Царевна Лягушка

Мне скоро 80 лет! Через месяц! Господи, Боже мой, какая я старая! Даже не верится. Неужели, правда, восемьдесят? Цифрами, даже писать не захотелось. После смерти мужа захлестнуло какое-то одиночество. Летом работы на даче отвлекают, а зимой наступает депрессия. Внук и говорит: «Бабушка, ты так интересно рассказываешь о своей жизни, пиши мемуары. И мы будем знать о тех временах правду, а то нам лапшу вешают, кому, как хочется: не знаешь, чему верить».

Сказано, сделано. Я с энтузиазмом принялась писать воспоминания. Андрей прочитал первый рассказик, говорит: «Нормально, можно продолжать». Я вдохновенно погрузилась в эту деятельность, но стала катастрофически слепнуть. После смерти Сергея моя «начинающая» катаракта враз стала «прогрессирующей. Ослепла совсем. Опять лежать в депрессии? Андрей отладил для меня старенький компьютер, установил самый крупный шрифт и дело пошло помаленьку. А там и операцию сделала: стало совсем приятно печатать. Решилась прочитать что-то друзьям, дачным соседям: всем понравились мои рассказики. Это меня вдохновило. Захотелось разослать далёким друзьям, а принтера нет. Внучка немного отпечатала на работе, я отослала и получила радостную похвалу. «Пиши ещё, ждём, молодец!» ну как тут бросишь писать? А тут ещё воспоминания лезут и лезут, вырываются наружу. Одно выплесну, другое всплывает.

Вот и сейчас. На Новый Год приехал из Москвы Саша и установил мне Интернет. Теперь я смогу рассылать свои творения всем друзьям. Я связалась с Канадой даже. Там тоже наши друзья, убежавшие, как и мы из воюющего Таджикистана. Перестройка раскидала всех по миру. Оказалось и Грише в этом году 80 лет исполнится. Как всегда стали всплывать воспоминания, и я решила сделать Грише подарок к юбилею: написать рассказ о событии с его участием.

Итак, начну издалека. Андрей поступил в музыкальное училище, но не на фортепиано, как мы предполагали, а на скрипичное отделение. Когда Андрей позвонил мне на работу, а поступал он самостоятельно, один, я сначала расстроилась. А он говорит «Мама, мне сказали, что на фортепиано все идут, потому что там любого можно научить играть, а на скрипке может научиться только тот, у кого хороший слух. Поэтому, мне надо радоваться и гордиться, потому, что у меня есть слух». Ну ладно, если сын доволен, пусть учится.

Прикрепили его к преподавателю с фамилией «Водовоз». И в самом деле, лучше бы ему воду возить, чем детей калечить. Но тогда мы этого не знали. Водовоз работал в театральном оркестре, а в училище подхалтуривал. Именно: халтурил. В результате, был уволен. Детей распределили по другим учителям, и Андрей попадает к Гельберту (жаль, имя и отчество забыла). Он оказался замечательным педагогом. Андрюшка ему очень понравился, и он всё сожалел, что такой хороший мальчик и попал в такие руки. Теперь надо всё переучивать – а это много сложнее, потому, как уже вошло в память.

Гельберт добросовестно занимался с Андрюшей. Однажды, Андрей сказал, что Гельберт просил привести маму. Я пришла, он и говорит мне: «Мальчик ваш очень хороший, но я стал очень нервный. Стал кричать, срываться. Мне после этого легче. А на Андрюшу я не могу кричать: у него такие глазки. Смотрит, и ты понимаешь, что он старался, но не получилось, и он сам очень переживает, чувствуя себя виноватым, а тут ещё я ору на него. Это неправильно. Я прошу вас, если возможно, приходить на наши занятия: во-первых, вы будете знать, за чем следить на домашних занятиях, во-вторых, мне труднее будет срываться, ну и сыну поддержка». Я договорилась на работе, что в перерыв буду работать, а уходить с работы буду на час раньше. Мне разрешили. Гельберт иногда не выдерживал, начинал нервничать, говорил Андрею поработать над чем-нибудь самостоятельно, меня просил проследить, а сам выходил в коридор, ходил взад-вперёд и курил.

Как-то, он дал Андрею задание, а меня пригласил выйти с ним в коридор. «Хороший у вас сынок. Жаль потерянных двух лет. А у меня тоже есть сынок, только они с матерью уехали в Москву. Он очень талантливый мальчик, но у него огромные ушки, как у чебурашки. Как с такими ушами выходить на сцену. Зритель же будет не только слушать его игру, но и смотреть. А уши будут отвлекать от музыки, привлекая всё вниманиё к себе. Можно сделать из него хорошего музыканта, но только для оркестра. А у вашего сынишки всё есть, особенно глазки хороши. Но солиста уже не сделать».

Вскоре его положили в больницу в онкологическое отделение: рак то ли желудка, то ли кишечника. Так вот какие боли гнали его в коридор! Андрею нравился его учитель: немного странный долговязый старик с крупными чертами лица. Даже его характер: вспыльчивый и ворчливый. Он часто, почти через день навещал Гельберта. Они о чём-то подолгу беседовали.

Как-то раз, он подарил ему красивый перочинный ножичек и просил привести в следующий раз маму. Мне он дал записку и сказал, чтоб я нашла в училище Париева Григория Михайловича и отдала ему эту записку. «В записке я прошу Гришу простить меня. (Мы давно в ссоре. Глупой, но не примиримой.) Прошу прощения у него ради вашего мальчика, потому что хочу, чтоб он взял его к себе. Гриша, мой ученик. Мы были когда-то очень дружны. А когда я женился на женщине много моложе меня, между нами пробежала чёрная кошка. Мы так и не смогли найти возможность помириться. Гриша очень хороший педагог и музыкант, и я хочу, чтобы он занимался с вашим сыном. И вы его попросите, и не соглашайтесь на другого педагога».
Я сразу передала записку адресату. Через день Гельберт умер, и Андрюшу перевели к Париеву.

Так началось наше с ним знакомство. Мы решили продолжать традицию, сложившуюся при Герберте, то есть я продолжала приходить иногда на занятия. Мы познакомились поближе. У Андрея с новым педагогом сразу установились доверительные отношения с некоторой даже взаимной симпатией. Через какое-то время начались проблемы: при большой старательности у Андрея перестали проявляться успехи. Андрей переживал, но молчал. Я ничего особенного не замечала, а только бранила его и стыдила. И тут он признался, что не может играть стоя: сильно болит спина. И рука быстро устаёт. А тут и Мария Васильевна – классный руководитель заметила, что с Андреем что-то не ладное творится, и рекомендовала обратиться к врачам. Оказалось всё достаточно плохо: энцефалит мозга – воспаление оболочки мозга. Пролечили, в школу на полгода ходить запретили, но музыкой Григорий Михайлович предложил продолжать заниматься. Более того, предложил заниматься на дому. «Попробуем играть сидя, с передышками. Жалко, хотелось бы дотянуть до весны, сдать хоть на троечку экзамен, получить аттестат об окончании училища. Столько лет зря пропадёт» — рассуждал наш учитель.

Мы удивлялись: «Есть же ещё такие люди?» И Григорий Михайлович стал заниматься с нашим сыном на дому. Пока они с Андреем «работали», мы с Сергеем накрывали на стол. Потом все вместе ужинали: весело, непринуждённо. Очень быстро Гриша (буду называть так) стал большим другом нашей семьи. Он очень понравился маме: «простой, весёлый, добрый, и главное, хорошо смеётся». Мама всех людей сортировала по двум признакам: если при встрече человек здоровается, приветливо улыбаясь, это – хороший человек; если просто буркнет «здрасте», это – плохой человек; если, не поздоровается вовсе, это — очень плохой человек. Из всех наших знакомых к таким, плохо смеющимся, относился только наш друг Жорик.

К сожалению, скоро выяснилось, что Андрей совсем не может играть на скрипке: руки «тяжёлые». Пришлось прекратить занятия, но дружба наша продолжала крепнуть. У Гриши с Сергеем возникла взаимная, очень устойчивая, симпатия, основанная на глубоком взаимоуважении.

Наступило лето – время отпусков. Мы решили провести отпуск на Иссык-Куле: «солнце, воздух и вода» гарантированы в большом количестве, а денег можно истратить в малом количестве. Замечательно! Мы там годом раньше уже были. Правда, всего две недели, но подходящее место для проведения времени мы успели облюбовать. По берегу Иссык-Куля располагаются деревни, которые чередуются: Киргизские, где осели аксакалы до прибытия экспедиции Пржевальского, и русские деревеньки, которые образовали специально оставленные Пржевальским участники экспедиции. Своего рода – завоевание территории. В киргизских сёлах пусто: нет почти никакой зелени, там останавливаться неприятно; русские поселения утопают в зелени. Тут тебе и вишня, и смородина размером с вишню. А малина, какая! Так, например, Семёновка, дальше – Чолпон-Ота, ещё дальше – Григорьевка. Вот в Григорьевке мы и нашли замечательный пляж. Дальше по дороге, идущей всё время вдоль озера, но на достаточном расстоянии, проехав пару киргизских и русских поселений, вы попадаете в Пржевальск; ещё дальше санаторий, расположенный в прекрасном, живописном ущельи; а ещё дальше располагается закрытая зона. Местные жители говорили, что там проходят испытания подводные лодки. Информация не проверенная, но вполне реальная.

