«Воспоминание»

Вечереющий прямоугольник окна с тёмными занавесками — первое что я увидел, проснувшись и с трудом открыв глаза, по обыкновению начиная осознавать себя в пространстве. Комната уже наполнилась густыми сумерками, предметы поменяли очертания, но по прежнему были мне хорошо знакомы, ибо дневной сон и вечернее пробуждение давно вошли в привычку одинокого человека. На письменном столе тускло белела кружка остывшего, недопитого чая, а рядом с ней, как два крошечных зелёных светлячка, сквозь темноту теплились огоньки не выключенного с ночи ноутбука. Неохотно встав с кровати, я первым делом отодвинул занавеску и оценил осенний, грязно- пасмурный пейзаж за окном, уже давно заждавшийся первого снега. Сливающимися, едиными влажными пятнами домов, с бледными мерцающими огоньками окошек, уплывал в мутную сиреневую даль вечерний город, с тихой покорностью готовый утонуть в нависших, скучившихся ватных облаках. В стороне, по проспекту, суетясь и обгоняя друг друга, двигались разноцветно-тусклые коробочки автомобилей, уже предусмотрительно включившие глазастые огоньки своих фар, а одинокие, вялотекущие прохожие, сурово уткнувшиеся себе под ноги, как сонные мухи устало ползли по своим делам. Вся эта унылая, холодная атмосфера уходящего дня, с мрачными декорациями поздней осени, отдавалась в душе какой-то пронзительной тоской и безысходностью.
Не включая света, я вновь задёрнул штору, подошёл к письменному столу, сдвинул в сторону кружку с чаем, и, машинально, быстрым движением компьютерной мыши, оживил свой давно спящий ноутбук. В тот же момент комната озарилась тусклым, холодным, голубоватым мерцанием. Передо мной возникли обычные разноцветные картинки рекламы и яркие заголовки интернетных сайтов, которые я бездумно и беспорядочно перелистывал, надеясь хоть как-то развлечься и согнать с себя навалившиеся тоску и уныние. Через пару минут от обилия нагромождённой информации начало рябить в глазах и я уже было хотел закрыть все вкладки и выключить ноутбук, как вдруг моё внимание привлекла одна необычная фотография, мелькнувшая в заголовке к какой-то статье. Что-то очень далёкое и как будто давно знакомое коснулось души, сразу как только я увидел эту фотографию, так что я внимательно вгляделся в изображение на экране. Это была фотография девочки лет десяти, с удивительно светлыми блондинистыми волосами, голубыми глазами и необыкновенно доброй, открытой улыбкой, очаровывающей с первого взгляда. Весь её образ хранил какую-то необычную застывшую атмосферу, словно бы атмосферу уже давно прошедшей эпохи, вызывая те ощущения, которые возникают, когда разглядываешь старые фотографии. Её светлые волосы мягко и озорно рассыпались по плечам, будто бы перед самой съёмкой она бегала или играла, а необыкновенно красивые, большие глаза, с пушистыми ресницами, светились удивительной яркостью и голубизной. Было очень хорошо видно, что камера застала её в самый удачный и нужный для съёмки момент, когда вся она буквально сияла чистотой, искренностью и наивной радостью беззаботного детства, которая навсегда застыла в её улыбке, в её взгляде и повороте головы, но внимательно всмотревшись в глаза девочки, я заметил, что в них остался еле заметный оттенок странной, загадочной грусти и какой-то потусторонней глубокой задумчивости, словно она смотрела куда-то вдаль, сквозь зрителя, за какие-то другие, неведомые нам миры и горизонты. Это обстоятельство заставило меня ещё раз внимательнее рассмотреть изображение, и вдруг я заметил под самым нижнем краем фотографии цифры в виде двух дат, между которыми молчаливым росчерком стояла черта. По спине у меня пробежал неприятный холодок, а следом за ним тут же пришло ужасное осознание, в тот момент когда я посмотрел на вторую дату под фотографией. Как будто сразу что-то оборвалось в душе, завертелось и полетело в тёмную бездну. Я всё вспомнил, вспомнил откуда девочка на фото мне знакома, и встрепенувшаяся память тут же понесла меня в светлые дни моего далёкого детства. Девочка на фото была американская актриса, звезда культовых фильмов 80-х, в которую я когда-то был безумно влюблён. Мне было лет восемь или девять, когда я впервые посмотрел трилогию фильмов «Полтергейст», где она снялась в главной роли, и после этого я уже не мог её забыть ни на одно мгновение. Я