Изгой

Май 2020 г. Юг России. Самоизоляция. Коронавирус (Будь он трижды неладен!)

Жарко. Речка в ста метрах от дома протекает. Правда купаться в ней нежелательно, (Потому как изгадил родимую, близлежащий завод!) но посидеть на бережку, в тени раскидистой ивы было бы неплохо. Глядишь и муза посетит. Ибо за столом не пишется, ничего. Но низзя! Из квартиры разрешено только в магазин или в аптеку! Не припоминаю, чтобы эта капризная дама посещала писателей во время их движения в сторону вышеозначенных точек.
***
Тем не менее муза явилась таки! В образе любимой супруги.
— Радио слушаешь? Газет.., впрочем, их сейчас днём с огнём не сыщешь. По телеку сказали, что скоро того.
— Кого того? — уточняю я, приподнимаясь с дивана. Ибо дальнейшее созерцание потолка, в присутствии дамы, категорически невозможно.
— Карантин, со дня на день отменят! А это что значит?
— Шопинг или ресторан. А вернее и то и другое.
— Неплохо. Но нет. Гости придут.
— Так это же прекрасно. И гораздо дешевле.
— Ты когда займёшься нашими, вернее — своими Авгиевыми конюшнями?
— Какими, конкретно? -Уточняю я. С тайной надеждой, что супруга на этот раз в полемику вступать не будет и ретируется на кухню, ворча под нос дежурный монолог.- «Послал же бог муженька. У других рыбаки, да охотники. Нет-нет, да и чего съестного в дом припрут, а у меня писатель. Только исписанные листки по квартире разбрасывать способен. Раньше ими хоть печку растапливать можно, а теперь даже в макулатуру сдать и то проблема».
Но на этот раз моя благоверная была настроена решительно.
— А те конюшни, которые на антресоли. Марш с дивана. Стремянку в руки и вперёд. Иначе, я сама Гераклом стану и мигом совершу очередной номерной подвиг. Давеча в интернете статью про итальянский новый год читала. Они там в канун праздника старую мебель из окон швыряют. Ходить страшно. Того и гляди под шкаф или комод времён раннего ампира угодишь. Вот уподоблюсь им. Выброшу всё, сам знаешь к какой матери.
Она хотела продолжить монолог, но я уже понял, что дело на этот раз принимает серьёзный оборот и нежно отодвинув супругу стремглав метнулся к тем самым конюшням, то бишь к антресолям.
— Пылесос захвати — неслось вслед. — Иначе, чего доброго чахотку, подхватишь!
***
Грампластинка. Ещё одна и ещё.
Супруга подаёт снизу влажную тряпку.
— Сотри с них пыль, прежде чем выкидывать. Крутить их всё равно не на чем! Разве, что на карандаше.
Осторожно, чтобы не поднять в воздух многолетнюю пыль, беру в руки очередной раритет. «Мелодия» 78 оборотов. «Рассказы Михаила Зощенко читает Народный артист Владимир Хенкин»
Память мгновенно переносит меня на пол века назад. Отец, инвалид войны, обожал эту запись. Слушал помногу раз. Говорил, что такая же была у них в блиндаже. И мне, «олуху царя небесного», категорически запрещается, выносить эту, а заодно и другие пластинки из дома. «Ибо они хрупкие и ещё не известно какими иглами их будут играть!» Но раз нельзя, но хочется, то можно. И однажды, когда Батя отбыл на свою швейную фабрику имени товарища Кирова я «Зощенко-Хенкина» утащил в школу. Наш класс участвовал в конкурсе театральных постановок. И на мой, тогдашний взгляд, короткие миниатюры, «неизвестного» автора очень даже… И конечно же в пылу творческих дискуссий пластинку уронили. Спас от смерти (зачёркнуто), от отцовского ремня, друг Сморчёк, то бишь, Лёха Сморчков. В фантастическом броске поймал эбонитовый дефицит у самого пола.
