Цветок папоротника

— Тиха украинская ночь, прозрачно небо, звёзды блещут… и что -то там чего-то там, и дальше ни хрена не помню. Склероз у вас, Максим Андреевич. — Произнёс вслух.
Все угомонились давно, даже вездесущие и неугомонные по природе своей дети, и первозданную тишину нарушал только мощный храп Андрюхи Авдеева. Храпел Андрюха от души, взрыкивая и посвистывая, выводя коленца и рулады, как полноценный оркестр, и сложно поверить непосвященному в тайну, что этакую лавину звуков издаёт не былинный богатырь, а хиляк- анорексик Авдеев, росту в котором хорошо, если метр шестьдесят. И как Танька это выносит? Хотя она- спокойная, как танк. Мы её и дразнили так по молодости- «Танка».
Лет пятнадцать мы уже дружим, дети у всех. Четыре семьи. Восемь прекрасных друзей. Четыре совершенно счастливые семьи.
Понял, что уснуть не смогу, выбрался из палатки, подбросил полешко в затухший почти костерок. Судя по недопитой бутылке коньяка, Петя костёр не затушил, пироман, туды его в качель. Хоть и не загорится ничего, сыро, а всё равно…Погано на душе. И не потому, что похмелье, нету его пока и не будет, судя по всему, делся куда -то весь хмель, как вода в песок. И не потому погано, что, когда с работы убегал, мимоходом погладил Ирку по заднице, привычно уже так, и она так же привычно вильнула бедром, прижалась на мгновение, стрельнула глазками… до ближайшего удобного случая, на два- три часа, редко больше… и не потому погано, что Лёлька догадывается, скорее всего бабы, — они всегда такие вещи чуют…
Просто погано на душе, и всё. Без какого -либо объяснения. Кризис среднего возраста, вот как это называется. Называется, но ничего не объясняет.
Внезапно понял, что в палатке было ужасно душно, Лёлька закрылась на все молнии и законопатила все щели, как обычно, потому что панически боится змей. И теперь я потный весь, липкий и противный. Сходить искупаться, что ли? Нашарил чьи -то тапки и пошлёпал к мосткам, за камыш. Луна замечательно светит и всё видно. Полнолуние, блин. Дети матрас бросили. Две удочки, это Лёхины. Будем надеяться, что ловушек в виде крючков он по травке не раскидал.
— Чуден Днепр при тихой погоде. — Зачем -то снова произнёс вслух. — А Дон ещё чудеснее.
И по жабьи плюхнулся в воду, чтобы брызги до неба, чтобы шумно… Жабы на секунду заткнулись от удивления, а потом их слитный, мощный хор заголосил ещё громче. Вот ведь как интересно. Мы считаем, что на природе- тишина. А тут и жабы горланят, и птички всякие, и прочие шумы… а мы- не слышим. Тишина для нас. Главное- что людского шума не слыхать.
Долго плавал и фыркал, как бегемот, но облегчения это не принесло. Вода оказалась одуряющее тёплой, какой- то сонной. Как -то всё не так, не правильно этой ночью. Должно бы бодрости прибавиться, а тут ещё больше одурел. Вылез на мостки, шорты с майкой под голову подложил и тупо пялился в звёздное небо. Всегда успокаивает, всегда завораживает… рядом с городом никогда не увидишь такого неба. Только в деревне или на природе, так, чтоб до города вёрст двести было, не меньше.
Но сегодня и эти звёзды как- то не впечатлили.
— Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу… утопиться, что ли? Хотя, вряд ли. Слишком хорошо плаваю.
— Не слишком хорошо. — Сказал кто -то совсем рядом. — Плохо ты плаваешь. Совсем неуклюжий. А лес вовсе не сумрачный. Посмотри. Луна его насквозь просвечивает, видел ли ты когда -нибудь такой лес? Прозрачный, серебряный, чёрный и голубой, и видно каждую веточку, каждую травинку… ты не умеешь смотреть. Ты не можешь услышать, как в полном безветрии камыш поёт свою извечную песню. Ты слепой и глухой, у тебя нет корней, и от этого тебе плохо.
