Черный инок

Черный инок

Несмотря ни на что и учитывая все, можно сказать, что мы с вами живем в
сложное, интересное и весьма противоречивое время. Судите сами, — с одной
стороны человечество семимильными шагами движется по пути научно-
технического прогресса, а с другой стороны, — то же самое человеческое сообщество
находится в плену различных религиозных догм, суеверий и предрассудков. Люди
создали интернет, овечку Долли, фейсбук, 5G и одновременно слепо верят в
экстрасенсов, гадалок и колдунов. Одни адепты поклоняются Ктулху и Летающему
Макаронному Монстру, а другие являются ярыми приверженцами Илона Маска и
теории плоской Земли. Вас ничего не настораживает в этой термоядерной смеси
взаимных противоречий? Как могут между собой сочетаться эти, казалось бы,
взаимоисключающие понятия? У альтернативно одаренных граждан, я думаю,
есть свое объяснение данному явлению, а мне же кажется, что на самом деле
все очень просто. Ведь ни для кого не секрет, что Бог создал человека по своему
образу и подобию, но однажды, увидев, (нет, даже не увидев, а внезапно узрев)
что человечество, снедаемое порочными страстями, погрязло во лжи и грехе,
Господь просто отвернулся от людей, видимо посчитав их своей неудачной копией,
подлежащей дальнейшей рестрикции. Отсюда, как я полагаю и все последующие,
несчастья и многочисленные человеческие беды. Вероятно, есть граждане, и их,
видимо, немало, которые со мной не согласятся, но, тем не менее, по
немногочисленным просьбам читателей, я продолжаю. А что бы окончательно
запутать пытливого обывателя, я сделаю мАстерский ход и от общечеловеческих
проблем, плавно перейду к теме рыбной ловли. А почему бы и нет? Ведь среди
читающих эти строки, мне кажется, найдется немного представителей пишущей
братии, способных повторить этот классный и оригинальный приемчик. А для
непосвященных в тонкости правописания суффиксов тся/ться и только дабы
способствовать их общему развитию, следует небольшое пояснение: рыбалка,
— это то же самое что и охота, но только без ружья. Хотя, я где-то слышал, или читал,
не помню где, (не суть важно) что знающие люди говорят, якобы настоящая охота, — это
когда и без ружья очень охота. Спорить не стану, возможно, так оно и есть. Не прошу
понять меня правильно, но про рыбалку написано и рассказано столько, что я при
всем желании не смогу добавить новых ярких красок в эту солнечную палитру.
К тому же скуп и невыразителен мой бедный язык и он, к большому сожалению,
несмотря на все жалкие потуги, не в состоянии отобразить весь спектр эмоций,
обуревающих мои чувства, когда я размышляю о рыбалке. А что бы у читателей
сложилось хоть минимальное представление о том, как я отношусь к рыбной
ловле, приведу лишь один характерный пример по части моих жизненных
приоритетов. Так вот, когда моя вторая, на тот момент, по-моему, (но это не точно)
гражданская жена предъявила мне свой наглый и самоуверенный ультиматум
(и откуда они только берут эту свою наглость и самоуверенность? Для меня это
тайна за семью печатями!):
— Выбирай! Или твои удочки или я!
Я не стал падать на колени и умолять остаться, не стал клясться в вечной любви и
обещать сломать и сжечь все свои рыболовные снасти. Ведь женщин на этом
свете много, а я у своей мамы такой любимый и неповторимый только один.
Поэтому я лишь закурил и тихо спросил:
— Тебе вещи помочь собрать?
Мне кажется, феминистки немного (или много) напряглись, читая эти строки
и стали лихорадочно придумывать какой казни меня подвергнуть за мои
наглые слова и абсолютно бессовестные и подлые рассуждения: расстрелять,
повесить, четвертовать или закатать в асфальт? Или, на первый раз можно
сделать слепое пулевое предупреждение в грудную клетку и обойтись химической
кастрацией? Как им такой вариант? А пока они думают, я продолжаю свой рассказ.
