Снова этот день

Мне снилась девочка которая что-то говорила мне, но я не понимала слов. Она смотрела на меня серыми глазами и что-то пыталась сказать. Ее голос был похож на странный гудок и одновременно на вой сирен. Постепенно образ девочки распался на множество солнечных бликов и превратился в утренний свет, проходящий ярко-оранжевыми пятнами сквозь мои сомкнутые ресницы. Голос заполнил все вокруг и стал шумом улицы за приоткрытым окном и трелью будильника.
Я улыбнулась солнцу, пробивавшемуся сквозь занавески, но потом вспомнила, что снова наступил “этот день”. Я сильнее зажмурила глаза и спрятала голову под одеяло, чтобы еще немного отсрочить раннее пробуждение в выходной день.

Неважно, что я отлично выспалась и вообще была жаворонком. Две минуты под одеялом в этот день были по цене нескольких часов вне кровати. Именно в этот день, с самого детства, я чувствовала особую несправедливость оттого, что в мой законный выходной нужно было вставать так же рано, как и в будний. И всё это только для того, чтобы поучаствовать в никому не нужных сборах нашего деда.

«Традиция» эта повелась с самого детства, когда нам и деду было намного меньше лет. В те времена этот день наступал гораздо чаще. Теперь, когда мы выросли, а дедушке далеко перевалило за восемьдесят, — этот день наступал реже. Но это неизменно случалось в один из тех выходных, когда мы приезжали навестить его и бабушку. И вот, пожалуйста — сегодня мы снова собираем деда в его странную и никому не нужную поездку на нашу старую дачу. На которую никто и никогда, почему-то, не ездил и которую мы кому-то, как я слышала, сдавали. «Наше фамильное гнездо» — как говорил он сам.

Уже сквозь сон я представляла как всё будет происходить. Все побросают свои дела и будут готовить еду в дорогу и подбирать теплые вещи. Собирать рюкзак, оборачивать в несколько пакетов банку краски и малярные кисти «чтобы подновить забор и стены». Знала, что дед будет сидеть у окна и молча смотреть поверх крыш, а затем начнет странно шутить, хитро улыбаясь и разговаривать с нами так, будто мы были его старинными знакомыми или родственниками из далекого прошлого. Например, подзовет одну из моих сестер и спросит: «В кино-то пойдем?», хотя всем было известно, что в кино он ходил лет сто назад и современный кинематограф терпеть не мог. Или притянув за рукав брата, скажет — «Собирай снасти, завтра пойдем на судака», прекрасно понимая, что судака теперь возят только из специальных рассадников. Я знала, что бабушка будет полдня твердить, — «Оденься теплее. Возьми зонт. Надень сапоги», — как маленькому. Я знала, что это неизбежно и никому, никому кроме самого деда, не нужно.

***

Когда я заваривала себе кофе прибежала моя младшая сестра, — Алиса, — любимица родителей. Любимица, может быть потому, что младшая, а может быть потому, что её назвали как нашу маму.
Алиса осмотрела кухонный стол на предмет съестного и ничего не найдя, сказала: «Бабушка говорит, что дедуля уже не двенадцатилетний мальчик и поэтому поедет только со мной и с тобой. А иначе останется дома. А если он уже не двенадцатилетний, почему ему нельзя без нас? Он теперь большой или маленький?» — она вопросительно посмотрела на меня.

Отвечать не хотелось. Пить кофе и есть — тоже не хотелось. Аппетит пропал. Придется ехать с дедом.
У меня куча тётей, дядей, родных и двоюродных братьев и сестер, но в этот раз к бабушке и деду смогли приехать только мы с Алисой. И вот, пожалуйста. Нам придется ехать в электричке несколько часов и слушать басни старика. Вся стоянка забита его машинами, есть шофер, социальное такси и прочие прелести нашего времени, но в это «родовое гнездо» он ездил только на «электричке».
Да, старость – не радость. Но старого человека можно понять, — одернула я себя, — после того, как из всей его большой семьи осталась только бабушка, наверное, деда тянет в места, где прошла его молодость. Наверное, как в книгах, — «всё там ему напоминало о ней».

Выйдя в гостиную, я услышала конец спора между бабушкой и мамой. Это было странно, потому что все знали – спорить с бабушкой дело пустое и бесполезное.

— «Мам, давай съезжу я. Зачем детям ездить туда? А если они увидят..» — моя мама заметила меня и, не закончив, отвернулась. Мне показалось, что она смахивает слезы.
— «Нет. Ей нужно съездить», — сказала бабушка и подмигнула, словно что-то знала обо мне такое, чего не знала я сама. Это меня всегда немного раздражало.
— «Вам нужно только проводить его до калитки», — бабушка продолжала разглядывать меня, словно что-то читала или рассматривала на моей переносице.

