Спор не о прошлом, а о будущем

В ХХ веке большевизм привел наш народ к самоистреблению, демографической и духовной катастрофе. Доктрина и практика партии Ленина — Сталина унесли миллионы человеческих жизней. Речь идет не об «антисоветской пропаганде», не о создании нового мифа, а о признании бесспорного исторического факта.

Захват власти ленинской партией ради осуществления коммунистической утопии в мировом масштабе положил начало национальной трагедии России несравнимой ни с одним иноземным нашествием. Полет в космос, всеобщее среднее образование, кинематограф и балет, бесплатные медицина и учеба молодежи в высших учебных заведениях, пионерские лагеря и организация детского досуга, фиктивное имущественное равенство, индустриализация и атомная энергетика, международное влияние и сталинская державность — меркнут при честном обсуждении вопроса о цене советских достижений.

Главным итогом существования большевистской власти стали чудовищные людские потери. Наглядно это выразилось в раскрестьянивании огромной страны и деградации русской деревни, чье пьяное бессилие стало очевидным к концу 1970-х годов.

Александр Солженицын справедливо заявил, что Россия проиграла ХХ век. Невосполнима утрата обществом огромных человеческих ресурсов: интеллектуальных, творческих и хозяйственных.

I. Общие потери погибшими в годы гражданской войны (1917–1920), в первую очередь в результате ухудшения общих условий жизни под влиянием ленинских экспериментов, составили не менее 7,5 млн человек. В эту же цифру включены жертвы террора, вооруженной борьбы и бандитизма. Некоторые специалисты называли и более высокие оценки, исходя из разницы в численности населения на 1917-й и 1920–1922 годы. Дискуссия об их уточнении продолжается.

II. Голод 1921/22 годов стал не только результатом климатической засухи в Поволжье, но и прямым следствием крушения отечественного сельского хозяйства раздавленного политикой «военного коммунизма». Запрет «буржуйской» торговли в соответствии с марксистской теорией, ограбление деревни ленинскими продотрядами, уничтожение свободного предпринимательства привело к сокращению посевных площадей и разрушению продовольственной безопасности России. Голод был и в царской России, но показатели голодной смертности в ленинском государстве выглядели аномальными. При Александре III в 1891–1892 годах от голода и сопутствовавшей ему холеры погибли примерно 375 тыс. человек. От голода 1921/22 годов по оценкам специалистов-демографов Российской Академии наук (РАН) — более 4,5 млн.

При этом Ленин даже при введении новой экономической политики, способствовавшей оживлению замученной страны, не собирался осуждать практику «военного коммунизма». Выступая на IX съезде Советов в декабре 1921 года, вождь коммунистов заявил, что опыт, приобретенный партией в 1918–1920 годах, «был великолепен, высок, величественен, имел всемирное значение».

III. Политика Ленина — Сталина предполагала неустанную борьбу с реальными противниками большевистской власти и вымышленными «врагами народа», на которых сваливали ответственность за тяготы и нищету жизни в социалистическом государстве. Истреблению подлежали не только те, кто в любой форме сопротивлялся Коммунистической партии, но и те, кто мог бы стать ее потенциальным противником в будущем.

Подлинная катастрофа постигла Православную Российскую Церковь.

К 1917 году в России насчитывались 146 тыс. православных священнослужителей и монашествующих, действовали почти 56 тыс. приходов, более 67 тыс. церквей и часовен. В 1917–1939 годах из 146 тыс. священнослужителей и монашествующих большевики уничтожили более 120 тыс., в абсолютном большинстве — в 1930-е годы при Сталине. К осени 1939 года в Советском Союзе оставались действующими лишь от ста пятидесяти до трехсот православных приходов и не более 350 храмов. К 1941 году общее количество священников и диаконов, находившихся на свободе, составляло всего лишь 6376 человек, живших преимущественно в западных областях, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах. В РСФСР церковная жизнь практически умерла и за первые 23 года советской власти большевикам — при равнодушии огромного большинства православного по крещению населения — удалось почти полностью уничтожить самую крупную поместную Православную Церковь в мире.

В царской России применялась смертная казнь. Однако в Российской империи за 37 лет (1875–1912) по всем составам, включая тяжкие уголовные преступления, а также приговоры военно-полевых и военно-окружных судов, были казнены не более 6 тыс. человек (в среднем 162 казни в год).

В СССР за 30 лет (период 1923–1953) только по политическим мотивам большевики расстреляли более 750 тыс. человек (в среднем более 25 тыс. казней в год по политическим обвинениям). Наибольшее количество расстрелов «врагов народа» (более 680 тыс., преимущественно крестьян и колхозников) состоялось во время «ежовщины» (1937–1938). Настоящие данные приведены в официальных документах МВД СССР 1953 года. Есть основания полагать, что сведения МВД занижены, особенно по расстрелам начала 1930-х годов в период коллективизации, но другой статистики в распоряжении исследователей пока нет. Цифры расстрелянных по уголовным преступлениям за 1923–1953 годы неизвестны.