У Гриши в музучилище каникулы, театр, где он немного подрабатывал, тоже скоро уедет на летние гастроли, так, что он свободен. Мы стали уговаривать его поехать с нами. Он всё не решался: стеснялся. Да и неожиданное предложение, хоть и заманчивое, но для него – необычное. А мы, тем временем, серьёзно готовились: по ночам шили палатку, по образу и подобию альпинистской «Памирки», но только вдвое шире (на четверых) и на полметра длиннее. О! Что это получилась за палатка, остановлюсь подробнее, ибо это была – наша гордость. Да и было от чего гордиться: при таких габаритах она весила всего 1кг.600г. Ну, не чудо ли? Днище было из какого-то тонкого, лёгкого, но плотного брезента (что-то с авиацией связано); стенки – батистовые, красивого салатного цвета; крыша – из того же батиста, пропитанного клеем то ли БФ-6, то ли БФ-1 за два или три раза. В торце было окошко с сеткой от комаров и опускающейся, при необходимости шторкой. В другом торце дверные полотнища запахивались и застёгивались на пуговицы из деревянных нагелей. Всё это весило 700г, а остальной вес приходился на верёвки и шнуры, необходимые для крепления колышков. Надо, чтоб в палатке было светло, просторно, уютно.

Как-то зашёл к нам Гриша, как бы попрощаться. Мы снова стали его уговаривать, расхваливать озеро, похвастались палаткой, но он повздыхал, попрощался и ушёл. А на другой день пришёл и вдруг неожиданно спросил: «Вы не передумали взять меня с собой?» Мы ужасно обрадовались его решимости, и стали думать: а как устроить ему ночлеги. Гриша убеждал, что он как-нибудь перебьётся, накроется плёнкой. Тут Серёжу осенило, как всегда нашёл решение. Значит, так: торец палатки немного переделаем, конёк устроим по-другому: так, чтоб по центру не было растяжки, что идёт к колышку. К крыше вдоль торца палатки прикрепим плёнку, и будет у нас отличная пристройка для Гриши. Честно говоря, мы предлагали спать вместе с нами в палатке. Места бы хватило, ну, было б чуточку теснее. Но, Гриша категорически этот вариант отверг. Да, Гриша был такой: ни в коем случае не согласился бы кого бы то ни было стеснять. Обсудили всё: что брать из одежды, из посуды, из продуктов: Гриша ведь впервые к туристам-дикарям приобщается.

Ну, всё. Встречаемся в аэропорту и, в путь! В аэропорту Гриша огорчил нас, сообщив, что с театром договориться не удалось, и он приедет к нам завтра. Объяснили ему, чтоб, он во Фрунзе сел на автобус (они все ходят по одному маршруту), и вышел на остановке «Григорьевка». Потом пойти по ближайшей грунтовой поперечной дороге в сторону моря до воды. И там, на бережку найдёт нас. Мы, в свою очередь, будем поглядывать вокруг.

Попрощались, пошли в самолёт. Самолёт ЯК-40. На 12 или 14 человек. Багаж складывается у хвоста самолёта. Затем стюардесса проверяет, все ли на свой рейс сели, желает приятного полёта и уходит. Самолётик разбежался, взлетел. Теперь, он сделает прощальный круг над городом и полетит в сторону Фрунзе. Сашу, как всякого ребёнка, посадили у окна, Андрея у прохода. Мы с Сергеем сзади: я у окна. Взлетели. Вдруг, Сашка своим звонким голоском на весь салон сообщает: «Папа, папа, а из крыла питание вытекает!» Я посмотрела в окно. От крыла идёт шлейф из мельчайших брызг, как дым. Саша всё не успокоится никак. «Ну, папа, посмотри! Это же питание вытекает!» Сергей посмотрел в окно и стал успокаивать Сашу: «Всё нормально. Это же реактивный самолёт». Но, мужчина, сидевший впереди ребят, встал, пробрался к Сашиному окну, посмотрел, и пошёл к кабине самолёта. Вышел второй пилот, посмотрел в Сашино окно и возвратился в кабину.
Самолёт резко пошёл на снижение. Приземлился на какой-то полосе. Вышел пилот, сказал, что «по техническим причинам, самолёт задерживается. Велел не расходиться за пределы поля, т.е. за ограду не выходить. Самолёт, мол, сейчас дозаправят, и полетим. И повёл нас к ограде. Там нас уже ждал Гриша: он ещё не уехал домой. «Что случилось?» Мы рассказали, смеясь, что Сашка, наверно, нас от гибели спас». Но, Грише было совсем не смешно: он стал нас уговаривать сдать билеты. «Завтра все вместе полетим». Кстати, тот мужчина так и сделал: ушёл из самолёта с чемоданом. Минут через тридцать-сорок объявили посадку, и мы полетели. Саша всё время придирчиво смотрел на крыло. Когда подлетали к Фрунзе, он уже шёпотом сказал: «Опять стало вытекать». Но, слава богу, сели нормально.

Приехали в Григорьевку. Прежде, чем пойти к морю, поднялись в деревню, которая располагалась в прегорьях широкого ущелья. Нам нужен был медпункт, чтоб договориться о возможном лечении Серёжиного шрама. Дело в том, что перед самым отъездом, ему прооперировали на щеке воспаление лимфы (лимфотенит, кажется) и мы дали слово врачу, что долечимся, т.е. пройдём 10 сеансов УВЧ. Если не будет соответствующего прибора в деревне: придётся ездить во Фрунзе. Местные жители с гордостью сказали: «А то, как же! Есть у нас УВЧ. У нас хороший медпункт, только сейчас он закрыт: у «фельшера» запой. Приходите недельки через две». Ну, что сказать? Пошли к морю.
Народу было на берегу не очень много. И, как ни странно, наше прошлогоднее место оказалось не занятым. Это, как бы – конец пляжа.

Ну, как здорово! Палатку установили рядом с большим кустом. Песчаный берег довольно широкий. Дальше, большая полоса кустарника: заросли барбариса и кусты облепихи. Чудно! Замечательно! Палатка смотрелась издали, как что-то сказочное, призрачное. Очень красиво. Обустроились быстро. На другой день, как-то даже неожиданно, около нас оказался Гриша. Мы его ждали позже, забыв, что наш самолёт вылетел не во время. После восторженной встречи, он нам поведал, что вчера, самолёт, возвращавшийся из Фрунзе, разбился. Ужас! Мы очень возмущались: ведь знали, что самолёт неисправен и отправили людей на верную смерть. Надеялись, авось долетит. Спасибо, Сашенька! Благодаря тебе, мы во второй раз родились.

И потянулись замечательные будни. Но дни были не будничные, а, наоборот, насыщенные разнообразными маленькими приключениями. Начнём с того, что при посадке самолёта пассажирам объявляли, что они приехали в зону риска: найдены палочки холеры, было несколько заболеваний. Просили соблюдать гигиену.

Мы сразу нашли аптеку: марганцовки уже не было, и мы купили хлорку, хлорную известь – дезинфицировать посуду, которую мыли морской водой. Вода действительно как морская, только не такая солёная. Пресную воду для хознужд брали из вырытой в песке ямки. А для приготовления пищи и чая за водой приходилось ходить на другой конец пляжа, к какому-то маленькому поселению, где была колонка. А если ещё учитывать, что надо было набрать щепок, которые выбрасывает прибой, сушить их, разжигать, собирать барбарис для компотов, готовить еду на хиленьком костре для большой группы едоков, то купаться и загорать даже времени не было. А тут щека у Сергея начала распухать, нарывать. Что делать? Ехать во Фрунзе ему не хотелось. Я говорю: «Так, попробуем лечиться ультрафиолетом. Солнышко и греет, и всё дезинфицирует».

