Нюансы

Вы хорошо знаете себя? Понимаете свои мысли? Слушаете и слышите ли вообще свой внутренний голос? Легко распознаете свои желания и эмоции? А как вы относитесь к себе? Сравниваете себя с другими? И как? Довольны ли вы собой? Удовлетворены своими достижениями? Что думаете — достойно или могло быть и лучше?
Я, например, собой доволен. На все сто. И у меня есть на то причины. Судите сами – умен, образован, талантлив, живу в свое удовольствие и наслаждаюсь любимым делом. Не скромно!? Может быть. А почему нет? Жизнь у нас не только одна, она ко всему еще очень скоротечна. Нельзя тратить ее на то, к чему не лежит душа или на то, чтобы оправдать чьи-либо ожидания и надежды, нельзя класть ее на алтарь общественных устоев и пронести под знаменем «Так Должно Быть!», «Так Положено!». Ее нужно прожить для себя. Что, собственно, я и делаю.
Чем вы занимаетесь? Нравится ли вам тот, кем вы стали, получив образование? Вы довольны своим родом деятельности? Подумайте…… Я очень доволен. Я с уверенностью могу сказать, что обрел и полностью реализовал себя в профессиональной среде. Порой затрудняюсь ответить, что же все-таки это было со мной – профессия выбрала меня или же все-таки я выбрал профессию. Ну довольно философии, пора раскрыть карты.
Я художник. Художник разных жанров. Говорят, что так не бывает. Но, видимо, я и есть то самое исключение из правил, или живая иллюстрация выражения «талантливый человек талантлив во всем». Кажется, опять не очень то скромно. Но это так. Портреты, пейзажи, натюрморты, даже карикатуры — что только я не рисую. И у меня отлично получается. Работаю в картинной галерее, основанной моим преподавателем по изобразительному искусству, человеком, открывшим мне все тайны и тонкости данного ремесла, укрепившим во мне веру в себя и свои возможности, обучившим меня, поверившим в меня, создавшим меня в профессиональном отношении. Без него я был простым парнишкой, умело возившим кистями по холсту, бесконечно слышавшим отовсюду лишь одно: «Кому нужна твоя мазня!? На что ты жить собираешься!? Это не серьёзно! Мужчина должен быть мужчиной, а не художником!» А ведь именно так рушатся мечты и надежды. Рушится в конечном итоге и жизнь, разбивается о стену непонимания и критики «истинных знатоков», строго и чётко следующих общепринятому «положенному» социальному плану проживания и знающих «как надо».
Как же порой мне ненавистны эти узколобые, примитивные единицы социума, навязывающие всем свою мелочную, стадную, безликую, скучную жизнь, ненавидящие всех кто хоть как то от них отличается! Так и хочется иногда дать им звонкую, отрезвляющую, хлесткую пощёчину, прокричать, глядя в одурманенное социальными устоями лицо: «Очнитесь! Жизнь не только в том, к чему вы привыкли! Может быть и иначе!» Ну а что толку!? Трудно только в начале. Потом это уже не имеет значения. Я искренне благодарен судьбе за то, что дала мне возможность противостоять этому.
Наша галерея часто принимала участие во всевозможных выставочных проектах узкой тематики. Осень в городе, лесная сказка, мир глазами сумасшедшего (именно так, вы не ослышались), что в образе тебе моем, страхи… Буйству фантазии и безумству идей не было предела. Порой складывалось впечатление, что директор галереи старается охватить все, что только можно, совместить несовместимое, объять необъятное. Смена выставочных экспонатов проходила с бешеной скоростью, постоянные звонки, переговоры, требования художников, банкеты, выставки…… Жизнь кипела вокруг, и голова шла кругом. Но самым грандиозным событием того лета стала организация проекта «Великая Русь». В планах было показать всю мощь и красоту страны с разных ракурсов. Был созван совет художников, входящих в членство картинной галереи и началось распределение ролей. Каждый «член клуба» должен был предоставить шесть работ, так или иначе иллюстрирующих заданный посыл. До выставки оставалось полгода, и начинать работу нужно было уже сейчас, так как главным требованием было: — Новые картины, а не залежи с чердаков. Надеюсь, все меня поняли! – взывал к нам директор на этом собрании. Плюс ко всему «смотрины» — так мы называли отбор произведений перед развешиванием в залах. Короче, времени было в обрез.