вспомнил, как ложась спать, накрывался с головой одеялом и, зажмурившись, в летящей куда-то темноте, фантазировал, рисуя яркие, разноцветные картины моих великих побед с неведомыми врагами, которые хотели украсть и обидеть её, а я, будучи настоящим героем, спасал свою любовь от всех её преследователей и обидчиков. Я сходил с ума от восторга, когда в моих мечтах она улыбалась мне с благодарностью и когда вёл её за руку в построенные моим воображением, дворцы и сказочные замки. То были наивные и чистые сны, необыкновенные миры моих детских фантазий, в которых всё моё существо переполнялось великой радостью и ощущением настоящего счастья, которое бывает только в раннем детстве. На мгновение я снова вгляделся в даты под фотографией и меня охватила новая волна холодного ужаса. Вторая дата значилась как февраль 1988 года, значит ей было всего двенадцать! И нет её на свете уже почти тридцать лет. Недоумевая я спрашивал себя: «Как же так? А ведь я даже ничего не знал». Представив себе огромную пропасть в тридцать лет, которая минула с того времени, я вдруг почувствовал весь ужас произошедшей трагедии и мне стало не по себе. Это же почти вся моя жизнь. Как же я мог забыть её? Эта мысль не давала мне покоя и щемила душу настойчиво, тоскливо и мучительно, как будто я пропустил в своей жизни что-то очень значимое и важное. Передо мной, в туманном обрывочном вихре, начинали проноситься картины из прошлого, словно отмеряя и показывая мне те моменты жизни, которые минули с того далёкого времени. Февраль восемьдесят восьмого. Я вдруг вспомнил свой первый детский сад, унылые зимние дни за окном, тихо падающие разлапистые снежинки за мутной, ледяной пеленой стекла, казавшиеся маленькими звёздочками и корявые стволы деревьев, медленно тонувшие в белой вате сугробов. Вспомнилось то необъяснимое, таинственное ощущение мира на той стороне окна, где падал снег, скрипуче каркали вороны в морозной тишине наступающих сумерек, а над домами и тротуарами плыла, такая загадочная, непонятная и манящая атмосфера какого-то близкого чуда, которое должно перевернуть всю твою жизнь. Мне казалось тогда что я чувствую движение времени, проходящего сквозь мою душу. Эта атмосфера волновала и затягивала, манила к себе и в то же время отталкивала неизвестностью. Но то были лишь отдельные моменты задумчивости, красочно вплетённые в хрупкую ткань только начинающейся детской жизни. Передо мной проплыли картины первых радостей и обид, отпечатавшихся в сознании гораздо глубже, чем мне всегда представлялось. Строгие лица воспитательниц, завтраки, обеды, дневные прогулки, наши детские тайны, всё это были те образы, которые я, казалось, давно уже позабыл и не доставал из своей памяти. Полумрак утреннего зала, дружный стук ложек о тарелки, силуэт старого дерева в проёме окна, заснеженные качели, теперь это как будто кадры замысловатой киноплёнки, на которой для чего-то осталось моё прошлое. Я вспомнил, как резво вбегал вместе с остальной детворой после долгой дневной прогулки в нагретый, уютный рай нашей игровой комнаты, как, непонятно за что и зачем, отчаянно дрался подушками во время тихого часа, до летящих во все стороны перьев, и как уже успокоившись, погружённый в сладостное чувство наступающего сна, укрывшись одеялом, отворачивался к стене и начинал разглядывать узоры трещинок из облупившейся зелёной краски, путешествуя по ним взглядом в разные стороны и воображая необыкновенные маршруты по странным, понятным только мне, картам. На мгновение передо мной снова возник образ девочки с грустными голубыми глазами. Значит я дрался подушками и разглядывал узоры на стене, а где-то далеко, на другом конце света, быть может в те мгновения она покинула этот мир навсегда. И тогда я ещё ничего не знал о ней, и погружённый в мир собственного детства, тянулся к своим счастливым мечтам, которые искрились и переливались где-то впереди, удивительными гранями калейдоскопа. Мог ли я почувствовать невообразимую трагедию, что происходила с той, чей фантомный образ спустя несколько лет коснулся моих светлых детских чувств и фантазий? И не была ли моя тоска и задумчивость в те далёкие зимние дни тому подтверждением? Одно я знаю точно, наши детские жизни на какой-то небольшой отрезок времени, совпали в мироздании своей безысходной параллельностью.
