Гештальт

Холодно, зябко и сыро. Вся сущность погоды в трех словах. Те самые три составляющие, что я терпеть не могу. Осень наглядно демонстрирует свой скверный характер. Как, однако же, все изменилось! В детстве совсем не придавал значения погоде, было абсолютно все равно, что вокруг, лишь бы пойти гулять на улицу. Удивительно, как с возрастом все меняется. Как-то совсем незаметно, я стал иначе относиться к погоде, принимать её не только как окружающую среду, с теми или иными особенностями, будь то жара, дождь или мороз, а сквозь личную оценку происходящего. Я стал другим.
Есть же метеозависимые люди. Их самочувствие прямо определено погодными условиями. Особенно такими скверными, как сегодня. У кого-то поднимается давление, у кого-то начинает болеть или кружиться голова, затрудняется дыхание, или давит в области сердца, или ноют старые травмы. Много чего происходит, я не берусь судить, анализировать или опровергать эти явления, даже в моем окружении найдётся пара-тройка таких людей. А кто-то как я — метеозависим, но не физически, а эмоционально. В дождь или пасмурную погоду мне не хочется жить, как бы странно и жутковато это не звучало. На меня обрушивается какая-то апатия ко всему, охватывает неимоверная лень, и я не способен ни на что, а в голову лезут дурные мысли. Терпеть не могу такое состояние, но ничего не могу с этим поделать. А стоит только лучам солнца пробиться сквозь тучи, я вновь полон жизни и сил.
Но не сегодня. Даже находясь в теплом салоне автомобиля, меня пробирала насквозь эта ненавистная погода. С каждым ударом капель дождя о лобовое стекло, я словно на себе ощущал эту холодную влагу, будто стоял под проливным дождем, не имея возможности укрыться от него. Почему именно сегодня мне взбрело в голову отправиться туда? Можно ведь было выждать время и приехать в другую погоду. Ответа на этот вопрос не было. Это было сильнее. Что-то на уровне подсознания, ну или крайняя степень любопытства, а, может быть, с большей долей вероятности, та самая незавершенность, что не давала покоя. В моей поездке не было никакого смысла, с учетом того, какой ход событий имела моя жизнь. Я не преследовал никаких целей, не пытался никому ничего доказать. Но, черт знает почему, мне очень нужно было это выполнить. Сделать и забыть, раз и навсегда перевернуть эту пресловутую последнюю страницу и с чувством выполненного долга и завершенности захлопнуть позади себя эту ненавистную дверь в прошлое. И гори все синим пламенем! Навеки!
Дворники ходили по лобовому стеклу из стороны в сторону, плавно разгоняя волны дождевой воды по стеклу. Этот приглушенный звук отвлекал от дурных воспоминаний и задавал определенную атмосферу. Атмосферу размеренности, ритма, цикличности. Всего того, чего была лишена моя юность. Как часы, своим монотонным тиканьем отмеряют ход времени.
Пусть образно, но все же. Странная ассоциация. Ровно в тот момент, когда в голове возник сей спонтанный образ, я понял всю важность затеянного мной сегодня мероприятия. Мне действительно была нужна эта поездка. Хотя, я понятия не имел, что получу в итоге – ощущение завершенности или как обычно ничего – все так и останется на своих местах.
— К черту все! Будь как будет!
Дорога вела меня по до боли знакомому, но уже порядком позабытому, успевшему за долгие годы стать чужим, маршруту, ведущему в некогда родные места. Фонари вдоль трассы были мне проводниками, а ночь – молчаливой спутницей, что помогала разделить мою грусть в дороге. Она знала мой секрет и, как и я сам, не хотела его огласки. Именно поэтому я выбрал ночь для своей поездки. Иногда я чувствовал себя каким-то преступником, бегущим от правосудия, и в эти мгновения мне становилось как-то непреодолимо горько и совестно. Но, к счастью, это были лишь мимолетные чувства, которые пропадали с той же быстротой, с какой и появлялись. Пару раз я ловил себя на мысли о том, что не хочу окончания этой поездки, о том, что было бы здорово попасть на каком-нибудь участке трассы во временную петлю, и так и ехать по этой ночной дороге при свете луны в бесконечность. Потом мне вдруг резко хотелось поскорее добраться до намеченной точки и завершить, наконец, эту историю.
