Глава 2. "Три звонка". (Глава 3)

Павел Уткин закатил глаза. Начальник стоял перед ним, в одной руке держа свой старенький, но тяжелый, телефон, которым при желании можно было проломить кому-нибудь височную кость в темном переулке, а другой упираясь журналисту в плечо, таким образом прижимая его к грязной, песочного цвета, стене.
— Ты хочешь получить повышение или так и останешься жалким редактором посредственных статей? — рычал начальник, замахиваясь телефоном, и Павлу казалось, что он его убьет. Мысль о повышении, конечно, моментально изменила дело в лучшую сторону, и он уже расслабился, облокотившись на стену и сложив руки на груди.
— Что надо сделать?
— Приехать на указанное место и снять репортаж. Теперь ты репортер. Ну да, ну да, — зачем-то протянул эти два слова начальник и отвернулся. — Репортер. — Теперь он хрипло и отрывисто засмеялся, и смех этот перешел в противный прокуренный кашель.
Павел отчего-то содрогнулся и снова взглянул за спину начальника, в окно. Ветер гнул ветки трусливых берез, а на улицах уже не осталось прохожих. Ехать в такую погоду, черт знает куда, чтобы снять репортаж? Однако, желание получить мгновенное повышение было сильнее нежелания работать, поэтому Павел, кашлянув, оправил уже высохшую голубую рубашку, накинул кожаную коричневую куртку и отправился вниз, чтобы позвать оператора и попросить у него камеру. Работать с ним он не собирался из чувства соперничества, а решил сам как-нибудь снять репортаж, хотя даже не знал, о чем именно ему придется рассказать. Наспех запахнувшись и сунув в карман блокнот и уже почти высохшую синюю ручку с отодранной этикеткой и сломанным колпачком, Павел Уткин, еще раз окинув презрительным взглядом своего начальника, спустился по лестнице на первый этаж, забрал камеру из кабинета оператора, не дожидаясь его возвращения из столовой, и, пройдя мимо угрюмого охранника, прикрывавшегося обтрепанным листком газеты с кроссвордами, вышел из редакции, на ходу нащупывая в кармане джинсов мелочь на проезд. Дождь не переставал.

Светлана Лисичкина доела свои овощи, заедая их бутербродом, состоявшим из дешевого растаявшего масла, колбасы, в которой чувствовались какие-то непонятные крошки, и черствого позавчерашнего хлеба, и вышла из кабинета в два часа. Перерыв быстро закончился, и снова надо было приступать к работе. Лисичкина прошла по коридору, глядя людям в глаза и рассматривая их внешний вид. Как ужасно было смотреть на бедняг в старых обносках, болеющих неизлечимыми болезнями и тратящих все последние деньги с зарплаты на бесполезные лекарства, и понимать, что ты и сам ничем не можешь им помочь.
Раньше Светлана работала в больнице в Курске, маленьком и довольно мрачном городке, но теперь жизнь занесла ее сюда, в большой Ярославль, где она работает всего лишь психиатром, где не надо утруждаться, делать сложные многочасовые операции людям, возможно, давать им шанс на жизнь, а, возможно, и убивать собственными руками. Светлана не убила ни одного человека за свою карьеру врача, однако, мертвых она повидала достаточно.
В своем кабинете женщина не нашла отчетов о психически больных пациентах, поэтому пошла в светлую и просторную ординаторскую, где уже находилась медсестра Арина Гришина и главврач — доктор Привалин. Они что-то громко и бурно обсуждали, размахивая руками и переходя на повышенные тона.
— Мне позвонили, а у меня операция, Арина! Ты как медсестра должна поехать, поняла?
— Я не могу, Вася, я обещала мужу приехать домой к четырем, — казалось, виновато оправдывалась молодая медсестра, и под ее уставшими глазами залегли серые тени от недосыпания.
— Здравствуй, Света, — обернувшись на входящую, поздоровался Василий Привалин.
— Добрый день, — улыбнулась она, — что у вас тут случилось?
— Мне позвонили из церкви, что за городом, и попросили приехать, осмотреть тела, а у меня операция, черт возьми!
Светлана удивленно повернулась к доктору лицом, забыв об отчетах, за которыми сюда пришла.
— Тела? В церкви?
— Да, Света!!! Два трупа! Обе девушки! Черт бы их побрал! – снова перешел на срывающийся нервный крик доктор Привалин, и его седеющие волосы растрепались от усиленных движений телом.
У Светланы заболела голова. Воспоминания нахлынули волной, но она попыталась справиться с ними и заставила себя снова вернуться в разговор.
— Давайте, я поеду, — задыхаясь, сказала женщина и умоляющим взглядом посмотрела на удивленного Привалина.
— Ты??? Но ты психиатр! Черт тебя возьми, Света, — казалось, даже как-то разочарованно крикнул главврач и отмахнулся.
— Я работала доктором и смогу осмотреть тела. Запишу все, что надо, а также могу зафиксировать на камеру, чтобы вы потом проверили и сами все посмотрели.
Василий Привалин задумался.
— А какая к черту разница? Езжай ты. Вот адрес.
Он протянул ей своими толстыми пальцами мятую бумажку с криво написанным типичным врачебным почерком адресом церкви. Она обязана поехать. Это, возможно, был ее последний шанс отомстить…