Гриша с Андреем взяли на себя хлопоты по приготовлению обеда, а я уложила Серёжу на бочок, развела хлорку, насучила «фитиль» как у свечек, осторожно засунула в отверстие – дырку, специально оставленную хирургами для вытекания гадости, и стала потихоньку по этому шнурочку лить хлорку в свищ. Считая, что достаточно промыла, обложила лицо полотенцем, чтоб не сгорело, оставив шрам открытым, и заставила его терпеливо лежать на солнцепёке, прогревая щёку. Спасибо Грише за его поддержку. В его присутствии Серёжа не капризничал. Гриша шутил, придумывал остроты. Так что процедура прошла очень весело. Решили, если к утру лучше не будет, придётся ему ехать во Фрунзе к хирургу. Вечером обернули всю голову этим полотенцем, сверху ещё шерстяным шарфом и уложили спать. Он, хоть и спал весь день на солнышке, но и теперь уснул сладким сном: видно рана рвать перестала. Ночью будит меня. Включаем фонарик, и …Ура! Полотенце мокрое от выделения, опухоли нет, температуры нет. Порядок! Намотали на голову другое полотенце, и, уже радостные, поспали до утра. На следующий день, когда солнце было в зените, он ещё пару часиков повалялся на солнышке, и был абсолютно здоров.

А дети всё пытались освоить надувной маленький бассейн. В диаметре он был, наверно, сантиметров 70. Представлял собой два надутых воздухом колеса: верхнее, чуть больше, чем нижнее. Это – бортик на довольно тонком днище. Пока мы его использовали как водогрей. Наливали воду, она быстро нагревалась. Отливали в тазик, подсыпали хлорку и мыли посуду. Но ребята решили использовать в качестве лодки, чтоб ловить чебачков подальше от берега. Поставили на мелководье, Саша залез и сразу провалился. Борта сомкнулись, и Саша теперь представлял собой начинку в пирожке. Ну, если Сашку не выдерживает, то надо что-то придумывать. Сергей на выдумки, горазд. Нарезали они с Гришей ивовых прутьев. Самый длинный согнули в обруч и положили на дно, отпустили, и он как бы распёр борта. Сашку лодка выдержала, а когда Андрей влез, то дно провисло, грозя лопнуть. Тогда из более мелких прутьев связали сетку, привязали к борту, и судёнышко стало вполне пригодным для плавания, как с двумя малолетними пассажирами, так и с одним взрослым.

Сбоку от нашего берега в море уходил большой, плоский камень, прикрытый водой примерно по колено, как будто слегка подтопленный пирс. Чтоб долго в море не плыть, ребята тащили свою лодку, идя по этому «пирсу», что выглядело очень эффектно: будто идут по воде. Ну, точно как в фильме «Бриллиантовая рука», только тогда ещё этого фильма не было. Потом садились в «лодку», сталкивали её и сразу оказывались в открытом море. Рыбки у них ловилось не очень много, но зато она была крупнее, чем у берега. В воскресенье приехало много народу. Кто-то увидел далеко в море ребят, поднялся крик: «Где родители! Куда смотрит мать! Найти её и лишить родительских прав!» Кто-то предложил пойти к спасателям, но всем лень, да и купаться хочется. Пошумели, покричали, чтоб дети возвращались, и успокоились. А вообще, это не было опасно: с одной стороны ребята отлично плавали, а с другой: перевернись их лодчонка, так рядом наш пирс. Так что, мы ничем не рисковали, а мальчишкам в удовольствие почувствовать себя моряками.

После обеда, ближе к вечеру приехали к нам «гости». Это киргизские колхозники, работающие на маковых полях. Сейчас даже поверить в это трудно, но так было. Колхоз выращивал опиумный мак для фармацевтической промышленности, то есть для медицинских нужд. Поля огромные – огромный ярко алый ковёр. Тогда слово «наркотики» никто и не знал. Киргизы, которые в принципе большие любители выпить, приехали абсолютно трезвые на двух грузовых машинах. В одной были только мужчины, в другой – женщины и дети. Обе машины с красными флагами. Если бы они приехали просто отдыхать, купаться, то для выходного дня это поздновато. Мы решили, что они приехали такие радостные, возбуждённые, скорей всего после торжественного собрания по поводу их каких-нибудь достижений. В каждой машине было по ящику водки, а может, и по два. И огромный таз с катыком (густое, жирное, овечье кислое молоко, приготовленное особым способом; очень вкусное). Они остановились очень близко к месту нашей стоянки, вторглись, так сказать, в нашу спокойную, уютную жизнь.

Пляж огласился криком «огромной вороньей стаи»: все мужчины разом закричали наперебой на своём гортанном языке, снимая с машин ящики с водкой и тазы с катыком. К нам подошёл мужчина средних лет, и на неплохом русском языке извинился за нарушения нашего уединения. Успокоил нас, что они не надолго. Да, что делать? Куда им деваться, если наш бивуак был расположен недалеко от дороги. Придётся потерпеть: в общем-то, эта их земля. Их бригадир подошёл к нам, чтобы показать, что он у них главный. Продемонстрировать своё превосходство над своими подчинёнными, свою «интеллигентность». В чём-то они очень наивные, просто большие дети. Наконец, они расселись двумя группами: вокруг одного таза с катыком мужчины, вокруг другого – женщины. Успокоились, стало относительно тихо: люди заняты делом: пьют водку, закусывают лепёшкой с катыком, о чём-то говорят, мирно спорят.

Женщины разговаривают много тише. Дети быстро поели, стали бегать по пляжу, играть, но, странное дело, очень тихо. Вот как раз наши дети гонялись бы друг за другом, визжа, крича, хохоча. Оказывается, их дети очень воспитанные. Наконец, водка вся почти выпита, катык съеден. Тональность разговоров резко возросла. Их стало «развозить». Начались выяснения отношений: то одна пара мужчин вскакивает, начинается «петушиный бой», то — другая. Вид у них резко изменился: Смотреть на них стало просто неприятно: почему-то у всех, или почти у всех стала обильно вытекать из носа жидкость, и оседать на усах. Они этого не замечали. Видимо, у них такая реакция на опьянение. Я много позже ещё раз сталкивалась с, хорошо подвыпившими, киргизами, и было то же самое. Зрелище, вызывающее брезгливость.

.Хуже стало, когда у них начали срабатывать мочевые пузыри. Они уходили в самые близкие наши кусты и нагло опорожнялись. Я, через какое-то время, взбесилась. Сама азиатка, я знала, как надо поступить. Я подошла к бригадиру, и подхалимным тоном начала: «Дорогой товарищ начальник. Мы понимаем, что ВАШИ люди немного выпили. Конечно, после работы, жарко, опьянели чуть-чуть. Всё хорошо. Только ВЫ, пожалуйста, скажите, чтоб подальше в кусты ходили. Вы – люди, и мы – люди. Получается, некрасиво. Правильно, говорю? Они Вас уважают. Вы – начальник. Объясните им, что делают нехорошо. Спасибо, спасибо, дорогой» — говорю я, не дожидаясь, его обещания, будто он уже дал его.

Смотрим, начальник рьяно взялся за дело: кому в «морду» дал (видимо, тот начал спорить), кого просто вернул, кому по загривку прошёлся. Послушались. Правда, не скажу, чтоб достаточно углублялись в кустики, но хоть мы их не видели. Очень забавно вели себя женщины. Разгорячённые водкой, те, что моложе, сняли платья, остались в прозрачных шёлковых трикотажных комбинациях. Лифчиков они не носят. А поскольку всё слегка просвечивается, то, проявляя скромность, они, присев на корточки, обняв себя для прикрытия груди, отправились к воде. Так всю дорогу на корточках и прошли, так и в воду вошли. Плавать никто из них почему-то не умел. Поэтому, дойдя до глубины примерно с метр, они выпрямились, стали барахтаться, брызгаться, ну, в общем веселиться.

К ним вошли в воду молодые киргизы. Начались сексуальные игры. Женщины пищали, делали вид, что отталкивают рябят, хватающих их за что придётся. Восторженно смеются. Наконец, игры заканчиваются, и эти самые скромницы выходят из воды, выпрямившись в полный рост, в мокрых, облегающих тело, абсолютно прозрачных комбинашках. Им уже совсем не стыдно. А и правда: чего стесняться, если всё уже прощупано. Надев на мокрое бельё платья, они стали собираться домой. А тут завязалась драка, которую никто не мог разнять. Не помогал и авторитет бригадира. Просто они его не слышали. Тогда, в бой вступили женщины: они самоотверженно кинулись в толпу дерущихся, и стали хлестать их мокрыми полотенцами. Хорошо помогло. Так, орудуя этими тряпками, женщины в считанные минуты загнали их в кузов машины. Быстро погрузились остальные. Бригадир принёс нам свои извинения, и они уехали. Концерт окончен.

