Живой

У Сафронова болело сердце. Сам он считал, что сердечником никогда не был, поэтому по больницам не ходил. Не любил длинных очередей, оханья и аханья, сидящих возле кабинетов людей, разговоров про урожаи и неудачные женитьбы сыновей и замужества дочерей. Был один раз, наслушался разговоров и больше не ходил.
Так, придавит изредка, захлестнёт боль, подкосятся ноги. Присядет Сафронов, закроет грудь рукой, боль и отпустит.
И ещё он выпивал.
— Какой я алкаш?! – кричал он жене, когда та, начинала причитать, присев на лавку, и закрывала руками голову. Она раскачивалась из стороны в сторону, и у неё долго дрожали плечи.
— Господи, как же так получилось-то? – сквозь слёзы шептала она, — Ведь добротный же мужик был! За что, господи?!
— Да иди ты! – вскакивал обозлённый Сафронов и выходил во двор.
Во дворе гуляла весна. На снежных проталинах желтела прошлогодняя трава, из-за забора тёплый ветерок приносил запах лесной хвои, а на одинокой берёзке, стоящей аккурат напротив ограды, уже сидели прилетевшие грачи. Хорошо!
Вот и сегодня, рассерженный от очередного скандала, он выскочил на крыльцо и присел на ступеньку. Сколько можно, изо дня в день одно и то же!
Ну, выпили на работе, что такого? Сенька Кравцов проставился – у него сын родился! Разве плохо?
У Сафронова сдавило грудь. А у тебя, Лёша Сафронов, как? Пятнадцать лет с Нинкой живёшь, а детей так и не нажили. Не слышно детского крика в доме, не поёт жена колыбельные песни, а только всё пилит и пилит.… « Потом! – отмахивался он, — Успеем ещё родить, сначала на ноги встать надо!
А я встану, ты меня знаешь!» Только вот как-то с натягом всё получалось, неправильно. Сначала уехал на Север Сафронов за длинным рублём. Много ни много заработал, а на дом хватило! Друзья в это время деток уже в ясли водили, а они с Нинкой всё ещё жить начинали. Потом в тюрьму по глупости на год попал. Так к чифирю пристрастился, а потом и водочку стал попивать.
Иногда смотрела на него жена своим жалостливым взглядом, как бы говоря: « Может, попробуем?», но Сафронов то уводил разговор в сторону, то произносил своё привычное «потом».
« А ведь она могла меня бросить…» — пронеслась неожиданная мысль. Могла, но ведь не бросила же! Тогда терпит почему? Неудачник, пьяница, а не бросает. Непонятные люди женщины!
Начинало темнеть. Сафронов поёжился и пошёл в дом. Чертыхаясь в темноте, разделся и завалился на постель. Нинка молчала, как всегда отвернувшись к стене. Как бы пытаясь помириться, провёл рукой по её плечу, но она одёрнула его и глубоко вздохнула.
А потом…
Сафронов оглянулся по сторонам – он стоял в длинной очереди. Над головой нависли тёмно-свинцовые тучи, откуда-то доносился вой шквального ветра, но здесь его не было. Здесь стояла гробовая тишина, и только шорох тысяч ног вонзался в уши бесконечным страхом неизвестности. Шли мужики, старики, дети…. « Где я?» — спросил себя Алексей, и, не получив ответа, снова посмотрел по сторонам. Огромные скалистые вершины обступили не большое плато, по которому двигалась бесконечная вереница измождённых людей.
Только сейчас Сафронов почувствовал за спиной мешок, и он держал его обеими руками, придерживая, чтобы не упал. С грустной улыбкой повернулся идущий впереди мужик, обречённо цокнул языком. « Ты кто?» — спросил Алексей, но не услышал своего голоса. Только вздохи вокруг, вздохи…. Очередь двигалась медленно, безмолвно. Вокруг витал странный запах. « Запах пустоты, — определил для себя Сафронов, и сам удивился: Так пахнет пустота?».
Впереди появилась, вернее, как бы выплыла из тумана, огромная арка, а по бокам её стояли два воина. Гигантского роста, этажа в три высотой, они стояли с непроницаемыми лицами. «Цирики!» — подумал Алексей. Были такие воины в древней Монголии. Солнце не светило, но почему-то блестели их доспехи, сабли, изогнутые, и поэтому казавшиеся особо опасными, переливались в ножнах позолоченными рукоятями.
Пропуская через арку безвольную очередь, воины выискивали взглядами только им подозрительных людей и жестами показывали место, куда нужно было отойти. Те же, кто прошёл через арку, исчезали со своими мешками в тумане, который стеной стоял сразу ней. Ни крика, ни разговора….
— Ваш груз не принимается! – громом раздался над головой Сафронова голос одного из воинов.
— Это почему же?! – заартачился, было, Алексей, но грозно сверкнул глазами цирик, положил руку на рукоять кривой сабли.
— Им можно, а мне нет! – как ребёнок поджал губы Сафронов, отходя в сторону.
А потом кто-то больно ударил его по щеке. И ещё раз, и ещё! Ничего не понимая, Алексей хотел отвести удар, да только не слушались руки, и откуда-то со стороны вонзался в уши женский плач. Понимая, что у него закрыты глаза, Сафронов всеми силами старался приподнять веки. Сквозь щель он видел, как билась в истерике жена, как люди в белых халатах склонялись над его лицом.
Уже в карете скорой помощи, Алексей осознал случившееся. Нинка сидела рядом. Она всхлипывала, гладила Сафронова по руке и шептала непонятные слова из какой-то молитвы. А он успокаивающе, чуть заметно, кивал ей головой.
Живой…