Виктор поставил на барную стойку уже пустой стакан из-под согревающего терпкого виски и, тяжело вздохнув, снова задумался о работе, непроизвольно накручивая на длинный указательный палец выбившуюся прядь темных, от влажности завившихся, волос. Ему всего двадцать четыре года, а жизнь уже так наскучила. Да, он работает детективом в отделе полиции Ярославля, еще в университете он подавал большие надежды, выделялся из общего потока таких же студентов, как он, и вот, по рекомендации своего преподавателя по уголовному праву, чудом попал в прокуратуру. И что теперь? Гора дел, большинство из которых окажутся замятыми, закрытыми и отправленными пылиться в архив. Не происходило ничего необычного и криминального, город был тих, как никогда, уровень преступности, казалось, снизился до нуля, что, конечно, для самого города было хорошо, да только преступность кормила Виктора, давала ему работу. А теперь он целыми днями сидит в своем кабинете, смотрит на засыхающий фикус и понимает, что в жизни все далеко не так, как в детективных фильмах или романах. Реальность гораздо более сурова и лаконична. Либо ты счастлив, либо нет. Среднего никогда не будет дано.
Виктор чувствовал себя опустошенным, как никогда. Внезапно карман пиджака завибрировал, извещая его о входящем звонке. Он не хотел почему-то поднимать трубку. Хотелось просто отдохнуть и забыться. Целыми днями он изображал из себя веселого молодого парня, целеустремленного, занятого своей работой, а, точнее, ее отсутствием, но он устал. Однако, телефон все же достал и нажал кнопку принятия вызова.
— Виктор Снегирёв? — Из трубки послышался скрежещущий голос с металлическим оттенком в тембре. Виктор поморщился и ответил:
— Да. Кто говорит?
— Начальник отдела полиции Никольский.
— Простите, не узнал. — Виктор поневоле выпрямился и приготовился внимательно слушать. — Что-то требуется?
— Новое дело появилось. Видишь ли, в церкви, что за городом, обнаружено два трупа служительниц. Ты, как один из лучших, возьмешься за это дело. С меня, как полагается, премия.
Виктор был возбужден и встревожен. К черту премию, наконец-то произошло что-то интересное в этом скучном городе!
— Говорите адрес, — пытаясь сдерживать шквал накативших эмоций, сказал Снегирёв и, лучезарно улыбаясь своей, как всегда, озорной ухмылкой, вытащил из кармана пиджака чью-то давно забытую визитку и попросил у бармена ручку. — Я выезжаю.
Виски моментально выветрился из организма, а голова работала ясно. Уверенной походкой Виктор приближался к своему автомобилю, чувствуя себя по-настоящему воодушевленным. Повернул резким движением ключ зажигания, вдавил педаль газа в пол и, сверкнув прищуренными карими глазами в зеркале заднего вида, отправился по указанному адресу, слушая накрапывающий дождь и скрип дворников по лобовому стеклу.

