Клоуны. Театр на гастролях.

-…Что-то у меня мицеллярки уменьшилось, ты не отпил ли из моей бутылочки?
— Совсем немного, на посошок, для храбрости.
— Так, на посошок или для храбрости?
— Так сначала для храбрости, а после выступления ещё и на посошок…
— То-то я вижу, что у тебя глаза косят и язык заплетается!
— Зато руки не дрожат, правда, пальцев на них – шесть…
— На каждой шесть или всего?
— На одной точно шесть, а сразу на двух как я тебе скажу? Я же одной рукой считаю!
— Давай я сосчитаю! Держи руки вверх! Раз, два, три… сбился… давай сначала… может новенький сосчитает?
— Нет, я сам, а ты, молодой, смотри её только внутрь не пей, а то зелёные человечки на тарелочках мерещиться будут…
Молодой, проводив взглядом ушедших шатающихся артистов, недоверчиво посмотрел на бутылку для снятия грима. В грим — уборной, кроме него никого не было. Он открутил крышечку и недоверчиво понюхал жидкость, приятно пахнущую цитрусовыми и неизвестными маслами. Потом капнув на пальцы, растёр, ещё раз нюхнул и лизнул на язык. Был его выход, и уже пора было идти на сцену. Приклеив усы, он поспешил за кулисы, и по дороге неожиданно схватил кайф; вдруг как-то похорошело, земля закачалась и в воздухе возникла колышущимся маревом воздушная плёнка, от середины которой, находящейся в фокусе зрения, разбегались радужные круги, как в мыльных пузырях. Волнение или внушаемость сделали своё дело, но взяв ситуацию под контроль, он справился со своим творческим пони, объездил его на волне вдохновения, и теперь мог считаться свободным, оставалось лишь снять мицеллярной водой грим, используя её по прямому назначению, и отправиться домой после завершённого трудового дня.
«Ну что ж, артисты всегда кого-нибудь или чего — нибудь разыгрывают, на то они и артисты», — подумал он, но на всякий случай, придя домой, заглянул в интернет, и поинтересовался составом мицеллярки. Спиртосодержащих веществ в ней не оказалось. Но чтобы глюки ловить, не обязательно нужны именно алкоголь содержащие, могут в составе другие химические соединения в наличии иметься. Бегло пробежав глазами информацию, он отправился на кухню за порцией калорий, насытившись которыми, лёг спать, потому что на завтра предстоял выезд в район, за черту города; так сказать малые гастроли по стране с поставленной задачей окультуривания населения…

***
Сельский клуб собрал всю детвору с окрестных деревень в придачу с бабками и няньками, представителями взрослого населения провинциальной глубинки.
Новая видио-техника «3Д» и приличная ещё звуковая аппаратура создала иллюзии и восточного дворца, и возникшего из старой лампы проекцию всемогущего Джина, и пещеры с сокровищами Али – Бабы.
Спектакль шёл своим ходом. Богатый купец, сосед бедного Алладина, окружённый жёнами – наложницами почитывал газету про себя, бросая взгляды в зал; а иногда обмахивался ею, как веером; пока актрисы с голыми пупками, разодетые в цветные прозрачные шаровары и такие же кофточки, старательно крутили бёдрами восьмёрки и нули вправо и влево, согласно разводке танца хореографом. Его главная жена по сцене и жена главного по жизни стояла перед ним и что-то говорила по роли. Но до него вдруг дошло, что слова новые: «Это так-то ты занимаешься государственными делами? И где же наш визирь? Под каким палантином он скрывается?» — «Это мой гарем!» — «А твой визирь сегодня дома отсыпается, и на выезд не поехал!» — зашептал он Алёне Дмитриевне, вспомнив, что режиссёра с ними и впрямь на выезде нет. Актриса, игравшая в паре, опешила и стала хватать воздух ртом, и решила покачать права, разогнав танцующих девиц, что и сделала, не дав обалдевшим от выходки жены главного, артисткам даже закончить танец, а потом, отняв газету, хлопнула той партнёра по лбу, добавив наконец-то ключевую фразу пьесы: «Пока ты тут прохлаждаешься, Алладин расплачивается в твоей лавке золотом!»
Казалось бы, чуть съехавший с пути театральный фургончик, вновь обрёл твёрдую почву под ногами, и Антон Макарович, игравший купца, подпрыгнул и закричал, вращая грозно глазами: «Стража, приведите сюда Алладина! Пусть этот вор и мошенник расскажет, откуда он взял золотые монеты, наверное, обокрал честного купца?..»