Спустя непродолжительное время этих эмоциональных метаний я заметил, что подъезжаю к знакомой местности. Наша деревушка приветствовала меня своими маленькими кособокими домами на окраинах. Какое же маленькое и убогое все вокруг для глаз, привыкших к современным каменным высоткам. Даже под покровом ночи это не скроется.
— Ни черта тут не изменится. Пока не сравняется совсем с землей – именно эта мысль первой пришла в голову при виде панорамы простирающихся вокруг поселений. Я медленно свернул на узкую дорожку и направил автомобиль вдоль центральной улицы. Все стихло вокруг, лишь кое-где раздавался приглушенный собачий лай. Мне ужасно не хотелось, чтобы кто-то заметил мое появление здесь, а меньше всего хотелось встретиться с кем-то из местных лицом к лицу. Я понимал, что никому ничего не должен и ничем никому тут не обязан, но в тот самый момент чье-либо стороннее присутствие или чьи-то поучительные, а по всей вероятности, скорее осуждающие речи мне были бы в тягость. Я ехал не на исповедь.
Вдруг вдалеке я увидел знакомый силуэт.
— Ёёёлки зеленые! Сколько лет прошло, а ты все тот же! С ума сойти! Остановившись и выйдя из машины, я встал аккурат напротив своего дома. Того самого, в котором прошли все мои детские годы. Того самого, из которого я без оглядки бежал, как только появилась возможность. Пустой, обветшалый, с покосившимися окнами и дверьми, он походил на старого, больного, немощного старика, ждущего, когда же пробьет его час. Заходить внутрь я не стал – не к чему, лишь постоял немного под крыльцом на пороге и вновь вернулся в машину. Мне вновь стало тепло и уютно. Но только физически, душа же трещала по швам. Оставляя позади неказистые постройки, я медленно продвигался вглубь деревушки. Внезапно дорога перешла сначала просто в ровный грунт, потом в едва различимую тропу, вымощенную булыжниками и колдобинами. Ехать было невозможно, и я вновь остановил машину и вышел. На этот раз с зонтом. Оглядевшись по сторонам, я не сразу понял, в какую сторону идти. Время безжалостно стирает из памяти остатки воспоминаний. Особенно навыки ориентации на местности. Покрутившись на пятачке, я вспомнил, что говорила мне соседка: «Как зайдешь сразу направо, и держись края. Ступай все время прямо и никуда не сворачивай. Как до конца забора дойдешь, березу увидишь. От нее влево шестая»……. Единственный путеводитель, что удалось получить.
— Береза, береза, береза. Шестая…… Береза. Шестая береза… — Тьфу ты Черт…… — Иди молча.
Дождь то усиливался, то затихал, но шел со мной бок о бок. Пару раз зонт вывернуло, и я получил холодную, мокрую дождевую пощечину. По телу пробежал неприятный озноб, заставивший дернуться в какой-то бессознательной судороге, прошедшей через все тело. Дорожку, по которой я шел, размыло и, с каждым шагом, я чувствовал, как под ногами разъезжается склизкая, жидкая грязь.
– Только бы не упасть – подумал я, когда вновь нога предательски поехала в сторону при очередной поступи. Видимость была ужасная, и мне пришлось подсвечивать себе путь фонариком в телефоне. Я был похож на осьминога, который перемещается по дну морскому – зонт, постоянно заворачивающийся и отлетающий из стороны в сторону в одной руке, телефон с фонариком — в другой, ноги, погрязшие в жиже, скользят, словно исполняют элемент фигурного катания. Я шел и чувствовал, как обе штанины брюк напитались грязью и влагой и приклеились к ногам влажной холодной тряпкой. Было крайне противно от этого ощущения.