Мне выпало представить образ русской деревни. У меня были кое-какие работы, которые с достоинством могли бы быть представлены на выставке, но, как говорится: «Кто главный, то и командует». Новизна, так новизна. Я принял вызов. Во исполнение вверенного мне задания, в свободные от пребывания в галерее дни, я садился в автомобиль и уезжал из города. Определенного маршрута у меня не было, места тоже, просто ехал по трассе, полагаясь на волю Судьбы. Вы спросите – как это!? — Очень просто. Просто едешь и ждешь. Ждешь, когда где-нибудь на повороте появится указатель с наименованием поселка или деревушки, и ты почувствуешь, как душа отзовется теплым отголоском, посылая тебе знак, что ты на правильном пути. А дальше вопрос выбора. Ты либо идешь пешком, либо едешь и смотришь по сторонам. И опять прислушиваешься к сердцу. Что ему приглянется, на том и останавливаешься. Так и создаются работы. Не знаю, точно все ли так делают, но мои картины написаны именно так. Все до единой. Все, что на них изображено – увиденное мной где-то, случайность, зацепившая взгляд, образ, запавший в душу и привлекший меня каким-то необъяснимым образом.
Для человека, который привык к городской суете, автомобилю и прочим удобствам современной жизни, такая смена локации просто как глоток свежего воздуха. Ты словно попадаешь в другой мир, абсолютно не похожий на тот, из которого ты сюда приехал. И эти чувства не сравнить ни с чем, не описать словами и не объяснить никому. Их можно только пережить самому, прочувствовать, как душа наполняется этой атмосферой, вытесняя, отводя на задний план все лишнее, мало значимое, пустое.
Так было и в тот день…. Помню, как ехал по трассе, наслаждаясь зеленью простирающихся по обеим сторонам деревьев, и думал о том, каким будет это путешествие. Дорога вела меня все дальше и дальше от родных мест, постепенно стирая связь со временем, заволакивая собой все внимание. Я ехал, ехал и ехал, как вдруг впереди увидел огромную кованую арку, возвышавшуюся над полотном дороги. Витиеватый узор металлической ковки завораживал своей красотой и сложностью работы. Дух захватывало от размеров этой конструкции. Словно врата в неизведанный мир, возвышалась она над дорожным полотном, притягивая своей красотой и строгостью выполнения. «Святая Кузница» гласил такой же кованый указатель, что располагался возле ворот. Это было бы высшей степени неуважением с моей стороны к этой земле просто проехать на территорию поселка, лишив себя возможности поближе рассмотреть это произведение искусства. Остановившись на обочине, я вышел из машины и подошел к воротам. Положив ладонь на стальные завитки, я понял, что нашел то самое место, где обрету источник вдохновения.
Деревушка и вправду впечатляла. Я много поездил и много повидал, но ещё ни в одном селе не встречал такой архитектуры. Ворота на въезде, словно временной портал, перенесли меня в прошлое, и я, как по волшебству, оказался в далёкой эпохе.
Всюду стояли церкви, храмы, часовни с колоколами. Причём не обычные полу-развалившиеся, полу-сгнившие пережитки старины, а массивные, добротные, отреставрированные здания, не уступавшие друг другу по красоте. Поразительное место! Идёшь, смотришь по сторонам, и поверить не можешь в то, что все это могущество щедро простирается по территории неприметного, отдаленного, богом забытого села. Я оставил машину на въезде в село и пошёл пешком по окрестностям. Было раннее утро и на улицах было не очень людно. Может из-за времени, может потому, что жилые дома находились немного поодаль от того места, с которого я начал свое шествие.
Знаете, это как оказаться на выставке архитектурного искусства, где каждый представленный экспонат — представитель определённой эпохи, тенденций и традиций. Все разные и каждый уникален по-своему. Но все едины в своём предназначении — каждый из них — храм Божий.
Идёшь мимо и чувствуешь это величие и благоговение. Место силы.
Побродив среди церквей и храмов и вдоволь насмотревшись на дома и быт местного населения, я пошёл в сторону леса, что прилегал к деревушке. Я шёл среди деревьев и не мог надышаться, а одновременно с этим — поверить в то, что где-то вдали от нашего суматошного мира и городской суеты, есть ещё места со столь чистым воздухом, которого не коснулись современные технологии. Словно иная реальность.
Пройдясь немного, я нашёл тропинку, вытоптанную до земли — ни травинки не росло на ней. — Знак — прошептал мне внутренний голос, и я двинулся вперёд, вновь положившись на волю Судьбы. Дорожка вела меня мимо массивных деревьев и пышных кустов, простиравшихся вокруг, всюду раздавалось пение птиц, а я шёл и с нетерпением ждал, где же я окажусь. Вдруг лес начал заметно редеть и расступаться, открывая взору прекрасный вид на реку и песчаный обрыв.
— Вот это даааа!…. — не смог сдержать я эмоций при виде этого природного великолепия. — Вот что я называю «не зря приехал». Я подошёл к краю песчаной насыпи и замер, наслаждаясь представшим глазам видом. Я много чего повидал, но этот пейзаж был впечатляющим. Настолько, что какое-то время я мог лишь молча стоять и смотреть, не в силах шевельнуться. Вдоволь наглядевшись на живописный пейзаж, я принялся выбирать место, с которого буду рисовать. Усевшись, установив холст, разложив все принесенные с собой принадлежности и подготовив все необходимое, я принялся за набросок. Грифель карандаша скользил по холсту с поразительной легкостью, словно как и я сам был полон вдохновения и сил творить. Штрих за штрихом, на полотне появлялся образ, который простирался передо мной и завораживал взор.
