КУКЛОВОД И МАРИОНЕТКИ

ВСТУПЛЕНИЕ
В прошлом году, будучи в гостях на даче у знакомых в Подмосковье, я проявил свойственную мне любознательность и уговорил их разрешить мне порыться на чердаке, где лежали вещи, по их словам, «еще со времен оных». Это были вещи прежних хозяев дачи. В поисках книжных и всяких прочих раритетов я перерыл весь чердак. Основательно измазавшись в многолетней грязи и покрывшись пеленой паутины, я, наконец-то, отрыл то, что могло быть читабельным. Им оказалась пухлая тетрадь в клеенчатом переплете. Углы тетрадных страничек были замусолены и кое-где обтрепаны. Чернила от ручки местами размазались от чердачной сырости. Однако, предприняв заметные усилия, можно было разобрать содержимое найденного реликта.
К сожалению, первые странички тетради были безжалостно вырваны варварской рукой. Там, наверное, содержались автобиографические сведения. По тексту мне стали известны только имя и отчество автора найденного сочинения, скрасившего скучные часы пребывания на даче. В таком первозданном виде, не тронутой рукой ловкого толкователя, я и передаю в ваши руки, надеюсь, приятный читатель, найденную прелюбопытную историю. Содержание коротких глав найденного сочинения я сохранил в неприкосновенности, снабдив их только своими подзаголовками для удобного чтения. Само собой, я смягчил некоторые оригинальные резкие выражения, чтобы не портить ваш благовоспитанный вкус.
Про возраст рукописи могу сказать одно: судя по ее содержанию и состоянию на день обнаружения, она была написана в середине или конце семидесятых годов двадцатого века человеком, как тогда говорили, «интеллигентной наружности, состояния ума и чувства». Правда, не все в его двусмысленном поведении я могу принять и с ним согласиться в уместности его противоречивых суждений.

НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РАЗУМ
…то, что было, я помнил смутно и то до определенного момента. В памяти остались только езда в автобусе по шоссе из Москвы в аэропорт, ощущение счастья от близости с любимым человеком, да еще внезапная остановка автобуса у дремучего зеленого леса, выходящего на дорогу, вместе с тем, что за этим последовало. Уже потом, когда я проснулся, правда, еще во сне, моему удивлению не было предела: оказывается, моим любимым человеком был мужчина, а я был женщиной. Получилось нечто гей(н)еобразное. Как это могло случиться со стопроцентным мужчиной, который всегда относился к тому, что он мужчина с чувством, нет, не почтения, но уверенности в том, что это неизменная данность, константа его существования, не могу взять в толк. Я, конечно, люблю женщин, но не до такой степени, чтобы самому стать женщиной. Мужчиной я родился, мужчиной и умру: такова моя судьба, коя сиречь карма. Никогда прежде я не ощущал себя женщиной ни во сне, ни, тем более, наяву. А, вот здесь тебе и «нате, член или звезда в томате». Прямо чудо какое-то. И тут меня осенило: удивление то от дива, от чуда производно.
Но не это меня потрясло. Отнюдь не мужская фобия. Я впервые в своей жизни поймал сон на мысли. Что она означала? То, что я понял, что есть нечто разумное во мне самом, чем я не могу являться. Вот как это было…

СОН ВО СНЕ
Мне стало ясно, что понимать сон можно, ничего ему не приписывая, а это прямо противоположно тому, что говорил нам дедушка Froid, ибо сон есть явление не моего бессознательного, а сверхсознательного. И только это дало возможность выяснить из доступного мне воспоминания, что «мой любимый» был двойным агентом, оказавшимся «нашим» разведчиком. От всего, что было до названной поездки с ним в автобусе, у меня запечатлелась в памяти только картина зимнего вечера, где-то на окраине города в частном секторе деревянных построек. На потемневшем синем ледяном небе висит оранжевое солнце, которое уже не только не греет, но и светит только для того, чтобы не пропасть в сгущающейся тьме, надвигающейся со всех сторон. На небе уже начинают мерцать звезды, а руки и лицо начинают быстро холодеть от студеного воздуха. И вдруг я уже еду в автобусе посреди теплого лета. Но это «вдруг» обманчиво: я начинаю вспоминать, что это продолжение того сна, что я видел прежде, за месяц до этого. Тот сон заканчивался тем, что я с людьми стоял на окраине Москвы и ждал автобус в аэропорт. То, что это было не мое время, я понимал ясно. Это было примерно, в году 59-м, а может быть 60-м, когда я был дошкольником. Но в прошлом сне у меня не было ощущения близости и тревоги за любимого человека. В нем было ощущение радости от встречи с давним знакомым – моим родным городом, — чувство счастья от того, что я еще ребенком вновь иду, шагаю по улицам моей сказочной, мифической Москвы. А мне навстречу попадаются величественные здания, и Кремль смотрит отовсюду на меня.
Автобус во сне остановился по просьбе «моего любимого», который выбежал на крики о помощи в густом лесу. Он побежал по направлению к шеренге деревьев, заслонявших группу мужчин, судя по крикам избивавших несчастную женщину. Я бросился вслед за ним. За спиной я услышал, как и другие люди тоже стали выходить из автобуса. У меня было странное ощущение, как будто я был сам не свой, а точно мне давным-давно знакомой женщиной с легко узнаваемой внешностью. Ее яркие глаза излучали теплый, ласковый свет из-под прищуренных длинных ресниц. Но подбежав ближе, я увидел, как все хулиганы вместе с избитой женщиной и «моим любимым» разбежались в разные стороны. Я побежал следом за своим спутником и прибежал на поляну, на которой находился трехэтажный загородный дом. На входе стоял человек и на польском языке спросил меня, что угодно пани. Я сразу понял, что должен назвать пароль: “Jest domem dla patelni Wojtyły” («Здесь проживает пан Войтыла»)? Получив нужный ответ, я прошел в дверь и оказался, как я понял из разговоров многочисленных обитателей дома, среди заговорщиков, злоумышляющих против «красной» Польши. И вот я стал искать среди них своего человека, расспрашивая гостей, где пан Войтыла. Постепенно все, что было вокруг меня, стало терять свою живость и застыло. Ко мне стало возвращаться сознание. Я точно знал, что еще нахожусь во сне, на той прозрачной грани, где сон мешается с реальностью. Но в то же время я понимал, что у сна есть своя реальность. Даже больше: та наличная реальность, в которой мы живем, есть только часть настоящей реальности. Наконец я понял, что сон необратимо сворачивается, оставляя меня наедине со своей мучительной недосказанностью.
Но не это меня так сильно взволновало, что стало откровением. Я неожиданно для себя навсегда понял, коснувшись вскользь неведомого смертным, что есть нечеловеческий разум, и он действует во мне. Его работа, о которой я случайно догадался и мог так никогда и не узнать, давала о себе знать по умному сценарию, беспристрастно развертывающему передо мной явно драматическое действие. Но в том, как оно развертывалось, я всем своим существом почувствовал, что меня самого в нем нет, что не я являюсь его автором и постановщиком. В нем я в лучшем случае второстепенный герой, если не заштатный статист. Причем мне вовсе не должно было догадаться о творящейся на моих глазах мистерии.
Сам факт того, что кто-то есть помимо меня самого во мне, странное дело, был мне не страшен. Я впервые ощутил присутствие того, кого называют с большой буквы. Но это случилось так, как будто я открыл Его без должного на то Его повеления. Так Кто это был? Моя первая интерпретация привела меня к самому мозгу. А что если мозг есть разум без меня: ratio-ego? Но потом эта дикая, безумная мысль меня покинула. Более приемлемой, я не говорю еще «истинной», явилась интерпретация всего со мной случившегося во сне как смещения меня самого, сдвига моей души в пространстве и во времени одновременно в Москве и в Польше, и еще в каком-то сибирском городе на выселках, в конце 50-х, а может быть в начале 60-го. Всего скорее, я оказался в теле «знакомой незнакомки».

