Vita nova

Молнии ежесекундно разрывали ночь. Гром не утихал. Тихон, живший со своей мамой в небольшом домике в частном секторе, не мог уснуть, но, однако, не оттого что улица сверкала и гремела. Он стоял посреди темной кухни и, как завороженный, смотрел телевизор. Ярким светом и громким звуком телевизор разрушал ночь внутри дома — спокойствия не было нигде.
«…сейчас нам передают, что бунты вспыхнули уже во всех крупных городах нашей страны. События развиваются чрезвычайно стремительно! С каждым часом к восстанию подключаются все больше и больше городов, что может сулить только одно: действующей власти сегодня будет положен конец!» — почти кричал радостный женский голос.
Раздался гром. Тихон переключил канал. Здесь взволнованно передавали столицу: «…кажется… Да, это танк! Неужели нас ждет еще один девяносто третий? Неужели они собираются стрелять?»
Снова гром. Тихон снова переключил: «…Росгвардия оказалась не в силах справиться с толпами разъяренных граждан. В некоторых городах служащие правоохранительных органов примкнули к восставшим…» — воодушевленно говорил мужской голос ведущего.
Под звуки грома Тихон, не веря своим глазам, продолжил переключать, но на каждом канале показывали одно и то же. Только города были разными. Больше внимания, конечно, уделяли Москве, где, если верить телевизору (чего делать было нельзя на протяжении последних двадцати лет), танки направлялись прямо к Белому дому.
— Сынок?
Тихон отвлекся от телевизора, обернулся и увидел стоящую в дверях Констанцию Климентьевну, свою маму. Она проснулась давно и все слушала ревущий на кухне телевизор, старавшийся перекричать звуки грозы. Ей было страшно.
— Сынок, ты чего это? Пойдем спать, родной.
— Мама! — синхронно с ударом грома вскрикнул он и развел руки в жесте Рио-де-Жанейровского Христа. — Мамочка! Родная! Началось!
Она испугалась еще больше.
— Что ты? Что ты? Что началось?
— Incipit vita nova, мамочка! Новая жизнь!
— Тихон, ты меня пугаешь! Объясни же, что происходит!
Он молча указал ей на телевизор, который подтвердил все ее самые страшные опасения.
— Господи! — выдохнула Констанция Климентьевна. — Что же такое творится-то!
— Славные времена грядут, мамочка!
Тихон обнял едва державшуюся на ногах мать и выбежал в прихожую. Под звуки грома она медленно проследовала за ним. Свет не включили.
— Куда же ты собрался среди ночи, сыночек? — обратилась она к спешно обувающемуся Тихону.
— Как куда, мама? Dimicandum!
— Да брось ты свой нерусский! Говори нормально, сынок!
— Мама! Этой ночью вершится история! Сегодня страна наконец станет свободна, понимаешь?
— Ничего я не понимаю и понимать не хочу! Брось все! Брось и возвращайся в кровать!
— Мама. Не сердись на меня, — я уже взрослый и сам могу отвечать за свои поступки. Сам могу отвечать за судьбу своей страны.
Если бы свет телеэкрана мог дотянуться до погруженной во мрак прихожей, Тихон бы увидел слезы на щеках своей мамы. Голос Констанции Климентьевны начинал дрожать. Сначала от злости, потом от ярости.
— Тихон! — постаралась она перекричать только что грянувший раскат грома. — А ну быстро разувайся и иди в комнату! Никуда я тебя не отпускаю, слышишь!
Но Тихон уже открыл входную дверь, и шум бушующей ночи не позволил ему услышать слова своей матери. Выходя, он лишь обернулся напоследок и изо всех сил закричал:
— Ventis loqueris, мама! Увидимся в будущем!
Дверь захлопнулась с грохотом, и в доме стало спокойно. Лишь телевизор нарушал воцарившиеся тишину и тьму. Плачущая Констанция Климентьевна подошла к нему и села перед ним на колени.
«…на наших глазах вершится история! Прямо сейчас вы можете видеть, как танки расстреливают Белый дом!»
Она вперила свой плачущий взгляд в изображение горящего Белого дома и изможденно возопила:
— Что же ты делаешь, окаянный! Вита нова, вита нова! Новая! О, новая! А о старой-то, о старой-то кто попомнит?
Тогда Констанция Климентьевна устало прислонила свой лоб ко все еще горящему Белому дому, закрыла глаза и услышала последний в своей жизни грозовой раскат.