Мама

Проезжающие поезда никак не могли заглушить мысли в голове. Билет в руках уже скоро будет похож на кусок туалетной бумаги. Надо его убрать в сумку, а то Таня придет, и мне влетит. Я засунула его в карман и стала ждать.

Когда поезд отъехал с пути, передо мной открылся вид поселка при станции. В осеннем золоте он смотрелся таким уютным. Собака, виляя хвостом, мешалась под ногами старой хозяйки. Та ворчала, но гнать пса не собиралась. В ее ворчании слышалась своя любовь к животному. Некоторые дома были такие разбитые, что в мыслях не укладывалось, что там могут жить люди. Стены в трещинах, дома почти наполовину осели, окна до сих пор старые в деревянных рамах. Шифер крыш пробит, иногда дыры достигали размера с полуметра. Покосившийся забор. И можно было бы не думать, если бы не смущал белый тюль на окнах и цветы, которые указывали, что там живут люди. Вдали от цивилизации. Убаюканные звуками поездов. В чем смысл жизни их? Задумывались ли они хоть раз об этом? Или просто живут?

Гудок поезда вывел меня из размышлений. Я так напугалась, что почувствовала, как заколотило сердце, от этого тяжелые мысли снова прорвали оборону.

А что если я не вспомню?

— Ух, какой шумный подъехал! Девку мне только напугал! Ну ты как?

— Нннормально...- заикаясь от испуга, произнесла я.

— На, поешь. Полегче станет. — Таня протянула мне сосиску в тесте и пирожок в пакетике. Сама она уже жевала пирожок, по-видимому с картошкой. Таня была старше меня лет на 15, да и поболее в размерах раза в два. Хотя, кто знает, какая я была раньше. Я не помню.

Есть мне не особо хотелось. Кусок в горло не лез. Но я старалась жевать.

— Ну, чего задумалась? — начала замечать мое настроение моя попутчица.

— Я боюсь...- честно призналась я.

— Чего?

— Что я не вспомню...- я пыталась проглотить кусок, но он встал в горле. Глаза заслезились. — я их не помню. Никого. Я не помню, что было раньше.- затараторила я с надрывами в голосе и слезами на глазах.

— Эй! Ну, ты чего? Приедем, дома будет легче, память начнет возвращаться. Ну, прекрати плакать! Ну, что ты, Олеся!

— Мой дом там! В интернате! Друзья, Екатерина Вадимовна, Игорь Викторович — они моя семья! — я рыдала в захлеб. Внутри все разрывалось. Меня отрывали от людей, ставшими мне родными и близкими. Я уронила лицо в ладони. С головы сполз берет и упал на плитку. Пока поднимала, заметила, что он запачкался. Новый бордовый беретик. И я еще пуще начала рыдать.

Таня хлопнула себя по бедрам, как курочка, выбросила в мусорку остатки пирожка и привела рядом. Достала из кармана платок и, силой оторвав мои руки от лица, начала властно вытирать слезы.

— Разревелась тут! — она пыталась держать свои эмоции, которые выдавались дрожью в голосе, говоря приказным тоном, — А ну- как прекрати! Ты на себя смотрела? Тебе уже 25! А ревешь как ребенок! Кто у тебя отнимает твоих друзей? Никто! Всегда сможешь с ними встретиться! В крайнем случае созвониться! Мы тебе всегда рады, дуреха ты! А о своей родной семье ты думала? Каково им было, когда ты пропала? Каково было твоей маме, когда у нее пропал ее ребенок? Сколько тебя искали? Почти полгода! А сейчас? Когда ее собственное дитя ее не помнит? Ты только представь, сколько седых волос у нее добавилось! Что она за это время пережила!? — на этих словах Таня сама чуть не заплакала.

Я пыталась судорожно дышать, чтобы не зареветь снова. Я взяла себя в руки. Я все равно боялась.

Она опустила взгляд, глубоко вздохнула, потом забрала мой берет, стряхнула с него грязь и помогла мне его надеть.

— Билет где?

— В сумке…

— Пошли, надо на перроне поближе встать. Наша электричка скоро уже подойдет.

Женщина взяла мою сумку с вещами, свой пакет и пошла в сторону рельсов.

Я встала, поправила новую юбку, новый берет и новую куртку. Старых вещей у меня не было.собирали меня всем интернатом.

Потихоньку я дошла до Татьяны. Она почувствовала, что я стою позади нее.