Опять потянулась размеренная жизнь. Только не надолго. Из нашего «холодильничка», вырытого в песке, стали пропадать продукты: пропал сыр, потом ещё что-то. Мы стали всё накрывать: что-то кастрюлями, что-то тазиками с пригрузом, т.к. «этот кто-то» легко вытаскивал, что надо. Кто же это, кто, так хулиганит? Собак поблизости мы не видали. Крот? Крыса? Хомяк? Но мы никакой живности, кроме птичек, не видели. Ходить в Григорьевку за продуктами надо пешком. Это довольно далеко и утомительно. Минимум полдня уйдёт. А ночью опять что-нибудь пропадёт. Нет! Надо выследить этого воришку. Ночь по очереди дежурили. Никто не появился. Под утро мужчины позвали дежурного Андрея поспать. Только улеглись, задремали, слышим в кустах какой-то шорох. Даже чьё-то дыханье или вздохи нам стали мерещиться. Серёжа максимально аккуратно выполз из палатки и пополз к нашей ямке. Возня в кустах немного удалилась.

Сергей пополз по-пластунски, то и дело, останавливаясь и прислушиваясь. Мы тоже сидели в палатке, затаив дыхание. Потом явственно услышали что-то, напоминающее взвизгивание. Всё. Шуршание в кустах прекратилось, и мимо Сергея прошмыгнуло что-то пушистое. Тишина. Серёжа включил фонарик и пошел в кусты, откуда доносилась возня. «Эй! Кто не спит, идите сюда!» — позвал он. Да мы все повылезали из палатки. Гриша уже был около Сергея. Там в кустах лежала разбитая стеклянная банка, в которой мы держали в подсоленной воде сливочное масло. Масло валялось рядом с откусанным углом. Утащить кусок целиком не удалось: масло мягкое очень. Серёжа говорит, что животное было вроде бы на кошку похоже. Но, как-то не очень верилось. Кошки, кажется, так далеко от дома не уходят. Ну, придётся ещё тщательнее всё укрывать.

Итак, мы пошли с Сергеем на другой конец пляжа, к дороге. Там устроено, что-то вроде пирса. Здесь озеро образует как бы заводь. Здесь собираются рыбаки: от мала до велика. И мы приходили сюда, половить чебачков. Сергей ловил спиннингом. Он прикрепил к леске 10 крючков, насаживал 10 половинок от червячков и закидывал удочку. Почти сразу начинал тянуть. Его улову все удивлялись: самое малое – это 6 рыбёшек. В основном он вытаскивал по 8 – 9 штук сразу. Поэтому, мы особенно не задерживались, помня, что у палатки скучает в одиночестве Гриша, которого рыбалка не увлекала. У меня ловилось плохо, несмотря на советы ребятишек: им хотелось, чтоб у меня тоже ловилось, «как у вашего дяди». То укорачивали мне леску, то удлиняли, но эффекта серьёзного не получалось, хотя и мне иногда удавалось несколько штук поймать. Ребята ловили со своей лодки. Мы не стремились много ловить: не вялили, не коптили, а просто жарили к ужину «на десерт», и, сидя у костра, грызли их вместо семечек. Рыбёшка мелкая, похожа на салаку. В меру жирненькая и очень сладкая. Приятная, одним словом.

Ну, так вот. Идём с Серёжей мимо группы отдыхающих: две семьи с машинами. Я почему-то решила к ним подойти. Серёжа остановился поодаль. Стеснительный. Мужчина приложил палец к губам, призывая не шуметь, и стал жестом приглашать нас. Другой мужчина тоже замахал руками. Мы стали потихоньку приближаться. «Мы лиса выслеживаем, хотим сфотографировать. Он вот в этих кустах – зашептал один из мужчин. – Хитрюга, такой! Дразнится!» Сергей шёпотом спросил, можно ли и ему присоединиться с фотоаппаратом. Получив утвердительный кивок, помчался за фотоаппаратом. Теперь, они вдвоём направили фотоаппараты на кусты и замерли. Оп! Вот и лис! Настоящий живой лисёнок! Симпатичный такой. Немного выдвинулся из кустов и тоже замер. Сидит. Кажется, совершенно спокойно разглядывает нас. Только вздрагивающие ушки говорят о его напряжённом состоянии.

Сергей и мужчина осторожно «взвели курки», лис не прореагировал. Щелчок! Сергей нажал на пусковую кнопку. Сотая доля секунды проскочила между щелчком и прыжком лиса. Он не попал в объектив. Все расхохотались, мужчины наперебой стали рассказывать, как у них стали пропадать продукты, как они выследили воришку. Стали его прикармливать. Оказалось, он совсем не боится людей. Подходит очень близко, но сфотографировать себя не даёт. У них уже азарт появился. Говорят: «не понятно, как он чувствует, когда щёлкнет затвор. Всегда, на какие-то доли секунды раньше, он отскакивает». «Вчера – говорят – около часа мучились. И сегодня он продолжает водить нас за нос. Может вам повезёт, попробуйте» И Сергей включился в эту азартную игру с хитрым лисом. А я пошла на пирс. Сегодня там было оживлённее, чем обычно. Оказалось, что в ближайшем подворье режут корову, и желающие могут купить парную говядину. Я заняла очередь, которая уже начала сформировываться и побежала за деньгами.

Сергей всё ещё безрезультатно старался сфотографировать лиса, а мы с Гришей пошли за мясом. Нам достался увесистый кусок с маленькой косточкой для бульона. Нам, оказывается, ужасно надоела тушёнка, хотя мы совсем недавно закончили мясо, нажаренное ещё в городе. Гриша размечтался о шашлыке на ужин. Мы все дружно всю вторую половину дня собирали дрова: на шашлыки ведь много надо. Мясо сразу порезали на кусочки и замариновали. Правда, уксусу было маловато. Вот и долгожданный вечер! Нарезали палочек, нанизали кусочки мяса, уложили над углями. Ждём. Слюнки текут. Запах! Если бы люди были на луне, то и там бы, наверно учуяли этот обворожительный запах. Гриша предложил выпить понемногу «антизусмина». Так он назвал водку, ибо её мы берегли на случай похолодания. «Зус» по-еврейски то ли «мороз», то ли «холод». Ну, ради такого праздничного ужина решили торжественно распечатать бутылочку «антизусмина». Помнится, мы так радовались, веселились. Гриша был в ударе: юмор из него так и сыпался.
Вспоминали происки вороватого лиса, смеялись, когда представляли, как он, бедняжка крутит головой, застрявшей в банке с маслом.
Ну, наконец-то! По всему видно, что мясо готово: уже чернеть начало, поджариваться стало. Взяли по палочке. Ух! Горячо. Но, не терпится. Вцепились зубами! Ой! Не укусить, тем более – не откусить. Гриша говорит: «Это — какая-то, ко-ро-wа! Эх! Антизусмин жалко! Пока эту ко-ро-wу прожуёшь, так жарко станет, что пот прошибёт!» Посмеялись, а кушать-то хочется: специально готовились, ничего не ели, и ничего другого не готовили. А запах! Запах! Аппетит – зверский. Ну, стали потихоньку жевать, жевать, высасывать сок и остаток выплёвывать в костёр. Потом вспомнили про лиса. Он наверняка где-то рядом.

Стали кидать прожёванные кусочки в кустики. «Ну, воришка, подфортило тебе. Иш, сколько мяса тебе досталось!» Самим даже как-то веселее стало: хоть кому-то польза, всё-таки в костёр жалко было бросать. Челюсти устали. Пора кончать. Остальное мясо упаковали понадёжнее. Завтра будем думать, что с ним дальше делать, а пока – спать. Только улеглись. Всё веселились, смеялись над тем, как мы подзалетели с «парным» мясом от коровы, явно в зрелом возрасте. Наконец успокоились, расслабились, сон стал смаривать. Тишина, уже чьё-то сопенье слышно. Вдруг, Гриша в своей пристройке шумно так заворочался, что-то приговаривает, явно раздражённо. Я включила фонарик, стала светить ему в окошко.
— Что случилось, Гриша? Потерял что-то?
Гриша сопит, ползает на четвереньках, роется в песке, сдвигая его то в одну, то в другую сторону.

Гриша, ну, в чём дело? Что ищешь-то?
— Лягушку! — ответил он, сдерживая нервную напряжённость. — Куда она, дрянь такая, запропастилась?
Гриша переворошил весь песок, чтоб найти лягушку и выкинуть наружу. Понятно, что ему иначе не заснуть. Но её нигде не было, как сквозь землю, то есть сквозь песок провалилась. Я говорю:
— Гриша, ты просто не заметил, как она выскочила. Ты же и полог поднимал, и дверь свою открывал. Ей же не сложно юркнуть в песок, а потом наружу.

Уставший, измученный Гриша согласился со мной, разровнял песок, постелил «простынку» и улёгся спать, ворча потихоньку: «Что ж это за день сегодня: «шашлыку не поели, а тут ещё лягушка на грудь прыгает, спать не даёт».
Ну, всё. Лежу, уснуть не могу: я итак плохо засыпаю, а тут и вовсе разгулялась. Чувствую, Гриша задышал ровно, спокойно. Вот и ко мне сон приближается. Мыслей уже почти нет, засыпаю. Вдруг, Гриша как встрепенётся.
— Ах ты, гадюка! Откуда ты взялась на мою голову?
— Гриша, ты чего? Опять лягушка? Да не обращай на неё внимания — шепчу я.
— Легко сказать. Она на грудь залезает и к лицу рвётся.

