Обыкновенная жизнь обыкновенной старушки

В телефонной трубке сначала длинные гудки, потом их обрывает задорный, такой знакомый и любимый голос: «Слушаю вас…А, здравствуй, золотце!.. Конечно, приезжай, жду!». На том конце провода всегда рады гостям.

Клавдии Терентьевне уже за 90. Маленькая сухонькая старушка с добрыми лучистыми глазами, веселая, общительная. Живет одна в центре большого города. Самая обычная пенсионерка, казалось бы, и жизнь у нее самая обыкновенная: приехала девочкой в Ленинград, вышла замуж, работала в детском саду, потом в ателье, потом на заводе, но…

— Теть Клава, расскажите о себе что-нибудь… — мне всегда интересно ее послушать, от ее рассказов становится тепло на душе. Она рассказывает мне о другой жизни, той, которая была когда-то и теперь живет в ее воспоминаниях.

— Ну что рассказать тебе, девочка? Когда приехала я в Ленинград из деревни, была помладше тебя, 15 исполнилось. В 38-м году это было, к тетке приехала, и вещей был один фанерный чемоданчик. В тот же день в детский сад работать устроилась. Помню, так рада была, там игрушек всяких много: и куклы, и машинки, и велосипеды, и пианино даже было, и мне так нравилось все, у нас же в деревне ничего такого не было… А из одежды у меня — платье да пальто, и вот решила тетушка меня приодеть: отдала кое-что из своего, а я худее ее была. И вот еду как-то в трамвае, на мне сапоги курносые с галошами, шляпа тетушкина с перьями, а рядом парни молодые и вот надо мной потешаются – ну да, смешная я тогда была…Засмущали они меня, решила выскочить, не доезжая своей остановки. И выскочила, да так неловко, что у панталон, что мне тетушка дала, резинка лопнула, и упали они мне на сапоги, а мимо строем солдаты шли…Они «Ха-ха-ха!», а я от стыда не знала, куда себя деть…

И тетя Клава заливисто смеется. Она всегда смеется, когда заканчивает свои истории, даже когда они вроде бы и не совсем веселые, но у нее всегда получается с юмором. Я тоже смеюсь, смотрю на нее и мне радостно.

Не смеется тетя Клава только тогда, когда рассказывает мне про блокаду. Ее глаза тускнеют, голос становится серьезным.

— Не дай Бог никому, девочка, испытать еще раз то, что испытали мы тогда…Холод, голод, бомбежки бесконечные – ужас, не приведи Господь! Помню, послали нас окопы рыть, страшно так было, и немцы еще летали, листовки разбрасывали: «Ленинградские дамочки, копайте ямочки, доедайте бобы, готовьте гробы!». Там, на окопах, контузило меня, и потом еще неделю я говорить не могла, когда увидела, как рядом со мной парня молодого на части разорвало… Когда вернулась я оттуда, возвращаться-то и некуда оказалось: вместо дома – воронка от снаряда, осталась, в чем одета была. А потом в садике, помню, работала, и каждый день надо было с утра пораньше воды натаскать, дров наколоть, 12 печей истопить… И за продуктами ходила, по накладной их на базе выдавали. Пешком надо было идти, далеко, трамваи не ходили тогда, на саночках все возила. Раз иду со склада, смотрю — навстречу парень какой-то, одет, как милиционер вроде, но кто такой – черт его знает. «Стой!» — кричит мне. – «Что везешь?». А я ему: продукты, мол, для детского садика, вот накладная, все строго, в порядке. Смотрю – а он руку к кобуре, и пистолет начинает доставать…Я похолодела от ужаса, ну, думаю, все, Клавушка, отжила свое. И тут из-за поворота машина какая-то выезжает, я к ней скорее, кричу: «Стойте, стойте!». Это-то меня и спасло, и детишек тоже — там еды на месяц было, выдавали же тогда понемногу…

— А как же он так мог, тетя Клава, он же вроде это…милиционер был? – у меня ком стоит в горле.

— Э-э, Танечка, кто ж знает теперь, кто это был? А время такое – умирали люди от голода, а у меня продукты в санках…Всякое могло случиться. Страшное было время. Я до сих пор больше всего на свете голода боюсь.

Она рассказывает о том, что для нас уже история. А для нее это просто часть жизни. Трагическая и героическая, но реальная часть. Она дает мне маленькую потрепанную зеленую книжечку и говорит, немного смущаясь:

— Вот, возьми, девочка, я тут написала немножко, что помню…Про блокаду…Может, пригодится тебе? – И я бережно, с замиранием сердца беру этот дорогой подарок, и благодарю ее за все: и за книжечку, и за садик, и за окопы…

Но тетя Клава не может долго грустить. Она вообще не может долго сидеть без дела: всегда что-то шьет, вяжет, читает, готовит…А еще у нее есть дача. И это тоже ее маленький подвиг. С мая по сентябрь, почти каждое утро, она встает вместе со стареньким радио в своей комнате, и, наскоро перекусив, едет сначала на метро, а потом на автобусе на дачу. Там ее ждут раскидистые яблони, кусты сладкого крыжовника и малины, немножко грядок с огурцами и клубникой…Она приезжает туда, работает, сколько позволяют силы, и ей там хорошо. Ей трудно уже туда ездить, но она ездит. Потому что не ездить не может.

Вот так и живет в центре большого города эта обычная на вид старушка, почти ровесница целого века. И жизнь ее самая что ни на есть для этого века обычная…

Спасибо ей за все, за все! И дай, Боже, крепкого здоровья и побольше сил!