ПОИСКИ МЕСТА НАЗНАЧЕНИЯ
Первым делом, придя в себя, я занялся поисками той дороги, по которой мог проезжать автобус из сна. Мне нужна была хоть одна зацепка для того, чтобы разузнать, кем была та женщина, которой я стал во сне. Слава Богу, я был в отпуске и предоставлен самому себе. Для того, чтобы выяснить, где эта дорога пролегала, я пошел в химкинский филиал Ленинки, недалеко от моей дачи. Там я с трудом раздобыл карту московских автомобильных дорог конца 50-х — начала 60-х гг. этого века и физическую карту Подмосковья. И стал искать по ней то место, где дорога соприкасается с нашим лесом в Химках по направлению к Шереметьево, ибо именно туда мог ехать мой спутник, чтобы полететь в Варшаву. В библиотеке же я узнал, что Шереметьево стало использоваться в качестве международного аэропорта только в 60-м году. Для уверенности в том, что пережитое во сне происшествие имело место, я стал расспрашивать знакомых старожилов на дачах, где пролегала дорога в Шереметьево в то время. К сожалению, мало кто из них помнил об этом. Единственно, что мне удалось узнать так это то, что я и так нашел по карте, а потом уточнил при личном ознакомлении с трассой на Шереметьево. Через несколько дней я кое-как все же нашел похожее место, но не совсем там, где ныне пролегала дорога на международный аэропорт. Само место пока мне не дало никаких примечательных зацепок. Я уж было бросил свою затею, приняв ее за поиски «прошлогоднего снега». Только моя привычка доводить любое дело до конца вынудила меня напоследок обратиться к периодике лета 60-го года.
Объяснив свой интерес к пожелтевшим страницам более чем пятнадцатилетней давности необходимостью написать научную статью о недавней истории края, я перелистал тысячи страниц местных и центральных газет: «Вечерку», «МК», «Подмосковные новости» и пр., пока, к своему счастью, не наткнулся на небольшую заметку о происшествии на дороге в аэропорт от 23 июля 1960 г.
Там буквально было записано: «За минувшие сутки было совершено 2 грабежа, 10 краж и одна попытка изнасилования.
На дороге у химкинского леса тов. Виноградов, остановив автобус, направлявшийся в аэропорт Шереметьево, смог предотвратить попытку изнасилования комсомолки К.М.
В результате совершения Виноградовым мужественного поступка виновные в совершении преступления были задержаны. Товарищу Виноградову С.А. была выражена устная благодарность руководством местного отделения милиции за своевременное оказание помощи в предотвращении преступления и в задержании в нем виновных».
Когда я наткнулся на знаковую заметку, у меня потемнело в глазах от такого совпадения с тем, что я видел во сне. Мой сон был вещий. Причем он извещал меня о том, что уже давно «кануло в Лету». Это была реальная зацепка. Моим спутником по сну был некто «тов. Виноградов А.С.».
Теперь я должен был все разузнать о том, кто такой Виноградов А.С. И только потом я мог, имея сведения о Виноградове, попробовать разведать, кем была его спутница в тот день, когда он спас женскую честь комсомолки, как ее… кажется, да, К.М., от посягательств кучки негодяев. Однако, зная о характере деятельности тов. Виноградова, я не мог не отдавать себе отчет в том, что наведение о нем справок может обернуться для меня нежелательными последствиями. Ведь возникал естественный вопрос о том, что меня заставило наводить такие справки о советском шпионе, тем более двойном агенте. Он не мог не возникнуть у почтенных работников с Лубянки, если моя самовольная розыскная деятельность коснется государственных интересов СССР. Надо было думать, как именно начать свой опасный розыск, чтобы сделать его безопасным для меня лично. Я не счел ничего лучше, как представиться в случае необходимости объяснения причины моего поиска А.С. Виноградова сыном той самой комсомолки К.М., честь которой и заодно мою жизнь спас разыскиваемый. В то время я мог быть еще в утробе спасенной комсомолки. И хотя я был немного старше мифического утробного зародыша, тем не менее, я не смог придумать лучшего объяснения.
Если «тов. Виноградов А.С.» был двойным агентом, известным в антисоветском варшавском подполье под именем «пан Войтыла», конечно, при условии прозорливости моего сна, сама его фамилия могла быть «шпионской легендой». И все же я решил «попытать счастья» и обратился за справкой в московское бюро услуг. Там, как я и ожидал, мне выдали целую кучу адресов, по которым я устал ходить и искать на свою бедную… голову приключения. Все указанные адреса били мимо цели.

НЕЖДАННО-НЕГАДАННО
И вот однажды, уже где-то спустя две недели после моих поисков, когда я стал частично забывать мой ночной фантом, со мной произошел странный случай. В обеденное время я зашел в осенний парк, расположенный недалеко от места работы, где я прозябал после отпуска в ожидании того, что придет час моего освобождения от мирской суеты и канцелярской скуки. Присев на скамью, я стал наслаждаться одним из последних солнечных сентябрьских дней, окруженный со всех сторон деревьями с опадавшей к моим ногам светло-желтой и красно-бурой листвой. Закрыв от радости слияния с погожей погодой глаза, я не заметил, как кто-то подошел ко мне и неожиданно задал вопрос, поставивший меня в тупик.
— Александр Сергеевич, почему вы ищете Александра Сергеевича Виноградова?
Услышав вопрос, я буквально чуть не упал со скамейки от страха. Вытаращив глаза, я увидел рядом с собой сидящего человека, точнее, странное существо без пола и возраста в наглухо застегнутом сером пальто, внимательно на меня смотревшее. Существо пожелало со мной познакомиться.
— Позвольте представиться, Юрий Алексеевич Гагарин. Да, да, тот самый. Слухи о моей смерти сильно преувеличены. Я недавно вернулся из космоса. Не смотрите на меня как на сумасшедшего. Я действительно Юрий Гагарин.
Что я мог сказать в ответ на бредовое представление городского сумасшедшего, кроме того, как с ним согласиться?
— Что вы, что вы, Юрий Алексеевич, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы не погибли и недавно вернулись из космоса. Меня удивил ваш вопрос. Откуда собственно вы меня знаете, как и то, что я ищу товарища Виноградова?
— Александр Сергеевич, вы неисправимый скептик. Ну, да Бог с вами. Не верите, что я Юрий Гагарин, ну, и не верьте. А у нас в космосе все вас знают, — стал уверять меня сумасшедший. — Вот прислали вам сообщить, чтобы вы воздержались от поисков Александра Сергеевича. И знаете почему?
— Почему? — только и мог я ответить своему необычному собеседнику. У меня было странное неземное чувство, что в этот момент нашего с ним разговора мы были единственные существа во всей Вселенной.
— Не бойтесь, Александр Сергеевич, мы не одни. Ответ на ваш вопрос прост: Александр Сергеевич Виноградов – это вы.
— Как это я? Вы в своем уме?
— Это очень интересный вопрос. Можно сказать с достаточной степенью уверенности, что я не в своем, а в вашем уме. А вот ваш ум явно находится не в своей тарелке.
— Если придерживаться вашей логики, то мой ум находится не в моей голове, ибо она занята вами. Так что ли?
— Это, конечно, остроумное замечание, но оно не имеет отношения к реальной действительности.
— А, что есть нереальная действительность?
— Да, есть, если говорить о действительном существовании иллюзорных представлений.
— А не кажется ли вам, что как раз вы являетесь носителем таких представлений?
— Александр Сергеевич, вы намекаете на то, что я выдаю себя за Юрия Гагарина, сам им не являясь? Вы, вероятно, полагаете, что я сбежал из сумасшедшего дома и морочу голову здравомыслящим людям, например, вам?
— Нет. Если бы вы подошли ко мне и ограничились заявлением о том, что вы прилетели из космоса в качестве Юрия Гагарина, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение, то всего скорее я бы так и подумал. Но когда вы мне сказали про товарища Виноградова, которого я действительно ищу, зная только его инициалы, а не полное имя и отчество, которые вы мне назвали, я серьезно задумался над тем, откуда вы это знаете.
— Значит, вы не принимаете мое объяснение о том, что мне известно о ваших поисках благодаря тому, что я наблюдаю за вами из космоса. Тогда как вы сами можете объяснить то, что я знаю о ваших поисках? Вы сами себе противоречите: то вы признаете меня Юрием Гагариным, то мне отказываете в таком существовании, считая меня не в своем уме. Тем более, я сам оговорился, что нахожусь у вас в сознании.