. Я вылезла из палатки. Небо ясное. Луна огромная – полнолуние, так что и фонарик не нужен. Вытащила из песка плёнку, служащую дверью, и Гриша стал искать лягушку. В этот раз мы её довольно быстро нашли и выдворили за пределы его «апартаментов». Вырыли поглубже канавку, положили конец плёнки. Гриша изнутри засыпал плёнку песком. Я и снаружи подсыпала песку. Наконец, можно поспать, хоть время уже к утру. Однако лягушка каким-то образом опять оказалась в палатке. Как она туда пробирается, не понятно. Опять – война с лягушкой. Уснули уж совсем под утро.
На следующий день я, как обычно, пошла за барбарисом для компота. У меня был облюбован куст, стоящий особняком посреди полянки. С него удобно собирать ягоды, так как другие кусты не достают тебя своими колючками. Собираю ягоды и чувствую на себе чей-то взгляд. Оглядываюсь и вижу: сидит наш лис.
— Привет – говорю я. — Мне нечем тебя угостить. Ты же ягодки не ешь, да?

Лис приблизился ещё ближе, так, что я при своей близорукости смогла его хорошенько рассмотреть. Такой симпатичный, красавец. Глазки умненькие, ушки чуткие: реагируют на малейший шорох. Я обберу веточку, передвигаюсь к другой, и лис в ту же сторону передвигается. Я разговариваю с ним. Он вроде бы, чтоб лучше слышать подвигается ко мне. Я говорю:
— Ну, что? Понравилось тебе вчера мясо?

О! Хоп, и лис исчез. Сначала я на это не обратила внимание. А потом, при дальнейшем общении, я сделала интересное открытие: лис слушает меня сколько угодно долго, но при произнесении слова «мясо» ту же юркает в кусты. В течение трёх дней я проводила эксперименты, и результат был неизменным. Сергей решил, что лис довольно крепко ко мне привязался, относится доверчиво, и можно рискнуть: попробовать его сфотографировать. Тем более, что каждый вечер мы его подкармливали рыбёшкой. Но, увы, эта затея опять не увенчалась успехом. Более того, лис исчез, и больше мы его не видели.
А Гриша всё ещё продолжал воевать со своей назойливой лягушенцией. Сергей подшучивал над Гришей:
— Ну, что ты нервничаешь? Может эта твоя судьба. Вот полежит на груди, согреется, сбросит свою шкурку и станет «царевной-лягушкой».

Так и пошло. С вечера Сергей с Гришей тщательно боронят песок, потом ещё глубже зарывают плёнку. А утром спрашиваем: «Ну, что? Приходила Царевна твоя?» Гриша уже не злится, смеётся. Говорит:
— Отшвырнул её в ноги, так она там и заночевала, под дверью.
— Ну вот, видишь, какая умная, уже знает своё место, прямо как хорошая японская жена. Давай положим её в коробочку, увезёшь домой. Может, там она свою лягушачью кожу скинет. Сказки, ведь, не на пустом месте рождаются.
Однажды, когда ночь была особенно душной, Гриша оставил полог откинутым: «Всё равно она каким-то образом проникает сюда. А, если подвернётся под ногу, пяткой садану так, что одно мокрое место останется. Хватит, натерпелся». Смешно сказать, но в эту ночь Гриша зря прислушивался, можно было спать спокойно, ибо «царевна» его обиделась, упрыгала куда-то и больше не появлялась.

К сожалению, Гришин отпуск близился к концу. Нет лиса, нет «царевны лягушки», скучновато стало. Зато остались грозы. Грозы на Иссык-Куле довольно частые. Но, что это за грозы! Я нигде больше таких не видела. Как восторженно Гоголь говорит: «Чуден Днепр при тихой погоде!»- Так же восторженно можно сказать: «Чуден Иссык-куль в летнюю грозу!» Если гроза днём, то ничем другим, кроме наблюдения за грозовым небом, заниматься невозможно. На берегу ветер не кажется таким сильным, как на небесах.

По небу плывут облака и тучи. Нет, скорее, летят, мчатся тучи и облака: белые, чёрные, серые, оранжевые, бурые, розовые – все догоняют и перегоняют друг друга. То одни надвигаются на другие, то и те, и другие перекрываются третьими: многоплановость. То там, то сям мелькнёт кусочек какого-то, особенно голубого, а то и синего неба, и тут же его затянет тучей, по которой промчится лёгкое белое облачко. А то ещё на нём, на несколько секунд, мелькнёт луч солнца. Всё небо в каком-то непрерывном, быстротечном движении. Живописные картины меняются столь быстро, не успеваешь их, как следует, разглядеть. А то вдруг как полыхнёт зарница: всё озарится огнём. Или блеснёт молния, проткнув какую-нибудь тяжеленную тучу. В общем: трудно, вернее невозможно описать словами. «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Это как раз к этому и относится.

Ночью всей этой красоты не видно, зато слышен гром, его непрерывные раскаты. Ночью ветер значительно сильнее. Порывы сбивают с ног. Даже приличные волны заливают берег. И как-то тревожно в воздухе. Вот, буквально перед Гришиным отъездом, к вечеру поднялся ветер, зашевелилось, ожило небо. Мы быстренько накипятили два термоса чая, достали всё, что пригодится для ужина, и стали устраиваться в палатке. Мы часто ужинали в палатке, расстелив посередине дастархан. К стенкам придвигали спальники, подвешивали фонарик: было уютно и достаточно светло. После ужина, поболтав немного, разделялись по интересам: Гриша, Андрюша и я начинали играть в карты. Сергей редко и то ненадолго принимал участие «в дурачка». Ему, обычно, не везло. Все мы были слабые картёжники, но игра проходила всегда очень весело.

Гриша умел создать азартную обстановку. При игре втроём, как известно, часто одного из игроков буквально забрасывают картами. Так вот, если Андрей или я начинаем собирать накиданные карты, Гриша радуется как ребёнок: хохочет, хлопает в ладоши, вот-вот подпрыгнет. Всё так заразительно, что невозможно его не поддержать. Ну, а если он в конце залихватски побьёт карту козырем, или простым тузом, то есть он выходит, или выигрывает, то радость такая, по-детски бурная, не передать. Так что, из палатки то и дело разносятся взрывы хохота.

Вот и в этот вечер мы, поужинав, развлекались, играя в карты. В карты мы играли не только в «Дурачка», но и в какие-нибудь детские игры, развивающие внимательность. В этих играх участвовали и Саша с Сергеем. Тогда шуму и веселья ещё больше. В этот раз была не просто гроза, а сильнейшая буря. То и дело слышались очень сильные какие-то хлопки, напоминающие странные выстрелы. Дождь шёл с перебоями: порыв ветра, всё небо разом пронизывает ярчайшая молния, представляющая собой вспыхнувшую корневую систему огромного дерева, через секунду-другую гром прокатывается по чёрным тучам, и кажется, что они дрожат под тяжестью громыхающей по ним колеснице. И вдруг, как будто разорвалось что-то и дождь водопадом обрушивается на землю. Минута, другая, пять минут и …тишина. Только слышно, как падают редкие тяжёлые капели. Кратковременная тишина, чтоб дать ветру набрать полные лёгкие воздуха и с новой силой выдохнуть, выпустить его на волю. А нам в нашей маленькой призрачной палатке даже весело, даже развлекаемся, считая секунды от вспышки молнии до раската грома.

В очередное затишье около нашей палатки выросла чья-то огромная тень, закрывая собою почти всю нашу дверь. Кто-то похлопал по ткани. Мы притихли. Вдруг басовитый голос просительно так пробасил: «Откройте, пожалуйста». Сергей кивнул, и Саша быстренько расшнуровал дверцы. Просунулась голова какого-то гиганта (нам так показалось).
— Можно к вам? Можно войти?
— Войти нельзя, – шутливо сказал Гриша – а вот вползти можно.
— Только осторожно, – предупредил Сергей. – Постарайтесь не задеть наш потолок, а то он в этом месте будет протекать.

.- Я аккуратненько, – радостно залепетал наш гость, вползая на коленках в палатку. – Я спасаться к вам пришёл. Извините, что стесняю
.- Да, ладно. В тесноте, да не в обиде. Пролезайте поглубже, — стали приглашать мужчины, передвигаясь к изголовью палатки.
Всё время извиняясь, мужчина поведал нам, что они — офицеры. У деревни расположен небольшой офицерский городок. Здесь, на берегу озера, у них пост. Дежурят по трое. И сейчас их было трое. Палатка у них огромная из тяжёлого брезента. Натянули тросы плохо. Ветры и грозы и вовсе их ослабили. Теперь стены трепещутся как тряпки, хлопая при натяжении. Сегодняшняя сильная гроза так трепала стены, что они хлопали со страшным звуком.