— Береза, береза, береза. Ну где же ты? – бормотал я себе под нос, пробираясь все дальше и дальше. И прошел то я всего ничего. Но в таких погодных условиях дорога показалась бесконечностью. Несколько раз я поскользнулся и два раза упал на колени. Плащ и брюки были вымазаны грязью, ботинки тянуло вниз под тяжестью налипшего на подошвы чернозема, с зонта текла грязь, в которую я щедро его курнал всю дорогу. В попытках ударить ногой о земь, дабы сбить налипшую грязь, я лишь беспомощно скользил в сторону, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие и не оказаться в луже. Я вытер вымазанные ладони о боковые карманы плаща предварительно намочив их под каплями дождя и продолжил свое шествие.
— Береза, береза, береза…… Несколько раз я подумал, что мой план с треском провалился, а точнее – смыт, смешан с грязью и дождевой водой этой темной ночью. Мне уже было все равно, во что превратилась моя одежда и обувь, заболею ли я, сколько еще я буду брести по этой жиже, и чем вообще завершится эта поездка. Вдруг слева от меня что-то дернулось и понеслось в моем направлении. Какой-то черный клубок. От неожиданности я вскрикнул и дернулся в сторону от этого летящего предмета. Зонт выпал из рук, ноги предательски разъехались, и я плюхнулся в лужу. Приземлившись и повернув голову, я увидел, как огромная черная ворона, клюнув что-то на земле, полетела дальше.
— Черт бы тебя побрал! – проорал я в след улетающей птице. – Нахалка! Ты смотри что сделала!? – кудахтал я, ужасаясь тому, во что превратилась моя одежда. – И как теперь в машину-то сесть!? Пешком мне идти что-ли!? Или без штанов!? Зараза какая!
Выбор был невелик. Либо сидеть в грязи под дождем, либо подниматься и идти. Или дальше или назад. Но отступать было глупо – столько сил потрачено. Делать было нечего. Я встал, чувствуя нарастающую брезгливость от одного только ощущения, как насквозь пропитанная грязью и водой ткань плаща с трудом отстает от поверхности земляной дороги, по которой я шел и на которую упал. Я все еще держал в руке свой телефон. Правда, уже то, что от него осталось. При падении его залило водой, и он не работал. Понажимав клавишу в попытках оживить его, я понял, что это бесполезно. Сунув умерший гаджет в карман плаща, я подобрал зонт и вновь пошел вперед, высматривая березу – тот самый ориентир, который и являлся определяющим звеном в моем путешествии. – На кой черт мне зонт?! – думал я про себя. — На мне уже места живого нет от грязи. Но зонт так и не закрыл. Я шел и всматривался в темноту, слушая, как размеренно и монотонно хлюпает под ногами размытая, склизкая грязь.
Спустя некоторое время, я заприметил вдали силуэт дерева. – Вон она! – пронеслось в голове. И сердце сразу бешено застучало. Каждому знакомо это чувство – что-то среднее между сильным испугом и крайней степенью волнения. Приближаясь к дереву, я все отчетливее видел, что это та самая береза, про которую говорила мне Клавдия Никитична, в тот день, когда позвонила. Помню, как сердце вот так же бешено колотилось, и я с трудом подбирал слова, дабы сформулировать, что хочу узнать, и чтобы хоть как-то уважить старушку и поддержать разговор, а не попусту мямлить что-то бессвязное в трубку. Подойдя вплотную к дереву, я понял, что стою в нужном месте.
— Так, пришел. Забор кончается. Береза. Теперь влево. Отсчитать пять…… Ивленко…… Рябовы…… Шпак Артур Исаакович – надо же какое статусное имя!!! Вон она! С этими словами я встал как вкопанный. Просто встал на месте и смотрел вперед. Молча. И ничего не мог сделать. Ничего не чувствовал, просто стоял и смотрел. Потом, словно с места сдернул кто, пошел вперед. Дойдя до нужного участка, вновь остановился и уставился в одну точку – свежий, большой холм земли, в который был воткнут деревянный крест с табличкой.
— Ну, здравствуй, мать! – едва слышно произнес я и подошел вплотную к насыпи.
Это скупое приветствие было единственное, на что я был способен в тот момент. В голове было пусто. Ни единого слова.