— Ты, чего в соляной столб превратился?- Вернула меня в двадцать первый век супруга.
— Михмиха вспомнил.
Жена взяла пластинку. Повертела в руках и отложила в сторону. — Ладно. Так уж и быть. Объявляю перекур. Слышишь чайник свистит. Пойду заварю твой любимый, девяносто пятый. Спускайся на грешную землю. Мой руки и на кухню. Совместим приятное с полезным. Ты мне о нём,- ткнула в пластинку. — А я, нам, сырники и чай.

Десять минут спустя

Мне кажется, дорогая, что всё началось с того, что в часть, где служил прапорщик Михаил Зощенко однажды занесло гипнотизёра. Офицеры обступили гастролёра. — Господин хороший! А наше будущее предсказать слабо?
— Отчего же. Это не трудно, но поверьте, крайне неприятно.
— Говори. — Слушатели полезли за кошельками.
Помолчав с минуту, мужчина тихо произнёс:- Вы все умрёте. Кроме него.- Палец упёрся в грудь Михаила. — «Он, с трудом, но выживет.
Станет писателем. Правда, кончит плохо».
— Врёшь ты всё! Прорицатель! — Возмутился Зощенко.- Мне за выпускное сочинение в гимназии влепили кол! Да ещё приписали — «Полная чушь». От такого позора я отраву выпил. Слава богу, откачали!
Реакция присутствующих тоже была неожиданной. Они расхохотались.- Надо же! В самую точку. А известно тебе, прорицатель, что прапора окопные, живут на фронте двенадцать дней, а ежели повезёт, то аж целых две недели. — Я замолчал и налил в пиалу ароматный напиток.
— Сбылось?- Жена протянула тарелку с сырниками.
— Что?
— Предсказание.
— Да.
— Тогда не томи. Продолжай.
— Не сразу. И по иному.
Моя половинка быстренько сбегала к шкафу и вернулась держа в руках книжицу, с пожелтевшими страницами.- Я слушаю. Очень даже внимательно.
— Позиции русских немцы травили газом. Многие погибли. Михаил чудом выжил. Лечился в госпитале. Едва оклемавшись вернулся на фронт, командовал ротой. А потом, в семнадцатом, одна революция, затем другая. Будущий писатель пошёл добровольцем в Красную армию. Но навоеваться вдоволь не получилось. После сердечного приступа, угодил на больничную койку. Выписался из госпиталя имея на руках бумагу, с синим штампом — «К службе непригоден».
Перепробовал множество профессий. Трудился в суде, сапожничал, выращивал кроликов. Некоторое время числился сотрудником уголовного розыска. И возможно сделал бы там карьеру. Но последствие газовой атаки не прошло бесследно. Отныне и до конца дней Михаил сосуществовал с приобретённым пороком сердца. Ещё будучи кадровым «уголовником», Михаил стал захаживать в литературную студию. Сидел в углу. В спорах и дискуссиях, не участвовал. Но однажды решился. Прочёл рассказ. Слушатели хохотали до слёз. Чуковский попросил Зощенко принести ещё. И ознакомившись, вынес вердикт – молодой человек обладает несомненными способностями к литературе.
Будущие знаменитости растворяли в крутом кипятке странный порошок, носивший гордое название «Кофе». И дабы согреться, кидали в камин пачки эсеровских листовок.
На занятиях присутствовала самая разношёрстная публика. Завсегдатаем считался бездомный старик. Являлся на заседание исключительно для того, чтобы подремать в тёплом помещении.
— «Вполне прелестный старичок!» — однажды высказался о нём Зощенко. Породив новое словосочетание. Его перлы мгновенно становились крылатыми и уходили в народ. «Довольно свинство с вашей стороны». «Блекота и слабое развитие техники». «Подпоручик ничего себе, но — сволочь». Ценили Зощенко за неповторимый стиль изложения, а ещё за отвагу. Случилось так, что ему, безоружному и щуплому, пришлось сцепиться с бугаём, вооружённым шашкой. Тот, будучи в стельку пьяным, размахивал ею во дворе студии.