Однажды, когда мы рыбачили в низовьях Волги, (точнее лучше не упоминать)
произошел интересный случай, о котором я бы хотел поведать миру, ну и вам, в
том числе. После удачной рыбалки мы с друзьями сидели у костра, на котором,
в большом медном(!) котле варилась ароматная и вкусная уха. Вечерело. Остывающее
солнце, в багряно-алом мареве, медленно погружалось за призрачный горизонт,
на берег ложились длинные косые тени, а мы с друзьями с упоением наслаждались
ухой и этим волшебным вечером. Ну, вот скажите мне, скажите, что может быть лучше неформального общения со своими друзьями, с которыми ты связан одним общим и
очень интересным делом? Я отвечу за вас и очень надеюсь, что вы со мной
согласитесь: ничего! Мы травили байки и анекдоты, рассказывали интересные
истории из своей и чужой жизни. И вот, после разговоров о рыбе, снастях и
рыбацких хитростях, стали говорить о ба…, эскизе муа, о женщинах, (куда ж без них!)
а потом тема плавно сместилась в сторону алкоголя и разных ситуаций, связанных
с его употреблением. Смеялись, вспоминая в какие курьезные и подчас идиотские
ситуации мы попадали после неумеренных алкогольных возлияний. Помню,
один приятель рассказал, как он чуть не погорел, придя домой после корпоратива
и случайно обнаружил в туалете, что на нем надеты женские кружевные
трусики его коллеги по работе. Правда, пол коллеги он при этом не уточнил.
Когда все отсмеялись, вокруг костра на некоторое время воцарилось молчание,
которое прервал чей-то хриплый прокуренный голос:
— Эх, друзья мои, вы еще только пескарики!
Я посмотрел на говорившего и увидел, что это был невзрачный незнакомый
мужичок лет пятидесятидесяти, неизвестно когда присоседившийся недалеко
от меня на пластиковом ящике из-под алкоголя. Поскольку все сидящие молчали
и никто не возмутился, что тот влез в разговор, я подумал, что он был знаком
с кем-то из нашей компании и тоже промолчал. А неизвестный мне мужик между
тем затянулся сигаретой, сплюнул и продолжил:
— Вот помню, было дело, лет, этак двадцать назад, просыпаюсь я от того, что кто-то тянет меня за ворот рубахи. Медленно прихожу в себя и вижу над собой яркий, звездный небосвод. Судя по всему, это был июль или август месяц, точнее не скажу. А этот чувак, который меня тащит, молчит, не матерится и вообще не выдает никаких эмоций. Я оглянулся по сторонам: памятники, кресты, короче кладбище. Мама дорогая! Как я сюда мог попасть? Мы же пили с пацанами где-то в гаражах, а до ближайшего кладбища было километров десять, пятнадцать. Есть расхожее выражение про то, что бывают такие ситуации, когда от ужаса кровь стынет в жилах. Так вот, сейчас это был тот самый случай. Я, стараясь сохранить остатки самообладания, спросил:
— Мужик, ты куда меня тащишь?
— Молчи, дурак! — был ответ.
Вскоре он меня отпустил и я смог подняться на ноги. Я посмотрел на него и удивился, незнакомец был в какой-то длинной темной одежде, с седой бородой, а на голове у него был колпак, я до сих пор не знаю, как они правильно называются в церковном мире. Он молча смотрел на меня, а я не знал, что ему сказать.
Рассказчик замолчал, о чем-то задумавшись, а я почувствовал, что у меня стали тяжелеть веки под воздействием его монотонного голоса.
— А что было дальше? – спросил нетерпеливый голос Вована, моего закадычного другана.
— Дальше? — задумчиво переспросил мужик, затягиваясь сигаретой, — а дальше было как-то так… Значит, стою я в некоторой прострации, алкоголь стремительно улетучивается из организма, а этот неизвестный мне гражданин показывает пальцем на что-то позади меня:
— Выход там!