— Юрий Алексеевич, давайте рассуждать здраво. Исходя из тех данных, которыми мы располагаем, имея некоторый опыт общения друг с другом, можно допустить, что вас используют «втемную» какие-то неведомые силы, чтобы расспросить меня о том, почему я обратился к поискам некоего товарища Виноградова, которого, по-вашему, зовут так же, как и меня. То, что вас использует некто, вы проинтерпретировали так, что являетесь их посланцем. Этого некто вы связали с космосом, который у вас ассоциируется с первым космонавтом Юрием Гагариным. На этом вымышленном основании вы отождествили себя самого с давно погибшим Юрием Гагариным. Тем более, может быть, вас действительно зовут Юрием Алексеевичем Гагариным. И вот вы в качестве однофамильца первого космонавта предположили, что и я являюсь собственно указанным Виноградовым, так как меня также зовут, как и его. Как вам такое объяснение?
— Вполне разумное. Только опять же оно имеет отдаленное отношение к тому, что есть. Ваше предположение о том, что я однофамилец первого космонавта, даже больше того, имеющий с ним одно имя и отчество, был использован вне-человеческим разумом для того, чтобы выведать у вас причину вашего интереса к товарищу Виноградову, звучит по меньшей мере странно, если не сказать буквально «безумно». Так кто же сумасшедший: я или вы?
— Могу только сказать, Юрий Алексеевич, что я заинтересовался судьбой товарища Виноградова, когда в нем признал того человека, с кем я ехал во сне на автобусе в аэропорт Шереметьево. Смею вас заверить, я не был им в своем сне.
— Так вот оказывается, зачем вы им интересуетесь. Александр Сергеевич. Интересно получается, почему именно им вы заинтересовались? Или вам лишь он смог присниться? Иначе как объяснить ваши попытки его разыскать? Вряд ли вы слышали когда-нибудь хотя бы от одного человека, чтобы тот стал искать ему приснившихся незнакомых людей наяву и тратить на это свое драгоценное время. И еще. Вы слышали во сне, как зовут вашего спутника по дороге в аэропорт Шереметьево? А когда, кстати, вы ехали в Шереметьево?
— Юрий Алексеевич, я вы случаем не комитетчик?
— Похвальная манера отвечать вопросом на вопрос, вы не находите, Александр Сергеевич?
— Ладно, чего уж там. Мне нечего скрывать. Да, от вас ничего и не скроешь. Как сказал классик: «Быть может, за стеной… укроюсь… от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей».
— Вот вы и заговорили словами апологета вашего тезки. Да, разумеется, от нас ничего нельзя скрыть. Только вы ошибаетесь, приравнивая нас к сотрудникам КГБ. Мы Стражи Космоса, а не Земного Социалистического Царства Партийцев.
— Вот как? И от кого вы защищаете космос? Случайно, не от меня ли?
— Если серьезно, Александр Сергеевич, вы чересчур много придаете значения своей персоне. Итак, если вы хотите, чтобы я помог вам в поисках попутчика во сне уже наяву, пожалуйста, ответьте на поставленные вопросы.
— Извольте. Я определил, что мой попутчик Виноградов в дороге на аэропорт вышел на опушке леса у дороги и предотвратил попытку изнасилования комсомолки К.М. Заметку об этом происшествии я обнаружил в местной газете от 23 июля 1960 г.
— Ну, хорошо. А какая вам печаль от того, что этот Виноградов ехал с вами в автобусе во сне, а потом спас честь какой-то комсомолки от нападения хулиганов в лесу у дороги на Шереметьево? Или Александр Сергеевич все же вам кем то приходится?
Я, наконец, решил все выложить начистоту моему странному собеседнику и рассказал о том, кем я был во сне и кем я считаю товарища Виноградова А.С., но тут же пожалел об этом.
— И как быть женщиной мужчине? Понравилось, Александр Сергеевич? Нет, на самом деле, без дураков? Помню, сам я, когда стал мужчиной в одном из рождений, был вне себя от горя: как можно писать стоя?
— Нашли тоже проблему.
— Нет, не скажите, нам, бывшим женщинам, это крайне неудобно делать. Вот я, например… а, впрочем, я не об этом. Итак, во сне вы чувствовали себя женщиной и вам, естественно, интересно знать, кем именно вы были и как вас звали. Законное желание. Только что оно вам дает? Ну, узнаете вы, кем были во сне, и чито?
— Не чито.
— Вы, Александр Сергеевич, так пытаетесь меня передразнивать? Зачем? Я же ваш спаситель, который может освободить вас от вашей же идеи-фикс.
— А зачем, вам то это, я в свой черед спрошу?
— Мы заинтересованы в вашем хорошем самочувствии. Вы у нас на хорошем счету. Или ваше внимание во сне привлекло нечто другое?
— Может быть. Только я этого уже не помню.
— Так ли? Вы говорите мне правду?
— Вы не находите, Юрий Алексеевич, что ваши вопросы превращают нашу беседу в допрос? Может быть, вы на самом деле сотрудник комитета?
— Нет, что вы, Александр Сергеевич, как можно. А не снилось ли вам то, что вами кто-то руководит?
— Кто может мной руководить во сне? Вы в своем уме? Уже и во сне я должен кому то подчиняться?! Не много ли вы на себя берете как посланец неведомых сил: По-вашему, выходит, что человек полностью обязательно есть чья-то марионетка?
— А разве нет?
— Конечно, нет, — соврал я и перешел на поиски, — так кто та женщина, которой я был во сне?
— Она ваша будущая женщина.
— Откуда, Юрий Алексеевич, вы знаете, кто будет моей женщиной в будущем? К тому же той женщине, наверное, уже много лет.
— Ну, и что, с возрастом они еще слаще.
— А я думаю, что уже горчат и кислят.
— Если бы я был той, которой был, то доказал бы вам, что вы глубоко не правы.
— Прошу вас, Юрий Алексеевич, так больше меня не пугайте.
— Могу только сказать, что звать ее, как и вас, «Сашей», и что ей не так много лет, как вам кажется. Саше сейчас двадцать лет.
— И когда мы встретимся?
— Скоро. Засиделся что-то я с вами, Александр Сергеевич.
— А как же товарищ Виноградов?
— С ним вы тоже в свое время увидитесь. Засим я вынужден откланяться. Мы еще увидимся, — сказал он напоследок и мигом взмыл в небо, растворившись в его голубой лазури.
Я еще долго сидел на парковой скамейке, приходя в себя от пережитого потрясения. Не каждый день на твоих глазах происходит чудо вознесения человеческого существа на небо. Впрочем, это мог быть и не человек, а какое-то другое существо. Но, тем не менее, никто и никогда, кроме птиц, не взмывал прямо в небо на моих глазах. Что я мог подумать и сказать об этом? Ничего конкретного, ибо это было выше моих сил. Правда, я мог пофантазировать на эту тему, например, о том, что странный субъект, представившийся мне Гагариным Юрием Алексеевичем, был призраком, демоном или духом самого первого космонавта или, действительно, посланцем неба, принявшим человеческую наружность. Только он никак не походил на самого Юрия Гагарина. Можно, конечно, было обойтись без всяких этих чудесных эффектов, чтобы оказать мне посильную помощь в моих поисках свидетелей откровения сна, явившись в образе простого человека, не вызывающего никакого подозрения в его неземном происхождении. Но, как говорят люди в таких случаях, «пути Господни неисповедимы». Сама чудесность исчезновения посланца неба или «космоса», как выражался мой собеседник, должна была, вероятно, засвидетельствовать подлинность сказанного. Меня во всей этой необычной истории покоробило только одно: манера общения демона, принявшего человеческий образ, очень уж напоминала привычный образ работы с клиентом сотрудника внутренних дел. Видать, и в небесной канцелярии не могут обойтись без услуг таких, с позволения сказать, «помощников».

ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
И вот во исполнение предначертанного, о котором мне поведал на скамейке в парке «Юрий Гагарин», я «случайно» встретился со своей судьбой в образе прекрасной «знакомой незнакомки». К тому времени я так замотался на своей хлопотной работе, что почти забыл о своих сомнительных делах с потусторонними силами.