— Стены ходуном, пол – тоже, потолок вот-вот или разорвётся, или оторвётся. Даже нам, взрослым мужикам было очень страшно. У одного моего товарища в городке жена. И, хотя там добротный кирпичный дом, да и люди есть, он заявил, что жене одной страшно и ушёл, убежал. А в затишье сбежал и второй, пообещав, что скоро вернётся с подмогой. Я остался один. Вы не представляете, как там внутри одному страшно. Просто – кошмар! Мне даже не стыдно в этом признаться. Эти хлопки становятся всё мощнее, внутри они гулкие, заполняют всё пространство. Я на ученьях и взрывы, и разрывы снарядов, и выстрелы, ну, всё – переношу спокойно. И трусом себя не считал, даже не мог подумать, что этот палаточный ад я не смогу выдержать. Не выдержал! Вышел. Подумал, что на улице легче будет, и вдруг увидел вашу сказочную, фосфоресцирующую, уютную палатку и решился подойти. А тут веселье! Я понимаю, что у вас тесно. Мы частенько поглядывали в вашу сторону. Нам казалось, что у вас много народу, и удивлялись, как вы помещаетесь. А теперь вот и я поместился. Можно я немного побуду: у меня от страха кишки заледенели. Смейтесь, смейтесь. Правда, как будто, лёд в кишечнике. Гриша достал термос.
— Хотите чаю? Немного ещё есть, хотя, может быть уже не такой горячий.

Гость допил чай. Повеселел, стал шутить над своим страхом. Радовался, что завтра он поиздевается над своими товарищами, бросившими его одного. И будет утверждать (и это будет честно), что ему не было страшно. А гроза всё ещё бушевала. Офицер вдруг замолк, прислушался к чему-то. Потом, почему-то шёпотом спрашивает у Сергея:
— Не пойму я. Почему в вашей палаточке совсем не ощущается разгул стихии? Чудеса! Кому рассказать, а я обязательно расскажу, так ведь не поверят.
Так в разговорах (я ведь не удержалась) о горах, пещерах и прочем, мы и не заметили, что гроза кончилась, вышла огромная луна, которую частенько ещё закрывали проносившиеся грозовые тучи. Гость поблагодарил за гостеприимство, пригласил к себе в гости и удалился. До утра оставалось немного времени, мы сдвинули спальники и, не переодеваясь, улеглись в рядочек. Гриша в этот раз не сопротивлялся и остался с нами, пошутив, что «Царевна-Лягушка» ему этого не простит. Проспали долго, пока солнышко не прогрело палатку так, что стало душно.

Через день Гриша уехал. Серёжа проводил его до Григорьевки, чтоб заодно прикупить продуктов. Ну, вот, и осиротели мы. Как будем без него? Без его шуток? Без его вкусных ужинов? Без его смеха? Такого весёлого и заразительного. Замечательный человечек! Мы к нему быстро прикипели. Ну, делать нечего. Займёмся заготовкой рыбы: ловить, сушить, вялить. Лиса тоже нет. Мы и по нему уже стали скучать. Зато приехали две семьи на машине. Не поздоровавшись даже, они шумно расположились по другую сторону нашего куста. Нам они сразу показались неприятными. Конечно: пляж, песок, вода, кусты – всё общее. Но есть неписанная тактичность. Все в этих случаях обычно здороваются и говорят: «Замечательное у вас местечко! Не возражаете, если мы рядом расположимся?» Конечно же, никто не сможет возразить: просто нет такого права, но так говорят все воспитанные люди. И сразу налаживается контакт. Но, приехали индивидуалисты. Тогда ещё мало у кого были машины. Видимо, наличие таковой ставило их в собственном лице в положение хозяев.

Утром одна пара уехала и, спустя несколько часов, возвращается с…петухом. Привязали его к кусту ближе к нашей стороне, практически, над нашей палаткой. Дело в том, что далеко в кустах жил петух. Его поселили там наши дальние соседи, после исчезновения лиса, которого они тщетно пытались сфотографировать. Они откармливали петушка для прощального ужина. Петушок каждое утро, часа в четыре, заливисто оповещал нас о приближении утра. Приятно, когда издалека доносится утром петушиный крик, напоминающий детство. Голосок у него был не резкий, приятный для слуха. Прокричит раза три и всё. Иной раз лежишь, лежишь; ну, никак не уснуть. Думаешь: «интересно, который уже час?» И тут петушок, как бы, отвечает: «а-а-а-ааа! Уже четыре утра-а-а!» Замечательно! Ещё можно поспать целых пять часов. И засыпаешь.

Вот наша новая соседка, услышав поутру крик петушка, к обеду уже своим петушком обзавелась. Но, то ли лень туда к товарищу было отнести, то ли от боязни, что украдут, над нашими головами и привязала. Весь день петушок пытался обустроиться: рвал листья с веток, отчаянно махал крыльями. Возможно, не хотел среди веток ютиться, расчищал себе пространство пошире. Во всяком случае, никак не мог угомониться. Наступила ночь. В половине первого петух начал кричать. Голос у него был резкий, пронзительный, скрипучий – одним словом, отвратный. И, представьте, над самым моим ухом. Кричал долго: раз десять. Прошло минут сорок: «Га-га-га-а—еаааа!» О, господи! Только задремала. Откричался, затих.

Прошло ещё полчаса, и опять его оглушительный, противный крик. Ни я, ни Андрей, уснуть не можем. А Сергею, хоть бы что. Разбудили его. Я прошу, чтоб попросил соседа отнести петуха, хоть немного, подальше. Я бы и сама могла, но нутром чувствую, что в ответ получу порцию хамства. Но Серёжа только предложил поменяться с ним местами, дескать, не совсем над головой будет крик. Так каждые сорок минут этот «психованный» петух надрывался. Я тоже становлюсь «психованной». Не успеет отзвук предыдущего крика в голове утихнуть, как он опять орёт. А когда в четыре часа утра он услышал крик далёкого «друга», то совсем «слетел с катушек»: стал орать без продыха, без перерыва. К утру кричал уже охрипшим голосом, но всё равно, безостановочно.
Представьте себе: десять часов дикого петушиного крика. Наконец, настало утро, я мужественно отправилась к соседям одна. Сергей отказался в надежде, что они сами тоже устали за ночь и примут меры. Не тут-то было. Как я и предполагала, женщина облила меня всем, чем можно и нельзя, с ног до головы. Тщетно я пыталась просить отнести хоть бы в соседние кусты своего глупого петуха, пыталась объяснить, что у сына болит голова, что у него энцефалит мозга. Про свою гипертензию, я уж молчала, ссылаясь на больного ребёнка, для которого такое напряжение мозга на фоне бессонных ночей может плохо кончиться. Упёрлась, и ни в какую.

Мы решили ещё ночь попытаться провести в компании ненормального петуха. Надеялись, что это только в первую ночь он буйствовал, а теперь остепенится. Но, увы. Всё повторилось. Часам к пяти я не выдержала: взяла свой спальник, что-то в качестве подстилки, ушла к дороге, и улеглась. Заснуть под открытым небом я не смогла, но хоть в голове не было этого звона. Вообще-то, у меня была мысль напроситься к нашему гостю — офицеру. К тому же, они могли бы наших соседей поставить на место. Но, я не решилась, зная, что Сергей бы такой поступок не одобрил.

Утром Андрей предложил отцу перенести палатку подальше от этих бездушных «подобий» людей. А переезжать-то некуда. Голый пляж до самой дороги. Через день – воскресенье. Приедут киргизы, а их место занято.
Но, делать нечего. Стали перетаскиваться: Разобрали палатку, а Гриши нет, тросы трудно натянуть самим. Слабо – нельзя: вдруг ветер поднимется. Камни тяжеленные тащить по песку трудно. Мучались, возились больше, чем полдня. То кушать хотелось, а теперь уж и аппетит пропал. Обидно, жить-то оставалось недолго, а надо и очаг новый сооружать, и новый «холодильник» копать и яму для пресной воды. Мы мучаемся, трудимся, и хоть бы один мужчина подошёл помочь. Ну, ладно. Всё сделали «назло надменному соседу». Почему-то мы были очень собой довольны: а, ведь мы тем самым признали своё поражение.