— И что теперь? – задавал я себе вопрос. – Приехал, нашел. Доволен? Успокоился? Этого ты хотел? А я и не знал, доволен ли я, и за этим ли ехал… По большей части, в такие места приходят любящие люди, те, кому не все равно. А не такие как я. Я был исключением. Вся жизнь моя была исключением. И моя мать была исключением. Еще каким!
Моя мать была сущим чудовищем, порой я искренне ее ненавидел. Может быть, громко и достаточно жестко сказано, но факт остается фактом. Увы, я не могу иначе назвать человека, развалившего, сгноившего, я бы предпочел выразиться, собственную личность и пустившего под откос собственную жизнь.
Хаос — именно с этим словом ассоциировалось у меня детство. Бесконечный хаос, поработивший все. Хотя…… В какой-то степени все было не совсем трагично. У кого-то бывало и похуже. Смотря с чем сравнивать. Мне чуток повезло — я не знал насилия, меня никто не бил, никто не издевался надо мной, я не голодал и не жил на улице. Однако, были вещи менее разрушительные этих, но тоже жестокие. Безразличие. Именно этот вариант межличностных отношений я познал сполна. Знаете, зачастую дети жалуются на излишнюю опеку, заботу со стороны родителей, грезят о взрослой жизни и мечтают о свободе от родительского контроля. Я же мечтал о том, что она, моя мать, вспомнит наконец обо мне, обратит на меня внимание и хоть как-то направит в этой жизни, что-то посоветует, подскажет, черт бы ее побрал! Куда там…… Чья-то жизнь с самого начала размерена, определена строгими режимными рамками, имеет какую-то цикличность, порядок. Моя же…… Была господством полной анархии и абсолютным самоуправством. Я не знал, что такое «нельзя», «можно», «хорошо», «плохо», «нормально» и прочее. Можно было все – гулять допоздна, не ночевать дома, курить, лазить неизвестно где, драться. Разрешалось все. Абсолютно все. Порой такая свобода окрыляла, придавала уверенности в себе, наделяла чувством взрослости, как я по юношеской глупости думал, порой она же мне показывала обратную сторону этой фривольной жизни – неизвестность. В такие моменты меня охватывала паника, я не знал, правильно я живу и что вообще я делаю. Как надо-то? И как есть у меня? Но кому было дело.
Пока был жив отец, все было как у всех. Ничего особенного, но и ничего плохого. А вот с его смертью все стало иначе…… Мать как-то резко изменилась. Помню, ее эмоциональное состояние все время менялось. Ее постоянно швыряло из стороны в сторону. То она плакала днями напролет, то молча ходила по дому, уставившись в одну точку, то целенаправленно искала повод меня зацепить или к чему-то придраться. Я все ждал, что это временные трудности, стресс и все такое, что это все рано или поздно кончится. Как же я ошибался! Позже к этим «особенностям» добавился алкоголь. Редко, но изрядно. В такие дни я просто не узнавал ее. Не мог поверить в то, что это полуживое подобие женщины, обмякшее в пьяном угаре на диване или в кресле, является моей родной матерью. Сначала мне было жаль ее. Искренне жаль по той простой причине, что она была слаба и сломлена морально, не в силах справиться с горем. Я старался, как мог, в силу своих детских лет, помочь ей, как-то поддержать, что-то сделать. Увы, все мои попытки были обречены на провал. Мне нужна была она, я ей был уже не нужен. Об это противоречие разбивается все. Вдребезги. И мои ожидания в том числе. Ситуация прогрессировала. Жизнь становилась все более и более невыносимой. Помню, как шёл домой со школы и с замиранием сердца гадал, что же предстанет моему взору, войди я в дом, где и в каком состоянии я застану свою мать. К моему сожалению, она каждый раз находила способ меня удивить, показать новые и новые грани личностной деградации.
