Волшебство

В этом году, мы совсем не ожидали, но наступила по-настоящему снежная зима. Пушистые снежинки задумчиво кружили вниз с белых плотных облаков, словно танцевали вальс. Зима огромным белым махровым одеялом накрыла большой суетливый город, словно баюкая его. Она словно хотела, чтобы город отдохнул от вечной беготни. Потому замела дороги, заставив чертыхаться водителей, накрыла лебедиными крыльями улицы. Да так быстро, что торопливые дворники, снующие туда-сюда зайцы, не успевали их расчищать.
Все жители постоянно опаздывали, кто на работу, кто на учебу.
Бездомные коты, превратились в серые, рыжие, черные круглые пушистые шарики. Они грелись на капоте машин, или под ними, и мечтали о теплом доме и куске ароматной колбасы. Они завистливыми взглядами провожали выходящих из подъездов псов на поводках, которые с глупыми мордами рвались в парк.
Люди очищали машины и сапоги от вездесущего снега. Но утром, ежась от холода, и кутаясь в теплые халаты, вставать было чуточку приятней — разноцветные хитроподмигивающие лампочки гирлянд напоминали о праздниках. Развешанные по всему городу, они подсвечивали белое покрывало и дарили мистичное волшебное ощущение. Огни города словно засветились ярче, веселее, и как-то уютней.
Дети не скрывая своих эмоции, прыгали, радовались, набирали в супермаркетах огненные мандарины и шуршащую колкую мишуру. Взрослые с серьезными лицами так же ходили на работу и ругались на пробки, но в душе они были так же рады, что наступило пусть и недлинное, но такое волшебное время года. Но прыгать и веселиться они себе не позволяли, поэтому пили шампанское, вино или рисовали и влюблялись в кого попало.
Взрослые совершенно не умели быть собой, этим они огорчали своих детей. Те, обиженно насупившись на замечания, решили, что мамы-папы им просто завидуют и продолжали веселиться.
Особо отважные и нетерпеливые охотники отправились в ближайшие леса. Величественные леса с зелеными елями, чьи мохнатые ветви-лапы низко опускались из-за снега, встречали гостей тишиной и спокойствием. Только изредка где-то пролетали красные шарики снегирей, и снег с деревьев слетал искристой холодной пыльцой. Синицы вертко крутили хвостами и недовольные, что не нашли пропитания в этот раз, летели дальше. Изредка попадались медведи-шатуны, почему-то проснувшиеся зимой. Но никто из охотников их не видел, только рассказывали про следы больших медвежьих лап на свежем снегу.
Горожане кутались в шубы и шапки. Забавно топали, деловые с красными от мороза лицами.
Иногда по утрам светило солнце, и снег превращался в кучу блесток. Ездить в трамвае с теплыми сиденьями, и глядеть на заснеженный сверкающий город и холодное неземное солнце было каким-то необычным особым удовольствием.

Единственная, кто не радовался всей этой суете — маленькая девочка Мила, живущая на севере города. Она задумчиво смотрела в темноту за окном, на белый асфальт, и с завистью слушала голоса других детей, раздающиеся с улицы.
Пятилетняя Мила не любила праздники. Особенно зимние, когда ее сверстники писали письма Деду Морозу и спорили с родителями. Она не знала своих маму и папу, и за возможность просто пожить пару деньков в семье, она отдала бы самое дорогое, что у нее есть – даже фарфоровую куклу Катю.
Иногда они снились ей. Такие родные, свои… Молодые, красивые, очень умные и прекрасные. От их улыбающихся лиц и теплых ладоней ей становилось тепло и уютно. Девочка улыбалась во сне… Возможно, только сонные грезы были ее спасеньем и убежищем.
Каждый год она просила подарок – собственный дом, где ее будут ждать и любить. Но время шло и ничего не менялось. Вокруг были ее сверстники, строгие воспитательницы, персиковые стены детдома, общие игрушки и каши по утрам…
— Пай, почему так, а? – с болью спросила она, обращаясь к фиолетовому плюшевому зайцу, сидящему на подоконнике. Пай не знал.
Мила погасила свет, легла и накрылась с головой шерстяным одеялом. Отчаяние и злоба на свою жизнь, на свою судьбу навалились на нее. «Сказки, выдумки эти ваши чудеса,» — пробормотала она, прижав к себе Пая.
***