Я посмотрел по сторонам и увидел, что стою на центральной аллее городского кладбища, а потом обернулся к незнакомцу. Кто он такой? Сторож? Но сторожа я знал и это был точно не он. Монах? Но в свете заливающей окрестности луны, креста на его груди я не увидел, да и на кладбище не было церкви. Я хотел его еще что-то спросить, как он опять, предупредив мой вопрос, показал рукой на дверь в ограде кладбища:
— Выход там!
Я понял, что спрашивать его бесполезно и молча побрел к ограде. Выходя с кладбища, я не удержался и все-таки обернулся, но темной фигуры в пределах видимости не было. Так и не сумев поймать попутки, (с такси в то время было не очень хорошо, да и мобильника у меня тогда не было), я отправился восвояси пешим ходом. До дома было не очень далеко, я думаю километров восемь, не больше, так что еще не успело рассвести, как я уже звонил в свою квартиру, а вернее, в квартиру своей очередной любимой тещи, потому что ключи от нее (не от тещи, а от квартиры) я где-то благополучно про… потерял. Дома меня, конечно же, ждал приготовленный завтрак, мягкая постель и ласковая жена. А когда синяки и ссадины на моем лице от той памятной встречи почти зажили и меня жена с тещей стали надолго выпускать из дома, в пивбаре
я встретил Петровича, того самого сторожа с кладбища. Он сидел один за столиком и, задумчиво потягивая пиво, внимательно рассматривал грязную стену.
— ЗдорОво, Петрович! — поприветствовал я его, присаживаясь за столик. Петрович вздрогнул, втянув голову в плечи, но ничего не ответил.
— Слушай, Петрович, что ерунда у вас творится на кладбище? – с чувством законного негодования спросил я, — недавно просыпаюсь я там ночью, а меня какой-то непонятный тип к выходу тащит!
— Я там больше не работаю, — быстро ответил Петрович, мелко задрожав и поглядывая на выход из пивбара. Потом он меня тихо спросил:
— Ты тоже его видел?
Я утвердительно кивнул.
— Совсем плохо, — пробормотал Петрович, — я надеялся, что мне показалось.
— Что показалось? – в недоумении спросил я, придвинувшись со стулом к сторожу.
— Ничего, — тихо ответил Петрович, допивая пиво, — забей.
— Ладно, давай колись, Петрович, — сказал я, доставая из пакета бутылку водовки, которую купил накануне на всякий случай. Хотя, кого я обманываю, какой там всякий случай, я собирался ее употребить сегодня же в этой забегаловке. А тут так удачно в качестве повода подвернулся этот сторож. Ну и кто потом скажет, чье каменное сердце подтвердит, что я выпил эту водку совершенно без оснований? Петрович облизал сухие губы, с вожделением посмотрев на бутылку, по всему было видно, что чувство страха в его душе боролось с надеждой на халявную выпивку. Я плеснул по сто пятьдесят в пивные кружки, отпил из своей и спросил:
— Так что это за монах, Петрович?
— Это не монах, — ответил тот, залпом осушив свою посудину, — он инок.
Мы зажевали черствым хлебом с крупной солью, а я задумался. Налицо имеется какая-то мутная история, и если бы я не стал ее невольным участником, то никогда бы в нее не поверил.
— Инок? – спросил я, — Петрович, а какая разница?
Сторож поморщился и снова с тоской посмотрел на бутылку.
— Не парься, ты все равно этого не поймешь, — ответил он, махнув рукой.
— А ты-то откуда все это знаешь? – спросил я, разливая водку по кружкам.
Петрович взял свою в руки и, глядя на нее, со вздохом, ответил:
— У меня была бабушка, бабка Марфа. Она была верующей, а муж у нее, мой дед Василий, был партейный. Он ее ругал за то, что она его компромитировала, а она не спорила с ним, молчала и прятала единственную оставшуюся у нее икону в чулане. Я знал, да и дед тоже знал, что она там молилась по ночам. Когда мне было лет десять, она мне показала эту икону, это была Богородица с младенцем Иисусом на руках.