Но поскольку был страшно зол на жену главного, от которой только что неожиданно для себя, получил газетой по лбу; а сие действие не предусматривалось постановкой, но собственно также, как и газета в его руках, подхваченная где-то им по ходу жизни; он, чтобы отыграться, улучив подходящий момент, и заметив стражника, пятящегося на него спиной, не много думая, пнул со всей дури, того роскошным сапогом под зад. Артист, игравший стражника, этого никак ожидать не мог, ибо на репетициях такого никогда не происходило, но понимая, что он находиться не в жизни, а сценическом пространстве заданных сценарием обстоятельств, отыграл удар, растянувшись в полный рост на полу; а потом поднявшись на четвереньки, оказался, таким образом, в непредусмотренной мизансцене перед Алладином, бедным юношей по сказке, играл которого хулиганистый малый Юрка, тот самый, что на пару с Антоном Макаровичем, купцом, разыгрывали перед молодым, пьяных, якобы, после распития мицеллярки. Юрка – Алладин хулигански перепрыгнул через стражника, как прыгали, играя раньше в чехарду или через спортивный снаряд, называемый в просторечии «козлом»; и оказался пред очами купца Антона Макаровича, совсем этого не ожидавшего, и отпрянувшего назад; а потом и севшего прямо на руки жены главного. Алёна Дмитриевна, эта самая жена, только что удобно развалилась на театральном кресле – троне, которое могло выдержать, скрепя деревянными сочленениями, лишь одного взрослого человека. А так как на него завалились двое, да один ещё и с размаха, кресло поднатужилось, треснуло, и не выдержав тяжести груза, развалилось, отбросив ножки в разные стороны. Два тела, как водится, полетели на пол. Верхнее, попыталось перевернуться в воздухе прямо в полёте, и устоять; но не справившись с собственной координацией, оказалось прямиком лежащим на роскошном нижнем, дрыгающим из-под него женскими ногами Алёны Дмитриевны, в красных шёлковых, но непрозрачных штанах, что значит, рангом выше! Однако не заметить столь вопиющую не детскую мизансцену зрители не могли. Весь зал, от мала до велика, покатился со смеху. Пронзительности зала, зашедшегося, чуть ли не в поросячьем повизгивании, добавили широкие полы расшитого халата, довольно тяжёлые, в которых Антон Макарович запутывался каждый раз, пытаясь безуспешно подняться с визжащей супруги главного. Лучше бы, наверное, было, если бы Алладин – Юрка остался стоять в сторонке, но это было не в его характере. Он стал пытаться помочь встать Антону Макаровичу, который его отпихивал рукой, но брыкающиеся ноги Алёны Дмитриевны, некоторым образом, мешали этому такому естественному в случившихся непредвиденных обстоятельствах, действию. Поэтому, он снова падал на неё, орущую под ним чуть ли не благим матом. «Ясен день», такую мизансцену главный не ставил. Между тем, стражник, на четвереньках продвигающийся к кулисе, подполз к ногам второго охранника; и тот, решивший повторить маневр Юрки, тоже попытался через него прыгнуть; но вместо этого, уж, тут трудно установить истину, нарочно, или нечаянно, уселся на спину тому задом наперёд; и погонял теперь того по заду рукоятью бутафорской сабли. Стражника, решившегося самонадеянно поползать по сцене, играл тот самый молодой, лизнувший мицеллярки и кайфанувший с неё, или, может быть, другого какого перепуга,- от страха перед сценой, — и звали его Егорка. Как только он дополз до кулисы, и на его спине оказался придурок, игравший второго стражника, Егорка вспомнил, что должен в костюме золота выходить с другой кулисы; но чтобы перебежать в другую кулису, требовалось пройти за задником сцены, а у сельского клуба это пространство оказалось слишком узким для могучего тела Егорки. И он решил поломать мизансцену; ради того, чтобы оказаться на другой стороне, он повернул и пополз обратно; и как только дополз до середины сцены, узрел картину, над которой уже минуты три ухахатывались все зрители в зале. Огорошенный творящимся, он, не подумав, резко расправил спину, и стражник, сидящий на ней задом наперёд, не видя, что тот делает, поскольку видел только Егоркин зад, кувырнулся теперь вперёд и лежал распластавшись на сцене. Егорка, как стоял на коленях, так и начал, не вставая в полный рост, пытаться поймать брыкающиеся в красных штанах ноги Алёны Дмитриевны, бог знает, что надумавши в своей не опылённой мыслями голове. Неизвестно, что должно было означать сие действие; но поскольку та брыкалась весьма ретиво, Егорке никак не удавалось поймать её резвые ножки! Тогда на помощь ему, непонятно уже совершенно к чему бы это!.. пристроился с другой стороны подползший также на четвереньках второй стражник, не нашедший иного положения, как пристроиться к мизансцене, которую никто никогда не ставил, и не смог бы объяснить, почему их всех заклинило именно таким образом этими обстоятельствами, а не как-нибудь иначе!