Проблема заключалась в том, что террор органов ОГПУ–НКВД не приводил к ликвидации потенциальных «врагов народа». К марту 1941 года на учете «антисоветских элементов» в органах госбезопасности СССР продолжали числиться более 1,2 млн человек.

IV. Сталинская коллективизация первой половины 1930-х годов стала народной бедой. Принудительная колхозная система была неэффективна, малопроизводительна и разрушительна по своим последствиями для деревни. Оплата тяжелого физического труда по «трудодням» зачастую носила фиктивный или символический характер. Но зато колхозы позволили Коммунистической партии удержать политическую власть и сохранить господствующее положение в стране, в которой большинство населения в 1930-е годы составляли закрепощенные хлеборобы.

Большевики раскулачили примерно один миллион крестьянских хозяйств (5–6 млн человек), а за десять предвоенных лет высылкам из родных мест подверглись около четырех миллионов человек. За период с 1930-го по 1940-й годы в пути на этапах «кулацкой ссылки» и в отдаленных местах спецпоселков — непригодных для человеческой жизни — от лишений, мороза, голода, болезней и произвола охраны, в побегах погибли не менее миллиона раскулаченных крестьян и членов их семей.

V. В ответ на коллективизацию и раскулачивание деревня ответила власти отчаянным сопротивлением и саботажем колхозного строительства. Чтобы сломать сопротивление, Сталин и члены Политбюро ЦК ВКП(б) в конце 1932 года санкционировали проведение тотальных хлебозаготовок. На Украине, Средней и Нижней Волге, Дону и Кубани, в Западной Сибири советский и партийный актив выметал хлеб «под метелку». Жестоко пострадали кочевники-скотоводы Казахстана.

В результате сталинской политики зимой 1933 года в перечисленных регионах СССР начался искусственный мор: без войн, засухи и стихийных бедствий в стране голодали 25–30 млн человек. При этом Голодомор фактически стал государственной тайной.

22 января 1933 года Сталин подписал директиву, запрещавшую выезд населения из пораженных голодом районов. По его заявлению, стихийную крестьянскую миграцию организовали эсеры и польские агенты для ведения антиколхозной и антисоветской агитации. В итоге мучительной смертью от голода погибли не менее 6,5 млн человек[11]. Государственная Дума РФ официально признала гибель «около 7 миллионов человек» лишь в 2008 году[12].

VI. В царской России смертность заключенных в местах лишения свободы за тридцать лет — с 1885-го по 1915-й годы — составила 126 тыс. человек. При этом в силу технического прогресса, совершенствования медицины и общественных усилий предполагалось, что в перспективе смертность заключенных должна снижаться, а режим содержания становиться мягче. Однако на следствии, этапах, в тюрьмах, колониях и лагерях СССР за тридцать лет — с 1923-го по 1953-й годы — погибли не менее 1,7 млн человек, если исходить из официальной статистики ГУЛАГа. В нее не включались, например, так называемые «сактированные» заключенные, то есть списанные по акту. Администрация разных лагерей, чтобы не портить итоговые показатели, практиковала освобождение заключенных-доходяг, которые умирали прямо за лагерными воротами — формально уже на свободе — и поэтому не показывала их смертность в отчетах. Вопрос о количестве советских заключенных, погибших в местах лишения свободы, требует дальнейшего изучения, и, скорее всего, статистика смертности окажется еще более высокой.

VII. Вторая мировая война, ставшая во многом не только результатом амбиций Гитлера, но и следствием сталинской политики, оказалась самой тяжелой народной бедой. В 1939–1940 годах Сталин не только установил общую государственную границу с нацистской Германией, но, по откровенному признанию наркома иностранных дел Молотова, гарантировал гитлеровскому Рейху «спокойную уверенность на Востоке» для ведения успешной войны в Европе. Тем самым Гитлер получил время и возможности для подготовки нападения на СССР летом 1941 года.

Война, в которой по образному выражению писателя-фронтовика Виктора Астафьева, Сталин и Жуков «сожгли в огне войны русский народ и Россию», довела народное горе до крайности. «России, попросту не стало. Страшно произносить, но страна-победительница исчезла, самоуничтожилась, и этому исчезновению и самоуничтожению и продолжающемуся неумолимому самоистреблению шибко помогли наши блистательные вожди, начиная со Сталина, — писал Астафьев. — Только преступники могли так сорить своим народом! Только недруги могли так руководить армией во время боевых действий, только подонки могли держать армию в страхе и подозрении»[16]. Жертвы нашего народа во Второй мировой войне, включая советско-польскую 1939 года и советско-финляндскую 1939–1940 годов, округленно оцениваются в 27 млн человек, в том числе более 17 млн — мужчины в возрастах от 15 до 59 лет[17].

VIII. Голод 1947 года и вооруженная борьба с повстанцами в западных областях СССР унесли жизни не менее миллиона человек[18].

По ряду категорий смертности оценки отсутствуют.

Например, нам неизвестно, сколько погибло колхозников по СССР в результате голода, тяжелых условий труда и быта в сталинских колхозах в 1930–1931, 1934–1940, 1946, 1948–1952 годах. Противоречивы оценки избыточной смертности в местах спецпоселений среди раскулаченных и депортированных народов в 1946–1952 годах. Трудно оценить, сколько человек стали жертвами внесудебных расправ при подавлении антиколхозных восстаний в 1930–1932 годах и в других подобных ситуациях. Отсутствуют обобщенные оценки избыточной смертности на объектах и стройках сталинской индустриализации, не входивших в систему ГУЛАГа.