Петрович выпил водку и надолго замолчал, а я подумал, что он не такой простой человек, каким мог показаться на первый взгляд, хоть я знал его уже не первый год.
Я разлил остатки водки и сказал:
— Петрович, ты давай не отклоняйся от темы, расскажи лучше про этого инока.
Сторож поднял свою кружку и тяжело, как-то прерывисто вздохнул:
— Бабка Марфа мне уже давно рассказывала, что здесь неподалеку была лавра.
— Лавра? А это еще что такое? — с невинной наглостью необразованного кретина спросил я, икнув.
— Лавра, — это православный мужской монастырь, — вздохнув, ответил Петрович, с грустью глядя на свою пустую кружку.
Я достал из пакета НЗ в виде последней поллитровки, понимая, что информация, которую может выдать сторож намного важнее моих личных интересов. Петрович, увидев бутылку, оживился и продолжил:
— Бабушка рассказывала, что незадолго до войны в лавру приехали военные и стали всех монахов подряд грузить в машины. А один молодой инок, обратился к ихнему военному начальнику и сказал, что он готов отречься от православной веры, чтобы его не забирали. Начальник над ним посмеялся и инока забрали вместе со всеми. А потом приехали другие военные и лавру взорвали.
Сторож замолк, закусывая крупной поваренной солью из солонки, так как другой закуски на нашем столе не осталось. Он замолчал и закурил, а когда мне надоело сидеть в тишине, я спросил:
— Петрович, а что было дальше?
— Дальше?- тихо спросил сторож и тяжело вздохнул, — а дальше, после войны на кладбищах окрестных деревень стали замечать монаха в темной одежде, который просил посетителей погостов не тревожить православные души по ночам во время религиозных постов. Его потом прозвали черным иноком.
И тут меня осенило:
— Петрович, так ты думаешь, что это тот самый инок, который хотел отречься от своей веры?
— Я этого не знаю, — пожал плечами Петрович, — но бабка Марфа говорила, что это был он.
— А зачем он ходил по кладбищам? – как репей прицепился я к сторожу.
— Наверное потому, что на него наложили такую епитимью, — развел руками Петрович.
— Епи… ти… как ты сказал, Петрович? — не понял я.
— Епитимья, — это церковное наказание, которое накладывается на грешника, — терпеливо пояснил сторож.
— Понятно, — ответил я, — а ты сам-то, когда с ним повстречался?
Петрович вздохнул, отхлебнул от пивной кружки, занюхал рукавом и ответил:
— Недели две назад, после похорон посидели мы немного с ребятами могильщиками. Ну, там родственники нас угостили, дали водки, закуски, ну все, как положено, по-людски. Ну, короче, просыпаюсь я ночью в траве на кладбище и понимаю, что кто-то меня трясет за плечо. Я смотрю, ребят могильщиков не видать, а на меня смотрит какой-то тип в черной одежде.
— Чего тебе? – спрашиваю я его.
— Сейчас Успенский пост, — отвечает он, — не следует тревожить усопшие души по ночам, это большой грех. Иди домой, на первый раз я тебя прощаю, но если еще раз ночью здесь увижу, пеняй на себя.
Я не стал с ним спорить и пошел домой, тем более что живу рядом с кладбищем. И только потом, наутро, я вспомнил слова бабки Марфы про черного инока и понял, что это был он. А вчера после похорон мы с ребятами опять немного посидели и я опять проснулся от того что меня разбудил черный инок. Он ничего мне не сказал, только погрозил пальцем.
— Мне нужно идти домой? – спрашиваю я его.
— Зачем тебе идти отсюда? — отвечает инок, — Оставайся, теперь это твой дом, я же тебя предупреждал.
— Мой дом не здесь, — говорю я ему, — ты что-то путаешь, монах, я ухожу.
— Иди, — отвечает тот с усмешкой, — но помни, ты очень скоро сюда вернешься.
Петрович судорожно допил водку из кружки и криво ухмыльнулся:
— Вот так, Ваня, считай, что я уже покойник. Приглашаю тебя на свои похороны. Дату потом уточним.