Иван Николаевич вышел из черного как слюда, и большого как слон, джипа, тяжело вздохнул и закурил, с грустью глядя на ГУМ.
На Красной он не был давно. Впрочем, в последние несколько лет он нигде не был. Словно и не жил. Он почувствовал, что несчастлив, что его жизнь и жизнью то нельзя назвать, все ее края заполнила работа. Да, свое дело, деньги. Но внутри — пустота.
Хотелось радоваться мелочам и видеть мир вокруг не из окна кабинета гендиректора. Походить по улицам, ловить ртом снежинки, дурачиться, по утрам неспешно ходить с чашкой кофе и обсуждать новости, покататься с горки, как маленький. Поэтому Иван взял отпуск и поручив все свои дела ответственным замам, широким шагом вошел в жизнь, полную красок и радости.
Сначала он ощутил ни с чем не сравнимую свободу. Небывалое удовольствие от того, что может просто не спеша пойти сам гулять с собакой. Но постепенно восторженность сменилась тоской. Свои эмоции не с кем было разделить, мысли высказать. Разве что домохозяйке или садовнику, но это было совсем не то.
Одиночные походы и прогулки опротивели. Иван всегда был одиночкой, но настал тот самый момент, когда это начинает сводить с ума. Ему хотелось иметь семью, ребенка, но с этим были проблемы.
Во-первых, со здоровьем, во-вторых с девушками. Пустые отношения с гламурными девицами не дарили ни теплоты, ни радости, только выматывали. Одиночество стало словно его тенью. Мир тускнел, словно все краски выцвели как в старом журнале.
Поэтому он совсем перестал верить в хорошее, мрачно шутил. Он перестал верить, что бывают счастливые случайности, в народе называемые чудом.

***
В директорском скромном на удивление кабинете громкой трелью зазвонил телефон, разрушив тишину детдома.
Надежда Михайловна, добродушная дама лет 50ти резко вздрогнула, как от укола иглой, и подняла трубку, неохотно отрываясь от своих дел.
— Алло. Да, здравствуйте! Вы так неожиданно! – лицо дамы мгновенно просветлело, она поправила дужку прямоугольных очков и словно оживилась после длительного сна.
Звонил попечитель их учреждения. Частенько приезжали его помощники, заваливали узкие коридоры коробками разных размеров в красивой цветной бумаге, разыгрывали спектакли с участием ребят. Сам попечитель почти никогда не приезжал – у него не было на это времени. Хотя он всегда в конце года обещал директору детдома приехать. Директриса кивала и соглашалась, и по привычке говорила дежурную фразу. Так и сейчас.
Промолвив, «Мы вас с нетерпением ждем», она положила трубку. В глубине души понимала, что он не приедет. Не потому что врет, а потому что опять что-то может помешать. Закон подлости. Но все равно не обижаться на это было трудно.