— Не помешаю?– послышался за спиной звонкий мужской голос. Я обернулся – за мной стоял высокий старик и смотрел на меня.
— Добрый день – поприветствовал я незнакомца.
— Добрый – бойко отозвался дед. – Ну, так что, можно составить компанию?
— Конечно – отозвался я.
— Ну вот и славненько. Я все равно хрен бы куда ушел – хохотнул он и протянул мне руку. – Тимофей Николаевич.
— Альберт – не смог сдержать смеха я, и протянул руку в ответ.
— Немец, что-ль? – подозрительно поднял дед одну бровь и прищурил глаз, продолжая трясти меня за кисть руки.
— Нееее. Не немец, едва сдерживая смех, ответил я, понимая всю комичность ситуации. Еврей по матери.
— Уууу – скривился дед в занятной гримасе, словно что-то больно и резко кольнуло его. — А по батюшке? – с любопытством произнес он, будто бы давая мне шанс все исправить. Я не мог отвести взгляд от его живого, милого и добродушного лица, которое не могла омрачить ни одна скорченная гримаса. Крупные, правильные черты лица лишь становились выразительнее и ярче от этих эмоций.
— Владиславович.
— Назовут же дитя, ититтвоюмать! Тьфу, язык переломится произносить! С этими словами он бросил трясти мою руку, и принялся высматривать себе место, чтобы расположиться рядом, а я получил возможность не оскорбить старика смехом, который неистово рвался наружу от его простецких речей. – Художник что-ль? — спросил он, садясь на песок и вытягивая ноги.
— Он самый. Приехал из города перенести на холст красоту ваших мест.
— А, ну понятно теперь откуда имя такое….- не унимался дед. Вам, городским, чем чудней, тем лучше. – Давно тут?
— Нет, сегодня приехал.
— А почему к нам? – начал допрос дед Тимофей.
— Случайно.
— Как это?
— А так. Просто выехал на дорогу без определенного маршрута. Ехал, ехал пока не наткнулся на въезд и табличку.
— Наши ворота не заметить невозможно!
— Что верно, то верно. Знатная конструкция.
— Добре знатная. Знал бы ты, какие великие мастера над ней трудились. А ты чего это рот раззявил? Рисуй не отвлекайся! Я тот еще трепач. Ты так никогда не завершишь работу, если меня начнешь слушать! Малюй, а я как радио тебе буду трындеть в спину.
Я просто повернулся и, давясь от смеха, принялся за рисунок.
— Недурно выходит – вдруг донесся из-за спины голос старика.
— Спасибо.
— Давно этим занимаешься?
— С детства. Как родители заметили, что у меня неплохо получается – отдали учиться. Так всю жизнь этим и занимаюсь.
— Ремесленник значит?
— Можно и так сказать.
— Я тоже.
— Рисуете?
— Упаси Боже! Дай мне кисть в руки, я те такого намулюю… Срам, да и только! Кузнец я.
— Ого!
— Вот так вот! Это не кистью по бумажке вазюкать.
— …….Я промолчал в ответ.
— Название наше видел?
— Святая Кузница! Конечно видел. На въезде.
— Вот! Раньше деревня на всю округу гремела. А почему, знаешь?
— Кузнечный промысел?
— И церкви.
— Я заметил, что в селе очень много церквей.
— Много! Их еще при царе строили. Народ верующий был. А потом революции, перевороты, войны…. Что-то уцелело, что-то разрушили, какие-то вовсе с землей сровняли.
— Неужели еще больше было.
— Тюююю – махнул рукой дед. Больше. Да шагнуть негде было, чтоб на церковь не наткнуться. У нас народ молился и ковал, ковал и молился. Круглые годы. Этим и жили. Наши кузнецы во все концы государства продавали свои работы. Вся деревня в оковах ходила. Это сейчас все рухнуло. Одни церкви остались. А все почему?
— Почему?
— Бандюки!
— В каком смысле!
— Да в прямом. У нас народ местный хоть и верующий, но не сдвинутый, понимаешь?
— Не совсем.
— Ну в церковь мы ходим по надобности, понимаешь?
— Понимаю.
— Кому крестины справить, кого отпеть, на Пасху там…
— Понимаю.
— Вооот. А эти как с цепи сорвались. Смотришь иной раз — едет колонна на танках бронированных и темных. Выходят оттуда морды лощеные и все в храм. Грехи отмаливают, окаянные. Понавешают на себя крестов да цепей, словно с конуры собачей, и прутся в церковь рожей торговать. — Я лишь хохотнул в ответ.