— Да ладно, Петрович, — стал я его успокаивать, — это же все предрассудки! Неужели ты в них веришь?
— Верю, Ваня, ох, верю, — вздохнул сторож, — еще как верю. Бабка Марфа говорила, что все, кого предупредил черный инок, вскоре умирали. Молодые, здоровые люди, кто вешался, кто стрелялся, а кто-то тонул. Вот так-то.
Я задумался, не зная, что можно ответить Петровичу. Вообще-то все выглядело очень убедительно, тем более что я сам столкнулся с этим черным иноком и причин не доверять словам сторожа у меня не было. Я прикинул хрен к носу: если монахов забрали из лавры перед войной, то этому иноку было, наверное, лет двадцать, не больше. Сейчас двухтысячный, и если тот монах выжил, то ему должно быть около восьмидесяти лет. Ну, что ж, пока все сходится, только непонятно, где он находится в остальное от посещений кладбищ время, если он реальный человек? Вот здесь начинаются непонятки и реальная мистика. Мы с Петровичем допили водку и стали прощаться. Петрович конкретно поплыл и расплакался как ребенок, а я его, как мог, утешал и говорил, что бы он держался и не верил во всю эту чертовщину. Дома меня ждал все тот же теплый прием и ласковая жена, а когда недели через две у меня, наконец, появился контакт с внешним миром, я узнал что Петрович, тот самый сторож с кладбища, умер на следующий день после нашего расставания. Утонул в пруду возле своего дома. Подробностей не знаю, но точно помню, что он абсолютно не умел плавать и как огня боялся воды. Вот такая ерунда, ребята.

Когда я проснулся от холода у потухшего костра, занималась заря и рядом со мной никого не было. Я подбросил дров в костер и снова развел огонь, для того чтобы согреться. После того как я немного согрелся, я пошел досыпать в палатку. Проспавшись, днем, я вылез из палатки и спросил Вована, который готовил со своей женой обед, про того мужичка, который ночью рассказывал свою историю про черного инока. Но Вован на меня посмотрел в полном недоумении:
— Какой мужик, Ваня, какой инок! Не было никакого мужика, тебе видимо это все приснилось.
Я в совершенно расстроенных чувствах взглянул на его жену, Татьяну, но она рассмеялась и сказала:
— Эх, Ваня, Ваня! Пить надо меньше, тогда тебе не мужики будут сниться, а молодые и красивые женщины.
Здесь до меня, наконец-то дошло, что это был только сон и с алкоголем, действительно, нужно немного завязывать. Но если вы полагаете, что это все, финита ля трагедия, то вы таки ошибаетесь! Буквально вчера, когда я возвращался вечером домой с очередной порцией из K & B, меня окликнул какой-то сидящий на картонке нищий, со стоявшей рядом с ним банки для мелочи.
— Мужчина, если вам не трудно, помогите человеку, попавшему в трудную жизненную ситуацию.
Я пошарил по карманам и вытряхнул в его картонку всю оставшуюся мелочь.
— Благодарю, — сказал нищий, а я не ответив, махнул ему рукой и пошел дальше. Но не успел я отойти и пары шагов, как услышал сзади голос:
— Ваня! А когда снова на рыбалку поедешь?
Невольно вздрогнув, я остановился и оглянулся. Нищий мужичок все так же сидел на месте, глядя куда-то перед собой. Я медленно подошел к нему.
— Что ты сказал? – спросил я его. — На какую рыбалку?
— Я ничего не говорил, — испуганно ответил нищий, — вам показалось!
Я внимательно вгляделся в лицо этого сидящего на земле человека. Похож он на того рассказчика с Волги или нет? Вроде похож, а может быть и нет.
— Извини, братан, — сказал я, — действительно, показалось.
Я покопался в карманах и бросил в его банку косарь и, повернувшись, медленно побрел домой. Вот такая история приключилась со мной, друзья, а уж верить в нее или нет, — это ваше личное дело.