Слов не подобрать чтобы описать то отвращение и стыд, что я испытывал. Ужасно так говорить о матери, но я не знал иных эмоций и чувств, при виде ее. Ничего другого ко мне не шло…
Да и как что-то может прийти, когда ты не можешь попасть в дом, потому что твоя пьяная мать лежит возле двери, которую ты битый час пытаешься открыть, а та отворяется лишь на узкий просвет — ровно то расстояние, на которое ты сумел сдвинуть той самой дверью ее бесчувственное тело, и в который ты можешь разглядеть результат своих усилий и, одновременно с этим, осознать всю безысходность ситуации. Как что-то может прийти, когда стоя на крыльце родного дома ты, пытаясь справиться с проклятой дверью, сгораешь от стыда, от осознания того, что все соседи понимают, что происходит, жалеют тебя, осуждают тебя, а главное смотрят на тебя. В такие моменты мне хотелось провалиться сквозь землю, умереть, раствориться в воздухе. Черт возьми, да что угодно, только бы не этот позор!!!
Как ни странно, но я до сих пор от него не избавился. Чувство стыда проникло глубоко в душу и поселилось там навек. И мой ночной приезд тому доказательство. Подумать только, я, взрослый человек, словно какой-то преступник, какой-то вор, хищник рыщет по ночам, всматриваясь в темноту в поисках нужного. Даже кладбище меня не страшит и не останавливает. Я готов лезть хоть куда, но только без лишних глаз. Таким вот я стал, и не в силах был это изменить, не мог сломить себя. Пусть так — по уши в грязи, в кромешной темноте, под дождём, мокрый насквозь и в холоде, но не хочу, чтобы меня кто-то заметил. Хотя никому ничего не должен и никому ничем не обязан. Странно все это. Когда сюда шел, почему-то думал, что-то отзовётся внутри, найди я могилу. Увы, я не чувствовал ровным счётом ничего. Пусто. Хотя, стоя возле дома, у меня были какие — то эмоции, я что-то чувствовал. А сейчас нет. Словно смотрю на что-то обыденное, привычное. Пустота…
А какие чувства ты можешь испытывать, когда посреди ночи она вваливается в дом и, едва держась на ногах, начинает громить все на своём пути, сопровождая это отборной матерной бранью, пока в один момент силы не покидают её и она не падает без чувств. А ты идёшь и тащишь её до постели, ибо это твоя мать и не хорошо оставлять её валяться на полу как собаку? О каких чувствах принято говорить, когда уже очнувшись от этой пьяной спячки, но, ещё не придя в здравый рассудок, она, лёжа на своей постели, выкрикивает тебе пожелания скорой смерти, сыплет проклятиями и называет тебя ничтожеством, винит в том, что именно ты причина всех её бед…
Помню я никогда никого не приглашал к себе в гости. Да и куда звать-то!?? Чем хвастаться!? Сам не знаешь, порой, что ждёт тебя за входной дверью… Мне повезло лишь с местом, где я жил. Знаете, деревенские люди намного проще городских. В нас нет этой завышенной самооценки, демонстрации собственного превосходства, неизвестно чем определяющегося, нет этой городской спеси. Здесь никто не судит тебя за одежду, манеру говорить, грамотность и прочее. Здесь все проще. Намного проще. Главное быть человеком, остальное приложится. Наверное, я выжил отчасти благодаря этому. Но, все же, несмотря на эту простоту и доброту деревенских, я не мог, всей душой не желал быть замеченным или попасться на глаза кому-то из местных в ту ночь. Что угодно, но только бы не встретить кого-то.
А самое удивительное, что, не смотря на этот аморальный, разрушительный образ жизни, моя мать была довольно привлекательной женщиной. Черт знает что у неё за генетика, но та дрянь, которую она регулярно в себя заливала, нисколько не испортила её красоты. Больше скажу, у неё даже были мужчины. И не обычные местные забулдыги, а нормальные люди. Что это!? Парадокс или все-таки ещё одна особенность деревенского народа — желание помочь, вытащить из пропасти, протянуть руку в трудную минуту? А может там наверху действительно что-то есть и, если хорошо попросить, тебя обязательно услышат!? Кто знает……
Но… Всю жизнь я считал, что у меня четыре отца. Один «настоящий», и три данных мне то ли за какие-то заслуги, то ли в ответ на мои просьбы, то ли ещё за что-то. Я так и не понял…
Но я искренне благодарен каждому из них. Каждому! Пусть никто не выдержал это испытание… Кому нужна такая жена!? Лучше всю жизнь провести в одиночестве, чем бок о бок с пьяницей! Каждый был для меня опорой. Каждый что-то дал, чему-то научил. Господи… Чужие люди, которые не имели ко мне никакого отношения, стали родными…
Папа Андрей научил кататься на великие и плавать. Я плохо уже его помню, он умер, когда я был ещё очень мал и плохо соображал, что вообще случилось. А именно в тот момент моя жизнь треснула. И эта трещина превратилась в пропасть. А я и не заметил… Папа Миша показал мне, как выжигать на доске картины. Помню, мне все пацаны завидовали, а мы принимали заказы и раздавали всем желающим наши рисунки. С папой Димой ходили за грибами. Ну и вкусна же картоха с ними!
