рывком распахнув дверь, он увидел всю ту же жуть – разлагающийся труп его мамы на кровати. Сам не понимая почему, Рыбников испытал истинное облегчение.
«А что ты ожидал там увидеть? Пустую кровать и записку: «Не жди меня я ушла хорониться на кладбище. Целую. Мама.»…. – говорил его внутренний голос. Неожиданно Рыбников рассмеялся в голос. Ему было весело от пришедшей в голову глупости. Постепенно веселье перешло в надрывный хохот, а затем — в плачь. Он опустился на колени возле двери в комнату и затих. Сейчас, как никогда раньше он нуждался в защите, сострадании и жалости. Ему хотелось вновь стать маленьким. И чтобы мама пожалела его. Но мама не могла. Она сама была объектом для сострадания, защиты и жалости.
«Что я наделал……» — вдруг произнес он. Но, все же, страх публичного осуждения и неизбежного наказания был сильнее страха и отвращения, охватывающих его при виде обезображенного трупа. «Иного выхода нет!» — с этими словами Рыбников поднялся с пола и направился в коридор за солью. Вернувшись к Антонине Семеновне, он вновь принялся посыпать ее, с любопытством наблюдая, как соль впитывает соки, принимая их цвет, словно хамелеон, маскирующий себя под окружающее его пространство.
Закончив эту кощунственную процедуру, Рыбников, как обычно, плотно закрыл окно в комнате, включил и придвинул к кровати обогреватель, развесил на балконе смоченные водой вещи Антонины Семеновны и отправился спать.

Глава 8
Он проснулся посреди ночи с чувством тревоги. Сердце колотилось, по спине струился пот. Рыбников сел на кровати и ухватился руками за голову. Он молча сидел, слушая гул работающего в комнате обогревателя. «Я больше так не могу. Что я наделал...» мысленно повторял он. Поднявшись с кровати, Рыбников принялся ходить по комнате из стороны в сторону, однако, все попытки успокоиться и привести мысли и чувства в порядок были тщетны. Максим Викторович выбрал проверенный способ – аптечка с лекарствами Антонины Семеновны, из которой на этот раз он выудил и выпил четыре таблетки транквилизаторов. Вернувшись обратно в комнату, он снова лег и принялся ждать волшебного действия принятого препарата. Облегчение пришло спустя полчаса. Спать не хотелось. Рыбников почувствовал резкий прилив сил. Он резко поднялся с кровати и решительно направился в комнату к матери. Открыв дверь, он вошел внутрь. Не обращая внимания на все, что предстало перед его глазами, Рыбников принялся за дело – выключил и убрал обратно в кладовую обогреватель и табурет, распахнул окно, чтобы проветрить комнату, подмел пол возле кровати матери, стер пыль с полок и тумбочки, вынес разбросанные вещи.
«Все будет хорошо, мама! Все будет хорошо!» — с этими словами Рыбников проследовал на кухню. Он принялся вытаскивать из холодильника продукты и выставлять их на стол. Заполнив всю поверхность стола, Рыбников принялся за готовку.
«Итак, дамы и господа, добро пожаловать в наш ресторан» — торжественно произнес он. Спустя полтора часа на столе появилось: сковорода жареной картошки, овощной салат, разогретые котлеты, бутылка белого вина, хлеб. Рыбников достал приборы из фамильного сервиза и фужеры и приступил к трапезе.
Это был торжественный процесс, праздничный ритуал, наподобие тех, что показывают по телевизору в художественных фильмах. Рыбников наслаждался каждым кусочком еды, каждым глотком вина. Выпив одну бутылку, он принялся за вторую. Он пил вино и ел приготовленную еду. Спустя некоторое время он захмелел – по телу прокатилась теплая волна, глаза заслезились, сознание спуталось.
«Вот оно!» — выдохнул он. Вылив остатки вина в бокал, он отставил его в сторону и принялся мыть посуду. «Все должно быть идеально» — приговаривал он. Закончив на кухне, Рыбников проследовал к аптечке, прихватив с собой недопитый бокал вина. Высыпав в горсть остатки таблеток, Рыбников одним движением кинул их в рот и проглотил, запив содержимым бокала.
«Ну, вот и все!» — с этими словами Максим Викторович погасил свет на кухне и в коридоре и направился в комнату к матери. Отворив дверь, он пошатнулся и прислонился спиной к косяку. Он был пьян. Перед глазами все расплывалось. Он едва держался на ногах.
«Прости меня, мама! Прости меня!» — пробормотал он. «Я не хотел так. Не хотел. Я просто очень люблю тебя, мамочка. Я не хотел тебя отпускать. Прости меня, пожалуйста». Слезы градом катились по его щекам.
Собрав остатки сил, Рыбников оттолкнулся от двери и двинулся к кровати. Приподняв и подвернув клеенку со свободной стороны, открыв при этом незанятую часть кровати, он лег рядом с матерью.
«Вот и все, мамочка! Прости меня! Я очень тебя люблю» — еле — еле вымолвил Рыбников. Ему казалось, что кровать вращается, было трудно дышать, сердце готово было вырваться из груди. Внезапно Рыбников заплакал. Ему было страшно. «Мама, прости меня! Я не хотел так» — простонал он еле слышно и погрузился во тьму……

***

— Твою маааать — протяжно выдал Рыбников, с грохотом летя на пол с кровати, перепуганный до смерти. — Приснится же такое!!! Все!!! Это был твой последний стакан алкоголя. Так и до психушки недалеко!

— Виииитя! — раздалось из комнаты. — Что у тебя там упало?
— Опять она всех перепутала. Опять зовет меня именем отца… — Твой сын-идиот — подумал он про себя, но вслух произнес лишь: — стул, мам. Я просто задел стул. Сейчас иду.

И вновь как всегда: покормить, переодеть, лекарства, прогулка, домашние хлопоты, обед, ужин, сон…