— А че ты ржешь? Так и есть. Простой народ в храм скромно ходит. А эти…… А что толку-то? Хоть ты тыщщщу раз икону оближи, ничем тебе это не поможет, если ты сам гад последний.
— Ну, может, им легче так?
— А …. Пес с ними. Нам то что? Нам только польза. Они все церкви отремонтировали и восстановили. Все друг перед другом выделываются. Хотя, если бы не они и их деньги, провалилось бы уже все пропадом. Камня на камне бы уже не осталось.
— А кузницы? – решил я перевести тему.
— А кузницы уже отжили свое. Деревня сейчас никого не привлекает. Все в города едут. Перспективы, ититтвоюмать. А старики разве смогут ковать? Там сила нужна, сноровка. Я вон например…. Возьми сейчас кувалду, да замахнись…… Либо себе по коленке приложу, либо назад кверху ногами завалюсь вместе с ней под ее тяжестью. И что так, что так больше не встану… По молодости ковал. Все ребята в кузницы шли. Только считай там и работали. Ну, еще и в полях. Жрать-то нужно было что-то.
— Вас заслушаешься.
— Это дело не хитрое. Как говорят: трындеть, не мешки ворочать – засмеялся дед.
— А вы всю жизнь здесь живете?
— Да. Иного места не знаю. Вся моя жизнь в этой деревушке. А ты, наверное, все мотаешься и мотаешься по миру?
— Иногда случается.
— Ну, оно и понятно. Молодежь она сейчас такая.– Глянь-ка, хоть и черно-белое все, а недурно. Очень недурно – вдруг переключился Тимойфей Николаевич на мой эскиз.
— Спасибо.
— Хоть имя у тебя и странное, а руки к тому месту приделаны! – хлопнул он меня по плечу. – А раскрашивать будешь?
— Обязательно. Сейчас начну. Завтра продолжу.
— Так ты завтра сюда еще приедешь?
— Да. С натуры лучше рисовать. Цвета точнее передаются. Места у вас очень красивые.
— Красивые. Вот это моё любимое. Я сюда каждый день хожу. Вон тропинка лесная моими ногами вытоптана.
Я засмеялся в ответ.
— А что смеёшься? Так и есть. Я сюда как на дежурство хожу. Тут душа отдыхает. Из избы вылезешь — кругом одни и те же рожи. Опостылели они мне до энтой матери. Моя рожа тоже, наверное, им надоела, спорить не буду, но мне тут лучше. Вот я, можно сказать, всем угождаю — они на меня не смотрят, я на них. И всем хорошо.
— Хорошая идея.
— И завтра я тоже приду. Буду сидеть и смотреть на то, как ты рисуешь. Договорились?
— Договорились – улыбнулся я. Дед на время замолчал и стал смотреть куда-то вдаль. – Выдохся — подумал я и продолжил рисовать. Когда я закрасил половину холста, он вдруг вновь оживился. – Завтра во сколько явишься?
— Наверное, как сегодня.
— Только не опаздывай, понял? – протороторил дед.
— Понял – усмехнулся я.
— Вот так вот. Я тоже приду.
— Договорились.
— А это куда денешь? Расквасится все поди? – кивнул он в сторону картины.
— Нет. Не расквасится. Сейчас краска немного подсохнет, и я ее в багажник положу. Он пустой – там ничего не будет.
— О как! – едва слышно проговорил дед. Мы посидели молча какое-то время. Потом я принялся собирать вещи.
— Ну я пойду – бодро произнес Тимофей Николаевич, поднимаясь с песка. – Завтра приходи, понял? Также. Сюда.
— Хорошо – подтвердил я и протянул ему руку. Он сжал ее так крепко, что я невольно подумал о том, какой силой обладал этот старик в молодости. Я заметил крупные кисти и большие длинные пальцы, ощутил грубую мозолистую кожу ладони. Эти руки привыкли к работе и не знали отдыха.
— Вот так вот! – произнес он напоследок и ушел. Я провожал его взглядом до тех пор, пока он не скрылся за деревьями, затем неспешно собрал свои вещи и пошел к машине. Путь домой был полон размышлений о прошедшем дне, о красотах, открывшихся мне сегодня, о необычном человеке, с которым я познакомился. Я ехал назад, воодушевленный и радостный и ждал завтрашнего дня.
Ночь вновь перенесла меня в Святую Кузницу. Я шел по селу и смотрел по сторонам. Меня окружали храмы, церкви, кузницы. А я все шел и шел, вертя головой из стороны в сторону, желая разглядеть как можно больше, как можно больше запомнить.
— Я тебя жду. На том же месте, понял! Завтра приходи. Также. Сюда! – прозвучал бодрый, почти командирский голос старика. Я открыл глаза и сначала никак не мог сообразить явь ли это или все же сон. Кое-как собрав мысли в кучу, я понял, наконец, где, собственно, реальность.