Уже была ранняя зима, покрывшая Москву первым снегом. На улице было зябко и ветрено. Под ногами лежал лед, припорошенный снежной крупой. И я, подняв воротник демисезонного пальто, осторожно шел боком по скользкому тротуару, надвинув фетровую шляпу чуть не на сам нос, а не то бы мне пришлось долго гоняться за ней следом под резкими порывами колючего от холода ветра. Сильный удар ветра чуть не сбил меня с ног, как только я вознамерился повернуть за угол на соседнюю улицу, на которой располагалась моя работа. Вторая попытка оказалась удачной, но кто-то из-за угла с наветренной стороны, шел мне навстречу и прямо упал на меня. Не выдержав всей тяжести постороннего тела, я поскользнулся на ледяной корке тротуара, упал навзничь, ударившись больно затылком о камень брусчатки мостовой, и потерял сознание. Через мгновение я очнулся и увидел близко над собой красивое женское лицо. Яркие глаза виновницы моего падения излучали теплый, ласковый свет из-под прищуренных длинных ресниц.
— Какая я неловкая, чуть не убила вас, — виновато говорила прекрасная «знакомая незнакомка».
Мне так было хорошо лежать на мостовой и слышать над собой ее певучий голос. Тут она опустилась на колени рядом со мной и своими нежными руками приподняла голову, из-под нее потекла слабая струйка темной крови, окрашивая снег в розовый цвет. Тогда моя спасительница сорвала с шеи шелковый шарф и стала мне перевязывать им мою раненную голову. Вокруг нас столпились люди и стали советовать обратиться в ближайшую больницу на той же самой улице. Мне было странно их видеть. Они все были одеты явно не по моде наших «джинсовых семидесятых». Рядом проехал допотопный роллс-ройс с клаксоном, который огласил нас квакающим предупредительным сигналом. Благо, что я историк и по наружности людей, машин и самой улицы, а также манере говорить, попробовал для себя определить, в какое время я попал. Мне показалось, что это было второе десятилетие нашего века. Моему удивлению не было границ.
Один пожилой мужчина предложил поднять меня на ноги. Не долго думая, моя незнакомка потянула меня за руку, чтобы поднять с мостовой. Стоявший рядом молодой мастеровой с пышными черными усами, похожий своей комплекцией на циркового силача, заметил: «Так, барышня, вам его никогда не поднять». Он наклонился ко мне и, крепко взяв меня под мышки, медленно стал поднимать на почти вытянутых руках, пока не поставил на ноги.
Тем временем мой ангел-хранитель подставил свою руку под мой локоть, и я сделал первый неуверенный шаг вперед. Затылок у меня разрывался от боли, голова кружилась, было дурно. И все же я держался на ногах. За первым шагом последовал второй, но на нем я чуть не споткнулся. Однако прелестная спутница предупредила мое падение, прижав меня к себе, и мы вместе медленно пошли по направлению к неведомой мне прежде больнице. Несмотря на болезненное состояние, я невольно почувствовал большое волнение от пленительного прикосновения гибкого тела и жасминного запаха духов моей проводницы.
Женщина средних лет в капоте, держа обеими руками корзину с продуктами, громко высказалась мне в след: «Ну, и вырядился, прямо, как фон-барон, а что творится под носом не увидел». Мастеровой же подбежал к нам и протянул мне шляпу. Моя спасительница поблагодарила его от всей души, а я с благодарностью пожал его крепкую рабочую руку.
— Всегда, пожалуйста, — сказал, улыбаясь, парень и помахал нам на прощание рукой.
У меня теперь появилась возможность внимательнее присмотреться к своей спутнице. Она была одета по моде времен первой мировой войны. На ней было приталенное «универсальное пальто» из кашемира черного цвета с цельноскроенными рукавами со строгими лацканами и расширенной и укороченной юбкой. Воротник пальто был стойкой с V-образным вырезом. На голове сидела аккуратная шляпка «клош», по форме напоминающая колокольчик. На ножках были кожаные туфли серого цвета с высоким каблуком. Но вся ее элегантная одежда не шла ни в какое сравнение с ее естественной красотой. Стройность фигуры и гармоничность черт девушки лишь подчеркивал изящный силуэт ее одежды: пальто, шляпки и туфель. Прежде всего, притягивало беспристрастный взгляд ценителя женской красоты ее очаровательное лицо. Оно было удивительным: высокий лоб, большие зелено-карие глаза с длинными ресницами под темными изогнутыми бровями, между ними нос правильной формы, а ниже рот с ровными белыми зубами, округлый подбородок и утонченная шея с пульсирующей веной под тонкой бледной кожей. Мне так и хотелось прикоснуться к ее розовым губам, которые составляли цельный ансамбль из верхней стреловидной и припухшей нижней губы в виде изогнутого колчана.
— Бога ради, извините меня, милая моя спутница, что отнял у вас время, — наконец нашелся я что сказать, — позвольте мне представиться, — Александр Сергеевич, ваш покорный слуга.
— А меня зовут Дарья Петровна, — просто ответила моя спасительница и добавила, — вот мы с вами и познакомились.
То, что сказала мне Дарья Петровна, оказалось решающим аргументом в понимании того, что она – моя судьба. Именно она была виновницей не только моего падения, но и, самое главное, моего сна. Лишь когда я это понял, до меня дошло, где я оказался. Это было слишком много для моей больной головы. От очевидности сознания того, что я невероятным образом оказался в далеком прошлом, за шестьдесят лет до моего времени, у меня совсем закружилась голова, и, если бы Дарья Петровна меня вовремя не прислонила к фасаду больницы, к которой мы уже подошли, то я немедленно грохнулся бы у ее ног.
— Сестра! Подойдите сюда, — крикнула Дарья Петровна выходящей из дверей больницы сестре милосердия с красным крестом на белом плотном повязанном платке.
Вместе с молоденькой миловидной сестрой Дарья завела меня в больничный зал для приема посетителей. Вскоре ко мне подошел доктор и увел в свой кабинет. Осмотрев, он сказал, что у меня сотрясение мозга. Когда он спросил мое имя и где я живу, то я ответил ему, что от падения частично потерял память и не помню ни своей фамилии, ни того, где живу. Записав мои слова, он вызвал через медицинскую сестру Дарью Петровну, которой передал слово в слово все, что от меня услышал.
— Как я понял, вы помогли Александру Сергеевичу дойти до больницы. У него частичная амнезия и, пока его не хватятся близкие, он может, конечно, на время остаться у нас. Но… в связи с поступлением большой партии раненных с самого фронта у нас нет лишних больничных коек. В случае такого сотрясения мозга, которое наблюдается у нашего больного, единственным способом лечения является больничный покой.
— Не беспокойтесь доктор, я возьму его к себе. У меня дома есть все условия для такого покоя.
Врач попросил Дарью Петровну на всякий «медицинский» случай оставить свои координаты и пожелал мне скорейшего выздоровления.
Когда мы вышли на улицу, то Дарья Петровна взяла извозчика, и мы не спеша поехали по гулким мостовым от Воздвиженки, на которой располагалась больница, через Тверскую улицу до Камергерского переулка. Всю дорогу, пока мы ехали, у меня было такое ощущение, что я оказался на прогулке в музее под открытым небом.
Оказавшись в Камергерском переулке, извозчик остановился, и мы вышли из коляски. Дарья Петровна повела меня к себе домой. Подойдя к самому парадному, я попросил мою спутницу остановиться.
— Дарья Петровна, еще раз извините за то, что причинил вам такие большие хлопоты. Теперь я знаю, где вы живете, и когда я буду чувствовать себя лучше, то обязательно вас приглашу в оперу в знак благодарности. Вы не откажитесь мне составить компанию?
— Это зависит от вашего поведения, Александр Сергеевич. Вот, например, сейчас вы меня очень обидели. Как вы плохо обо мне думаете. Неужели вы, Александр Сергеевич, думаете, что я спокойно пойду к себе домой, когда человек, в несчастье которого я непосредственно виновна, буквально окажется на улице, не зная, куда ему идти. Если вы меня хоть капельку уважаете, то поклянитесь, что будете во всем слушаться меня. Договорились, Александр Сергеевич?
— Дарья Петровна, я готов вам в чем угодно поклясться, настолько это важно для меня.
— Что для вас важно, Александр Сергеевич? Что вы меня будете слушаться или что я вас сбила с ног?
— Совершенно верно, Дарья Петровна, для меня важно то, что вы помогли мне оказаться на мостовой. Благодаря этому я с вами встретился. Если бы я умер от этого, я был бы счастлив.