Съели поздний обед и уж стали готовиться к ночлегу, как появились лодочные туристы. Шумно причалили на двух лодках к нашему берегу. Слышны восторженные крики: «Какое отличное место! Ребята, да здесь и очаг готовый! Класс!» Ну и всё в таком роде. Они привезли на лодке дровишки, быстро сготовили ужин. Нам завидно, так хочется к ним: мы же туристы. Неловко. Я говорю: « Андрюша, пойдём к их костру?» Но он очень стеснительный. А Сашка, наоборот, стал уговаривать папку и меня пойти к ребятам, а там видно будет, как пойдёт дальше знакомство. Ну, мы с ним и пошли.

Они палатки не ставили: ночь тёплая. Все расположились уютно у костра. Сразу запели туристские песни, которые и мы в горах пели. Нас встретили очень приветливо. Потеснились. Я стала подпевать. «А вы откуда знаете туристские песни?» «Да мы тоже туристы: ходим по горам, лазаем по пещерам. В этом году отправиться в горы не получилось, так мы вот здесь решили отдохнуть». Песни перемежались с разговорами. Подошли и Андрей с Сергеем. Их тоже охотно посадили. Ребята сразу поняли, кто у нас главный турист. Посыпались вопросы: и про горы, и про водопады, перевалы. Серёжка даже разошёлся и рассказал пару случаев. Загоревшиеся походить по горам стали расспрашивать: есть ли туристские базы, интересные ли и очень ли сложные маршруты.

Нам это хорошо знакомо: ребята, соприкоснувшись с туризмом, уже загорелись, заболели им. Инструктор стал уговаривать угомониться, лечь поспать, ибо завтра у них тяжёлый бросок. В это время закукарекал петух. Сначала все удивлённо затихли, потом раздался хохот. Петушок всех развеселил. Мы и говорим:
— Вот так теперь каждые 30-40 минут будет вас веселить. Мы вот вынуждены были сменить место жительства. Просили хозяев в дальние кусты перенести. Да, куда там!
— Ничего, будет хулиганить, приструним!

Нам пора к себе. Петух прокричал, значит, второй час ночи. Заснули мы в этот раз все быстро, даже я. Сказались несколько бессонных ночей, а также посиделки у костра, и. самое главное, снизошедший на нас какой-то покой. Утром кто-то трясёт нашу дверь. Сергей расстегнул. Двое или трое лодочников, какие-то радостные, с хитроватым взглядом, приглашают нас на завтрак.
— Ну, соседи дорогие, пора вставать! Завтрак готов. Берите свои плошки, и милости просим к нам на прощальный завтрак. Да, не задерживайтесь. Нам пора уже уплывать!
Мы не заставили себя долго ждать. Народ весёлый.
— Ну, вот, отведайте–ка, лапшицы на петушином бульоне! Вкусно получилось! Приятного аппетита!

Видя наш недоумённый взгляд, девочки пояснили, что, когда ночью петух два или три раза прокричал почти без перерыва, ребята встали, потихоньку поймали, свернули ему шейку и, к утру в распоряжении девочек была чистенькая тушка неугомонного петуха. Завтракали весело, ничуть не смущаясь содеянным. Я не выдержала и тихо спросила:
— А вы не боялись, что проснуться хозяева и «намылят вам шею»?
— Нет, мы это предусмотрели, и как бы разговаривая между собой, громко прошептали, что, если хозяева будут выступать, то мы и их машине голову свернём. Сидят тихо, — шёпотом добавили ребята. Можете переезжать на своё место!
Быстро упаковали лодки, взяли у нас телефон и адрес, попрощались и отчалили. А мы радовались: мы были отомщены. Наши соседи вылезли из своих палаток только после отплытия туристов. Мы перебираться не стали: очень трудно. Тем более, что жить здесь осталось три-четыре дня.

К вечеру причалила другая группа. Если первая группа была из интеллигентных ребят, видимо, студентов, то эта группа оказалась, состоявшей из разбитных ребят. У костра они пели блатные и приблатнённые песни, перемежая их с рассказами не очень пристойных анекдотов. Среди взрывов хохота можно было услышать и нецензурное словечко. Не обошлось и без спиртного. Шумная группа. Угомонились только под утро. После того, как они отчалили, к нам подошла бывшая соседка, принесла вяленых чебачков, и стала просить нас вернуться на старое место, извиняясь за своих друзей.

Мы, конечно, «гордо» отказались и от чебачков, тоже. Сергей вежливо объяснил, что нам это сложно, да «мы и к новому месту уж привыкли». Женщина ушла. А после полудня появились киргизы. Их обычное место оказалось занято, и они расположились, со своими тазами и ящиками с водкой на нашем месте, причём, женщины ближе к нам, а мужчины – к соседям. Сначала всё было хорошо и мирно, а после выпитого, как всегда, у молодых мужчин начинается выяснение отношений. Думается, из-за девушек. Опять двое подрались, причём, около куста. Так что куст гнулся и ломался. Потом их разняли. Они помочились на куст и успокоились. К вечеру, всё допив и доев, труженики маковых полей отбыли по домам. А наши соседи – теперь уже двое мужчин и та же женщина явились к нам, умоляя вернуться: «ведь петуха нет». Принесли теперь уже копчёных чебачков. М-м! Вкусненькие рыбёшки! Но мы непреклонны. А вечер близится. Какая теперь группа пришвартуется? Мужчины обещают самостоятельно перенести наш скарб и установить палатку. Сергей уже почти согласился. Но тут я сообразила, говорю: «там же всё в моче. Нам нюхать эту гадость?»

Мужчины подхватились, побежали к машине. У них было какое-то приспособление: шланг, насосик, чтоб мыть машину. Теперь они промыли куст, и мы больше не сопротивлялись. Два здоровых мужика, да Серёжа – все вместе они в мгновение ока вернули нас на прежнее место. Теперь, мы – друзья. Мы даже согласились взять у них в подарок копчёную рыбку.
Странно! Но лодочники проплыли мимо, не пытаясь причалить к нашему берегу. Чудеса! Даже, когда была свободна площадка наших соседей, никакие туристы к нам не подплывали.
Спать легли, умиротворённые, с чувством выполненного долга. Петух не орёт, слышно, как плещется вода. В расстёгнутый полог видны звёзды над водой. Хорошо! Но, что за звуки?

То, будто кто-то швыряет в нас песком, то будто ветер веткой бьёт по стенке. Но кусты у нас у боковой стенки, да и ветра нет. То песок шуршит. Андрей говорит: «Может, змея?» Нет, под змеёй песок шуршал бы равномерно, а тут какими-то порывами. Ну, вот кто-то что-то, вроде щепок, швыряет. Сергей посветил фонариком в окошечко. Звуки затихли, но он ничего не увидел. Когда что-то непонятное случается, то возникает любопытство, необходимость найти объяснение. Поэтому, Серёжа выполз из палатки.

Через минуту шепчет:
— Кому не лень, выползайте сюда.
Конечно, мы все выползли.
— Тише, тише, смотрите под окошечко.
Ба! Да это ж Гришина лягушонка пытается через окошечко пробраться к нам в палатку. «Ну, конечно, если любимого хозяина нет на своём месте, значит, он там, — рассуждала осиротевшая лягушонка».
— Да, какая ж она терпеливая, настойчивая, усердная! Какая хорошая жена бы была, — засмеялся Сергей.

Но остальным, почему-то, уже не было смешно: стало её жалко. Окошко высоко, ей не допрыгнуть. Однако она упорно прыгает, падает, снова прыгает. Потом, сделает пару прыжков в одну и в другую сторону, и снова пытается достичь цели, меняя тактику. Теперь она, царапая стенку, вытягивается вверх, ну, прямо в струнку, падает, опрокидывается на спинку. Лежит пузиком кверху несколько секунд, подрыгивая лапками. Потом, упирается ими в стенку палатки, конвульсивное движение мышц, и она опять готова к прыжкам. Сергей решил, что ей надо отдохнуть, откинул её подальше от палатки, и мы грустные пошли спать.

Пора собираться домой, в цивилизацию: отпуск кончается, но приключения продолжаются. Накануне отъезда мы нашли на пляже несколько пустых бутылок. Люди, отдыхающие здесь, очень аккуратные: мусор перед отъездом сжигали, отходы закапывали в песок, пустую тару либо увозили с собой, либо сдавали в маленьком деревенском магазинчике. Пара бутылок у самих была. Собрали в ближайшем подворье кастрюльку чёрной смородины (если сам собираешь, то отдают бесплатно); купили кастрюльку малины, собрали с ближайших кустов барбарис и облепиху, и приступили к заготовкам. Помыли камни, на них потолкли ягоды, засунули их в бутылки, периодически добавляя сахар.