— У вас даже во сне не забалуешь, Тимофей Николаевич! – усмехнулся я, садясь на кровати и потирая лицо рукой. – Калоритный персонаж, однако!
Как бы там ни было, обещание есть обещание. Я встал, собрался и вновь отправился в путь…

— Ну где тебя носит!? Я тут уже час кукую! — раздался громкий голос старика, как только я пришел на условленное место встречи.
— Так я это… Как договаривались — начал было я.
— Садись, давай. Раскладывайся — перебил меня дед. Видимо, мои комментарии ему были не нужны абсолютно. Я молча принялся доставать инвентарь и готовиться работать. Дед, тем временем, не отрываясь, смотрел на реку. Смотрел и молчал. Когда эта тишина стала заметной, я повернул голову, чтобы убедиться здесь ли он или уже ушёл. Он все сидел и смотрел вдаль. Ветер слегка трепал его седые волосы, а он изредка щурился на солнце и с каждым дуновением ветра делал глубокий вдох. В тот момент я почувствовал какую-то горечь и тоску, которые надёжно скрывались за весёлым, бодрым нравом пожилого человека. В тот момент со мной сидел не он — его душа. Я поймал себя на мысли о том, что хотел бы знать о чем он думает в эти минуты, чего ждёт, во что всматривается этот пристальный взгляд.
Я понял, что только сегодня я смог увидеть его самого. Не эти шутливые речи и острые словечки, а его самого. Мне хотелось поговорить с ним, спросить про его жизнь, и в тот же момент я боялся прервать это молчание, боялся нарушить это единство души и природы.
— Вот ты в жизни счастлив? — вдруг прервал это безмолвие старик.
— Счастлив.
— И я счастлив. Научился быть счастливым.
— Разве этому можно научиться?
— Конечно можно. Жить захочешь — научишься.
— Я не совсем понимаю.
— Вот ты как живёшь? По сердцу или по плану?
— Как это по плану?
— А так: сказали тебе что «так положено», значит ты должен быть как все.
-Тогда я точно живу по сердцу. Общественные устои не моё.
— Семьи, значит, нет?
— Нет.
— И у меня нет. Сейчас уже нет.
-… Я не знал, что ответить, и имел ли я право вообще что-то говорить.
— Я пробовал по плану… Не вышло. Себя и других как-то можно обмануть, а его (дед поднял указательный палец вверх и показал на небо) не обманешь. Он ложь сразу чувствует. Ложь человеку грех, а ложь душе — предательство. За это и наказание.
— О чем вы?
— О том, что нужно себя слушать и жить по душе. А я душу свою предал. Заставлял жить по плану. За это и поплатился.
-…
— У нас же как?
— Как?
— Нужно чтобы как все. Чтоб людям в глаза не стыдно было смотреть.
— Не вышло?
— Не. Не вышло. А все потому, что не моё было. Жена была, сын был… А, видимо, ТАМ все видно. Видно, было, что я не по душе живу. Вот их и забрали.
— Куда забрали?
Старик ничего не ответил, лишь взглянул на меня и вновь поднял вверх палец. Меня поразила эта философия. Но я не посмел ничего возразить.
— Что смотришь на меня?
— Да я…
— Это жизнь, и ничего ты с этим не сделаешь. Это урок, который нужно усвоить. Я свой выучил. Нашёл себя, нашел счастье и принял его.
— Ну это же хорошо.
— Хорошо. Но есть нюансы.
— Какие?
— Как думаешь, в чем смысл жизни?
— Смысл жизни…
— Да. Смысл жизни.
— Сложно ответить с ходу.
— А знаешь почему?
— Почему?
— Потому что его нет.
— Как нет?!
— А так… Нет его. Жизнь абсолютно бессмысленна. Она не имеет никакой цели. Она сама по себе. И её смысл в ней самой. Жить нужно ради жизни. Каждый из нас её воплощение, сосуд в который была помещена её частица, наделив его возможностью ходить, слышать, видеть, дышать, творить… Много чего делать. Кто-то скажет, что смысл жизни в детях, кто — то видит его в работе, кто-то — в деньгах… Много всего. Так много, что и не счесть. Но это лишь потребности, варианты ее применения. А смысл в каждом, ибо каждый и есть жизнь. Она в каждом. В каждом из нас, понимаешь? Каждый выбирает то, что ему нужно и близко, этим и наполняется. Этим живёт. Это жизнь. Выбор есть жизнь. У каждого свой. И ни один не является главным, лучшим, более или менее правильным. Прав каждый, так как все важно, по- своему и для каждого. Но неоспоримо важно и значимо все. Абсолютно все. Вот так вот.
— Я никогда раньше не думал о таком.
— Знаешь, как я это вижу?
— Как?