Ещё одна картина из того времени встаёт передо мной то ли сном, то ли явью, вновь пробуждая забытые чувства и переживания. Я увидел зимний вечер, заснеженную детскую площадку и ярко горящие окна нашего детского сада, свет от которых кривыми жёлтыми квадратами падал на снег. На улице было много людей, дети, воспитатели и даже родители, которые шумели, кричали и радовались, в уже сгустившейся темноте двора, очевидно отмечая какой-то праздник. Я играл вместе с другими детьми в непонятную игру, бегая по снегу, и на душе в тот момент были радость и восторг. Вспоминаю, что вроде бы меня одного попросили сходить в нашу спальню и что-то принести. Сейчас уже точно не помню, что это было, то ли поднос для стаканов, то ли что-то другое. Я осторожно вошёл в тёмный подъезд, поднялся по ступенькам, слушая гул своих шагов, который, как мне почудилось, отдавался во всём пустом здании детского сада. Не могу забыть того томительно-загадочного чувства, которое одолело меня, в то время как я в волнении шёл по нашему пустому коридору, через игровую, к спальне. Я ещё никогда не был в этом здании абсолютно один. С улицы, сквозь закрытые на зиму окна, чуть слышно доносились голоса людей, казавшиеся очень далёкими, словно из другого измерения. Во всех комнатах горел свет, и было такое ощущение что все разом куда-то исчезли, не успев завершить своих привычных дел и занятий. Что-то необычно таинственное было в, казалось бы привычном облике, хорошо знакомых мне комнат, от которых теперь веяло холодной пустотой и одиночеством. Они как будто смотрели на меня с возмущением, от того что я так смело и внезапно решил нарушить все их тайны. Несколько минут я стоял не шелохнувшись, абсолютно забыв о том для чего сюда пришёл, один на один с тишиной, которая наблюдала за мной из каждого пустого угла. Я слушал эту непонятную тишину, принимая её за что-то живое, думающее, и пытавшееся мне что-то сказать. И, казалось, это что-то было совсем рядом, достаточно только протянуть руку и ты сможешь прикоснуться к чему-то неведомому, запретному, сказочному.
Последнее воспоминание о той зиме было особенно отчётливо своими ощущениями. Я увидел предновогодний вечер, пустой заснеженный яблоневый сад на территории старой больницы, где лечились дети с пороком сердца, и где мы всегда гуляли и катались на санках, попадая на территорию через таинственную дыру в полуразвалившемся заборе. Деревья под снегом кажутся странными застывшими белыми фигурами, словно в заколдованном царстве. Тишина вокруг, замерший сад абсолютно пуст. Только еле слышно падает снег, утопая в сиреневом бархате сумерек. Я поднимаюсь в горку между деревьев по не чищенной дорожке и тащу за собой санки. Впереди не оборачиваясь идёт отец, одетый во что-то тёплое, вроде телогрейки. Смотря на его широкую спину, я всё время пытаюсь его догнать, стараясь точно попадать в оставленные им следы на снегу. В этот момент кажется что весь мир остался где-то за старым забором, а здесь только тишина, падающие снежинки и необыкновенное ощущение жизни впереди. А дома ждёт новогодняя ёлка, подарки, праздничный стол, счастливые радостные лица родных, ждёт сказка под названием детство, и от предвкушения волшебства и чудес в какой-то сладкой эйфории замирает сердце.