Голос у неё был приятный. Тихий, журчащий такой… я не стал поворачивать голову и смотреть, чтобы не испортить этого впечатления… какого -то этакого впечатления. Когда по телефону тебе кажется, что там- красавица лет двадцати, а на деле оказывается жирная тётка за пятьдесят, и обидно даже как -то… бывает так.
— Ты всегда сам с собой говоришь?
— Иногда бывает.
— Это хорошо. Иногда нужно говорить с самим собой.
Не могла же она приплыть с того берега? Да я бы и слышал, всплески там, ну, слышно ведь, когда человек плывёт… так тихо можно только по течению. Но выше нас по течению никого нет, вот ниже- там в километре примерно компания приехала, дети выяснили, а выше никого не было… если только они приехали, когда я уже ударными темпами нажрался и отрубился? Да ну, как бы они пробрались в темноте этими козьими тропами?
— Не стоит купаться ночью одной. — Сказал, чтобы просто что -то сказать. — Заблудишься. Даже если ты очень хорошо плаваешь. Ночь всё меняет, все ориентиры. Не стоит отплывать далеко.
— Это ты правильно сказал. — Обрадовалась она, и даже голос стал погромче, уже не шёпот. — Ночь всё меняет. Можно заблудиться, да. И потерять ориентиры. Если далеко отплыть. Это особенная ночь. Такая ночь бывает очень редко.
Я лениво скосил глаза и увидел маленькую, тонкопалую ладошку на полусгнившей доске. Серебряную и голубоватую. Лунную.
— И чем же эта ночь такая особенная?
Бредовый какой- то разговор. Но пусть лучше так, чем разговор с самим собой, осознание собственной никчёмности, бесполезности бытия и отчаянье от того, что сам не понимаешь, что же тебе нужно…
— В эту ночь цветёт папоротник.
— Папоротник не цветёт. — Вздохнул я очень взросло. — Деточка, папоротник не относится к цветковым растениям. Он по -другому размножается. И, так как в средней полосе России он- один из немногих древних нецветковых реликтов, именно его и выбрали для легенды. Для сказки. Потому что цветущий одуванчик или там подсолнух- все видели и ни фига не таинственно.
— Ты очень умный, да?
— Не очень. Просто знаю много всякой фигни, которая мне совершенно не нужна для жизни.
— Это точно. — Согласилась она серьёзно. — Вот это вот, что ты знаешь- оно всё вредное. Очень много знаешь- да всё не то. Знаешь. Не ведаешь. Разница. А я видела, как папоротник цветёт. Сегодня. Он только бутоны набил. Хочешь посмотреть?
Всё ясно. Девчонка либо укуренная, либо пьяная до изнеможения, вот и бредит. Принесло её течением к моему берегу- ну и слава богу, не утонула. Теперь вытащить надо и присмотреть. А уж утром определимся, откуда этакое чудо приволокло.
Ну я голову повернул и посмотрел.
На вид- подросток, лет четырнадцати, может, пятнадцати. Худенькая вся какая -то, тоненькая, возьми за руку- и сломаешь… висит на мостках, локтями опирается. Сиськи нулевого размера, на такие лифчик только для взрослости одевают. Кубышка в волосах, кувшинка наша местная, жёлтая. Волосы длинные, по воде плывут. Но вот глаза подняла на меня…
Не бывает у людей таких глаз. Не бывает.
Зелень, не яркая, как трава или первые листья, но насыщенная, чуть желтоватая, как водоросли под водой. Не линзы, нет, я сразу понял. Потому что ТАК глаза посмотрели…
— Ведаешь. — Сказала довольно. — Только очень мало. Не понимаешь ничего. Разве страшно тебе сейчас?
— Не страшно. — Это уже на автопилоте. И головой потряс ошалело. — Ты откуда тут?
— А я давно тут. Я всегда тут. А сегодня ты сильно кричал… душой. Мне и любопытно стало. Ты не думай, не горюй. То, что ты с жёнкой своей разругался- не беда. Вы и так давно уж расстаться должны были. Не суженая она тебе. И ты- ей не суженый. Как сошлись, почему дитя прижили- непонятно мне… странные вы все, сейчас.
— И кто же мне суженая? Уж не ты ли?
Расширились глаза, мгновенно, на всё личико стали, на всё испуганное личико, глаза, в которых медленно колыхаются придонные водоросли в столбах солнечного света…
— Не говори так! Нельзя!