— Если ты здесь — значит тебе выпал билет на дорогу. Или ты получил испытание. Задача — дойти до конца или свернуть с нее, тут уже как пойдёт и как сложится. А как идти и по какому пути — твой выбор. Только нельзя жульничать. Честным нужно быть. В первую очередь перед самим собой. Тоже самое и с багажом.
— Каким еще багажом?
— Интересами, людьми, занятиями — всем тем, что ты берешь с собой в дорогу.
— Ух ты… Никогда не слышал такой формулировки.
— Вот видишь дед тебе какие чудеса сказывает.
— И не поспорить. И правда, чудеса. А какие нюансы?
— Смерть.
— В каком смысле?
— В прямом. Цель путёвки не только дойти до конца, но и достойно завершить маршрут. А это уже определяет твой багаж. Что ты туда напихал, то и встретит на финише. Увы, бывает так, что несмотря на достойное и качественное содержимое, ровный и лёгкий путь, к финишу ты приходишь ни с чем. И деваться некуда, ибо это твой выбор.
— Я не совсем понимаю.
— Будет ли кто тебя хоронить?
— Меня?..
— Вообще. Всех. И не просто зарыть в землю, а по-человечески, нормально, понимаешь. Или тебя найдут полусгнившим на полу твоего одинокого жилища. А то и вовсе на улице, как собаку. Или вообще не найдут. Вот это я называю нюансы. Понимаешь?
— Поразительная система.
— А то. И я то, как раз, и есть тот человек, который должен справиться с этими нюансами.
— Вас некому хоронить?
— Не-а. Некому. Как жена с сыном умерли, иными родственниками не обзавелся — другое выбрал — по душе. А остальных, тех что у меня самого были, уж и нет поди никого в живых. От выбора этого и нюансы.
-…
— Ну хотя как некому… Все село. Выбирай любого. И они все сделают, я даже не сомневаюсь. Но, ко мне же не приходят проверять жив я или нет каждый день… А подохни я ненароком, когда меня хватятся?
— Ну да.
— То-то и оно. А хотелось бы по-людски, достойно, понимаешь. Эх, знать бы заранее, когда костлявая меня приберет к рукам, позвал бы кого. Костюм бы почистил. Знаешь, я ведь его иногда достаю, привожу в порядок. А он, зараза, опять пылится и вид теряет. Замучил он меня. В хате бы прибрал, чтоб перед людями не стыдно было за бардак, в баньку бы сходил накануне и подстригся бы. Да много чего бы сделал. Чтоб как мне надо все было. А оно вон как…
— Да кто ж такое знает?
Старик лишь молча посмотрел на меня какое-то время, а потом пожал плечами и произнёс: — Что-нибудь придумаем.
Мне нечего было сказать. Впервые в жизни я слышал о таком. Я понимал всю горечь ситуации и одновременно с этим пониманием в душу прокрадывался страх. Леденящий страх, абсолютно мне ранее неизвестный, вытеснил разом все чувства, превратив душу в комок жалости, боли и грусти.
Дабы не показать подступившие к глазам слезы я принялся макать кисть в краски и закрашивать оставшиеся пустые места на холсте, изредка украдкой просматривая то на пейзаж, то на старика. Он сидел и опять смотрел куда-то вдаль и молчал. Может быть, думал о чем-то, может быть, просто любовался закатом… Я не знаю. Меня поразило то, как спокойно он обо всем говорил. Без паники, горечи, страха, тоски – всех тех гнетущих эмоций, что преследовали бы любого в подобной ситуации. А он будто рассказывал чью-то чужую историю, не свою. Словно смотрел на все со стороны. Удивительный человек.
— Много тебе ещё рисовать? — вдруг спросил он меня.
— А!? — не знаю зачем, переспросил я, хотя чётко услышал заданный вопрос.
— Картина готова, говорю, или ещё рисовать надо?
— Нет. Не надо. Я закончил.
— Закончил… Хорошо…
— Спасибо, что составили компанию — не нашёл я слов лучше этих.
— Тебе спасибо, что заехал. Мне было приятно поговорить. Хоть ты и зелёный еще, а котелок то варит — лукаво усмехнулся дед. Я лишь улыбнулся в ответ и принялся собирать вещи.
— Ты это… — вдруг произнёс старик и запнулся.
— Да — повернулся я к нему. Он стоял и смотрел на меня, словно желая, но не решаясь что-то сказать. Что-то очень важное.
— Я вас слушаю.
— А приходи завтра с утра чаю попить. Не по-людски как-то… Был в таком месте, и даже никто в гости не позвал. Срам!
— Да… Как-то неудобно — едва выговорил я.
— Неудобно я тебе за чаем скажу что — подмигнул мне дед и хохотнул. — А если серьёзно, уважь старика.
Вновь боль горечи и жалости кольнула душу.- Не будь эгоистом и не ломайся — обругал я себя за эти колебания. А вслух произнес: — Я согласен.