— «Ура! Едем!», — Алиса, неизвестно откуда взявшаяся, подбежала к бабушке и маме, попыталась обнять их обеих, поняла, что это невозможно и повисла на шее у мамы. Мама, поцеловав Алису, продолжила, — «Вы только не пугайтесь, там может быть с..».
Бабушка прервала маму, не дав ей закончить, — «Там может быть соседская девочка», — сказала она, недовольно посмотрев на маму, — «Просто проводите его до калитки и уезжайте. Он там переночует, подкрасит забор, деревья и все остальное. А завтра… Завтра его кто-нибудь заберет» — бабушка снова мне подмигнула.

***

В прихожей, которая при желании могла вместить всех наших родственников, стало тесно от одной приплясывающей Алисы. Дед и суетящаяся вокруг него бабушка, мама перебирающая рюкзак, — мне показалось, что все они заняли столько места, что стало тесно и захотелось поскорее выйти на улицу. Но это было невозможно до окончания ритуала проводов. Бабушка должна была затянуть шарф на дедушке. Постоянно что-то повторять про щетину и поцеловать его в щеку. Мама должна была проверить рюкзак деда.
В этот раз мама попросила помочь ей с застежками и когда я запахивала крышку рюкзака, успела заметить старые игрушки Алисы, которые уже год валялись у бабушки и деда в прихожей – лопатку, ведро и формочки для куличей.

***

В пригородном поезде, против обыкновения, дед всю дорогу молчал, поставив рюкзак на колени, и смотрел на проносящиеся мимо дома и деревья.

Поездка на мягких сиденьях экспресса оказалась не такой уж утомительной, какой она мне представлялась до этого. Алиса, к счастью, болтала только ногами (не языком) и всю дорогу молчала — что тоже было чем-то из ряда вон выходящим. Она читала книжку про гномов. Или про карликов.

Я просмотрела новости на планшете и, написав пару писем, попыталась вспомнить наше «фамильное гнездо».
Это был дом, который я видела всего пару раз, — один раз в двенадцать и второй в семнадцать лет. Старая краска, на таких же старых досках, потрескалась и уже начала отслаиваться в некоторых местах. Тень от листвы огромных дубов, словно сито, процеживало солнечный свет, разбивая его на множество ярких пятен скакавших по земле, камням, по стенам и крыше дома. Ветер путался в кронах деревьев и тихо шелестел в ветвях. Под деревьями лежал ковер из прелой листвы с бугорками желудей. Вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, стояли большие, в рост восьмилетнего ребенка, гранитные глыбы. Неизвестно как и кем привезенные сюда. Перед окнами росла огромная туя и даже сейчас я будто бы чувствовала её необычный запах от самой калитки. Тогда, в детстве, я думала, что это все не менялось двести лет. И похоже на сказку.

Мы никогда не заходили на участок нашей старой дачи – дедушка всегда выходил к нам сам. Выйдя за ограду, скованную из металлических пик, он поочередно обнимал нас и целовал в лоб. Мама передавала ему сверток и мы, сев в машину, ехали дальше — на нашу «новую дачу».

Я улыбнулась и посмотрела на деда. Он смотрел куда-то вдаль, за окно электрички, и также улыбался.

***

Голос из динамиков объявил нашу остановку. Из электрички вышли мы и старушка с тележкой. Я думала, что таких уже не делают — ни старушек, ни тележек. Старушка была одета в старый прямой плащ, на ногах были одеты кроссовки, а голова повязана платком — как на картинках в старых журналах. Дедушка, и бегавшая вокруг него Алиса, подождали её у спуска с платформы. Он не спрашивал — нужна ли старушке помощь, просто взял одной рукой её под локоть, а второй поднял тележку и помог сойти. Старушка пробормотала благодарность, сплюнув, сказала что-то про погоду и демократию, а затем, ни с того, ни с сего, добавила – «Сестренка-то всё бегает». Я посмотрела на Алису, которая внимательно разглядывала “странную бабушку”. Старушка, говоря о моей сестре, даже не смотрела в сторону Алисы. И откуда она знала, что это моя сестра?

— «Знаю», — как-то тепло и одновременно грустно ответил дедушка, тоже не взглянув в сторону Алисы.
— «Ну что ж, пущай ещё побегает. Зла то от неё никакого», — старушка вздохнула, перекрестилась и быстро-быстро засеменила к еле видной тропинке в кустах.

***

Дошли мы довольно быстро, не смотря на то, что у Алисы в дороге порвалась застежка на сандалях.

С последнего моего приезда наш поселок сильно изменился — все деревья вырубили и теперь он был застроен разномастными, но обязательно огромными коттеджами за высоченными заборами всевозможных цветов и конфигураций. И только наша небольшая улочка с характерным названием «Крайняя», словно вырезанная из прошлого, утопала в тени деревьев. Улица заросла одуванчиками и лопухами, а по обеим её сторонам стояли старые домишки — каждый домишка старый на свой лад. На каждом участке копал, колотил, или просто сидел старичок или старушка.

Впереди нас, с тропинки между кустов, неожиданно вышла бабушка, которой дед помогал на станции. Поднимая свою тележку над каждым камнем, она зашла на соседний, очень аккуратный и ухоженный участок.