— Александр Сергеевич, пойдемте скорей домой, а то вам опять нехорошо.
— Слушаю и повинуюсь, Дарья Петровна, — ответил я и предложил руку своей заботливой спасительнице.
Заметив мою улыбку, Дарья Петровна уверилась в том, что со мной относительно все в порядке и взяла меня под руку. Я почувствовал, что она втайне была тронута моей рыцарской верностью ее особе. Когда мы поднялись на второй этаж большого трехэтажного дома с колоннами, то моя госпожа известила меня о том, что живет с отцом. Ее брат теперь воюет на южном фронте в чине капитана артиллерии.
— А вы, Александр Сергеевич, не были случайно на войне?
— Насколько я помню, Дарья Петровна, я на ней еще не был.
— И, слава Богу, Александр Сергеевич.
Тут Дарья Петровна позвонила в дверь, она открылась и показалась, как я понял, служанка, которая, поздоровавшись, приняла у меня пальто и шляпу. С перебинтованной головой я представлял жалкое зрелище. В зеркале в прихожей я увидел удивленное лицо пожилого мужчины.
— Сережа! Что с тобой случилось?
Как я понял, с этими словами он обратился именно ко мне. Я сделал большие глаза.
— Как, неужели ты не признал своего школьного друга? – только и мог, что спросить раздосадованный хозяин дома.
— Папа, посмотри внимательно на Александра Сергеевича. Он тебе в сыновья годится, а не в школьные товарищи.
— И в самом деле, что это я. Однако вы так похожи на моего школьного друга Сергея Ивановича Виноградова, что я вас принял за него. Может быть, вы его сын?
— Извините, Петр… («Андреевич», мне подсказала Дарья) Андреевич, от падения я совсем не помню свою фамилию и кто был моими родителями.
— Папа, будет хорошо, если ты меня выслушаешь. Я виновата в том, что спешила и нечаянно сбила с ног Александра Сергеевича. Он упал, потерял сознание, а когда пришел в себя, то оказалось, что он многое забыл. Доктор сказал, что у Александра Сергеевича сотрясение мозга. И от этого частичная амнезия. Я предложила ему погостить у нас дома, чтобы он мог прийти в себя. Доктор согласился. К тому же у него в больнице много раненных с фронта и не хватает больничных коек.
— О чем ты, Даша, говоришь. Ты меня заставляешь самого себя стыдиться. Неужели у нас не найдется места для такого милого человека, как Александр Сергеевич. К тому же он не может не быть родственником моего друга. Я вам серьезно говорю, Александр Сергеевич, что вы буквально вылитый Сергей Виноградов.
— Все может быть, Петр Андреевич. Это как судьба распорядится.
— Даже то, что вы сказали, вы сказали так, как говорил мой друг Сережа.
— Александр Сергеевич, с моим отцом бесполезно спорить, ведь он преподает в университете философию.
— Вот как? Петр Андреевич мне будет интересно вас послушать.
— Мы еще с вами побеседуем. А ну-ка, Даша, ты почему держишь своего гостя в прихожей? Пора уже обедать.
И тут я увидел, как ей к лицу твидовый английский костюм из жакета с басками, вышитыми отворотами, карманными лацканами и удлиненная «хромающая» юбка, сужающаяся книзу. Короткие завитые волосы, постриженные в стиле «буби-копф», не только не портили Дарью Петровну, но придавали ее облику некоторую пикантность.
— Марья, отведи, пожалуйста, Александра Сергеевича, в комнату для гостей. Вы пока там отдохните с дороги, прежде чем мы соберемся к обеду.
Когда служанка меня повела в комнату для гостей, то я спросил у нее, какой сегодня год, месяц и число. Она сказала, что с утра было 12 декабря 1916 года по новому стилю. Оставшись наедине с самим собой, я предался серьезным размышлениям. Черепная травма от падения на скользкой мостовой еще давала о себе знать, но никак не мешала моим размышлениям.
Итак, я оказался в прошлом, причем не своем. К тому же оно было не прошлым моего воспоминания, а реальным прошлым, являющимся для меня самым настоящим настоящим. Как это могло произойти, я не ведал. Но это было так. И что мне можно было делать? То, что я уже сделал и продолжаю делать впредь. Я встретил свою любимую. Я это еще предчувствовал в своем необычном сне, только дал ему неверную интерпретацию касательного того, в кого я влюбился. Это был не я, а Дарья Петровна. Теперь я должен был поступать в соответствии с историческим моментом. Близилась февральская буржуазная революция, а за ней большевистский октябрьский переворот с кровавой гражданской войной. Я должен был предпринять все возможное, чтобы спасти от вероятной гибели мою любовь, — Дарью Петровну. Но для этого мне надо было поближе познакомиться с ней, чтобы она мне всецело доверяла. А это возможно только при условии того, что она меня по-настоящему полюбит.
Затем надо было разыскать средства для того, чтобы вовремя покинуть Россию. У меня не было никаких обязательств перед царем и прочими идеологическими фетишами, чтобы я жертвовал собой и другими на империалистической или гражданской войне, а тем более для так называемой «революции». Поэтому меня ничто не могло удержать в России. Я не знал своих предков, ибо насколько я себя помнил, всю свою недолгую жизнь был сиротой. Однако меня до поры до времени могла удержать только Дарья Петровна. И вот ради этого я мог играть роль больного частичной амнезией, ибо в мое объяснение того, что я человек из будущего, мне сейчас абсолютно никто не поверит. Другое дело, если Даша меня полюбит, то может быть…
Но где найти мне средства на отъезд в Европу или Америку? Ведь у меня в карманах нет ни одной завалявшейся дореволюционной копейки. Я лихорадочно стал думать о том, что может стать источником денежных накоплений. Не найдя ничего лучше, я остановился на историческом кладе с обязательными драгоценностями. Единственно, что меня могло утешить, так это воспоминание о том, где я был свидетелем находки дореволюционного клада. Таковых у меня не было на примете. Может быть, они и есть, но я забыл об их существовании. Дело осталось за малым: нужно было их вспомнить. Однако на этой мысли меня прервала Марья, вошедшая в комнату для гостей, чтобы позвать меня к обеду.
За обедом я решил разузнать, как относятся к войне и возможности революции Даша и ее батюшка. Разумеется, разговор об отъезде или хотя бы о путешествии в Европу был преждевременен. Для меня сейчас немаловажной проблемой становился поиск паспорта. Долго разыгрывать партию человека, не помнящего своего прошлого, я не мог. Денежные средства были необходимы еще для того, чтобы разрешить эту проблему. Близкое знакомство с прелестями жандармского управления, в котором знают, как поступать с людьми без соответствующих документов, не входило в мои планы. Для того, чтобы в ближайшее время приобрести фальшивый паспорт требовалось знакомство либо с преступным миром, либо с революционерами, либо, наконец, с продажными жандармами. А чтобы иметь с ними дело, нужно было большое количество денежных знаков.
— Александр Сергеевич, я вот о чем подумал. Вам нужно будет сменить одежду. Так теперь никто не ходит. Зачем в наше неспокойное время привлекать к себе излишнее внимание полиции. Кстати, у вас есть при себе личные документы? – спросил меня участливо Петр Андреевич.
— Я думаю, так никто не ходил и прежде. Я не помню. Надо посмотреть в карманах.
— Александр Сергеевич, а что вы хотели сказать вот этим «так никто не ходил и прежде»? — спросила меня Даша.
— Насколько я помню себя, я был историком. Так вот, я не помню, чтобы в такой одежде ходили люди десять, двадцать, тридцать лет назад, когда меня еще не было. Но так не ходят и сейчас. Остается сделать вывод о том, что так могут ходить люди в будущем.
— Александр Сергеевич, можно я вас буду называть на правах вашего старшего знакомого Сашей?
— Конечно, можно, Петр Андреевич. Я попроси бы, чтобы меня так называла и Дарья Петровна, ибо я полностью в вашей власти как пришелец из иных миров.
— Папа, как интересно, оказывается, Александр Сергеевич к нам пожаловал из будущего. А какие туалеты носят у вас ваши женщины?
— Даша, не фантазируй. Саша, вы знаете, у Даши богатая фантазия. Вот когда она была маленькой, то мечтала о принце, который пожалует за ней из далекого будущего, чтобы увести ее туда.