Смородину и малину тщательно растёрли с сахаром в кастрюле, заполнили бутылки, накрыли плёнкой, туго примотанной нитками. Малины оказалось много, и мы решили сделать компот, залить в термосы. Пригодится в дороге. Уже всё упаковали в рюкзаки, ждём, когда закипит вода для компота, как Сашка стал жаловаться на тошноту. Ну, вот и рвота началась. Господи! Это ж конец! Не дай бог, если усекут. Регион под подозрением на холеру. Нам грозит провести две недели карантина где-нибудь в Рыбацком. Так. Вода закипела, остудили. «Давай, Саша, будем промывать желудок». Сашка – молодец! Стоически пил по литру тёплой воды, как его учили. Старательно выполняя все указания. Только первую порцию выпил, как его вырвало, причём одной малиной. Отравился малиной! Тут-то мы и обнаружили, что малины на компот почти не осталось.

Сашка смущён. Мы с Андреем умираем от хохота:
— Сашка, тебя Бог за жадность наказал!
— Да я как-то по ягодке, по ягодке. Она сладкая такая, душистая. Я и не подумал, что так много съел, — оправдывался Саша.
Ну, всё. Уже чистая вода из него льётся. Порядок. Но его всё ещё выворачивает. Дали зелёный чай, чтоб жевал по дороге, и отправились. Саша ослабел, еле тащится. А идти до трассы далеко. Полдень, жара. Плетёмся по пыльной дороге. Вдруг, мотоциклист останавливается.

— Вас подвести?
Мотоциклист хорошо подвыпивший, разговорчивый.
— Мы же не поместимся, — говорю я. Сама думаю: «А, хорошо бы, чтоб подвёз. С другой стороны – рискованно: паренёк прилично пьяненький». А сколько вы с нас возьмёте
Он захохотал.
— Что с вас брать? Малой вон на ногах еле держится. Давайте, садитесь. Мигом домчу.
Погрузились: я с ребятами в коляску. Ребята-то большие, еле поместились. Сашу рюкзаками придавили. Сергей сел сзади паренька со своим рюкзаком за спиной. У Сергея огромный рюкзак, тянет назад. А мотоциклист как «врубил газ», только пыль во все стороны. Смотрю, Сергей еле держится. А дорога оказалась ухабистой, да и виляет здорово.

Мотоцикл, то в одну сторону кренится, то в другую. Я испугалась за Сергея, стала кричать, чтоб остановился, а он возбуждённый такой, ещё и петь что-то пытается. Наконец, услышал, остановился. Видно было, что ему так хотелось «с ветерком» нас прокатить. Мы объяснили, в чём дело.
— О! Придумал. Ну-ка, дайте ваши рюкзаки.
Снял с Сергея его рюкзак, водрузил его перед Сашиным носом. На Сергея повесил два рюкзака поменьше: один на спину, другой – спереди.
— Ну, так будет лучше. Держитесь за меня покрепче, не стесняйтесь! Чай свои люди! Прижимайтесь сильнее. Поехали!

И с места в карьер. Уф! Вот и дорога! Надо быстрее разгружаться. Сашку ко всему прочему, видно, уматало: он — быстрей в ближайшие кусты помчался. Выворачивало его ужасно. Я думаю, что он не просто объелся, а заглотил какую-нибудь маленькую ванючку, кои нередко бывают в ягодках малины. Ну и дорога своё дело сделала. Для нас было главное, чтоб никто не увидел. День-то на вторую половину перевалил: к самолёту уже не успеем, а как ходят поезда, не знаем. Наконец Саша успокоился. Дали ему ещё заварки. Сделали какой-то пакетик, чтоб плевать остатки и закладывать новую порцию чая. Вот и автобус. У всех одна мысль: «Саша, не подведи!» До Фрунзе доехали благополучно. Билеты на поезд были только с пересадкой в Ташкенте. Делать нечего, едем!
В Ташкенте надо компостировать билеты. А мест на поезд Ташкент – Душанбе нет. Утром проездом будет поезд Москва – Душанбе. Всю ночь надо дежурить у кассы, чтоб быть первыми, иначе, можем здесь застрять.

Сергей просил кассиршу, говорил, что ребёнок захворал, температурит. Она ничего не хотела обещать, но сказала, чтоб далеко не уходил: может, будет что-то из забронированных. В вокзале народу!.. Не протиснуться никуда. Отпускной период! Ну, что делать? Надо бы пойти перекусить, но нельзя рисковать. Саше бублик купили. Уже внимание начинает ослабевать и вдруг по громкой связи объявление: «Мужчина с рыжей бородой! Подойдите к кассе номер 2! Повторяем! Мужчина и т.д.» Андрей говорит: «Папа, это тебя». Отец глянул на него удивлённо, а тут и мы с Сашей заговорили: «Точно, тебя, тебя». А голос у микрофона всё продолжал взывать к мужчине с «рыжей бородой». Серёжка рванулся к кассе, и, через несколько минут, идёт с гордо поднятыми на головой билетами. Ура! Не надо всю ночь дежурить у касс и, в общем, без гарантии. Сергей купил шоколадку и отнёс кассирше. Та поблагодарила и, смеясь, говорит: «Ну, как не помочь человеку с такой потрясающей бородой».

Мы вышли из здания вокзала и уж тут дали волю эмоциям. Мы так хохотали, что прохожие останавливались. Зато мы не могли остановиться. Саша вообще смешливый малыш, не мог на ногах устоять, так и валился на скамейку. А мы всё удивлялись, как это Андрей сообразил, что папку зовут. Дело в том, что, когда зажила его рана на щеке, ему ещё было больно бриться. Потому он оброс бородой и, странное дело, она оказалась огненно рыжей. Волосы, брови – русые, а борода рыжая. Но, поскольку обрастал он постепенно, мы не обращали на это внимания, просто не замечали этого. И как это Андрюшка догадался? Удивительно! В дальнейшем много было казусов, связанных с таким необычным цветом его бороды. Но, главное – её воздействие на женщин было всегда не отразимым.

Где же провести ночь? Вокзал забит до отказа: кто смог, занял скамейку — лежит с комфортом; кто-то расстелил газетку, и тоже неплохо устроился; многие сидят на полу между лежачими на своих мешках, чемоданах, сумках. Мы не смогли найти участка пола, где бы даже сидя могли расположиться всем семейством. Пошли на улицу, но и там все скамейки заняты сидящими или лежащими людьми. Привокзальная площадь очень красивая: тут растут и ёлки и какие-то красивые кустарники, цветники с огромными красными цветами – каннами и замечательными розами. А под самыми ёлками устроились цыгане. Так! Ну, что ж, это – выход. Надо только найти свободную ёлку. И что же? Нашли. Расстелили спальники, рюкзаки — под голову и….спать, спать. Я проследила, чтоб Сергей поглубже в рюкзак положил фотоаппарат и документы: билеты, Сашкину «метрику».

Сергей и дети быстро заснули, а я не могу: тревожно мне что-то. Вдруг, слышу тарахтенье мотоцикла. Потом – голоса, опять – тарахтенье, голоса, просящие, с типичным цыганским выговором. Я догадалась: милиция выгоняет цыган с площади. Я замерла, притворившись спящей. Вот и к нам подъехали.
— Э! Да это не цыгане!
— Смотри, какое симпатичное семейство, — говорит другой. – Намаялись, ишь, как сладко спят.
— Детишки-то, какие славненькие. Жалко будить. Смотри, видишь, какая у отца борода? Ты видел когда-нибудь такую? Сам светлый, а борода огненная, аж, ночью горит. Ну, что? Будим?

— Слушай, а пусть поспят. Давай, не будем их трогать. Нам велено цыган разгонять, так ведь? А эта семейка интеллигентная. Пусть отдохнут, уж скоро утро.
И они отошли, вручную отогнав от нас мотоцикл, и уехали. Я сразу провалилась в небытие. Однако чувствую, что мой рюкзак из-под головы тихонько уползает. Сон так смежил очи, что глаза никак не открыть. Я одной рукой крепче уцепилась за рюкзак, опираясь на другую, приподнялась на локте. Смотрю, поперёк нас лежит парень и вытягивает мой рюкзак.

— Э! Чего надо? Хочешь по почкам получить? – говорю я, а сама думаю: «сейчас, как по башке камешком стукнет…». – Мужа разбужу – мало не покажется!
Паренёк вскочил на четвереньки и, так довольно долго и быстро полз, пока не скрылся за кустами. Я разбудила Сергея, чтоб проверил: всё ли у него в рюкзаке на месте. Зря, конечно, разбудила: воришка уже далеко. Слава Богу, всё оказалось на месте, и к вечеру мы были уже дома.

Ванна! Мягкая постель! Нормальная еда! Как дома хорошо! Мама рада нашему возвращению! С нетерпением ждёт наших рассказов. А нам всё некогда. Только в выходные пригласили Гороховых, Гришу, и уж тут мама наслушалась. Самым коронным номером были рассказы о преданности лягушки, её целеустремлённости. А вдруг, и правда, это заколдованная девица, а мы не смогли ей помочь. Вот, откуда сказки берутся?