***
Этим вечером Иван не спеша ехал домой. Он слушал любимую музыку и от удовольствия качал головой в такт. Сегодняшний вечер скрасило встреча со старым приятелем.
Желтый свет фонарей и теплота нового салона дарили какой-то особый уют.
Жизнь не казалось уж такой плохой.
Внезапно, словно росчерк молнии в ночном небе, перед кузовом черного коня оказалась маленькая фигурка. Ее приближение Иван успешно проморгал, утонув в своих мыслях. Не успев запаниковать, он резко выкрутил руль и свернул в кювет. Реакция не подвела. На снегу же стояла девочка лет пяти-шести. Шапка валялась рядом с ней, золотистые волосы, подсвеченные фонарем сияли словно золото, в руке она держала мягкую игрушку. Девочка с интересом разглядывала Ивана. Осознание и ужас происходящего со скоростью ленивца все-таки добрались до Ивана.
-Ты почему бегаешь по дорогам? Под колеса попадешь и все! – закричал он, подходя к ребенку. – Жива слава Богу!
-Да. А у тебя пятно, — бесстрастно промолвила та, и указала пальцем на его рубашку.
Иван посмотрел. И правда. На белой рубашке красовалось кроваво-бордовое пятно. Почему-то этот факт его устыдил и утихомирил одновременно. Злость и раздражение исчезли так же быстро, как и нахлынули.
-Почему ты одна? Где твои родители? Где ты живешь?
-Нигде, — холодно и отрешенно ответила девочка, смотря своему собеседнику в глаза. С таким выражением люди говорят о том, с чем давно смирились и не в силах исправить, принявшие жестокую правду. Взгляд ее был совсем как у взрослой. Она почему-то казалась ему знакомой, очень знакомой.
-Совсем нигде?
-Да.
-Замерзла?
-Чуть-чуть,- скромно ответила девчушка. Хотя она замерзла прилично, нос и руки уже не чувствовала.
-Садись, я тебя отвезу домой.
Девочка послушно села на заднее сиденье.
— Не-а, не отвезешь, – покачала она головой, словно насмехалась. –Меня Мила зовут, а тебя?
— Красивое у тебя имя. А меня просто Иван.
У него загудела голова. Да, и видок у него был не очень: какой-то помятый, красноглазый и запыхавшийся. Он рассуждал что делать дальше.
Иван решил, что утро вечера мудренее. Завтра он расспросит ее о родителях, наверно, она потерялась или сбежала из дома. Если не скажет, тогда и заявит в полицию.
На Ленинке были пробки, машины так газовали, что открыть окно стало невозможно — противный запах бензина удушал. Мила постоянно что-то говорила, и задавала абстрактные вопросы: «Сколько листьев на деревьях? Почему метро под землей? Почему киты такие большие?»
Ее определенно интересовало все на свете. Осознав, что вопрос задала глупый, она смеялась. И Иван тоже, столь заразительный был ее смех. Наконец, Мила успокоилась, согрелась и устроившись поудобнее, уснула.
Внезапно у Ивана голове всплыл разговор с Надеждой Михайловной. Женщина рассказала, что они потеряли девочку-воспитанницу, она сбежала во время прогулки. По описаниям похожа. Иван пригляделся к ней и понял, кого она ему напомнила. Его младшую сестренку, которая погибла в автокатастрофе вместе с его родителями.
Сходство с этой девочкой было поразительное: те же волосы, те же глубокие чуть грустные глаза, даже взгляд был такой же пронзительный. Что-то внутри Ивана шелохнулось, что-то давно забытое, жгущее желудок и щемящее в груди. Что-то светлое и дарящее тепло.
Он задумчиво посмотрел на мирно спящего ребенка, улыбнулся своим мыслям и аккуратно укрыл ее мягким пледом.
***

Утром Мила была в прекрасном расположении духа.
Казалось, тот факт, что она находится дома у незнакомого человека ничуть ее не смущал. Она радостно подбежала к хозяину дома и зажала в теплых объятиях. «Доблое утло». Р она выговаривала через раз. Она чмокнула в щеку, и звонким голосом заявила, что хочет есть.
На кухне девочку ждал не завтрак, а целый обед: итальянская пицца, сырный суп с креветками, жаркое из свинины с рисом, вишневый сок, и на десерт большое блюдо с пирожными.
-Ваууу! – восхитилась она. — А нам в на обед давали гречку, котлеты и белый борщ.
--Белый? – удивился Иван, подсев к ней за стол.
-Ага! – затрясла Мила головой и накинулась на кушанья. – А ты был в зоопарке? Слона видел? Пойдем завтра посмотрим? Или нет! Давай в цилк! – выкрикивала свои идеи она, едва прожевав кусок. Глаза ее сияли с необыкновенной силой, словно ее питала изнутри невиданная сила.
Видно, что ее разрывал голод физический и умственный. Пытливый детский ум желал новых ощущений и знаний.
Завтра вечером ее нужно везти назад.
— А мама где? Давай еще собаку купим или кошечку! – поев затараторила Мила.
Ивану стало не по себе. Ужас и обида смешались.
Детдом и ничего больше. Она ничего не попробует, не увидит. А дальше что с ней? Никакого воспитания, нормального развития, а главное может обозлиться на весь мир из-за того, что ее оставили в этом мире одну. И в мире станет на одного несчастного человека больше, если уже не стало.