— Ну вот, другое дело! — оживился старик.
— Завтра приду обязательно.
— Только с утра походи, понял?
— Понял.
— Я в пять встаю, а ты к шести приходи, понял?
— Понял.
— Вот и картину свою заберёшь. Не высохла ни черта.
— Картину?! — удивился я.
— Да не боииись. Не съем! — усмехнулся дед. — В хате поставлю, до утра все высохнет. Куда ты её сейчас попрешь?
Я не посмел отказать. Напор старика был крайне убедителен. Я собрал свои вещи и повёз его до дома. Признаюсь, в жизни не встречал более весёлого и жизнерадостного навигатора. Всю дорогу он держал в руках мою картину, словно боясь упустить её и все время командовал: — Туда, теперь туда, сюда поворачивай, держи руль ровнее, ну кто тебя водить учил, ох ты ж твою мать, колдобина проклятая…
Как только мы приехали, дед, как всегда по-военному строго, приказал мне остановиться и поспешил наружу. Картина все время была в его руках, и он ни на миг не выпустил ее, чтобы было удобнее выбираться из салона, только перехватился пару раз, чтобы открыть дверь. Когда вышел, повернулся к окошку, сунул в него лицо и проорал мне: — В шесть. Завтра. Ты понял?
— Понял — ответил я.
— Вот так вот! — гордо, по-командирски одобрил дед моё согласие.
И я уехал. Что-то странное произошло со мной в тот день. Словно душа перевернулась, сломалась. Я чувствовал себя крайне некомфортно, но никак не мог понять, что именно не так, и что такое меня беспокоит. Я все крутил в голове наш разговор — тот последний про смысл жизни. Всего лишь чьё-то мнение, чьи-то мысли, причём абсолютно чужого мне человека, но они выжгли мне всю душу. И картина. Как он в неё вцепился…
— Что ж я, дурак, сразу-то не понял! Это же залог моего приезда в гости, гарантия того, что я не обману, а все же приеду. Видимо, одиночество не так уж и уютно. Порой хочется хоть чьего-то внимания. Местные надоели до чертей, ну оно и понятно… А я был чем-то новым, другим, не таким как они…. — Всё! Хватит на сегодня. Спать! Завтра! Все завтра. С этой установкой я отправился в комнату и лёг. Но сон не шёл, как бы я ни старался уснуть. Я все не мог отделаться от мыслей об этой встрече и этих разговорах. И все никак не мог разобрать, в чем причина моего волнения, ведь ничего не произошло. Но и покоя не было. Душа все тянула и тянула куда-то, а куда и почему я был не в состоянии понять. Так незаметно эти мысли плавно перешли в сон. Я вновь бродил по просторам Святой Кузницы, любовался природой, речкой, церквями, все ходил, ходил, ходил, и никак не мог сообразить, куда именно хочу дойти. Нужно было куда-то, а я все кружил и кружил без дела, так и не мог определиться с выбором. Вдруг картинка сменилась, и я нашел себя на крыльце дома Тимофея Николаевича. Всё было именно так, как я видел, когда привёз его. Ставни и двери были закрыты, никого вокруг, а я все стоял и стоял, всматриваясь в запретные окна.
— Я тебя жду! В шесть приходи! Понял? — раздался за спиной командирский голос старика. Я обернулся на звук и сон кончился.
Сев на кровати, я стал крутить головой из стороны в сторону, не понимая, где вообще нахожусь и что такое я только что слышал, не в состоянии отличить явь от вымысла. Лишь резкий звук будильника вытряхнул меня из этого сонного паралича — четыре тридцать. Время собираться. Наспех приведя себя в порядок и одевшись, я сел в машину и поехал в гости к Тимофею Николаевичу. Впервые в жизни поездка давалась мне с трудом. Мысли путались, хаотично замещая одна другую, а перед глазами был образ держащего в руках холст старика. И голос: — Я тебя жду! В шесть приходи! Понял?..
Странное чувство окутало меня — я поймал себя на мысли о том, что больше не испытываю радости от созерцания местных церквей, природы, свежего воздуха. Всё как-то иначе. Холодно и уныло. Хоть ничего и не изменилось.
Подъехав к дому, я наяву погрузился в свой сон – тот же дом, те же запертые ставни, и дверь….
Знаете, порой не нужно подтверждение тому, что ты и так знаешь. Знаешь, понимаешь, чувствуешь, но все ждешь и по-детски наивно и глупо надеешься на то, что ошибаешься. Но ты не ошибаешься……
— Тимофей Николаевич – позвал я, и постучал в дверь. Она лишь подалась вперед под нажатием руки. Было тихо. Ни звука. Лишь шум собственного дыхания, которое я безуспешно пытался затаить и ритмичные удары сердца. Это все, что я слышал.
– Я пришел, Тимофей Николаевич! – не знаю, зачем повторил я, входя в дом….