Свет от экрана ноутбука вновь вернул меня к реальности, очертив ритмы уже знакомой фотографии, с которой на меня смотрело детское лицо, такое далёкое и потерянное, словно из какого-то старого забытого сна. Аккуратно подстриженная чёлка, светлые волосы рассыпанные по плечам, добрая открытая улыбка, голубые глаза, с еле заметным оттенком глубокой грусти, в которых застыло время. Взгляд в вечность. Что она чувствовала? Какими были её последние мысли, проносящиеся в уходящем сознании? Одно я мог сказать точно, когда-то давно, в те времена когда я был по настоящему счастлив, где-то за океаном, на другом континенте, произошла трагедия, отголосок которой странным образом только сейчас, спустя почти тридцать лет докатился до меня и еле заметно, но настойчиво задел душу своим тягучим холодным прикосновением. Оборвалась жизнь, как вдруг упавшее зеркало разбилось на жуткие мельчайшие осколки, которые уже не склеить. Мне вдруг пришла мысль, что в этих чистых голубых глазах осталась та невероятная тоска по так и не открытому миру, по всему тому что ей не суждено было узнать и пережить, по радостям и печалям, по несбывшимся детским мечтам, которые так же как и меня, качали её когда-то на чудесных ветрах, унося в сказочный мир счастья.
Я больше не мог оставаться в замкнутом пространстве комнаты, переполняемый мыслями и невероятной тоской по чему-то утраченному и потерянному. Мне вдруг захотелось сорваться и сбежать, идти куда-то, всё равно куда, лишь бы было движение, словно это каким-то волшебным образом могло вернуть всё то что я потерял, всё то что осталось в призрачном, растаявшем прошлом, будто сейчас у меня была хоть какая-то возможность ухватить хотя бы один маленький осколочек и сохранить, уберечь, что бы он не почернел и не превратился в пепел. Машинально захлопнув ноутбук, не включая света, я быстро оделся, закрыл дверь и вышел на улицу.
Ночной холод тут же дунул в лицо и полез под одежду, как только я вышел из подъезда и оглядел опустевший спящий двор и детскую площадку перед домом. Одинокие фонари прожигали темноту своим тёплым оранжевым светом, как вечные стражники ночи покорно неся свою службу. Поёжившись и застегнув куртку на все пуговицы я пошёл наугад по улице, не выбирая маршрута, полностью погружённый в свои мысли. Спящие дома тонули во мраке окрепшей ночи и казались теперь огромными уснувшими великанами, оставив беспорядочные вереницы редких огоньков, словно оповещение для запоздалых путников. Застывшая в одиночестве и молчании улица тихо дышала, схваченная морозом, искрилась наледью и замёрзшими бесформенными лужами, смело распластавшимися по усталому блестящему тротуару, в котором расплываясь отражались огни фонарей. Тишина вокруг словно гипнотизировала сознание своей томящейся тоской, и хотелось хотя бы на мгновение исчезнуть, раствориться в этой таинственной атмосфере глубокой осенней ночи. Решив что надо бы поворачивать обратно к дому, я остановился возле одного из фонарей и на мгновение замер, смотря вверх на тёплый источник упрямого света, рассекающего ночную пелену. Вдруг что-то слабо и щекотно кольнуло по щекам и через секунду я увидел первые, кружащиеся в полосе света снежинки, уверенно прорывающиеся к давно мёрзнущей земле.
Они метались в воздухе, как насекомые, сталкивались, слипались, кувыркаясь то в странной беспорядочной борьбе, то в красивом изящном танце, укрывая всё вокруг тонкой серебристой вуалью, будто неся с собой небесную чистоту и обновление. Смотря на внезапно разыгравшийся снегопад я думал о сегодняшнем дне, о грустной далёкой девочке на фотографии, о моих воспоминаниях, о времени, так стремительно и непреклонно текущем в берегах бытия, и вдруг я отчётливо понял что сегодня умерло моё детство. Медленно, тихо, украдкой, оно замедляло свой ход, уже не поспевая за моим жизненным шагом, ничего не говоря, не пытаясь окликнуть, не напоминая о себе, осталось где-то далеко за горизонтом, и сегодня я услышал его последнее, затихающее, едва уловимое дыхание. Сквозь темноту и снежный вихрь я словно видел те чистые голубые глаза с красивыми пушистыми ресницами, нежную открытую улыбку на милом кротком лице и светлый мимолётный образ, медленно и неумолимо исчезающий во мгле. И я понял что это было прощание. И возможно это был очень глупый день и наверное глупые мысли. Но мне вдруг почему-то захотелось прошептать в эту холодную пустоту, в эти едва теплящиеся, угасающие проблески моего далёкого детства: « Я помню… Я тебя помню ».

20. 01. 2017.

P. S. Посвящается моей любимой актрисе детства, Хезер О’Рурк (1975-1988)