Однако общий порядок цифр вполне представим.

В сумме за первые 35 лет большевистской власти — с конца 1917 года и по весну 1953 года — в нашей стране погибли не менее 50 млн человек, преимущественно мужчин. Еще примерно 1,5 млн человек оказались в эмиграции («первая» и «вторая» волны) и они тоже оказались потеряны для общества. Абсолютно большая часть потерь — около 38 млн — это демографические потери сталинского периода. Ни в качественном, ни в количественном отношениях восполнить их невозможно.

По сравнению с физическим опустошением страны не менее разрушительные последствия имело опустошение духовно-нравственное, привнесенное в общество при Сталине принудительным лицемерием. Каждодневная и обязательная ложь, быстро входившие в привычку двоемыслие и цинизм, искусственный энтузиазм, демонстрация «общественно-полезной», но насквозь фальшивой активности разрушали дух и душу не менее чем бытовая нищета, страх и подневольный труд.

Ленин отнял у людей свободу слова. Сталин — свободу молчания, которое расценивалось властью как скрытое неучастие и неодобрение. С человека не просто снимали последние штаны. В частушках пели: «Брюхо голо, лапти в клетку — выполняем пятилетку!» «Широка страна моя родная, много тюрем в ней и лагерей, я другой такой страны не знаю, где б так сильно мучили людей». Власть требовала, чтобы последние штаны человек снимал с себя самостоятельно — и непременно с восторгом и энтузиазмом. Отсутствие восторга и энтузиазма вызывали подозрение.

Сталин призывал советских людей на «трудовую вахту», «в ряды борцов за выполнение плана», «ликвидацию прорывов», к «большевистской бдительности», «к отпору вражеским выпадам и вылазкам». Человек учился «разоблачать замаскировавшихся врагов», «наймитов империалистических разведок», «взволнованно» одобрять «мудрые решения партии и правительства» и «героически жертвовать собой». Принуждение ко лжи превратилось в один из самых эффективных инструментов управления. Вождь СССР не просто грозил врагу уничтожением, он публично обещал «уничтожать весь его род, его семью»[19]. В 1801 году Александр I отменил пытки в России. Спустя 150 лет в сталинском государстве истязания арестованных выглядели так же буднично, как и колхозные «трудодни».

Тем не менее, в современной России Сталин превратился едва ли не в самую популярную историческую фигуру, строителя «великой державы» и «могущественной империи», не просуществовавшей, правда, и сорока лет после смерти своего создателя. При молчаливом одобрении и согласии властей памятники и бюсты Сталину устанавливаются в разных местах и населенных пунктах, сегодня их насчитывается уже более тридцати. В значительной степени Сталин превратился в символ «русского мира» и «духовных скреп», которые назойливо предлагаются соседям. Ни кровь, ни демографическая катастрофа, ни криминальное прошлое большевика Джугашвили в дореволюционной России не смущают ни власть, ни его крикливых поклонников, живущих в плену исторических мифов.

В учебниках по истории и лекциях Сталина часто пытаются представить в качестве противоречивой фигуры, но ничего противоречивого в нем нет. На протяжении всей своей политической карьеры Сталин решал единственную стратегическую задачу: удержание большевиками власти, которая была ими завоевана во время Октябрьского переворота и гражданской войны. Потеря власти означала угрозу личной безопасности — и не только для Сталина. Но его способность использовать подвластное и закрепощенное население в качестве удобрения для государственного величия сыграло с «отцом народов» злую шутку: в исторической перспективе силы и ресурсы русского народа оказались разрушены и опустошены сталинской политикой.

Современные споры о Сталине это не столько полемика о прошлом, сколько дискуссия о будущем, о ценности человеческой жизни — и принципах здоровых отношений между властью и обществом. Понятно, что с образом «эффективного менеджера», которым сегодня пытаются представлять Сталина защитники СССР, ни о каком развитии России — социальном, экономическом, духовном и нравственном — не может идти речи. Психология осажденной крепости ведет к самоизоляции и абсолютному цивилизационному отставанию. Сталин и качество жизни несовместимы друг с другом. Включение «отца народов» в пантеон выдающихся деятелей отечественной истории будет вызывать лишь равнодушие окружающего мира или страх у наших соседей, и отталкивать их. Еще большую угрозу для российского будущего представляет соблазн попытаться вновь воспользоваться сталинскими методами управления. Но нового «коллективного Сталина» российское общество не переживет.

Поэтому никакого — и в первую очередь личного — согласия с новым приходом Сталина в русскую действительность быть не может. Мыслитель и философ Федор Степун искренне полагал, что за Сталиным стоял дьявол. Так это или нет, но, во всяком случае, сегодня непримиримая позиция в дискуссии о Сталине и сталинской власти представляется единственно возможной и оправданной.

Потому что это спор не о прошлом, а о будущем.