Наш дом выглядел как тогда, в моем детстве — будто бы триста лет тут ничего не менялось. Как в сказке.

Дедушка открыл калитку, а ему навстречу, соскочив с крыльца, выбежала маленькая девочка. Наклонившись, дедушка крепко прижал её к себе. Девочка вжалась в него и обхватила руками его шею
— «Ты приехал, ты приехал!», — зарывшись носом в его длинные, седые волосы она часто-часто повторяла, — «Последний раз ты приезжал четырнадцатого августа, четырнадцатого августа, четырнадцатого августа..».
Дедушка обхватил её головку ладонями и, посмотрев ей в глаза, поцеловал в лоб. Она, словно повторяя какой-то ритуал, поцеловала его и провела ладошкой по щетинистой щеке деда.
— «Ты колючий!» — сказала девочка. Дедушка засмеялся.
— «Колючее всех?», — спросил он.
— «Да!», — ответила девочка, смешно сощурив глазки и уперев руки в бока.
— «А какое сегодня число?», — она смешно подняла нос кверху, повернув к нам свое личико.
— «Неважно. Я тебе потом скажу», — дедушка осмотрел камни стоящие вдоль тропинки, которая вела к ступенькам. Посмотрел на дом, на стволы дубов, на крашеный металл крыши и остановил взгляд на крыльце.
Тогда, я отчего-то подумала, что он смотрит и видит совсем не то, что видим мы. Он был где-то «далеко». Или где-то «давно».

Пока он осматривал участок, я пыталась высмотреть тех, кто снимал у нас дом. “Скорее всего, сдаем дачу каким-нибудь дальним родственникам. Наверняка, пара стариков с отбывающей каникулы бедолагой внучкой” — подумала я. Но никого видно не было… Листья и желуди покрывали камни дорожек ровным слоем. На гранитных глыбах сидели птицы, а на крыльце паук свил паутину, которая была видна от калитки.
Все было как тогда, десять лет назад, но чего-то не хватало. Конечно! Я не чувствовала запаха туи. На том месте, где росло огромное дерево — сиротливо торчал пень, грустно подставляя прыгающим пятнам света черные бока.

***

Маленькая девочка, рассматривавшая нас, потянула деда за руку, — «А ты останешься на ночь?».
— «Если ты хочешь», — ответил он.
— «Хочу! Очень хочу! Поиграть и сказку! И красить!», — девочка стала приплясывать на месте, подпрыгивая то на одной, то на другой ножке. Дедушка протянул ей руку, но она взяла его не за всю ладонь, а только за указательный палец.

Потешно упираясь в землю, девочка тащила его за собой по дорожке. Он по-стариковски шаркал, загребая ботинками опавшие листья и желуди. Она же, изо всех сил таща его за собой, казалось, вовсе не касается ковра прелых листьев своими миниатюрными ботиночками. Дедушка как-то особенно улыбнулся, — никогда не видела на его лице такой игривой и хитрой улыбки, — нарочно остановился, словно споткнувшись, оперся свободной рукой о камень и поправил рюкзак движением плеч. Будто бы собирался передохнуть. Тогда девочка взялась обеими руками за его ладонь, упёрлась ногами в камни дорожки и смешно пятясь, повела его дальше. Происходящее, — это было видно по их смеющимся лицам, — доставляло им обоим непередаваемое удовольствие.

Дойдя до крыльца, девочка поднялась на одну ступеньку, пошаркала о край доски ботинком, — словно желая очистить его, — и утерев нос ладонью, посмотрела на дедушку. У девочки были удивительные серые глаза. Дед провел ладонью по её волосам и, наклонившись, поцеловал в лоб, – «Сегодня двенадцатое августа».
Она прижалась к его ноге, что-то проговорив, а затем поднялась на верхнюю ступеньку. Дедушка, видимо позабыв, что дверь открыта, достал связку ключей и стал открывать замок во входной двери. Ни мы, ни девочка, ничего не стали ему говорить — все знали, что дедушка иногда что-нибудь забывал.

Я взяла сестру за руку и уже собралась уходить, когда маленькая девочка, напевая, — «Ты приехал двенадцатого августа, Иля приехал двенадцатого августа, двенадцатого августа», — шагнула в дом…

Я остановилась, не веря своим глазам. Алиса вскрикнула, — «Ах!», — и уже тише, полушепотом, стала повторять моё имя, дергая меня за пальто. Дедушка обернулся и посмотрел на меня. Его серые глаза были точь в точь как у той маленькой девочки, только печальные и уставшие. Он улыбнулся нам и, повернув ключ в замке, открыл дверь. А затем вошел в дом следом за девочкой.

«Лера, а Лера?», — повторяла Алиса. «Ну что?», — я всё еще смотрела на старые, потертые ступеньки и обвисшую паутину. «Лера, Лера!», — сестра трясла меня за рукав, — «А как девочка прошла сквозь дверь?»

***

На следующий день я сама попросилась забрать дедушку, прихватив пару лучших игрушек Алисы.