Светлана в быстром темпе проверила оставшихся детей и взрослых и написала им в медицинских карточках корявым почерком: «Здоров». Она торопливо вышла из больницы в половину четвертого, однако дождь, который начался еще ночью, до сих пор продолжался, только гроза ушла, но Светлана почему-то чувствовала, что она еще вернется.
Женщина снова достала свой телефон-раскладушку и позвонила дочери, чтобы предупредить ее о своем отсутствии.
— Милая, сегодня я задержусь на работе, спать без ужина не ложись, подожди меня.
— Хорошо, — раздался звонкий голосок в трубке.
Где-то, на другом конце города, ее ждала маленькая дочь. Та самая, ради которой она, Светлана, все еще живет в этом мире, ходит на работу, покупает продукты, готовит на старой кухне бывшей коммунальной квартиры и пытается не умереть. Ей захотелось почему-то плакать.
— Я люблю тебя, — прошептала она, посильнее прижав телефон к уху.
— И я тебя, мамочка.
Дочь отключилась. Что она будет делать весь день без матери? У Лисичкиной было предчувствие, что она задержится в этой церкви до самого вечера, если не до ночи, но чем будет заниматься ее Аня? Одна дома, когда на улице жуткий ливень, молнии и гром. Ну, конечно же, она не одна, она со своей кошкой Фросей, которую любит безмерно. Животное, наверно, тоже голодает, когда Светлана уходит на работу, потому что Аня, хотя ей уже и десять лет, вряд ли догадается покормить своего питомца. Впрочем, это всего лишь несчастная кошка. Светлана живет не ради нее, а ради своей дочери, и волноваться она будет только о ней, а не о какой-то там живности, которая по странному стечению обстоятельств теперь обитает в ее квартире.
Солнца сегодня не было совсем, поэтому заката Лисичкина тоже не увидит. Небо было темно-серым, как масса, которую однажды изрыгнула та самая кошка, когда съела то, что приготовила Светлана. Удивительно, что Аня ест эту еду без проблем, уплетая за обе щеки, а чертова кошка рыгает прямо на ее любимое одеяло, будто показывая, что ее стряпня сродни помоям.
И почему она вдруг вообще начала думать об этой дрянной кошке?
Светлана наспех вызвала такси, дрожащими пальцами набрав короткий номер и потратив на это последние деньги на телефоне, и стала ждать машину под крышей битком набитой людьми городской больницы Ярославля.

Павел Уткин, замерзая и скрипя зубами, мялся на автобусной остановке, пытаясь сквозь пелену дождя разглядеть подъезжающие машины и номера на них. Но еще ни одного автобуса. Сплошные легковые и грузовые автомобили и вереницы желтых такси с надписью «Максим» на глянцевом боку. Внезапно, даже не успев понять, что произошло, Павел почувствовал, как его джинсы намокают, а по дороге уносится серебристая Лада, налетая на выбоины и разбрызгивая грязную воду из луж. Он сжал кулаки в карманах нисколько не согревающей коричневой куртки, которую носил еще его отец, и запрыгнул в первый попавшийся автобус, втиснувшись между старой бабкой, от которой пахло разваливающимся на клочки тряпьем и речной рыбой, и мамой с маленьким ребенком, сидящим у нее на руках и размахивающим маленькими пухлыми ножками в зеленых махровых колготках, разбрызгивая грязь с резиновых сапожек на лица и волосы стоящих вокруг людей. Никто не решался сделать ему замечания, чтобы не испытать на себе гнев молодой и безответственной матери, увлеченно болтающей с кем-то по телефону о своем муже, поэтому пассажиры, нахмурившись, терпели и сжимали в руках теплые и мокрые от пота пятирублевые монетки.
Худощавый и высокий, Павел все равно чувствовал себя сдавленным и зажатым со всех сторон, и, морща длинный нос, злобно оглядывал окружающих холодными серыми глазами, такими же серыми, как и тучи за пыльными окнами автобуса в разводах от грязной тряпки.
Внезапно у него все похолодело внутри. Куда он вообще едет? Начальник не сказал ему адреса, а он запрыгнул в первый попавшийся автобус. Неловко вытащив из куртки телефон и выронив рубль, который он не стал поднимать с пола, небрежно от него отмахнувшись, Павел набрал номер начальника редакции. На другом конце провода сразу же раздался кривой и кашляющий смех.
— Опомнился! Ты так спешил, что даже адрес не взял.
— Да, бегу и тапочки теряю. Куда мне ехать-то?
— На окраину, доедешь до Заводской, а там пешком потопаешь. Тоже мне, работник месяца. — Начальник снова засмеялся и сбросил трубку.
— До Заводской едем? — Неуверенно спросил Павел, оглядываясь на стоящую слева бабушку. Та косо посмотрела на него и ничего не ответила.
Мокрые джинсы неприятно прилипали к телу, автобус трясло на каждой неровности дороги так, что, казалось, он сейчас развалится на части, девушка справа без умолку щебетала о своих семейных проблемах, а ребенок дергал ее за волосы и что-то лепетал. Павел напрягся еще сильнее и почувствовал, как капля грязи упала ему на нос. Чертовы дети.