Он сидел лицом к окну за огромным столом, откинувшись на спинку массивного кованого стула, смотрел на поставленную высыхать на стол картину – ту мою картину, которую он взял в залог моего приезда. Я подошел ближе и увидел лист, исписанный мелким аккуратным почерком, лежавший под его рукой:
«Доброе утро, мой друг! Вот мы и увиделись. Ты все же приехал, как обещал. Прости, что так и не встретил тебя, не предложил чаю, не угостил ничем…. Да что говорить, даже не поздоровался! Ну, я думаю, ты все понял и без этих реверансов. Не серчай на хитрого старика, который обманом заманил тебя к себе и заставил потрепать себе нервы. Знаю, что не имею никакого права поступать так с тобой, при всей проявленной тобой доброте и отзывчивости ко мне. Но выбор у меня не велик. Прости также за то, что тебе я выбора и вовсе не оставил. Надеюсь на твоё снисхождение хотя бы в дань моих немалых лет. Я прекрасно понимаю, что поступаю жестоко. Надеюсь, что не нанес тебе сильной моральной травмы и не напугал до смерти. До смерти… Как же иронично звучит.
Помнишь мой рассказ про смысл жизни? Это действительно так. Всё именно так, как я описал. Жизнь удивительная штука. Может быть, сейчас ты этого не осознаешь до конца, но пройдёт время и ты все обязательно поймёшь. Дай бог тебе увидеть этот мир моими глазами. Можно стать счастливым. Главное правильно сделать выбор. Выбрать свое, понимаешь…
Помнишь, я говорил про «нюансы»? Порой выбор создаёт определённые проблемы, такие, как у меня. Я прожил хорошую жизнь, но я прожил её один и на финише меня никто не ждёт. Это и есть нюансы. Мне ужасно не хотелось встречать смерть недостойно. Обычно говорят, что после неё уже все равно, но я, все же, хотел быть верным своим убеждениям до конца, понимаешь. Поэтому я так поступил. Помнишь наш разговор? Как ты дивился моим рассказам про подготовку к смерти. Как сказал мне «да кто же знает когда придёт время». Все знают. Все начинают чувствовать, что время на исходе. Но не каждый воспринимает это всерьез. А я понял сразу. Это ни с чем не спутать. Я сразу почувствовал, что я на финишной прямой, и для меня запущен обратный отсчет. Как это? Это не страшно. Это нормально и неизбежно. Это нужно просто принять – впустить в себя и ждать. И я ждал. Но мои нюансы…. Я не мог сдаться. Просто так дойти до конца, пустить все на самотек. И я стал просить, чтобы мне дали время. Чуточку времени, чтобы найти человека, который встретит меня в конце пути. И меня услышали. Главное верить. Я наконец-то тебя дождался. И бесконечно благодарен небесам за это терпение. Помнишь, спросил про картину — закончил ты её или нет. Твой ответ подвёл черту. В тот момент я понял, что пробил мой час. Почувствовал, что больше мне нет места в этом мире. Путь пройден.
Прости, что усомнился в тебе, подумал, что обманешь, не приедешь… Поэтому и прихватил твой рисунок. Но теперь я точно уверен, что не ошибся в выборе. А знаешь почему? Ты такой же как я. Ты поймешь со временем. Не бойся ничего, у тебя все получится. Слушай себя и выбирай то, что тебе по-настоящему нужно. А с нюансами можно справиться. Посмотри на стол – твой рисунок уже почти совсем высох. Я на него смотрю и жду тебя. Сделай мне одолжение напоследок — позови народ и отдай им вещи, что я приготовил на кровати, и глаза мне прикрой – пусть думают, что я уснул. А я пойду. Те, кто придет все знают и все сделают. Выбирай любого – стучи в любой дом. Люди у нас хорошие. Просто надоели мне за столько лет. Поэтому я прошу об этом тебя. Только это и все. Больше я не смею тебя беспокоить.
Спасибо за все! Прощай! Дед Тимофей»….

Я приложил ладонь к глазам старика и, пока держал, сквозь холод мёртвого тела я чувствовал эту острую грань между жизнью и смертью, осознавая всю скоротечность отведенного нам времени.
В одно это прощальное касание я понял, что ничего не знаю о жизни. Абсолютно ничего. И никогда не знал…
***
Спроси меня, каким словом я бы описал русскую деревню, я бы ответил «очень». Там все очень. Очень весёлое детство, очень яркая юность, очень мудрая старость. Всё очень честно, очень просто и очень глубоко. Особенно чувства. Они здесь настоящие. Я бесконечно рад и благодарен судьбе за то, что получил такой урок. Теперь я не боюсь жить, не боюсь перемен, а главное не боюсь смерти. Теперь я точно знаю, что нет ничего невозможного, а выход есть из любой ситуации. Главное — правильно сделать выбор….