Проснись...

За окном уже начинало смеркаться. Алый полукруг Солнца, целящийся редеющими лучами прямо в любопытные глаза наблюдателей, медленно исчезал за размытым, чернеющим горизонтом. Острые крыши многоэтажных домов заливались рекой медового заката — черточки антенн и толстые провода, казалось, тонули в ней, а черепица то и дело выныривала, подобно одиноким скалам. Потоки света бились о них, рассыпаясь на сотни колючих осколков, разбивающихся о стекла и лужи теплыми солнечными бликами. Но медленно поток мельчал, и в конце концов превратился в кривую разноцветную полоску, распластавшуюся по черным грозовым тучам-горизонту. Вот, последняя яркая, слепящая вспышка — попытка достать до человека и запомниться, что бы остаться до следующего утра в его памяти теплым отголоском, и так продлить свою жизнь. А после лишь глушащая темнота — даже звуки тонули в ней, сбиваясь и путаясь в клубок, разбивающийся о случайный куст или крону дерева. Медленно на почерневшей пустоте неба стали появляться яркие звезды, освещающие все вокруг своим бледным, холодным светом — в нем все выглядело каким-то чужим и неприятно колючим, хотелось отвернуться от окна, но одновременно что-то и притягивало, заставляя продолжать наблюдать. За маленькими подданными вскоре появилась и сама госпожа Луна. Как всегда высокомерная и грациозная, словно высеченная из белого мрамора, она плыла по глади ночного неба, поднимаясь все выше. Мгновение, и идеально ровный диск замер — в самом верху, окруженный полупрозрачной шалью облаков.
— Артем, ты чего замер? — послышался насмешливый женский голос за спиной.
Мужчина отвлекся от созерцания и место в стекле сразу заняло его тусклое отражение: идеально выбритое, свежее лицо — кожа обтягивала бугры скул так, что просматривалось каждое их, даже слабое, движение, казалось еще чуть чуть и она порвется; хитро прищуренные глаза, с расходящимися от них ветвящимися, глубокими морщинам; слегка опущенные густые брови и ровный острый нос. Столь любимый им женский голос разлился пением птиц по кухне, одарив Артема спокойствием и теплом от которого порозовели щеки, а губы медленно расползлись, оголив часть белых, ровных зубов. Мужчина медленно повернулся, наслаждаясь мгновением, и посмотрел на девушку — молодая и красивая: длинные кремовые волосы, вздернутый с каким-то вызовом носик, и, вечно искривленные дугой в улыбке, слегка вздутые, губы.
— Красивая ночь, Марин, — улыбнулся еще шире мужчина, подвинув, противно скрипнувший, стул.
Никакое иное имя девушке подойти не могло. Марина — море, а вернее неукротимая волна, сносящая все со своего пути. Ее южная красота завораживала, как может заворожить лишь бушующая стихия, и душила все мысли, что были не о ней, еще в зачатке. Она обезоруживала.
Сигарета с шипением разбилась о прозрачную пепельницу, раскидав в стороны искры, и выпустила последнюю струйку серого дыма. Форточка захлопнулась, и Артем встал. Как крадущийся зверь, он подошел к своей, ничего непонимающей, жертве, и набросился на нее, заключив в объятья.
— Что ж не смотришь, раз красивая? — смутившись и ютясь на груди мужчины, буркнула Марина.
— Да вот, красивее нашел, — Артем улыбался все шире. — Теперь даже не знаю, что выбрать.
Его теплая ладонь легла на голову любимой и медленно прошлась по прямым прядям до лопаток, там и оставшись, медленно путешествуя по всей спине. Он любил их запах и то приятное ощущение мягкости и упругости при прикосновении, словно гладишь не волосы, а шелк. Девушка в ответ на действия лишь тихо замурчала, уткнувшись в подмышку, и сильнее прижавшись к мужчине.
— Дурак, — буркнула Марина, ткнув мужчину в бок, — и щенку уже пора дать имя.
Отпрянув, она схватила Артема за воротник водолазки и резким движением, что даже нити с болью взвыли затрещав, притянула того к себе. Быстрый, как змеиный укус, поцелуй, остался на губах мужчины пульсирующим ожогом, что растекался по всему телу волной сладости и тепла. Невольно облизав их, он вновь приблизился к девушке.
— Нет, — ткнув ему в кончик носа, сказала Марина, — Чайник закипает. Или тебе хватит минуты на все?
Трель смеха расплескалась разноцветными брызгами по помещению, делая все вокруг ярче и окрашивая даже холодную ночь за окном в теплые тона.
— Щенка назовем Сэмом, — поправляя ворот, сказал мужчина, — Я решил.
Действительно, буквально через мгновение чайник истерически завизжал на разные лады, оповещая о выполненной задаче. Сморщившись, Артем протянул руку к деревянной ручке, но в последний момент отвлекся и промазал — кисть полностью легла на нагретый бок стального чайника. С шипением отдернув ее, бывший егерь уже полез в раковину включать холодную воду, но… руку обжог не жар, а — холод. Чайник был мертвецки холоден и продолжал противно, вбивая гвозди в гудящую от шума голову, свистеть.
— Марин, я же говорил надо было брать советс…
Девушки на кухне уже не было.
— Марин?
Артем огляделся — все было каким-то тусклым и чужим: рисунки на обоях, казалось, почернели и потекли, оставляя уродливые подтеки, а свет ламп подрагивал, словно они работали на пределе. Сорвавшись на хрип, чайник умолк.
— Проснись… — послышался со всех сторон испуганный шепот.
Мужчину обдало холодным, пронизывающим до костей, ветром. Напор был столь сильным, что он еле мог устоять. Мгновение и где-то в дали послышался тихий лай…
— Что?! — Артем вздрогнул и дернулся, приподнявшись на руках с кучи сырого тряпья.
Пес хрипло лаял, вздыбив шерсть. Его оскалившаяся, брызжущая слюной, морда была устремлена во мрак провала в трухлявой стене их прибежища. Оттуда на него смотрела немигающая пара больших, круглых глаз.
— Сэм, фу! — рыкнул мужчина, придя в себя, — Ко мне! Это обычная косуля…
Лишь сейчас он заметил, что правую руку все еще жгло — она сжимала холодный ствол ружья.
Пес, все еще тихо фырча, подошел к хозяину и сел рядом, злобно посматривая на любознательное травоядное, что так и продолжало наблюдать. Костер уже почти догорел и маленький огонек доедал пару последних почерневших веток. Вот, те с хрустом надломились и в небо поднялся столп искр, которые подобно звездам, нашли свое место на тяжелом, свинцовом небосводе, осветив его. Но уже через мгновение чернота поглотила кусочки мозаики света и все погрузилось во мрак. На небе не было видно ничего, лишь низко летающие тучи, грохочущие, словно стаи испуганных ворон. Ночь обещала быть долгой и холодной.
— Ложись, я теперь посторожу, — положив руку на большую голову пса, сказал Артем. — Ты молодец.
Сэм лишь утвердительно просопел и повалился на бок, прижавшись спиной к ноге хозяина. Спустя мгновение, он захрапел.
В костер полетела охапка хвороста. Пламя взвыло, радуясь таком пиршеству, и до этого слабый язычок пламени обратился в поток разноцветного, тянущегося вверх, пламени. Он выхватывал у сумрака обломки мебели, создавая из их теней чудовищ; отражался в кусках грязного стекла, чернильных пятнах луж, и слезах одинокого мужчины, сидящего посреди мертвого и пустого для него мира.