Всплеск — и тишина. Ушла под воду- и нигде не вынырнула. Хотя тут, в камышах, это практически невозможно. Одна дорожка к чистой воде, метра три шириной и метров шесть длиной.
Я понырял, конечно. Хотя ни фига не видно под водой. Замёрз, как собака. И полностью уверился, что приходила ко мне «белочка».
Вернулся к потухшему костру, заново разжёг и присосался к брошенной Петюниной бутылке. Коньяк я особо не уважаю, это да. Уж лучше водочки. Но искать что -либо в потёмках я сейчас просто не способен.
Полегчало как -то. По крайней мере, во мне пропало острое желание нырять и искать труп девочки. Ну, сразу не нашёл- всё, понятное дело… теперь только аквалангисты через месяц, может быть. Да и была ли девочка… или была просто бутылочка водочки на одну харюшку, из -за чего Лёлька мне скандал и устроила?
Девочка потрепала меня по щеке.
— Проснись! Ты же хотел увидеть, как цветёт папоротник!
Всего один раз моргнули глаза. И – вот тебе…
— Разве я хотел? — спросил тупо, промаргиваясь. Надавил на уголки глаз. Девочка не двоилась. А потом раздвоилась и слёзы потекли, слишком сильно надавил. И вот как проверить- глюк она или нет?
— Ты так хотел убедить меня, что папоротник не цветёт… что теперь я хочу показать тебе правду. Пошли?
— Прямо так? В трусах?
— Так хорошо. — Сказала она серьёзно. — Только сними с шеи и с руки украшения. Это нельзя. И с ног сними. Мы должны идти босиком. Это важно.
Я снял цепочку с крестиком, браслет и обручалку. Легко. Почему -то сейчас всё мне было легко и просто. Словно не было мне тридцать восемь лет и не было двадцати килограммов лишнего веса, в трусах- так в трусах, снять цацки- так снять…
— Пошли?
— Догоняй!
И мы побежали. Я бежал босой, по ночному лесу, за призрачным, нереальным силуэтом. Я бежал за девочкой и не мог догнать. Она дразнила, останавливалась, смеялась надо мной… и я совершенно забыл обо всём- кто я, что я, что я здесь делаю- я ловил девочку, и было мне лет пятнадцать, от силы… и я был счастлив.
А потом я поймал её. Мы прибежали куда -то, круглая какая- то большая поляна. И там я её схватил, наконец, поймал. А она вывернулась и строго приложила палец к губам.
— Тихо! Смотри!
Хотя я ни на что смотреть не мог, кроме неё. Тогда она мне голову руками повернула, насильно.
— Смотри!
В середине поляны что -то сияло. То серебряным, то золотым. Что- то маленькое, но очень яркое. По краям топтались всякие… которые тоже посмотреть пришли. Я их разглядеть толком не мог, но людей там не было ни одного. Впрочем, я их не боялся. Я совершенно ничего не боялся. Если честно, я думал в тот момент только о том, что моя девочка держит меня за руку. И тут из центра поляны полыхнуло радугой… это было, как ветер. Цвета- как ветер. Как запах. Как вкус. Как секс.
— Человек…- Залопотали вокруг. — Смертный… человек… он может загадать желание… какое твоё желание, человек? Но смотри, не ошибись. Ты загадываешь не умом, а душой. Цветок папоротника исполнит именно сокровенное желание. Может, не стоит загадывать?
И- глаза моей девочки, свиваются водоросли на мелководье в столбах солнечного света, снуют тени мелких рыбёшек, сочная, тёмная зелень…
Проснулся от того, что дети и бабы галдят, и уже давно утро настало, а я сплю, как бомж, на сыром песке у потухшего костра, и голова болит, и во рту кошки нагадили.
— И вот теперь ты точно заболеешь. И я тебя лечить не стану. Потому что алкаш и придурок. — Высказалась Лёлька.- И чего в палатке тебе не спалось?
Дочь ухватила телефон и исчезла селфиться. Моё воспитание, змей она не боится. Отличает гадюку от ужа.
— Девочки, а что вы думаете насчёт салатика?
— Ой, а у меня ещё капуста солёная осталась…
— Блин, где Васька?
— С Маринкой селфиться ушёл!
— Всё хорошо, а где Никита?
