Ублюдок

— Господи, пожалуйста, не показывайте его мне! Уберите! — кричу я, зажмурившись.
Крик малыша был таким звонким. Даже когда закрыла уши, его крики отдавались эхом в черепной коробке. Невыносимо, уберите его скорее, уберите!
— Успокойся дорогуша, все хорошо, — говорит мне акушер.
А заморыш даже не думает останавливаться. Крики мелкого взывают к моим инстинктам. Хитро. Очень хитро, механизм, оттачиваемый миллионами лет эволюции. Обливаясь потом, дрожащими руками, я изо всех вдавливаю уши в голову. Не показывайте его мне, иначе я не знаю, что я с ним сделаю. Не говорите его пол! Не говорите его вес!
Тут чертов акушер, выдает:
— Вау, ну и здоровенный же пацан.
— ААААА, ах ты тварь!
****
Овсяная каша. Краеугольный камень здорового образа жизни. Ну и дрянь.
Мало того, что в столовой роддома подают неупотребимое дерьмо, так еще и все здесь пропахло формалином.
Меня окружают роженицы. На повестке дня единственная тема. Пиздюки. Столовая небольшая, а мамаш хоть отбавляй. Поэтому мне приходится выслушивать их, поддакивать, кивать и так далее. Для них я такая же «счастливая женщина».
Слева от меня сидит бывалая маман, кажется, этот задохлик у нее третий. Напротив нас сидят такие же как я, первороженицы, внимательно слушая советы «Бывалой».
Я максимально абстрагирована от трепа этих коров. Думаю лишь о том, что скоро вернусь на работу. Смогу наконец-то покурить, не прячась, жрать любую хрень и спать на животе. О да!
Мелкий. Он точно будет в порядке. Его чертов папаша красивый, да и я ничего. Значит и заморыш будет приличным. Его быстро заберут. По статистике, новорожденных забирают чаще, чем больших. Скорее всего, попадешь в классическую семью: отец и мать, словно выписанные из сериалов ситкомов. Потом пубертатный период. Узнаешь, что ты приемный. Поноешь неделю. Потом родители обнимут тебя и скажут какую-нибудь клишированную фразу. Что-то типа: «Ты наш сын и других нам не нужно!». Все заплачут. Титры.
Господи, просто не думай о нем. Уйди.
Коровы тем временем начинают дико хохотать. Я тоже улыбаюсь. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.
Мама устроила мне бойкот. Тупая католичка. Ничего, повозмущается и успокоится.
— Эй, ты чего зависла?
Серьезно, ну не может она долго злиться на меня.
— Эй, девочка, ты здесь?
Это же моя жизнь, мать твою!
— Милая, ты в порядке?
Все это время пока я была в прострации, меня звала Бывалая маман.
— А? Я в порядке, просто задумалась кое о чем.
— Ой, не беспокойся, это послеродовой стресс. Мы вот с девчатами обсуждали имена малюток, а как вы своего назвали?
Черт. Вот же назойливая корова. Имя. Какое бы имя придумать. Какое имя самое популярное? Не, это не подходит, у малыша должно быть оригинальное и красивое имя. Звучное и подходящее.
Твою мать! Господи, о чем я думаю! Оно мне не надо, размякла тут.
— Его зовут…
****
Не знаю, почему, но я решила сходить в детское отделение. Ночью.
Ночью роддом раздражает не так сильно. Роженицы спят, как и их выпердыши.
Темный коридор, из окон видна бесконечность огней ночного города. Успокаивает. Я останавливаюсь, смотрю на огни, но вижу себя. Рыжие волосы разлохмаченные, не расчёсанные. Ярко выраженные скулы, изрядно же я похудела. Вот же мелкий ублюдок, все соки высосал.
Иду дальше. Вот и детское отделение.
Окно в детское отделение. Чтобы молодые пары таращились на своих малюток.
Дети упакованы как сосиски, я смотрю на самую крупную сосиску из всех. Этот мой. Благо он расположен возле окна, так что я могу видеть его красное лицо. Ну и урод же ты. Сморщенное, словно гнилая слива, голова непропорционально огромная, по сравнению с телом.
— Ахахах, я в тебе ошиблась, ты тот еще урод.
И вот он открывает глаза. Огромные черные зрачки, белки еле видны.
— Чего смотришь на меня? — говорю так, словно он меня поймет.
А ублюдок тем временем даже не моргнет, спокоен, словно Будда. Щекам щекотно. Очаг вселенского умиротворения смотрит мне прямо в глаза. Зрачок настолько огромный, что я до мельчайших подробностей могу себя разглядеть. Черт, как же щекотно.
— Опять твои штучки, я не куплюсь!
Словно назло, ублюдок продолжает просто пялиться.
— Думаешь, победишь, крысёнок? Черта с два, а даже если останешься, я тебе такой ад устрою!
Ни один мускул на его лице не дрогнет, а я продолжаю плакать.
— Хотя, знаешь, теперь ты мой, хрен ты от меня сбежишь к счастливой семье, я жду компенсацию за свои страдания, ясно?!
И тут он дважды моргает, словно подтверждая мои слова. Умный. Весь в меня.
— Теперь я твоя мама, понятно, ублюдок?!
После этих слов он начинает громко и надрывисто реветь. Настолько громко, что просыпаются все упакованные сосиски. Теперь, ревет все детское отделение.
— Ах ты мерзкий…