— Все хорошо будет. Ты прости, что накричала… моя дочь так и не вернулась… хотя жива и здорова. И помнит меня...- она ссутулилась и втянула голову в плечи. Я приобняла ее за плечи, она потерла своей рукой мою.

Верка не вернулась. Посчитала, что мать не достойна ее. Уехала в большой город. Когда Татьяна приезжала к ней, дочь ее стыдилась, выгоняла. Хотя деньги тянула только так. В один момент Верка запретила ей приезжать в гости, а сама не приезжает, потому «срать ей хотелось на этот вонючий клоповник». А разве виновата Таня, что росла в интернате? Что образования не получила, потому что работала, чтобы себя протянуть. Жилье снимала такое, чтобы оставалось на еду. А когда встала на ноги, то появилась Верка. И все пошло на то, чтобы «цветочку » было хорошо. А она не оценила…

Электричка подошла. Мы закинули сумки. Сели поближе к окнам и в тишине отправились в путь. Каждый в своих мыслях. В своих переживаниях.

От конечной станции мы сели на автобус.

Я не помнила дороги, местности. Даже большое красивое озеро с яркими отблесками от желтых деревьев мне не оставило отпечаток в голове.

Таня так и молчала. Слишком больная для нее это была тема. Хотя она сама порвалась меня отвозить. Материнская вина…

Мы вышли в центре поселка. Нас там уже ждали. Мужчина смотрел на меня счастливым и одновременно грустным взглядом. Я его не узнавала. Он поздоровался. Когда протянул руку мне, я ответно протянула. Он долго не выпускал. Было видно, как тело наклонилось вперед. Он хотел обнять, но боялся. Опустил вниз взгляд и поспешно взял наши сумки. Мужчина шел и рассказывал о каких то т. Ленах, д.Ванях И многих других. Таня что-то спрашивала. Он тыкал пальцами и что то ей вещал.

Мы дошли до дома с синими воротами.

Оба повернулись на меня. Я растерялась и отвернулась. Я не помнила…

Грустный и дружный вздох подтвердил это.

Собака сначала залаяла, мужчина гаркнул на нее, она убежала в будку. Рыжая псинка с серыми бровями. Такая смешная. Я ей улыбнулась. Она заметила это, выскочила, что я подпрыгнула от испуга, но собака не залаяла, а начала вилять хвостом и прыгать, чтобы языком достать до моей руки.Таня рассмеялась.

— А ты боялась! Даже собака тебя помнит!

— Помнит… — эхом отозвался мужчина и пригласил нас в дом.

Пока я снимала ботинки, вышла в сени женщина с кухонным полотенцем в руках. Тот же взгляд, что и у мужчины, только видно было, что недавно плакала. Мама…

Она не стала держаться, как… отец..., обняла. Они знали, что я их не помню. Я даже забыла их с того времени, как они были у меня в больнице. Ничего. Ровным счетом…

Нас раздели. Стол был накрыт так красиво. Столько вкусностей.

Я не знала, как себя вести. Дыхание перехватывало. Мне было страшно. Неудобно перед ними. Им сказали не ждать от меня сразу чего то, но родители ждали. Надеялись.

Я посмотрела, как мне наливают чай и смотрят с полным надеждой взглядом. Но я не выдержала. Я встала и прямым шагом пошла в зал. Подошла к окну. Открыла форточку, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Растянула горловину водолазки, дышать было тяжело. Меня ждали на кухне.

Сначала я не смотрела на то, что было за окном. Перед глазами помутнело. Я взяла себя в руки. И пытаясь разглядеть что то в окне, я увидела свое отражение. Кто я…

Я встряхнула голову. И посмотрела за стекло. Дома и палисадники были такими же незнакомыми, как и все остальные. Я начинала злиться. Надо было отвлечься. Я стала смотреть на красивый палисад слева. Георгины яркими бутонами размером с мою голову выделяли дом среди остальных. Высокие мальвы создавали невероятный цветочный принт. Дом был деревянный. На окнах ставни резные. Через стекло виднелись цветы герани. Столько тепла и уюта шло от этого домика. Но что то смущало, не хватало чего то. И тут. До меня дошло!

— Мам, а баба Клава вырубила черемуху?

— Да- отозвалась по привычке с кухни мама. Потом я услышала, как что то упало и разбилось.

Наступила тишина. Долгая. Тяжелая.

Я повернулась в стеклу.

Там я узнала кое-что еще…

свое отражение