— А тут написано, что он был женат один раз и прожил целых тридцать восемь лет со своей Верой Владимировной. Неужели такое возможно для популярного человека? -бесцеремонно перебила супруга.
— Вообще-то я хотел поведать о его творчестве, о необычайном таланте. Но ежели эта сторона жизни, более интересна, то…
— Дорогой. У нас в доме имеется собрание сочинений, в пяти томах. Я конечно кое-что читала, но не всё. И даст бог, ещё наверстаю упущенное. Но я же женщина! И меня больше интересует всякие там ля мур. Мужик был, видный. — Супруга открыла титульную страницу книги.- По всему выходит, с деньгами у него наблюдался полный ажур. А значит и от поклонниц, вернее, от почитательниц таланта отбоя, как говорится… Я права?
— И да, и нет. Михаилу платили много и щедро. Писатель быстро стал одним из самых популярных горожан. Кондуктора трамваев специально выкрикивали «Улица Зощенко. Росси», вместо «Зодчего Росси». Ему не раз пришлось оправдываться в судах, доказывая, что младенцы произведённые на свет различными дамочками вовсе не от него, а от проходимцев беспардонно паразитирующих на добром имени литератора. Само собой хорошим семьянином Зощенко не был. Исчезал из супружеского гнезда с завидной регулярностью. А потом и вовсе поселился в Дом искусств. Тем не менее частенько навещал жену и сына. Считая, что там он всегда имеет возможность отменно отобедать и возложить на свою законную Верочку хлопоты по литературной переписке.
***
Супруга внимательно слушала, делала над собой усилие, чтобы не перебивать. Но не выдержала и спросила.
— Я где-то читала, что Михаил Михайлович в конце жизни зарабатывал на пропитание тем, что вырезал стельки для обуви. Это из-за распутной и разгульной жизни?
— Должен тебя огорчить. Его многочисленные «офицерские романы», краткие и яркие здесь не причём. Всё началось с того, в сорок третьем году «Огонёк» отважился опубликовать главы его автобиографического произведения. В журнале «Большевик», тут же появилась разгромная рецензия. Автор которой утверждал, что советский человек не имеет права страдать от таких недугов, как «психологические ковыряние». Это был первый «камешек». Через три года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“. Зощенко незамедлительно исключили из Союза писателей и отобрали продуктовую карточку. Повод был совершенно ничтожен – детский рассказ „Приключения обезьяны“. Издательства, журналы и театры разом расторгли уже заключённые договора и потребовали немедленно вернуть выданные авансы. Михаил Михайлович и жена жили на деньги, вырученные от продажи личных вещей и на мизерный доход от заказов сапожной артели.
— И никто не посмел за него заступиться? Смельчаков в стране совсем не нашлось?
— Константин Симонов похлопотал. Да и то, после смерти Вождя народов. Билет члена Союза писателей вернули, но там значилось, что товарищ Зощенко не писатель, а всё лишь переводчик.
Пробыл в этом союзе Михаил Михайлович недолго.
Однажды его и Ахматову пригласили на встречу с группой иностранных студентов. И там Зощенко не сдержался. Во всеуслышание заявил о несогласии с обвинениями в свой адрес. В те годы подобного не прощали. И травля возобновилась с новой силой.
Градоначальники не позволили похоронить писателя в Ленинграде. Местом его упокоения стало маленькое Сестрорецкое кладбище.
***
Чай остыл. Супруга больше вопросов не задавала. Надела очки и читала старенькую книгу.
Я переместился в кабинет. Включил компьютер. Нашёл в интернете старинную запись выступления артиста Хенкина. Динамики доносили до уха хохот зрительного зала. Но мне почему смеяться совсем не хотелось.