Иван меланхолично смотрел на нее, и тоска снова забирала его в своих каменные объятия. Он горько усмехнулся. «Вот и увидимся наконец-то, Надежда Михайловна».
Хотя…Может быть…
За окном снова шел снег. Расставаться с Милой Иван не хотел. За короткое время одним своим присутствием она принесла в огромный пустой дом уют и тепло. Тишину разрезал звонкий смех. На душе становилось светлее. Мила стала лучиком в мрачной его жизни. Проблем словно не существовало, было солнце.
Впрочем, себе он в этом не признавался.
Новость о поездке назад Мила восприняла странно.
Сперва девочка удивленно округлила глаза, посмотрев вокруг себя растерянным взглядом, она с ужасом убежала в дальнюю комнату.
В машине Мила помрачнела, съежилась и на вопросы отвечала односложно, зло глядя изподлобья. Она замолкла и с утра ни сказала ни слова. Девочка словно срезанный цветок – сначала расцвела и быстро увяла.
Иван с тоской вел машину. На душе скребли не то что кошки, а настоящие тигры. Во-первых, почему-то было стыдно перед ребенком, в тоже время обидно за нее. А в чем собственно его вина? Он же наоборот не оставил ее мерзнуть на шоссе ночью.
Пытаясь абстрагироваться от ситуации, он стал думать куда поедет потом. В бар? В сауну? Домой не хотелось до омерзения, до тошноты.

У самых дверей детдома Мила выскочила из машины и побежала в противоположную сторону. Бежать было тяжело, мешал снег, она загребала его коленками и падал в сугробы, но не останавливалась. Иван кинулся следом. Машина осталась открытой.
Наконец, девочка устала и бухнулась на снег. Ее голова в желтой шапке с помпоном склонилась вниз, она сгорбилась, стала меньше, плечи подрагивали. Маленькой Миле казалось, что весь мир, весь огромный мир встал против нее, а у нее совсем нет сил противостоять. Ее мечта, ее желание снова не исполнилось, ее мир рушился. Она ощущала, что проваливается в темноту, и ее никто, совсем никто не спасет. Это было невыносимо. Ведь она сама из детдома сбежала, чтобы найти своих родителей, хоть кого-нибудь кому она будет нужна, кого сможет полюбить. Но опять, опять ничего не получилось, опять она не нужна, лишняя. Бессильная злоба переходила в глубокое, всепоглощающее отчаянье.

-Миииила! Милочка, что с тобой? – взволнованный Иван подбежал к девочке и присел на корточки. Ивана трясло.
Русые волосы, заплетенные в хвостики растрепались, старая курточка с заплаткой расстегнулась. Нежное детское личико было мокрым от слез, красные глаза глядели с обидой и болью, ощутимой почти физически. Забытый в снегу неподалеку Пай глядел пластмассовыми глазами в морозное небо.
Неожиданно ему стало все понятно. Совсем все. Девочка сразу подумала, что он ее отец, что он увез ее домой, что ее мечта сбылась. И будет мама. И собака… «Какой же я идиот»
Она не выдержала кинулась на шею Ивану и прижалась. Ворот его рубашки и щека стали мокрыми от детских слез. Так тихо, что трудно было разобрать прошептала «Папа. Папочка. Не оставляй меня».
Мила долго еще не могла успокоиться, плакала, что-то говорила на ухо. Вся внутренняя боль выходила вместе со слезами, накопленная за ее недолгие годы, но ее было столько что хватило бы на много лет.
Иван неожиданно понял, что это его ребенок. Он все решил. Пока он слушал ее внимательно, вместе с ее слезами уходила и его боль, его страхи.
Слезы вымыли печаль в душе у обоих.
Снег все летел и летел, и кутал город в дрему. Он и не знал, что в городе стало на одну семью больше.