Перевёртыши.

— Знаешь, я уже не могу смотреть этот телевизор. Всё врут. Про пенсии, про цены, про всю нашу жизнь лгут. Со всем миром перессорились и гордятся… чем гордятся-то? Куда не плюнут, везде успехи, только люди в полной жопе сидят.
— Николай!
Николай Васильевич поперхнулся и внимательно посмотрел на жену. Он знал, что она на дух не переносит скверных слов.
— Прости Дуся. Но всему же есть предел. Все независимые радиостанции позакрывали, всё, что не выражает их мнение нынче, под запретом, а люди не согласные с властью либо уезжают, либо молчат. Этак мы знаете, до чего дойдём?
Николай Васильевич, пенсионер со стажем, встал с кресла, прошёлся по уютной прихожей и остановился напротив жены, глядя, впрочем, не на неё. Рассматривая цветок над причёской супруги, он долго размышлял до чего все они вскоре «дойдут» и очевидно не найдя точного ответа на этот риторический вопрос, живенько прошёлся по комнате на длинных и упругих ногах. Мужчина он был ещё свежий, хорошо причёсанный, в выглаженной рубашке и брюках. Одним словом интеллигент. И хотя таким он стал только после выхода на пенсию, с ролью этой быстренько сжился, завёл выходной костюм, несколько дешёвых галстуков и даже очки. Всю трудовую жизнь Николай Васильевич проработал в троллейбусном парке, сначала водителем, затем в ремонтных мастерских. Работу свою любил, пенсию заслужил хорошую, но в характере имел вредную привычку, докапываться до всего своим едким умом. Словам верил не всегда, а в последнее время вообще не верил. На пенсии за избытком времени стал читать книги, изредка слушать радиостанцию «Эхо Москвы» и сам не заметил, как «полевел». Но, как ещё не совсем устоявшийся интеллигент, в своих убеждениях был не стоек, а от природы вдобавок и трусоват. Поэтому либеральными взглядами воздействовал только на свою супругу и кота Лёву. Впрочем, на них весьма успешно.
Николай Васильевич, снял очки, протёр стёкла бархатной тряпочкой и вновь водрузил их на место. В минуты долгих и витиеватых речей всегда одевал очки, хотя видел в них хуже. Окуляры позволяли глубже сосредоточиться, копнуть мысль и не заплутав в ней, вернуться к исходной точке более убеждённым.
— Если бы я был помоложе, не был женат, не имел детей и любимой профессии, я бы один вышел на Красную площадь и ринувшись в пучину протестной деятельности, пожертвовал бы собой, ради свободной, обновлённой России!
Николай Васильевич не заметил, как вышел в центр комнаты и поднял высоко свои длинные руки. На последних словах дыхание у него перехватило, он поперхнулся и желая скрыть свою патетическую, но искреннюю слабость, отвернулся и отошёл к окну. Там он отдышался, привёл пульс в порядок и непринуждённо бросил:
— Завтра с Сергеем решили сходить на рыбалку, сделаешь мне бутербродов с сыром и колбаской?
Почти всю жизнь крутя баранку троллейбуса, руки Николая Васильевича не приспособились больше ни к какому труду.
Евдокия Михайловна подошла к мужу и нежно прижалась к его худой спине. Макушка любимой Дуси едва доставала до плеч мужа:
— Сходи, порыбачь, ты в последнее время ужасно утруждаешь свой организм протестной деятельностью.
Муж развернулся к супруге и тяжело вздохнул.
— Что же делать Дуся, если не мы, то кто же?
В начале марта лёд на Финском заливе стоял крепко. Конечно, если не заходить далеко. В начале весны подлёдный лов был всегда хорошим, но в этот день корюшка не клевала. Николай Васильевич сидел со своим товарищем по рыбалке Сергеем Ивановичем возле замерзающей лунки и с придыханием говорил. Жгучие слова вылетали из его рта, обрамлённые лёгким пушистым паром.
— Ты понимаешь, Сергей, это не укладывается в голове, восемь лет тотального насилия и террора над русским населением, тринадцать тысяч – ты вдумайся в эту страшную цифру – тринадцать тысяч погибших граждан России. И мы должны терпеть? Хватит, к чертям собачьим этот фашистский режим… сами напросились! Пора привлечь этих нациков к ответственности.
Сергей Иванович, слушая его эмоциональную речь, разлил по металлическим рюмкам. Неслышно чокнулись, вкусно выпили. На морозце водка была обжигающе тягучей и сладковатой. Прожевав бутерброд, Сергей рукой приостановил речь Николая и вступил сам:
— А подлётное время Натовских ракет ты знаешь? От Харькова до Москвы — 3 минуты! 180 секунд и нет ничего, ни Москвы, ни России, ни нас с тобой. Эти америкосы сначала всю Югославию разбомбил потом Сирию, теперь на нас наметились… щас, засунем палец в задницу и не пикнем. Хер вам… им то есть! Нам чужого не надо, но своё не отдадим! – Сергей Иванович замолчал, задумался, всё ли правильно сказал? Старый рыбак был уже не совсем трезв, поэтому даже чужие мысли излагал с трудом. Он посмотрел глуповатым взглядом на Николая Васильевича и вдруг широко улыбнулся:
— Я как знал, что именно сегодня добавка понадобится. Смотри, сейчас будет сюрприз! – он неуверенно встал со своего «шарабана», приподнял крышку и вытащил на воздух обледенелую чекушку.