— Мама, я здесь. Я в туалет ходил. Тебе обязательно так кричать?
Я тихо- тихо ушёл до камышей, по мосткам — и голову в воду. Перед глазами плывут водоросли. Выдернули. Андрюха.
— Ты чего?
— Да ничего. Бодун, типа.
— Типа, с тобой, братан, что- то не ладно. Сам на себя не похож.
— Да проснулся ночью. Петюня, блин, костёр не залил. Я залил. И коньяку себе тоже залил. Ну и уснул. Я вчера и так звёздно наклюкался.
— Только ты не похмельный. — Заметил Петька. — Уж я -то тебя в каком только виде не наблюдал. Глаз дёргается. Левый. И коньяк ты не пил. Сколько я оставил в бутылке- столько на утро и было. В руки взял, да. Но — не трогал. Чего случилось- то?
Ну вот и как, какими словами, я им рассказать смогу? А ведь это- мои самые близкие друзья. Смотрят, требовательно так. Леха, между делом, червяка на крючок прилаживает, маньяк рыболовный.
— Глюкнуло меня ночью, мужики. С русалкой разговаривал.
— Только разговаривал?
— Да она маленькая ещё, русалка. Чуть старше моей Маринки. Ходили смотреть, как папоротник цветёт.
— И как цветёт? — спросил Лёха умным голосом. Но совершенно тупо.
— Красиво. — Ответил я.- Очень. Там цвет, понимаешь, переливы все эти по спектру, они физически ощутимы… я даже не знаю, какими словами описать это. Я это видел. Реально. И вот с сегодняшнего дня- я в глухой завязке.
— И вот за это- по сто грамм сам бог велел! — Вскричал Андрюха. — Макс сегодня пить бросает! Такой повод!
Нет, ну дальше всё было прилично, просто я плохо помню. Катал детей на матрасе, спал на солнце, обгорел слегка, поругался с женой, точнее, она со мной разругалась… Шашлыки жарили, наелись все от пуза… нормально так всё было. Душевно.
— Лёлька, а ты в курсе, что Макс всю ночь тут русалку ловил?
— Поймал?
— Не- е. он такой рыбак, что и верхоплавку не поймает. Но честно пытался. Надо было её подсаком… Лёлька, а если б поймал? Русалку?
— Лёша, русалки, которые бабы с хвостами- выдуманы исключительно европейскими матросами. Они находили в море трупы ламантинов, стеллеровых коров, объеденные рыбами- и ошибочно принимали их за трупы людей. Мёртвых женщин с рыбьими хвостами. Оттуда всё и пошло. В нашей исконной мифологии у русалок хвостов рыбьих нету. В нашей мифологии русалки — это утопленницы, которые сами утопились. У Пушкина, вообще- русалка на ветвях сидит. Как она забралась на дуб, если с хвостом?
Вот почему ей по любому поводу надо вставить свои шесть копеек? Ведь всё это- я ей рассказал когда -то. И теперь она выдаёт эту информацию так, словно диссертацию по ней защитила. В любой ситуации- она должно поумничать. Обязательно. И показать, кто здесь действительно интеллектуал, а кто так, погулять вышел. Блеснуть эрудицией. А эрудиции той- кот наплакал, она ж книг не читает и не читала никогда. Она последние пятнадцать лет на моём интеллекте паразитирует. И, что самое интересное- не знающие ситуации люди искренне считают её оченно умной женщиной.
Я не могу. Мне от неё нудно. Так нудно, что даже тошно:
— Русалки- совершенно другая ветвь. Это нечисть, скорее лесная. Нечисть водяная называлась «водяниками». И у каждого из славянских племён есть своё название для пресловутой «русалки». Это- дух водоёма, не всегда даже и главный. Просто- живёт на данном отрезке реки или там озера. И может унести с собой, под воду, если захочет.
— Ты ещё способен читать лекции? — Удивился Лёха.
— Я даже способен принять зачёт.