— Дарья Петровна, к сожалению, я не имею возможности вернуться в будущее.
— Александр Сергеевич, неужели вы поверили в то, что я до сих пор верю в детские сказки? Ведь папа просто шутит.
— Какие могут быть шутки, Дарья Петровна, человек без памяти явно является человеком из будущего.
— Ах, вот если так, то мне понятно.
— Кстати, Петр Андреевич, вы ведь преподаете философию в университете. Как я понял, являетесь, вероятно, профессором. Вы как человек мыслящий и знающий, я полагаю, знаете, чем закончится эта война, в которой участвуют миллионы людей, целые народы. У нас воюет крестьянство, которое должно пахать. Скоро начнутся голодные бунты в центральных городах, — ведь кто выращивает хлеб? Рабочих рук не хватает. А у миллионов крестьян оружие в руках. Плюс революционная пропаганда. Самодержавие уже не способно держать порядок. Как вы думаете, начнется ли революция? Вы не можете не знать, что всегда за революцией следует гражданская война, в которой гибнут миллионы людей похожих друг на друга. Вы не думали, что будет с вами, с Дарьей Петровной в этой человеческой мясорубке?
— Саша, ты задаешь такие вопросы, которые не только не решаются, но и не задаются за обеденным столом. Но я тебе отвечу. Я крайне обеспокоен создавшейся ситуацией и не только на фронте военных действий, но и у нас в тылу. То, о чем ты говоришь, у нас возможно. Причем это не абстрактная, а вполне реальная возможность. И я беспокоюсь за судьбу моей дочери и сына, который воюет на фронте.
— Я понимаю, что не место здесь и сейчас об этом говорить, но вы можете полностью рассчитывать на меня в этом деле. Я готов предпринять все от меня зависящее, чтобы спасти Дарью Петровну и вас от надвигающегося кошмара. Дело в том, что революция начнется с голодного бунта в Петрограде в конце февраля следующего года, меньше чем через три месяца. Если хотите точную дату, то с 23 февраля 1917 г. по новому стилю.
— Александр Сергеевич, откуда вы можете об этом знать? – с большим сомнением в голосе меня спросила Даша.
— Откуда я могу это знать? Я вспомнил. Из школы. У нас этому учат детей в младших классах. Я об этом узнал еще в 50-х гг. этого века.
— Саша, вы нас разыгрываете. Такого просто быть не может. Время необратимо и назад в прошлое вернуться нельзя. Если вы живете в будущем, то как вы оказались в прошлом. Неужели вы не понимаете, что нарушаете законы элементарной логики?
— Я не вижу здесь противоречия и нарушения законов элементарной логики. Необратимость времени не входит ни в один закон такой логики. Как раз законы элементарной или формальной логики обратимы, если мне не изменяет память. Другое дело, как вообще может быть такое возвращение в такое прошлое, которого у меня никогда не было. Для меня это тоже загадка. То, что я оказался у вас, в 1916 г., для меня настоящее чудо, которое я не могу объяснить ни с философской, ни с научной точки зрения. Надеюсь, вы не принимаете меня за сумасшедшего?
— Саша, я отдаю себе отчет, что вы в здравом уме. Вот что касается памяти, то не вполне уверен.
— Неужели вы, Петр Андреевич, с вашим-то умом, не догадались и не додумались, что в моем случае есть нечто необъяснимое? Вот взять хотя бы мою одежду. Или то, что я говорю о будущих событиях. Ладно, ждать начала революции пришлось бы долго, чтобы проверить, говорю ли я правду. Но хотите, я вам скажу, что произойдет скоро: в ночь на 17 декабря 1916 г. по новому стилю будет убит Григорий Распутин во дворце князя Юсупова на Мойке в Петрограде. Его сначала отравят цианистым калием, потом попадут тремя пулями в голову, в печень и почку. Но это его не убьет. Тогда его свяжут веревкой по рукам и ногам и сбросят с моста недалеко от Каменного острова в полынью Невы. До убийства осталось не полных пять дней.
— Александр Сергеевич, что за ужасы вы говорите! — с неподдельным испугом сказала Даша.
— И в самом деле, Саша, вы нам рассказали прямо готическую историю.
— Хорошо, а что вы скажите на это? — сказал я, вытаскивая советский паспорт из внутреннего кармана пиджака.
— Позвольте.
— Пожалуйста, возьмите, — ответил я Петру Андреевичу и протянул свой паспорт.
— Так, хорошая кожаная обложка. Только в ней ничего нет.
— Как нет?
— Вот так. У вас есть еще, Саша, аргументы в пользу вашего футуристического существования?
— Вероятно, я оставил его дома. Хорошо, ваша взяла. Но у меня есть еще отложенный, заочный аргумент. Подождем до 17 числа сего года.
— Хорошо, Саша, договорились, мы к этому разговору вернемся 17 декабря. Вы, оказывается, еще больший фантазер, чем моя Даша.
— Ну, папа.
— Что папа? Осталось только мне заняться сказками для взрослых.
— Только, Петр Андреевич и Дарья Петровна, у меня будет к вам одна просьба: никому не говорите о том, что я вам сказал. Если Распутина убьют, то мы может оказаться соучастниками этого убийства. Ведь откуда мы могли это знать заранее? Только если состоим сами в заговоре. В существование вестника из будущего жандармы и полицейские ищейки явно не поверят. Хорошо?
— Хорошо. Ты согласна, Даша?
— Уговорили.
— Ладно, молодежь, мне с вами очень интересно. Но меня ждут студенты и кафедра в университете. А вы пока Саша, пожалуйста, как следует отдохните. Это необходимо для вашего здоровья и для спокойствия моей дочери.
— Конечно, Петр Андреевич. Всенепременно.
— Вот и отлично.
На этом мы закончили обсуждение не только опасной, но и щекотливой темы, которая явно была не ко времени, так что я стал сожалеть о допущенной с моей стороны неосторожной откровенности.
Но как ни странно, то, что я сообщил, не отдалило меня от Даши, а, наоборот, еще больше сблизило.

ПРИВЫКАНИЕ К ПРЕВРАТНОМУ ВРЕМЕНИ
Прошло несколько дней. Дарья Петровна разодела меня в модном магазине с ног до головы в приличный костюм темного цвета, в серое пальто, черные теплые туфли и мягкую фетровую шляпу фирмы «Борсалино», а Петр Андреевич мне выдал 100 рублей на поиски моих родственников из рода Виноградовых в Москве. Я согласился принять от них денежную помощь только на условиях незамедлительного возвращения потраченных на меня денег в ближайшее время, когда ко мне вернется память. Я решил повременить с поисками мнимых родственников и не искушать судьбу, чтобы не попасться на глаза жандармам, которые не могли не заинтересоваться с подачи бдительных граждан особой, задающей странные вопросы о других гражданах, не имея паспорта в кармане, и не задержать меня для установления личности.
Что же я делал? За истекшее время я вспомнил, где находится клад, свидетелем обнаружением коего я стал случайно, еще в бытность мою студентом. Проблема заключалась в том, как мне проникнуть в дом, в котором он находился. С этим вопросом я быстро разобрался, ибо мне нечего было терять. В одном из трактиров под названием «Три богатыря» на Чистопрудном бульваре у Почтамта я познакомился с одной «темной личностью», которой предложил пойти на «верное дело». Эта личность была небезызвестным «конторщиком» по кличке «Графин». На него я вышел через трактирного полового Сидора, который за умеренную плату нашел мне этого вора с «аристократическими» замашками. Сидор аттестовал его в качестве «честного вора», работающего в одиночку, и указал оттопыренным мизинцем на сидящего в котелке господина с черными чаплиновскими усиками за столом со штофом водки и тарелкой с соленым огурцом. Подойдя к Графину, я показал на полового и сказал, что он мне его порекомендовал в качестве помощника в стоящем деле за 50 целковых серебром. С моих слов нужно было вскрыть в одной конторе дверь для того, чтобы я выкрал из закрытого архива нужные финансовые документы. Графин, немного помявшись, согласился. Я пообещал ему, что он сгодится мне для еще более важного денежного дела, но только потом, после успеха первого дела. При Графине был воровской инструмент, и мы сразу же направились в дом с кладом, в котором, как я предварительно узнал, располагалась контора по коммерческим делам.