За сценой рассыпчатым смехом, с хрюканьем и повизгиванием ржала массовка гарема, вторя гомерическому хохоту в зале. Алладин, Юрка, уже не зная, как выйти из положения, произнёс: «Я вижу вам не до меня! Уж не придти ли мне в следующий раз!» — чем вызвал новый взрыв смеха, особенно комично это смотрелось вкупе с кулаком, высунувшимся из-за кулисы, помрежа Тамары, остановившего его намерения, потому что он решил смыться в кулису, но не сумел довести до конца начатое действие. Наконец, оставив попытку подняться сценически красиво, Антон Макарович пополз вперёд, протащив всё своё телесное хозяйство, от грудинки до ширинки, перед красным и злым лицом жинки главрежа: «Всё! Теперь зарежет!» — пропыхтел он и кое- как поднялся на ноги. Оглядев сцену, нагнулся, чтобы сдержать собственный позыв смеха, найдя для этого причину, поднял ножку развалившегося трона и отшвырнул её в сторону: «Пошли вон, кретины!» — и ногой отпихнул в сторону саму седушку кресла. Стражники перестали ловить ноги и принялись поднимать Алёну Дмитриевну за руки с двух сторон. А когда подняли, себе на грех, схлопотали от неё пару увесистых пощёчин, по одной на каждого. После чего, держась за щеки с выпученными глазами, наконец-то удалились со сцены. Кстати надо было уже одеваться в другой костюм, должный изображать ожившее золото.
«А-а-а!» — перед Алёной Дмитриевной стоял Антон Макарович, и смотря на неё, не зная, что и сказать, тянул своё: «А-а-а!» Дама, злая, как чёрт, размахнулась, желая и того наградить оплеухой, но Антон Макарович оказался не промах, и сумел в воздухе перехватить занесённую в горячке руку. «Ну, погоди!» — пригрозила Алёна Дмитриевна, вырвала руку и убежала со сцены. «А-а-а, Алладин!» — повернулся к Юрке Антон Макарович, — «…не обращай внимания, маленькая семейная сцена…» — зал лежал.
Далее спектакль пошёл по репликам. Несанкционированный этюд – импровизация происходил под восточную музыку танцовщиц гарема, потому что звукооператор Витя сам загляделся на то, что творили его коллеги, и не подумал музыку притушить, теперь самое время было бы это сделать, но она закончилась естественным образом. Но Витя всё сидел с открытым ртом, глядя на сцену, и качал головой, а потом произнёс дежурное: «Они там что?.. мицелляркой все перепились?»
Кое-как дотянули спектакль до конца. С некоторыми уже малыми приключениями, потому как, например, многострадальные стражники получили опущенной фанерной декорацией, изображающей гору, по горбу, так как, не рассчитав, залегли в костюме золота прямо на линии спуска, пришлось подтягивать золотые щупальца в закрывающуюся пещеру… А молодой Егорка, вышел за стражника в первой сцене в усах, на второй выход усы потерял, и потому Антон Макарович, ткнув пальцем ему в лицо, грозно вопрошал: «А усы где?» и тому пришлось на ходу придумывать: «На спор сбрил!» — «На спор? И много тебе проспорили?» — «Один золотой динар!» — «Покажи!» — «Потерял!» — «Зачем потерял? Ведь без усов остался!» — «Потеря учит находчивости!» — «Что же ты нашёл?» — «Что-нибудь лучше, чем ничто». — «И что же это?» — «Узнал, что в плохом много хорошего!» — «Что же в плохом хорошего?» — «Деньги – хороший слуга, но плохой хозяин! И лучше не раскрывать ту дверь, что не можешь закрыть!» — «Что же ты ещё открыл?» — «Стал наковальней – терпи! Стал молотом – бей! И если боишься – не говори, если сказал – не бойся!» — «Пшёл вон! Эй, стой! Болван! Откуда это?» — «Это арабские поговорки!» — «Скажи-ка ещё что-нибудь эдакое мудрое!» — «Каждый подъём имеет спуск! И каждое дело – свой конец!» — «А вот эту я знаю, как верёвочке не виться, а конец и на неё найдётся! Иди уже! И отрасти усы!» Оказалось, Егорка проштудировал интернет, набираясь запасной арабской мудрости, так удачно выручившей его в трудную минуту утраты усов на сцене. Но ни помреж Тамара, ни Алёна Дмитриевна не оценили ни его усилий, ни восточной народной мудрости, и злыми гарпиями смотрели на всех. «Ну, вы даёте!» — только и смог произнести, садясь в отъезжающий автобус Витя, после погрузки всей техники, костюмов и декораций спектакля.
«Ладно уж! Мы тут с Алёной Дмитриевной порешали!.. короче, если хоть одна сука проговорится, что вы сегодня здесь творили, можете сразу все писать заявления на увольнения!» — пробасила помреж Тамара – «Вам же хуже будет! Клоуны!»