— Оп-ля!
Николай Васильевич, увидев водку, замахал руками:
— Да куда ты столько, не дойдём ведь, Сергей!
Но рыбак не слушал товарища и открыв бутылку, разлил по стаканчикам.
— За победу, Коля! За торжество правящей элиты …!
— Правящего рабочего класса, — неуверенно поправил Николай Васильевич. Сергей опрокинул жидкость и не закусывая, осоловело просмотрел на ледового товарища.
— Именно! За нас пей и не ошибёшься!
Он боднул головой морозный воздух, посмотрел мутнеющими глазами в мутное небо и не увидев там ничего, беспомощно их закрыл.
Пришлось Николаю Васильевичу сопровождать Сергея Ивановича после плодотворной рыбалки до его дома. Благо оба жили в центре города.
Дверь открыла жена Сергея. Увидев глупо-улыбающееся лицо мужа, она с лёгким удивлением отошла в сторонку и позволила Николаю Васильевичу втиснуть благоверного в прихожую. Усадив Сергея на подставленную табуретку, он галантно представился. Жена товарища, крупная представительная женщина с умными глазами, отрекомендовалась Людмилой Михайловной. Она пригласила гостя на кухню, а сама привычным движением сильных рук приподняла утомившегося мужа и увела в спальню. Разоблачившись и зайдя на кухню, Николай Васильевич осмотрелся. Жил его товарищ по рыбалке скромно. На всех предметах лежал отпечаток случайности и какой-то разочарованности. Стулья стояли низкие, стол был слишком громоздким и совсем не сочетался с остальным убранством помещения. Не было в этой кухне той жизнерадостной атмосферы, которую привык наблюдать Николай Васильевич у себя. Он присел на неудобный стул, вздохнул и захотел тотчас оказаться возле своей маленькой Дуси. Вошла Людмила Михайловна.
— Скромно мы живём, да? – уловила хозяйка настроение гостя.
— Сейчас многие скромно живут, этого стыдиться не стоит, – скороспело ответил он и осёкся. Наступила пауза, в которой хозяйка искоса рассматривала товарища своего мужа. Конечно, в рыбацкой одежде и без очков Николай Васильевич не мог произвести должного впечатления, поэтому немного конфузился.
— Давайте выпьем горячего чая, — предложила она и тут же захлопотала у плиты. При своих габаритах движения женщины были лёгкими, почти незаметными. Николай Васильевич не успел даже подумать, хочет ли он, чая, как перед ним уже дымилась кружка с крепким напитком, в котором плавал тонкий ломтик лимона, а рядом стояла вазочка с печеньем и конфетами. Настольная лампа сменила верхний свет, и кухонька преобразилась. Николай Васильевич с наслаждением пил горячий напиток и сумбурно рассказывал о неудачной рыбалке, пагоде, об опасности тающего льда на Финском заливе. Размягчённый теплом и добрыми глазами хозяйки он сам не заметил, как перешёл на себя и поведал Людмиле Михайловне о своей бывшей работе, пенсии, доброй подруге жизни Дусе и даже о том, что хозяин он никудышный и руками ничего делать не умеет. Он бы ещё много чего порассказал, но заметив усталость в глазах хозяйки осёкся, и как-то враз сдулся. Людмила Михайловна встала и стала убирать посуду со стола:
— Я знаю, что вы очень хороший человек. Вы настоящий патриот. Сергей мне говорил, что от вас у него нет никаких тайн. — Николай Васильевич привстал со стульчика и удивлённо уставился на хозяйку.
— Каких тайн…?
— Успокойтесь, Николай Васильевич, успокойтесь. Я знаю, что вы с Сергеем настоящие либералы! Я, как и ваша жена полностью поддерживаю вашу нелёгкую борьбу. У таких людей как вы, иного выхода нет, Боритесь! Обновлённая Россия будет вами гордиться!
Николай Васильевич выпрямился во весь рост, боднул головой люстру и заметив в глазах спутницы своего товарища слёзы, засобирался домой.
Когда он вышел из подъезда в потемневший двор, щёки его горели. Да что щёки, во всём теле полыхал жар недоумения. Он отчётливо вспомнил вчерашний монолог перед женой, сегодняшнюю рыбалку и разговор с товарищем на льду и наконец вечернюю беседу с его женой. Всё вдруг перемешалось в его голове, до глубокого обморочного головокружения. Где же они настоящие?! Вопрос вонзился в горло и не отпускал, так что Николай Васильевич не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Попрыгав на длинных ногах, он вновь задышал и понемногу успокоился. Он взвалил свой рыбный шарабан за спину и уже хотел пойти на гудящую транспортом улицу, как его пронзила болезненно-обжигающая мысль: «А если мы все такие?». Мысль взорвала мозг Николая Васильевича и ослеплённый этой вспышкой он бросился бежать со двора.
Дома, успокоившись и проанализировав события дня, Николай Васильевич погрузился в радостно-возбужденное состояние. Уже засыпая, он подумал: «Надо пригласить на рыбалку Петьку с Пионерской, он же офицер в запасе… и тоже напоить. Может быть нас не так уж и мало, раз мы все такие двуличные?».