Дело было днем. Контора находилась на Большой Никитской улице. На нее мы попали, исколесив половину Москвы на извозчике. Графин предложил сначала осмотреться, чтобы ненароком не попасться. Но в конторе была масса присутственного люда, и никто не обращал ни на кого внимания, будучи занят своим хлопотным делом. Интересующая нас комната находилась на верхнем, втором этаже в закутке, где не было народа. Мы решили тут же, не мешкая, взяться за дело. Графин вскрыл отмычкой запертую дверь и «встал на стреме», изображая из себя зеваку, а я проник внутрь помещения, закрыв за собой дверь на крючок. В случае тревоги Графин должен был подать условный знак напевом из популярного в то время романса «Нищая».
Когда я оказался в искомой комнате, то осмотревшись, подошел к подоконнику и поддев его короткой фомкой, данной мне Графином, вытащил его на себя. Под ним в углублении находился небольшой, потемневший от времени металлический ящик. Я его открыл и взял из него не все содержимое, а только часть, помня о том, что я не могу кардинально менять будущее, и обязан оставить что-то для того, что должно случиться через полвека. Иначе я могу изменить ход времени так, что в нем не будет места для меня, и я исчезну. Я взял только половину драгоценных камней, объемом в несколько каратов, спрятанных в черном мешочке, да пригоршню золотых монет вместе с дорогими колье, кольцами и сережками. Все это я спрятал в своем саквояже, который взял с собой на дело. Поставив все на свое место и заметя за собой следы, я вышел из помещения. Графин быстро закрыл отмычкой дверь на замок, я передал ему фомку и мы немедленно удалились из конторы, никому не попавшись на глаза. На улице я рассчитался с Графином и договорился с ним встретиться на следующий день уже в другом трактире для того, чтобы через него уже за большую плату сойтись с изготовлением фальшивых паспортов. После я взял на углу извозчика и удалился восвояси. На Арбате я предусмотрительно взял другого извозчика, чтобы не попасть впросак, — вдруг за мной кто-то следит, например, сам Графин. Мне было не с руки, чтобы кто-нибудь знал, где я остановился, чтобы не подставлять ни в чем не повинных людей.
На следующий день я встретился с Графином на Крымском валу, и мы пошли на соседнюю улицу, на которой проживал изготовитель фальшивых документов. Маклера звали «Вальтер». Я столковался с ним на 200 рублях золотом за то, что он срочно изготовит паспортную книжку на мое имя, которую, как он заверил меня, не отличишь от настоящей паспортной книжки. Что писать в такой книжке я сообщил ему, полагаясь на сведения, данные мне Петром о фамилии, имени и отчестве, месте рождения и проживания, звании, вероисповедании и пр. Дав маклеру задаток, я вышел из его дома. На улице я не нашел Графина. Впрочем, мне он был уже не нужен. Но, на всякий случай, я повторил свои попытки «замести следы», прежде чем вернуться домой в квартиру моих друзей.
Сегодня, 17 декабря 1916 г., Петр Андреевич и Дарья Петровна должны были удостовериться в том, что я оказался прав относительно случившегося с Григорием Распутиным. Для этого я на Арбате взял свежую газету «Петербургский листок», в которой прочитал сенсационную новость о подлом убийстве старца. С этим листком я и пришел к Дарье Петровне. Петр Андреевич все еще был на службе. Когда Даша сама прочитала заметку о гибели Распутина, она с испугом посмотрела на меня так, словно обнаружила в газете ядовитую змею. Я стал ее успокаивать.
— Дарья Петровна, да вы не переживайте так. Поставьте себя на мое место. Я должен еще больше волноваться на свой счет. Мне еще хуже. Что мне, человеку без прошлого и, пардон, замечу, без паспорта, теперь делать?
— Александр Сергеевич, у меня в голове не укладывается то, что вы сказали о себе. Как это может быть? Теперь я понимаю вас и прошу вас извинить меня за мою недоверчивость.
Когда Петр Андреевич пришел со службы, он первым делом сообщил мне, что в курсе того, что случилось с Распутиным: в университете только и говорили об убийстве Распутина, строя невероятные гипотезы о виновниках его смерти.
— Как нам теперь вас, Саша, натурализовать?
— Я уже работаю над этим вопросом. Не сегодня-завтра у меня будет на руках фальшивый паспорт.
— Но это опасно, — жить по поддельному документу.
— А что делать, Петр Андреевич, не сообщать же в полицию, что я прибыл из будущего и мне нужен настоящий паспорт. Меня точно упекут в психушку.
— Да, Саша, я вас понимаю. Но поверить в то, что вы из будущего, никак не могу. Я вам верю, но нахожу ваше объяснение невероятным.
— Я тоже. Но что делать? Приходится принимать реальность такой, какая она есть.
— И все же, Саша, опрометчиво обращаться за помощью к уголовникам.
— Я нашел наиболее простой способ решить мою проблему. Можно было еще обратиться к революционерам. Но это сделать никогда не поздно.
— И что вы, Саша, теперь будите делать?
— То, Петр Андреевич, что я вам на днях сказал. Нужно нам на время покинуть Россию, пока здесь не разразилась революция. Потом будет поздно.
— Но на это нужны средства.
— У меня они есть.
И я рассказал Петру Андреевичу и Даше о том, что разыскал клад, промолчав про то, как он мне достался. Петр Андреевич предположил, что если даже я и прав относительно революции, то не стоит «пороть горячку».
— На Новый Год и Рождество никто не будет устраивать революцию в религиозной стране. К тому же по вашим словам она случится аж в конце феврале следующего года. Так что торопиться не надо, надо пожить в свое удовольствие на родной земле, хотя бы на праздники. Это касается, прежде всего, вас, молодежи. Да и меня тоже. Так что ходите в оперу, в театр, наконец, в синематограф. Опять же Даше надо вспомнить о том, что она вольная слушательница университета.
Прошло несколько дней и у меня уже была на руках фальшивая паспортная книжка, которую нельзя было отличить от настоящей. Поэтому я без опаски стал ходить с Дашей в оперу, в «Малый театр», на вернисажи и, разумеется, в кино на «немые фильмы», которыми прежде, в советское время, пренебрегал. Совместная жизнь с Дашей под одной крышей способствовала укреплению наших обоюдных чувств. Мы перешли на «ты» в личных разговорах.
Накануне Нового Года по новому стилю мы вместе с Дашей посетили несколько лекций в императорском университете. Мне было забавно второй раз посещать занятия в моем университете уже в качестве постороннего лица задолго до того, как я в него поступил в советское время. Вскоре я посетил и занятие Петра Андреевича, посвященное теории познания картезианцев-окказионалистов. Кстати, фамилия у моих новых знакомых была именитая: они были из старинного дворянского рода Боратынских, вышедших из польской шляхты. Мудрый поэт пушкинской поры Евгений Боратынский приходился им дальним родственником.
К сожалению, в московском университете, в этом месте пребывания светлых умов того времени, я не встретил тех, кто мог бы помочь мне понять то, что со мной произошло и к чему это может привести в будущем. Однако я имел «удовольствие» поговорить с Николаем Бердяевым, с которым случайно встретился в опере в антракте. Я нечаянно услышал от стоявших рядом со мной скучающих зрителей, что прошедший мимо них человек является одним из молодых многообещающих философов. По его лицу я понял, что это сам Николай Бердяев. Окликнув его, я решил с ним познакомиться.
— Николай Александрович, извините меня за бесцеремонность, но могу ли я с вами поговорить, нет, не сейчас, а когда вам будет удобно, об одном парадоксе времени, который со мной недавно приключился?
Бердяев остановился и, повернувшись ко мне вполоборота, посмотрел на меня как на сумасшедшего. Но, увидев, что-то в моих глазах, смягчился и насмешливо спросил: «Молодой человек, вы не находите, что здесь не подходящее место для таких разговоров»?
— Я понимаю.
— Мы прежде с вами не встречались?
— Нет, еще нет. Меня зовут Александром Сергеевичем Виноградовым. Я недавно у вас в Москве. Но уже успел разочароваться в том, что никто мне не может помочь с моим делом.
— …
— Видите ли, Николай Александрович, со мной произошел чудесный случай. Около двух недель назад я шел второпях на работу и, завернув за угол, поскользнулся и упал на мостовую, потеряв на мгновение сознание.