Но это я уже соврал. Зачёты я принимать в таком состоянии не способен, априори. В таком состоянии единственное, что возможно- поднимать стопку, улыбаться и радоваться жизни вместе со всеми. Не важно, радует ли эта жизнь тебя лично. Вместо зачёта- принять сто грамм…
Я в маске и ластах исползал всё вокруг. Сплавал на тот берег. Прошёл километра три вверх по течению. Всё- без пользы. Её не было этой ночью. Просто потому, что не могло быть. Реально- не могло её быть. Она мне приснилась. Просто- «белочка». Такое понятное объяснение. Этим очень многое в жизни объяснить можно. Не было девочки со странными глазами. Просто- слишком много выпил я накануне. Больше так пить не буду. Вот и всё.
Поглядывали на меня странно, и пацаны, и девки. Но особенно не трогали. Решили, наверное, что я переживаю из- за того, что с Лёлькой разругались.
— Па, а ты если русалку поймаешь- меня позови обязательно, ладно? — шёпотом попросила дочь, когда никто не слышал. — Я её сфоткаю, или на видео засниму… Ну и пусть они не верят, а я верю. Тут, в лесу, вообще… всё вокруг живое… всё шевелится, всё звуки издаёт какие- то… если мы её поймаем, мы прославимся и денег много заработаем. Хотя, знаешь, пап… мы её лучше пофоткаем и отпустим. Жалко. Пусть на свободе живёт. Ладно?
— Ладно, дочь. Если я её поймаю- сразу же тебя разбужу. Фоткать. А потом отпустим. Только не говори никому. Это будет наша с тобой тайна.
— Ясен пень! Я- могила! Разбуди только.
— Обещал. Если поймаю- бужу.
Конечно, никого я не будил. Ещё чего не хватало. Я честно, изо всех сил, пытался заснуть. Изо всех остатков сил пытался заснуть…
Только не спалось. Не спалось, и всё тут. И слонов я считал, и китов, и тигров уссурийских. Никакого толку. И от алкоголя- тоже никакого толку. Как только луна показалась- так и протрезвел. Полностью и окончательно.
И всё, вроде бы, хорошо и привычно, а противно мне. Противно и тошно. Так тошно, что жить не хочется.
Тихо, очень тихо, молнию расстегнул на палатке, выбрался, чтоб никого не разбудить. Очень тихо. Чтоб никого не разбудить.
Да кто вы мне? Кто вы мне? Да я вас… нет, не ненавижу, слишком громко. Просто… наплевать мне на вас. Реально- наплевать мне на вас. Я – не люблю вас. Вот главное. Я не люблю вас.
И всё это- то, что я чувствую сейчас- всё это не имеет совершенно никакого значения. Всё это- совершенно лишнее. Именно сейчас это- лишнее. Именно сейчас всё это- не то. И именно сейчас- я живу по- настоящему. Именно в эту минуту. И наплевать мне, что там будет завтра. Пусть завтра меня назовут сумасшедшим и в «дурку» упрячут, пусть… это будет завтра.
Я выбрался из палатки и покрался к мосткам. Тихо так… Чтоб никто не услышал. Но я зря боялся. Никто не мог услышать. Это было особенное время. Не для всех.
Она ждала меня, моя девочка. Ждала. Я сразу почувствовал это, просто почувствовал.
У меня так много вопросов было, так много всего, что хотелось сказать и спросить, я аж задохнулся, не успевая. Не зная, что мне нужно скорее- вопросы иди ответы на них… но…
— Мы больше не увидимся. Мне жаль.
И глаза- где в прозрачной желтовато- зелёной глубине сплетаются тёмно- зелёные, насыщенные ленты водорослей и плывут мелкие рыбёшки…
— Нет! Стой! Так не должно быть! Подожди!
— Что? — Спросила просто. Повернулась, обернулась. Смахнула волосы со щеки…
— Скажи- что я загадал, там? Когда цвёл папоротник?
— Этого я не могу тебе сказать. Это- желание твоей души. И только ты сам знаешь. Мы не увидимся более. Прощай.
И всё. и ничего, кроме этого.
Прошло десять лет. Я продолжаю приезжать сюда, именно в этот день. Точнее, в эту ночь. Я развёлся с женой, практически потерял дочь- но, слава богу, нашёл с ней общий язык. Моя жизнь сложилась- моя жизнь прожита, по большому счёту, моя жизнь уже определена и практически закончена…
Я хочу знать- единственное, что я на самом деле хочу знать- что я загадал там, на той поляне, когда цвёл папоротник???
Девочка- водяница так и не пришла. Ни разу.