Папа Лёша… Ты провожал меня в армию. Помню, как прощались, как ты жал мне руку и едва сдерживая слезы, дабы не показать слабость, говорил, что гордишься мной. Я до сих пор храню все твои письма, и наизусть помню все, что в них написано. Все три. Ровно столько я получил…
Его уход стал точкой невозврата. Именно в этот момент во мне умерло все, что может чувствовать ребёнок к своей матери. Она перестала для меня существовать. Я хорошо помню, как собирая вещи, я слушал ее пьяную брань. Но мне было уже плевать. Моё пребывание в этом аду было окончено.
— Я ухожу — произнёс я на выходе из дома.
— Катись — едва уловимо буркнула она.
— Я навсегда ухожу! Я больше не могу это терпеть. Она слегка приподняла голову и посмотрела на меня отчужденным взглядом.
Не знаю, что произошло в тот момент. Я резко бросил вещи, подбежала к ней, схватил её за плечи и, встряхнув что было сил, проорал ей в лицо: «Ну что!?!? Что!?! Скажи мне, что тебе все это время не хватало!? Что тебе нужно то!?!»
Ей было абсолютно все равно… Словно тряпичная кукла, она болталась в моих руках и ни черта не соображала. Я просто оставил её и вышел. Это был последний раз, когда я видел свою мать.
Я часто думал о ней, вспоминал прошлое, даже держал связь с соседкой, через которую и узнавала все новости. Но ни разу не приехал в деревню. Когда устроился на работу, стал присылать деньги. Все через ту же соседку. Клавдия Никитична, дай Бог вам здоровья. Они, естественно, пропивались, но мне было все равно. Знаете, это сродни собачьей стае. Спустя время, родство между её членами стирается, и они превращаются в обычных чужаков, которых объединяет лишь эта самая стая и её законы. Так было и со мной. Мне было плевать. Душа моя превратилась в камень. И стало легче. А еще… Я стал бояться алкоголя. Панически, маниакально его избегая, я поклялся себе, что никогда не стану таким как она. Я был очень похож на свою мать внешне и всё время думал, что, помимо черт лица, мог получить те же гены, которые рано или поздно проявятся, и я превращусь в нее… Порой я ждал известий о её смерти, ведь прекрасно понимал, что рано или поздно финал такой пьесы будет сыгран. Ждал, ждал, ждал… А их все не было. А потом дождался… Когда уже перестал ждать.
Тётя Клава позвонила и сказала, что мать умерла. Нашли её в постели — во сне, наверное.
— Счастливый человек, оказывается. Повезло ей! Многие мечтают о таком — вот каким был тот набор мыслей в моей голове, получи я эти известия.
Помню, перевёл тёте Клаве денег на похороны и опять ушёл в затишье. Она мне только позвонила и сказала где могила…
— Что ж ты… — выдохнул я и, бросив зонтик на землю уставился на крест. Словно в ожидании чего-то. Я стоял и смотрел, а дождь все лил и лил. Я чувствовал, как холодные потоки струятся по моим щекам, как все больше и больше намокает одежда.
Дождь лил, лил и лил, смывая с меня всю грязь, что я собрал по дороге сюда. А вместе с ней все остатки обязательств, избавляя от какой-либо ответственности за этого человека, стирая последние следы связи между нами.
Мне нужно было сюда приехать. Дабы убедиться в том, что её уже на самом деле больше нет и я больше никому ничего не должен.
-Прощай! — выдохнул я и пошел прочь.