— Я вам сочувствую.
— Но когда я очнулся, то оказался на том же самом месте, но в далеком прошлом, в вашем, 1916 г.
— Так, если я вас правильно понял, вы, Александр Сергеевич, верно?
— Да, Николай Александрович.
— Вы невольно заглянули к нам из будущего, так?
— Да, именно так.
— Ну, извините, батенька, но с таким вопросом, вы обратились явно не по адресу. Я не занимаюсь магией и мистикой, и не излечиваю романтических молодых людей от «пылкого воображения».
— А как же быть с вашим интересом к антропософии и духовным исканиям людей, неравнодушных к трансцендентной стороне вещей?
— Откуда вы знаете о моем интересе?
— Из ваших сочинений, которые вы еще не написали. Прошу вас, Николай Александрович, не принимайте меня за сумасшедшего. Итак, мы можем с вами поговорить или вы не хотите узнать, что дальше будет? Я вам обещаю приоткрыть завесу времени над будущим, а вы мне поможете разобраться как философ с тем, что со мной приключилось.
— Вы думаете, что я способен на такое?
— Но можно попробовать.
— Почтенный Александр Сергеевич, у меня на такие головоломки просто нет времени.
— Жаль, Николай Александрович, а я думал, что в вашем лице найду интересного собеседника. Кстати, вы не помните, что в кадетском корпусе по Закону Божьему однажды получили на экзамене единицу при двенадцати балльной системе?
— Какой вы, право, я скажу, назойливый господин, Александр Сергеевич.
— Что ж, видно не судьба. А вы, Николай Александрович, потом пожалеете, да поздно будет. — ответил я ему и, развернувшись, удалился, найдя в своем «милом» собеседнике «высоколобого сноба». И поделом мне, — нашел с кем связываться. Я понял уже, что встреченный мной «философский индюк» никогда не пожалеет об упущенной возможности из-за своего непробиваемого самомнения. Это и к лучшему, зачем кому-нибудь знать то, что будет дальше с ним.

ВСТРЕЧА НОВОГО 1917 ГОДА И ПЕРВОЕ ПРИЗНАНИЕ
Новый год мы провели с Дашей в гостях у ее подруги, Марии Павловны Нелидовой. Там было много гостей. От мелькания новогодних масок и шумных танцев у меня кружилась голова. Все бесконечно смеялись и шутили так плоско, что мне сразу стало скучно. Я приписал это больше тому, что встречал Новый Год в кругу незнакомых мне людей, чем глупости подруг и друзей Даши. Когда я вышел проветриться на замерзшую улицу, то на обледенелом крыльце стоял один из гостей и дымил папиросой «Санта Эсмеральда», смотря на ночное небо, периодически освещаемое фейерверком на Арбате. Я спросил у гостя, есть ли у него лишняя папироса. Он угостил меня папиросой и сказал: «Я вижу, и вас достали эти пустые господа».
— Да, не говорите. Дело идет к революции, а господа веселятся, как будто ничего не происходит. К тому же союзники потеряли под Верденом миллионы солдат. А наши отступают на Румынском фронте.
— Я с вами согласен. У нашей интеллигенции один ветер в голове. Вместо того, чтобы участвовать в борьбе за лучшее будущее, она прожигает свое настоящее.
— Вы, как я вижу, убежденный монтаньяр. Разрешите представиться, Александр Сергеевич Виноградов.
— Приятно познакомиться. Михаил Сергеевич Дубов. Что вы думаете о нашем будущем?
— А что думать? И так ясно. Через два месяца начнется революция. Царь отречется от престола. К власти придут республиканцы-кадеты, наши жирондисты-конституционисты. Но на этом революция не закончится. Родовитых и знатных сменят влиятельные и богатые. Они организуют свою масонскую власть под именем Временного правительства. Однако олигархические масоны не смогут удержать власть в своих руках. Они способны только на советы и болтовню в Советах. Начнется неизбежная радикализация поначалу «цветочной революции» с красными гвоздиками в петлицах. Человеческая кровь польется по мостовым. Это и понятно: в условиях голода и войны, когда главные социальные проблемы мира и земли не будут решаться буржуа у власти из-за непопулярности жестких мер во всех слоях народа, к власти придут наши якобинцы: большевики и левые эсеры. Затем уже между ними начнется партийная грызня, как это было у французов. Помните якобинцев и «бешенных»? Победят большевики-якобинцы. Вот они будут проводить не индивидуальный террор, как эсеры, а классовый террор против помещиков, буржуа, казаков, офицерства, священников и сельских землевладельцев. В конце концов, образуется новое государство коммунистов, под которыми будут рабочие и бедные крестьяне. Всех остальных большевики-коммунисты уничтожат. Кстати, последними начнут уничтожать самих палачей и первых коммунистов те, кто узурпирует власть в своих руках от имени угнетаемого ими народа. К власти придут сначала триумвиры революции, а потом диктатор, весь красный от крови своих «друзей». Такова железная логика революции, которая приведет к новой мировой войне.
— И кто будет диктатором в вашем выдуманном царстве, не Ленин ли?
— Новым российским Бонапартом будет не Ленин, а его помощник Сталин, который куда как здоровее вашего лидера. Кстати, я могу и вам предсказать видную роль в спектакле массового террора. Вы будете одним из видных государственных террористов во главе с Железным Феликсом. Пройдет всего лишь год, как вы будете решать, кому жить, а кому умереть из ваших классовых врагов.
Пока я говорил, я видел, как меняется выражение лица моего собеседника, переходя от вдохновенного величия до затаенного озлобления.
— Да, Михаил Сергеевич не советую вам засиживаться в Москве. Вам самое место в Петрограде. Именно там и начнется буржуазная революция в конце февраля. А в октябре вы, большевики, совершите государственный переворот. Начнется гражданская война. Она будет продолжаться и после мировой войны до начала 20-х гг. В апреле в Петроград в бронированном вагоне пожалует Ленин. К тому времени все главные большевики будут в сборе. На несколько месяцев воцарится двоевластие. Вот и все, что я хотел сказать.
— Для чего вы это рассказали мне?
— Я сказал это вам для того, чтобы вы имели в виду человека, который может вам помочь за определенную услугу в том, что даст понять, что может ожидать вас в будущем после революции.
— Кто вы такой, не провокатор ли?
— Осторожнее, господин якобинец. Разве есть провокаторы, которые предсказывают будущее? Я ясновидящий. Я только вижу, а не провоцирую будущее.
— А какова ваша фантазия относительно себя?
— В общем, я уверен в том, что доживу до своей естественной смерти. Как говорили древние: «Каждому свое». Я думаю, мы еще встретимся.
В это время наш разговор прервали высыпавшие из дома шумные гости, пустившиеся в пляс с разливанием шампанского в протянутые бокалы. Тут же ударили куранты на башнях Московского Кремля, отмечая первые мгновения будущего зловещего 1917 г.
Меня кто-то взял ласково за локоть. Это оказалась веселая Даша с радостным блеском в своих очаровательных серо-зеленых глазах, которые искрились, как вино в бокале. Она была так прекрасна в своем строгом наряде, что я не смог устоять и легко поцеловал ее в порозовевшую от мороза нежную щечку.
— Какой вы, право, баловник, Александр Сергеевич.
— Даша, мы ведь перешли давно на «ты».
— Это когда? И зачем? – опьяневшим голосом спросила Даша.
— Затем, что мы с тобой, Даша, стали близкими друзьями.
— Да, мы с тобой товарищи, друзья.
— Даша, ты для меня не просто приятельница и друг. Мне с тобой приятно и хорошо, как с ними. Но это еще не все. Ты для меня стала родной, еще до нашей встречи. Но и это для меня еще не все. Правда, это не должно тебя стеснять. А если в тебе этого нет, и ты этого не хочешь, то я не буду больше об этом говорить.
— Ой, Саша, какой ты стал серьезный. Ты хочешь мне что-то сказать?
— Да, Даша, я безумно влюблен в тебя.
— Неужели? А я этого не замечала. И как мне быть? Ты меня поставил в неловкое положение. Что мне теперь делать? Сказать, что я люблю другого?
— Как так, Даша-а-а! – чуть не закрич ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)